Текст книги "Воронцов"

* * *

– Это просто… просто потрясающе… – прошептал я, мгновенно поняв замысел Воронцова.

– Ты догадался?

– Стивенсон и его жена! У них не может быть детей! Луиза сама рассказала об этом Дмитрию на вечере у них дома! И Воронцов решил отдать ребенка им на воспитание?

– Именно, – удовлетворенно кивнул мой собеседник. – Он знал, что это дитя принесет счастье в дом Стивенсонов.

– Он все-таки сумел уговорить Софию родить его?

– Да. Воронцов, как ты уже мог заметить, необычайно убедителен в своих словах. Она не хотела этого ребенка, но согласилась родить его и отдать семье Стивенсонов, горе которых очень тронуло ее. Дмитрий знал, на какие рычаги нужно давить, чтобы заставить человека поменять свое решение. Но как мы можем упрекнуть его в этом, верно?

– Конечно, не можем! – вскричал я, вскакивая с места. Восторг бушевал во мне. – Это такое благое дело! Он… – я замолчал на полуслове. Вдруг я вспомнил, что Воронцов убил до этого десятки людей, и смятение сменило мою радость.

– Сейчас ты задумался над тем, может ли одно благое дело отпустить множество грехов? Это действительно очень сложный вопрос. И, полагаю, только Богу известен на него ответ.

Я сел на место.

– Что же было дальше?

– София переехала в поместье Воронцова на некоторое время, пока не родится ребенок. Дмитрий нанял лучших врачей и поставил десятки жандармов на охрану дома – он не забывал о том, что Борман всегда где-то рядом и может напасть на Софию. Теперь Воронцову оставалось посвятить в свой замысел самих Стивенсонов. И случай для этого скоро представился.

* * *

Луиза сидела на кресле у камина и рыдала. Воронцов стоял возле нее с недоуменным лицом.

– Герцогиня, я не понимаю… Это великолепная возможность вам с мужем стать родителями… Почему же вы плачете?

– Поймите меня, граф Воронцов… я как никто хочу это дитя, и не имеет значения, от кого оно, но Стивенсон… он никогда не согласится сделать чужого ребенка своим.

– Этот ребенок сразу после своего рождения будет вашим! Вы будете его первыми родителями! Не понимаю, почему ваш муж так… я поговорю с ним.

– Это ничего не изменит… Боже, как я несчастна!

Дмитрий не мог больше смотреть на Луизу в таком состоянии и отошел к окну, наблюдая, как крупные капли дождя бились об стекло. Луиза страстно желала это дитя, но ее муж не хотел усыновлять чужого ребенка. Значит, нужно сделать так, чтобы Стивенсон думал, что ребенок – от него. Но как все это сделать? Одна затея сменялась другой в голове Воронцова, создавая будущий план действий, чертовский безумный, но имеющий шанс на успех. Дмитрий отошел от окна и подошел к Луизе. Она подняла к нему свое заплаканное лицо.

– Герцогиня, вот как мы с вами поступим…

* * *

Второй вечер в доме Стивенсона был еще шикарнее, чем предыдущий. В зале играли лучшие скрипачи Англии, шампанское улетало с подносов с невиданной скоростью, а гостей было столько, что пришлось некоторое количество переместить во двор.

Воронцов стоял у окна, скрестив руки на груди, и смотрел на присутствующих. Он искал среди них Бормана, хотя прекрасно понимал, что его враг не так глуп, чтобы гулять у него на виду. Хотя… на прошлом вечере Стивенсона он все же появился.

Откуда ни возьмись, перед ним вырос Кристофер.

– Боже, Воронцов, вы не представляете себе, какую девушку я только что видел! Она ослепила меня своей красотой так, что я даже перестал дышать! Воронцов, я не дышал около минуты!

– Помилуйте, друг мой, вы же помолвлены! – сказал Дмитрий, которого иногда забавляло детское поведение юного англичанина.

– Черт с ней! Я завтра же объявлю ей о нашем разрыве! Мое сердце теперь принадлежит другой… О, боже, вот она! Смотрите, там, возле колонны!

Дмитрий посмотрел туда, куда указывал Кристофер, и чуть не подавился шампанским.

– Она?!

– Вы ее знаете?

– К сожалению, да, – промолвил Воронцов, взирая на женщину в черном платье и такого же цвета вуали, закрывающей ее лицо. Но Кристофер словно не слышал его. Он взвизгнул от радости.

– Дмитрий, умоляю, познакомьте нас!

– Что?

– Она прекрасна, Дмитрий! Великолепная, потрясающая! Ее красоту можно описывать вечно!

– Она в вуали, Кристофер! Откуда тебе знать, насколько она красива?

– Я это чувствую! Только примитивнейшие из людей видят красоту глазами! Ничего личного, друг мой, – важно произнес он. – Кстати, а почему она носит вуаль?

– Она… ммм… она… – замялся Дмитрий.

– Потеряла мужа?

– Да! – радостно подхватил Воронцов. – Да. Ее муж недавно скончался и оставил ее совсем одну. Бедная женщина.

– Как же зовут это прелестное создание?

Не успел Дмитрий выдумать имя, как к нему подошла Луиза.

– Я сказала мужу, что вы хотите с ним переговорить; он ждет вас наверху.

– Хорошо, – сказал Воронцов. – Кристофер, я вынужден вас покинуть. Меня ждет неотложное дело.

– Но вы же обещали познакомить меня с…

– Я обязательно познакомлю вас, друг мой, обещаю. Я как раз подумывал над тем, чтобы устроить на следующей неделе вечер у себя в поместье – не только же Стивенсону их проводить! Я непременно приглашу девушку, что украла ваше сердце.

– О, Воронцов! – пискнул Кристофер, облив проходившую мимо даму шампанским, – Я буду ждать этого дня!

Дмитрий кивнул ему и последовал за Луизой через зал.

– Граф, мне страшно, – сказала ему она, обернувшись. – Я еще никогда не обманывала своего мужа.

– Эта ложь во имя вашего будущего счастья, герцогиня. Если мы не сделаем того, что задумали, в вашей семье никогда не будет ребенка.

Они поднялись по лестнице и остановились перед дверью в кабинет Стивенсона. Воронцов посмотрел на Луизу.

– Обратного пути нет. Вы готовы?

Женщина кивнула. Пара зашла в кабинет.

* * *

– Итак, граф, вы хотели поговорить со мной? – обратился к нему с улыбкой Стивенсон, когда Воронцов и Луиза зашли в кабинет. – Садитесь поближе. У меня есть отличный виски…

– Спасибо, герцог, я уже достаточно выпил внизу, – произнес Воронцов. – Я хотел бы с вами поговорить на крайне важную тему… Она касается вашей жены.

Стивенсон недоуменно перевел взгляд на Луизу, стоявшую возле Дмитрия.

– В чем дело?

– Видите ли, у меня была возможность побеседовать с герцогиней на самые разные темы… в том числе и на тему ее самочувствия. Она не говорила вам, что в последнее время у нее появились… различные признаки… Вы наверное не знаете, что у меня есть некоторый медицинский опыт…

– Я знаю. Вы учились у Понфилова, а значит, вы знаете толк в медицине. Воронцов, моя жена больна?

– Совсем наоборот, друг мой. Судя по ее симптомам, она… она ждет от вас ребенка.

Наступила тишина. Луиза со страхом глядела на своего мужа. Воронцов же наоборот, смотрел спокойно и решительно одновременно. Стивенсон переводил взгляд то на жену, то на графа, не веря своим ушам.

– Этого не может быть… Вы верно, шутите?

– Я необычайно серьезен.

– Дмитрий, я… – от волнения Стивенсон встал с кресла. – я…у меня… вы не знаете, что я не могу…

– Я все знаю. Ваша жена мне рассказала. Ваш недуг – это вовсе не приговор на всю жизнь. Со временем он проходит, что, судя по всему, и случилось в вашем случае. Вы скажете, что это чудо, а я скажу вам, что это медицина. Вы – будущий отец, дорогой Стивенсон.

Стивенсон изумленно посмотрел на Луизу.

– Это правда?

Та с дрожью кивнула. Вопль радости огласил кабинет. Мгновение – и Стивенсон поднимал свою жену перед собой, целуя ее. Луиза тоже счастливо рассмеялась.

– У меня будет ребенок! – закричал Стивенсон.

Он поставил свою жену на пол и кинулся с объятиями к Воронцову.

– Дмитрий! Дмитрий, вы принесли мне самую лучшую новость в моей жизни!

Воронцов невольно улыбнулся, глядя, как Стивенсон, отбросив свою привычную важность и деликатность, радовался, как ребенок.

– Боже! Боже, как я счастлив! Я уже не надеялся на это… я уже смирился с тем, что у нас никогда не будет ребенка… Но Бог услышал наши молитвы! Услышал!

Казалось, герцога ничто не остановит: он носился по кабинету, как сумасшедший. Внезапно он остановился. Улыбка исчезла с его лица.

– Подождите… а почему… почему этого… ну… его… его не видно?

Воронцов сразу понял, что имеет в виду Стивенсон.

– Ваша жена еще на ранней стадии своей беременности. В это время ребенка еще не видно.

Улыбка вновь озарила лицо Стивенсона.

– Простите меня, ради Бога! Я ничего не смыслю в медицине! Моя жена ждет ребенка! Я не могу в это поверить! Но это так!

Он снова подбежал к своей жене и обнял ее.

– Я люблю тебя! Я пришлю сюда лучших врачей Лондона, пошлю за Понфиловым в Россию, если придется! Я сделаю все для этого ребенка!

Дмитрий кашлянул.

– Стивенсон, я как раз хотел поговорить с вами об этом. Дело в том, что беременность вашей жены при вашем бесплодии – это довольно необычный случай. Вполне возможно, что могут возникнуть… некоторые трудности.

Стивенсон встревожено смотрел на графа.

– Поэтому я бы хотел, чтобы вы доверили Луизу мне. Я как никто другой смогу обеспечить должный уход и необходимые условия для рождения ребенка. Другие врачи не особо сильны в этой области.

– Больше ни слова! – воскликнул Стивенсон. – Я верю, что такой человек, как вы, сможет лучше всех позаботиться о моей жене и о нашем дитя!

– Я благодарен вам за доверие, – поклонился Дмитрий. – Для Луизы будет лучше, если она проведет следующие несколько месяцев в моем поместье под моим наблюдением, пока не родится ребенок.

– Все, что скажете! – крикнул Стивенсон. – Боже мой, у меня будет ребенок! Друзья, мы не смеем более оставаться в этой душной комнате! Сейчас же спускаемся вниз, к гостям, и объявляем им эту чудесную новость! И не думайте отходить далеко, Воронцов – я использую весь свой богатый запас слов, чтобы осыпать вас комплиментами при публике! Вы это заслужили!

* * *

– Таким образом, Воронцов и Луиза провернули самый грандиозный, я бы сказал, обман века, – произнес мой рассказчик.

Я сидел, все еще рисуя себе картины из услышанной истории. Наконец, я вымолвил:

– То, что они сделали… это неправильно… но потрясающе.

– О, да. Луиза переехала в поместье Воронцова, где уже жила София – мать будущего ребенка. Стивенсон несколько раз навещал свою жену, живот которой был предварительно увеличен подушкой, потом же Дмитрий сказал, что лучше в последние недели ее не беспокоить. Таким образом, все прошло как никогда просто. София вскоре родила и без сожаления отдала дитя Луизе. К Стивенсону жена вернулась уже с новорожденным. Стивенсон не заподозрил подвоха – он был ослеплен счастьем, чтобы что-то заметить. А Луиза, получившая на руки ребенка сразу же после его рождения, быстро убедила себя в том, что он принадлежит ей. Воронцов сделал семью Стивенсонов самой счастливой семьей на свете. По крайней мере, на какое-то время.

Я сразу же вспомнил, что только что услышал события 1846 года, когда Воронцов еще был в Англии. В настоящем же краски истории заметно темнее.

– Так что же произошло? Я теперь совсем в недоумении. Если Воронцов подарил Стивенсону ребенка, почему тогда он посылает наемников в Российскую империю, чтобы убить Дмитрия?

– Это хороший вопрос. Стивенсон каким-то образом узнал, что ребенок не от него. Возможно, он заметил, что дитя не похоже на него. Или же Луиза не выдержала и рассказала все мужу. Быть может, она думала, что Стивенсон тепло отнесется к этому обману и не придаст ему особого значения. Стивенсон же подумал, что этот ребенок – от Воронцова, и граф с его женой попросту провели его, как дурака, своей уловкой. Стивенсон далеко не такой добрый, каким я его ранее описывал, друг мой. Он невероятно жестокий человек. Впрочем, ты в этом убедился на примере его наемных убийц.

Что-ж, вернемся в настоящее, где мы оставили Воронцова в степи под сильной метелью. Мы все ближе к развязке, друг мой. Надеюсь, я успею закончить историю до того, как придет мой поезд.

1849 г.

Снег. Все больше и больше смертельного снега падало с неба под неистовым ветром. Воронцов стоял посреди степи, устремив свой взгляд куда-то вдаль, в пустоту. Тело наемника уже за пару минут исчезло из виду под слоем снега, который увеличивался в высоту с невероятной скоростью. Дмитрий понимал, что погибнет здесь. Он не подумал о том, как сможет выбраться из этой глуши после того, как заманит сюда англичанина и убьет его. Граф уже не чувствовал своих рук, ноги прочно увязли в снежном покрове выше колен, а буря беспощадно била в лицо. Он замерзал. Он уже не мог вдыхать этот морозный воздух, леденящий его легкие при попадании внутрь. Его плащ, набитый сукном – лишь жалкое подобие защиты против суровой зимы этих мест, он ничем не мог помочь.

Дмитрий упал на колени. Онемевшие ноги больше не могли удерживать его. Теперь снег был ему по грудь. Воронцов хотел, чтобы это все поскорее закончилось. Да, он не так представлял себе свою кончину… но что поделаешь – жизнь сама ставит условия. Граф продолжал смотреть вдаль, не отрывая взгляда от темневшего вдали пятна. Неугомонная буря не давала ему возможности разглядеть его получше. Да, впрочем, и зачем ему это…

– Нет… Нет, только не это… – прошептал граф.

Случилось то, чего Воронцов боялся больше всего на свете. Этот страх всегда преследовал его, он знал, что перед смертью это случится, и все же хрупкая надежда теплилась в его сердце, надежда, что этого не будет. Он с ужасом смотрел, как его обступают люди. Они возникли из ниоткуда, окружив графа со всех сторон. Буря не могла их скрыть от взора – ведь люди эти были не из этого мира…

Первой Дмитрий узнал Дуню. Здесь она была молода и красива, как во времена их романа в деревне. Потом взгляд его упал на Стаханова. Они подходили все ближе… Васнецова, Катерина, Руссо, Романов из кадетского корпуса, жандармы… Наемник, которого Воронцов только что убил, стоял перед графом и насмешливо смотрел на него… Дмитрий выдохнул. Даже Метельников, который убил сам себя, был здесь… Вокруг Дмитрия стояли не только те, кого он погубил, но и те, кто погибли не от его рук, но по его вине. Все жертвы Бормана были здесь. Что-ж, раз Воронцов породил это чудовище, значит, он ответственен за все его деяния.

Но где же она?

Да, Дмитрий искал ее. Среди окружавших его десятков людей он искал взглядом Елизавету. Он хотел увидеть ее, он хотел, чтобы она подошла к нему ближе всех остальных и проводила его в другой мир. Он бы пошел с ней, не раздумывая, и даже Смерть бы больше не пугала его. Слезы отчаяния хлынули из глаз Воронцова. Их было слишком много. Он не мог найти ее. Все больше и больше людей выходило из пустоты. Это было выше его сил. Он больше не мог смотреть в их глаза.

Щелкнул револьвер. Воронцов приставил его к своему виску. Метель слишком долго и мучительно убивала его. Пора сделать это самому. Палец остановился на курке. Он был готов.

А ведь его сына здесь нет…

Эта мысль вдруг промелькнула у Воронцова в голове, когда он в последний раз обвел взглядом окружавших его покойников. Его сын все еще жив, он находится в безопасности, но надолго ли? Уйти из этого мира, оставив ребенка на произвол судьбы? Ну уж нет…

Револьвер упал в снег и потонул в нем; граф, собрав все свои силы, двинулся к темневшему вдали пятну, на которое он смотрел до того, как появились убитые им люди. Теперь он понял, что это была хижина, и если он сумеет добраться до нее – он спасен. Проходя сквозь тяжелую снежную массу, пытавшуюся остановить его, Дмитрий шел к этому расплывчатому пятну, олицетворявшему для него надежду.

Вскоре он ухватился за дверную ручку пальцами, уже не способными почувствовать ее холодную сталь. Воронцов обернулся назад. Пустая степь. Призраков его деяний уже не было.

Часть V
Раскрытые карты

1844 г.

– Многие бы сказали, что за то, что ты сделал, ты заслуживаешь смерти. Но я так не думаю. Смерть – это слишком легкое наказание для тебя. Я оставлю тебя в живых. Ты будешь жить с этим, – Борман показал рукой на тело Елизаветы, – но знай одно: каждого человека, который займет место в твоем сердце, я буду отнимать у тебя.

Сверху что-то упало на Дмитрия, повалив его на пол. Дом начинал рушиться. Когда Воронцов, задыхаясь, откинул от себя деревянную балку, Бормана в комнате уже не было, а место, где он стоял минуту назад, было объято огнем. Недалеко от Воронцова со стоном поднимался на ноги Понфилов.

– Выбраться сможешь? – крикнул ему Дмитрий. Понфилов кивнул. Воронцов, кинув на тело Елизаветы последний взгляд, полный невыносимой душевной боли, выбежал из гостиной и помчался вдогонку за Борманом. Понфилов, задыхаясь от дыма, двинулся за ним к выходу, но тут же попятился назад: еще несколько деревянных досок рухнули перед его лицом. Понфилов с отчаянием посмотрел на дверной проем, через который только что выбежал Воронцов. Это место было объято пламенем. Единственный выход отсюда был закрыт.

Доктор, достав из кармана платок и прижав его к носу, лихорадочно соображал. Огонь все ближе подбирался к нему, деревянные балки продолжали падать сверху, а неистовый ветер, который врывался в комнату через распахнутые окна и раздувал пламя, только приближал кончину Понфилова. Вдруг его взгляд неожиданно упал на графины с водой, стоявшие на столике возле камина. Бросившись к ним, Понфилов схватил два графина и, добежав до дверного проема, вылил их содержимое на пламя. Клубы пара взвились вверх, огонь не потух полностью, однако этого было достаточно, чтобы перепрыгнуть смертоносный барьер. Понфилов уже хотел сделать это, но неожиданно вспомнил про Елизавету. Он развернулся и подбежал к телу, до которого постепенно добирался огонь. Собравшись с силами, доктор отбросил платок в сторону, взял тело девушки на руки и, разбежавшись, выскочил в дверной проем. Сердце его билось так, что ему казалось, будто сердце Елизаветы тоже бьется в ее груди. Вскрикнув от жжения в ногах, Понфилов, чувствуя, что силы покидают его, сильнее прижал Елизавету к груди, пересек еще не объятый пламенем коридор и выскочил на улицу. Задыхаясь от дыма, попавшего в его легкие, он отбежал подальше от горящего дома Бормана и опустился на мостовую, положив тело Елизаветы на землю. Протирая слезящиеся глаза, он смотрел, как полыхающий особняк собирает вокруг себя все больше и больше народу, приближающихся сюда с тревожными криками прохожих. Понфилов тяжело вздохнул, оглядевшись в поисках Воронцова, который бесследно исчез вслед за Борманом, и перевел взгляд на тело Елизаветы. Ее изумрудное платье было залито кровью, но лицо еще не приняло мертвенной бледности. Понфилов с горечью смотрел на нее, стараясь отвлечься от боли в ногах, пораженных огнем, и не понимал, почему жизнь этого молодого, только распустившегося цветка оборвалась так неожиданно и так преждевременно. Понфилов не приходился Елизавете никем: он был лишь ее лечащим доктором на протяжении шести месяцев, но девушка всегда разговаривала с ним так, будто они знакомы уже целую вечность, рассказывала ему свои истории из жизни, спрашивала советы, делилась с ним секретами. Доктор приподнял ее и снова прижал к себе, стараясь не дать слезам брызнуть из глаз, но безуспешно: печаль не могла больше томиться в его душе, и он зарыдал, сжимая девушку в объятиях, словно боясь, что она может простудиться на холодной каменной мостовой. И опять Понфилову показалось, что к его биению сердца прибавилось еще одно, более робкое, едва различимое. Странное чувство… как будто ее сердце все еще бьется… Догадка медленно прокрадывалась в голову доктора.

Понфилов встрепенулся. Елизавета была жива.

* * *

По улице Петербурга мчалась карета, в которой сидел Александр Воронцов, задумчиво провожая взглядом проносящиеся мимо дома из белого кирпича. На лбу его залегла глубокая морщина – видно было, что бывший главжандарм чем-то явно обеспокоен. Заметив дом с синей крышей, он крикнул извозчику «Стой!» и, едва карета остановилась, вышел из нее и быстрым шагом направился к входной двери по извилистой дорожке. Не успел Александр поднять руку, чтобы нажать на дверной звонок, как дверь распахнулась, и на порог вышел Понфилов.

– Я не знал, к кому еще можно обратиться – начал он. – Вы ведь брат Дмитрия?

– Давайте войдем внутрь – сказал ему Александр.

Понфилов посторонился, чтобы гость смог войти в дом, и повел его по коридору до первой комнаты справа. Александр вошел в нее и, потрясенный, остановился. На кровати лежала Елизавета.

– Невозможно…

Воронцов – старший медленно подошел к ее постели, не веря своим глазам. Сильно исхудавшая и бледная Елизавета, укрытая одеялом, производила впечатление умиротворенно спящей девушки.

– Но как? – прошептал Александр, обращая взор к Понфилову, – Как, во имя всего святого, она выжила? Я был там и видел, как пуля Дмитрия попала ей прямо в сердце!

– Позвольте мне поправить вас – вы думали, что пуля попала ей в сердце. Впрочем, так подумали и все присутствующие, я полагаю. Но на самом деле случай более, чем удивительный. Пуля попала в плечо, чуть выше сердца.

– Но кровь! Она истекала кровью прямо на моих глазах!

– Графиня Борман страдает «викторианской болезнью», что в науке называют несвертываемостью крови. Я, как ее лечащий врач, знал об этом с первого дня нашего с ней знакомства.

– Понфилов, я не знаток медицины!

– А жаль, Александр, вам бы стоило многому поучиться у вашего младшего брата – произнес доктор, с удовлетворением заметив гримасу недовольства на лице Воронцова – старшего. – Суть недуга состоит в том, что при достаточно серьезном ранении или даже царапине кровь льет как из ручья. Вот почему вы подумали, что графиня была застрелена в сердце. Бедное дитя потеряло такое количество крови, что ее платье стало багровым.

– Невероятно…

– Согласен, мой друг. Это чудо.

Александр наклонился над девушкой.

– Она очнулась?

Понфилов покачал головой.

– Прошло уже два месяца, а она все еще в забвении. Сон, длиною в вечность… Но ее сердце бьется. Значит, надежда есть. Послушайте, Александр. Вы должны разыскать своего брата и рассказать ему, что Елизавета жива! Я знаю Воронцова – он несомненно испытывает невообразимые муки из-за того, что сделал! Я вообще опасаюсь, что он уже покончил с собой или же близок к этому!

Александр внимательно посмотрел на доктора.

– Понфилов, не все так просто. Я должен рассказать вам кое-что очень важное, и вы должны сохранить это в тайне. Обещайте мне.