Текст книги "Воины Диксиленда. Затишье перед бурей"

Потом произошло еще много самого разного: окончательный разгром Турции, сражение у Саламина, где югоросский крейсер «Москва» уничтожил всю Средиземноморскую эскадру англичан. Далее – злодейское убийство императора Александра II в Софии, свидетелем которого я стал. В тот злополучный день мне случилось ехать в десяти шагах позади государя, и все произошло на моих глазах.

Новый император Александр III, похоже, решил всерьез взяться за британцев, которые, как было объявлено, оказались причастными к цареубийству. Англия оказалась в блокаде, Суэцкий канал, а затем и Мальту захватили российские войска при поддержке кораблей югороссов, а Гибралтар попал в осаду. Государь не забывал и об Азии. Начал свой Персидский поход (шутники назвали его «новым походом Александра Македонского») генерал Скобелев-младший, мой старый приятель по Туркестану. А потом подошла и моя очередь.

Видимо, кто-то в военном министерстве вспомнил о моих дипломатических миссиях в Персию и в Афганистан. Персией занялся Михаил Скобелев, а Афганистан, погоже, станет моей головной болью. Тем более что англичане в 1876 году заняли княжество Читрал, граничащее с Афганистаном с востока, тем самым открыв себе дорогу в Бадахшан.

О том, что грядет новая война Британии с Афганистаном, мне сообщил канцлер Югороссии Александр Васильевич Тамбовцев, когда я по делам приехал в Константинополь и там случайно повстречал главу югоросской дипломатии. Позже, однако, я понял, что у господина Тамбовцева не бывает случайных встреч.

– Николай Григорьевич, – сказал он мне тогда, – британцы, похоже, желают снова испытать свою судьбу и еще раз влезть в Афганистан. Вы знаете эту страну, и согласитесь со мной, что в нее легко войти, а вот выйти потом совсем непросто. Правящий сейчас эмир Афганистана Шер-Али не желает стать послушной марионеткой Англии, и готов с оружием в руках защищать независимость своей страны. Но одному ему с британцами не справиться. Поэтому эмир еще в сентябре 1876 года предложил Туркестанскому генерал-губернатору фон Кауфману установить дружественные отношения с Российской империей. При этом не исключалась возможность заключения договора об оказании военной помощи. Правда, тогдашний глава российской дипломатии канцлер князь Горчаков был категорически против каких-либо дружеских союзов с эмиром Афганистана.

– Но теперь князь Горчаков ушел в отставку, – сказал Александр Васильевич, – и у руля российской дипломатии стоит граф Николай Павлович Игнатьев. И его мнение по этому поводу совершенно другое. Он помнит о вашей дипломатической миссии в Кабул десятилетней давности. И потому желает снова направить вас туда.

Канцлер как в воду смотрел. На другой день мне передали телеграмму, подписанную государем, предписывающую со всем поспешанием выехать в Туркестан, где в Ташкенте меня будут ждать более подробные инструкции.

И вот я снова в тех местах, откуда я отправился на войну. Милейший Константин Петрович встретил меня как родного. Он был несказанно рад, что я вернулся в Ташкент целым и невредимым.

После неизбежных в таких случаях расспросов и поминания наших общих знакомых, из которых многие, увы, уже покинули наш мир, мой гостеприимный хозяин неожиданно стал серьезным и перешел к тому, из-за чего меня направили из Болгарии в Туркестан.

– Николай Григорьевич, – сказал он, – в Ташкент тайно прибыло посольство от афганского эмира Шер-Али. Они готовы вести предварительные переговоры о военном союзе между Российской империей и Афганистаном. Если начало переговоров будет успешным, то вам предписывается отправиться с посольством в Кабул, где при достижении полного согласия с эмиром Шер-Али подписать союзный договор. Пакет с инструкциями по ведению переговоров и всеми необходимыми для этого документами привез несколько дней назад фельдъегерь из Петербурга.

Я попросил дать мне два дня для ознакомления с полученными документами, после чего договориться о моей встрече с Мухаммет-Джан-ханом, одним из военачальников эмира Шер-Али, возглавившим тайное посольство.

Константин Петрович согласился и предоставил мне комнату в своей резиденции, где я без помех мог бы внимательнейшим образом перечитать присланные из Петербурга документы.

Скажу честно, они меня весьма удивили. Я не знаю, кто их автор. Могу лишь отметить, что писал их человек, досконально знавший все закоулки афганской политики, которому было ведомо о планах британцев по захвату Афганистана и превращения его в форпост против России. Похоже, что у автора всех этих документов были своих глаза и уши не только во дворце эмира Шер-Али, но и во дворце королевы Виктории.

В документах обращалось особое внимание на ненадежность наследника афганского престола Якуб-хана, и предлагалось поближе познакомиться с племянником эмира Абдуррахман-ханом. В свое время он вместе со своим отцом Афзул-ханом поднял мятеж против Шер-Али. Ему даже удалось завоевать Кабул, но после смерти его отца Шер-Али выгнал его из столицы, и Абдуррахман-хан вынужден был бежать из Афганистана. В 1870 году он прибыл в Самарканд и попросил убежища у генерала Александра Константиновича Абрамова, и по сей день проживает там. Он очень доволен русским гостеприимством и клянется, что никогда этого не забудет.

При этом неизвестный мне автор документа советовал сделать все, чтобы помирить Шер-Али с племянником.

«А этот всезнающий человек прав, – подумал я, – Шер-Али стар, часто болеет. Якуб-хан, действительно трус, и может при сильном нажиме британцев пойти на соглашение с ними. Тогда понадобится человек, который возглавит афганцев и поведет их в бой против англичан. И будет неплохо, чтобы будущий эмир Афганистана оказался человеком, который будет благосклонно относиться к России и помнить об оказанной ему помощи».

Мухаммед-Джан-хан, с которым я завтра встречусь, в полученных мною документах характеризовался как храбрый воин, пользующийся поддержкой вождей многих пуштунских племен.

Кроме всего прочего, в письме, подписанном графом Игнатьевым, мне предлагалось в случае успеха переговоров в Кабуле заключить с эмиром Шер-Али тайное соглашение о том, что в случае начала войны с англичанами Афганистан получит помощь деньгами, оружием и военными советниками. Причем, как писал граф, советники будут из числа тех, кто разгромил Османскую империю и заставляет ныне трепетать Британию.

«Да, как я вижу, Петербург начал с англичанами большую и рискованную игру, – подумал я. – Но козырей у нас на руках много, и похоже, что джентльменов ждет еще один оглушительный проигрыш…»

Часть 19-я «Путешествие Марка Твена в Гавану»

15 (3) января 1878 года. САСШ. Хартфорд

Сэмюэл Лангхорн Клеменс, журналист и писатель

Ну вот и все – решение переехать в Югороссию принято, и жизнь моя снова круто изменилась, – думал я, размышляя о том, что взять с собой в дальнюю дорогу, а что оставить здесь, возможно, навсегда.

А дело было так…

Когда я прибыл в Нью-Йорк, то прямо за таможней меня уже поджидал Джим Гордон, один из секретарей Уайтлоу Рида.

– Мистер Клеменс! – воскликнул он, взмахнув руками словно экспрессивная дама. – Очень рад вас видеть! Некто Огастас Лаури прислал нам телеграмму о том, что вы прибудете на борту «Ошеаника». Как ваша поездка? Как прошло ваше рождество в Ирландии?

– О рождестве в Ирландии – как раз моя последняя статья, которую я написал уже на борту корабля, – сказал я, доставая из саквояжа бумаги.

Джим кивнул, забирая у меня беловой экземпляр статьи.

– Все остальные ваши статьи я прочитал по долгу службы, как только их принесли с телеграфа, – сказал он, – но должен вам сказать, что, несмотря на то, что наши телеграфисты исковеркали каждую из них как могли, все они мне весьма понравились. А мистер Рид попросил вас навестить его прямо сейчас. Он хотел бы сводить вас в «Делмонико'с» и отпраздновать ваше возвращение. Но сначала давайте поедем к нему.

– Джим, а когда можно будет попасть в Хартфорд? – поинтересовался я.

– Вы знаете, мистер Клеменс, – ответил он, – в семь часов утра уходит утренний поезд на Нью-Хейвен и Хартфорд, причем спальный вагон первого класса пойдет прямо до Хартфорда. С вашего позволения, я уже купил вам билет. О багаже не беспокойтесь – мы его доставим прямо в вагон.

– Спасибо, Джим, – сказал я. – А нельзя ли послать Оливии телеграмму, что я уже в Нью-Йорке?

– Мистер Клеменс, – ответил Джим, – мы это сделали в тот момент, когда «Ошеаник» показался на горизонте.

– Спасибо, Джим, – поблагодарил я. – Сейчас я попрощаюсь со спутниками по путешествию, и мы поедем.

Пока носильщики загружали мой багаж в один из экипажей, я возвратился к таможне. У дверей стояли Джон и Катриона, и я услышал конец их разговора.

– Катриона, если я вернусь… – сказал Джон.

– Когда ты вернешься, милый, – нежно ответила Катриона.

– Когда я вернусь, – повторил за ней Джон, – то попрошу тебя стать моей женой! Золотых гор я тебе не обещаю, но я неплохой инженер, и без куска хлеба мы не останемся.

– Глупенький, – ответила девушка, – у меня умерла недавно тетя Агнес, и оставила мне столько денег, что жить мы будем вполне безбедно. Конечно, я согласна!

Тут из здания послышался голос миссис Кэмпбелл.

– Катриона! – скрипучим дискантом кричала старая карга. – Катриона! Где ты?!

– Здесь я, тетя! – откликнулась та. – С мистером Эрскайном и мистером Клеменсом.

– Пусть они тебе помогут нанять извозчика! – крикнула миссис Кэмпбелл, – крытого! А то холодно в наших бывших колониях…

– Катриона, давайте я об этом позабочусь, – сказал я и вернулся к Джиму.

Тот, услышав мою просьбу, сказал:

– Я думал, что у вас будет намного больше багажа, поэтому у нас один лишний экипаж. Вот, Джонни, – Джим показал на рыжего кучера одного из экипажей, – он отвезет ваших новых знакомых.

Миссис Кэмпбелл сначала не хотела идти в экипаж к явному «ирландскому паписту», но смилостивилась, узнав, что эта поездка будет бесплатной – разумеется, за исключением чаевых.

Я распрощался с девушками, а потом обнял Джона и сказал ему:

– Джон, надеюсь, еще увидимся. Двери моего дома для тебя всегда открыты. Кстати, на свадьбу не пригласишь?

– До свадьбы еще дожить надо! – ответил он. – Но если она будет, то, конечно, приглашу!

Уайтлоу Рид, увидев меня, сразу достал бутылку дорогого шампанского, на что я ему сказал:

– Лучше попробуйте вот этого вина… – И достал из своего саквояжа бутылку крымского.

Через десять минут мистер Рид уже строил планы на то, как он будет это вино импортировать, потому как «лучшего вина он ни разу не пробовал». А потом мы перешли к делу.

– Сэм, ваши статьи пользуются бешеным успехом, – сказал он. – Множество других газет, от Мэна до Калифорнии, уже купили право перепечатать их, пусть даже с месячной задержкой. Поэтому я решил выплатить вам дополнительный бонус в размере четверти от оговоренной суммы. Вот чек, а вот и все номера газет. Вы, кстати, хотели написать еще одну статью, из Корка? Деньги за нее тоже уже включены в чек.

– Она уже у вашего секретаря, – ответил я.

– Ну и отлично! – воскликнул Уитлоу Рид. – Джим, пусти ее в набор. Сэм, саму газету я вам пришлю, как только ваша статья выйдет. А теперь давайте пойдем праздновать в «Делмонико'с»! Да, кстати, надеюсь, что это не последний заказ, который вы для нас выполнили!

Обед был замечательным, бренди тоже, и, кроме того, я подарил Риду коробку гаванских сигар, купленных в Константинополе. После ужина мы продегустировали две из них. Потом меня отвезли в гостиницу, где вечером ко мне пришел Герман Мелвилль, и мы с ним проговорили почти до полуночи. А на утро за мной заехал извозчик и отвез на вокзал, и уже вечером Оливия с девочками встречали меня в заснеженном Хартфорде.

Первый вечер дома был поистине волшебным. Подарки всем очень понравились. А вот наутро Оливия вдруг сказала:

– Милый, ты ночью во сне много кричал – такого с тобой раньше никогда не было. Что с тобой случилось?

Я не хотел ей рассказывать про Корк, но пришлось. Выслушав меня, Оливия долго сидела молча.

– Здесь писали про подавление мятежа где-то в Ирландии, – наконец сказала она, – но мне почему-то казалось, что это было далеко от тех мест, где был ты. Тем более писали о том, как английские солдаты защищали местное население от бандитов. А то, что ты рассказал, чудовищно – и правда оказалась совсем другой, чем написанное в газетах…

– Милая, – ответил я, – я все это прочувствовал на своей шкуре. Но мне-то ничего, а вот как насчет убитых, избитых, покалеченных, изнасилованных?

Я давно не видел жену такой печальной – наверное, с самой смерти моего сына Лангдона в тот проклятый день пять с лишним лет назад…

– Милый, – вдруг сказала она, – ты просто обязан об этом всем рассказать!

Я вручил ей черновик моей «Изнасилованной Ирландии», поскольку беловой экземпляр был у Уайтлоу. Оливия прочитала его, и вдруг горько заплакала.

– Я представила себе плотника и его невесту, – произнесла она сквозь слезы, – молодые, радостные, у них вся жизнь была впереди. И потом такое…

– Уайтлоу обещал прислать нам экземпляр газеты, когда статья выйдет, – сказал я. – И есть надежда, что ее перепечатают по всей Америке, как и другие мои статьи.

Но прошла неделя, а газета все не приходила. И тогда мы решили съездить в Нью-Йорк. Оливия собиралась за покупками (денег после моей поездки в Югороссию у нас было более чем достаточно), а я отправился к Уайтлоу. Он меня встретил радушно, но почему-то все время старался отвести глаза в сторону.

И когда я его прямо спросил про статью, он смущаясь сказал:

– Вы знаете, Сэм, ко мне приходил человек из «Дрексел, Морган amp; Кº» и потребовал, чтобы статья не печаталась. У них, видите ли, деловые интересы в Англии могут пострадать в случае ухудшения наших отношений с Империей. А они у меня одни из главных инвесторов. Их человек сказал, что уже ваша статья про Лондон навлекла на себя гнев Уайтхолла. Так что вашу статью о событиях в Корке нам пришлось изъять из номера.

– А нельзя ли мне ее тогда у вас выкупить и отдать в другую газету? – спросил я.

– Нет, и не просите, – покачал головой Уайтлоу. – Не могу. Вот если отношения с Англией ухудшатся, то мы ее, конечно, напечатаем.

Я лишь пожал плечами и вышел, подумав, что господа Дрексел и Морган, очевидно, научились уже вести дела с покойниками, ибо Британия уже считай что мертва, и только слепец этого не заметит. Оторванная от своих колоний, она засыхает как дерево, у которого подрубили корни.

В тот же день вечером мы с Оливией сели ужинать в гостиничном ресторане. И когда она узнала, что статья опубликована не будет, то сказала:

– Милый, ты мне как-то говорил, что югороссы предлагали тебе работу?

– Да, милая, – кивнул я.

– Так я не против, – улыбнулась Оливия, – теперь уже не против. Ты говоришь, что нашим девочкам там будет хорошо?

– Думаю, что детству в Югороссии можно только позавидовать, – ответил я. – Да и твои болезни там тоже легко вылечат. У них медицина совсем на другом уровне, чем у нас.

У бедной Оливии была легкая форма туберкулеза и целый букет других проблем. Поэтому, услышав мои последние слова, она окончательно решилась.

– Ну тогда я тем более согласна.

На вокзале было окошко, откуда можно было отправить телеграмму. Моя отправилась в Константинополь, на адрес одного тамошнего издательства. В ней я написал, что хотел бы опубликовать у них свои новые произведения. И когда мы прибыли в Хартфорд, нас уже ждала ответная телеграмма – для нас уже куплены билеты на пароход, который двадцать пятого января отправляется из Нью-Йорка на Кубу, а уже в Гаване югороссы встретят нас прямо у его трапа.

16(4) января 1878, Лондон. Скотленд-Ярд. Кабинет главы ОУР

Присутствуют:

Сэр Чарльз Эдвард Говард Винсент, глава ОУР;

Сэр Эндрю Кэмпбелл, начальник Ирландского стола ОУР;

Сэр Роберт Пейсли, его заместитель.

Сэр Говард старательно чистил трубку. Казалось бы, все как обычно – и щегольский, с иголочки, фрак, от лучшего портного с Севиль-Роу, и портреты Ее Величества и сэра Роберта Пила на стенах, и полуулыбка на лице самого сэра Чарльза. Но его подчиненные хорошо знали, что трубку он чистит только тогда, когда чем-то недоволен. Очень недоволен.

Наконец сэр Говард прекратил свое занятие и поднял голову.

– Получается, что мы упустили Мак-Сорли… – подчёркнуто ровным голосом произнес он.

– Получается, что так, сэр Говард, – откашлявшись, произнес сэр Роберт. – Я просил полицию Белфаста понаблюдать за ним, но не предпринимать никаких действий, пока я туда не прибуду лично. Но наши друзья решили проявить ненужное рвение и задержать Фергуса еще до моего приезда. Выслужиться, если говорить откровенно. И не нашли ничего лучшего, чем послать туда бобби в форме. Мак-Сорли, судя по всему, ушел за пару минут до их появления. На столе стояла полупустая кружка пива, что само по себе полный нонсенс для ирландца. А еще там была наполовину съеденная миска похлебки – еще горячая.

– А где его жена? Дети? – поинтересовался сэр Говард.

– Детей у Мак-Сорли нет, – ответил сэр Роберт, – а жена уехала от него сразу после Рождества. Я, конечно, узнал адрес его тещи – она живет в Баллимина, – и навестил ее, где, как я и ожидал, сумел поговорить и с самой миссис Мак-Сорли. Она рассказала, что в то самое утро встретила Мак-Сорли в компании некой особы, «страшной, как англичанка» – сэр Говард, простите, я всего лишь передаю ее слова – «худющей, как жердь, со слишком маленьким носом, рыжими волосами весьма непривлекательного оттенка и отвратными водянисто-зелеными глазами». Конечно, под такое описание подходят несколько десятков тысяч девушек в одном только Белфасте. Миссис Мак-Сорли подробно описала гардероб этой дамы – вот здесь я все записал. Но он ничем не отличается от одежды большинства местных молодых католичек из небогатых семей. Единственная примета, которая могла бы помочь – родинка справа над уголком губ, но настоящая она или приклеенная, миссис Мак-Сорли не заметила. Да, и еще – царапина на левой щеке, нанесенная миссис Мак-Сорли. Кстати, именно после этого наша добродетельная супруга и уехала к маме в ожидании, что та приползет к ней на коленях. Ожидает до сих пор… А даму, схожую по приметам с той таинственной незнакомкой, соседка видела всего один раз – как раз на второй день Рождества. Обычно в том районе незнакомых людей не бывает, и любого незнакомца она заметила бы сразу, поскольку имеет привычку все время пялиться на прохожих из окна. Более того, она уверяет, что сам Мак-Сорли в последние дни оставался дома, и если куда и выходил, то ненадолго, и каждый раз возвращался с покупками.

– Интересно… – задумчиво произнес сэр Говард. – А что обнаружили у него дома?

– У него дома мы не нашли ни малейших следов пребывания какой-либо женщины, кроме самой миссис Мак-Сорли, – ответил сэр Роберт.

– Да, – задумчиво сказал сэр Говард, – похоже на то, что дама была не любовницей, а связной. И Мак-Сорли было на руку, чтобы жена уехала… И что, никто ничего не заметил, когда полиция приходила по его душу?

– Нет, – развел руками сэр Роберт и объяснил: – Нас там и раньше не очень-то любили, все-таки они католики. А после Корка нас теперь там просто ненавидят. Можно было бы, конечно, арестовать весь квартал и выбить из них показания. Но, сами знаете, в тамошней полиции никто не умеет работать… Есть у меня несколько людей, но они задействованы не по этой линии. Впрочем, и соседку мы разговорили, и про тёщу узнали.

Сэр Говард кивнул.

– Да, сэр Роберт, – расстроено произнес он, – я уже поднимал вопрос перед виконтом Кроссом о том, что нам необходимы собственные люди в городах Ирландии. Но он все время отвечает мне, что, дескать, и на Ирландский стол он с трудом выбил деньги, а уж на людей в Ирландии финансирования не предусмотрено, кроме той капли, которую нам выдают для оплаты осведомителей. Вас лично я ни в чем не виню – вы сделали все, что могли.

– Сэр Эндрю, может быть, вы что-то добавите? – спросил сэр Говард.

– В Корке все обстоит намного хуже, чем я предполагал, – ответил тот. – Многие районы попросту превратились в обгорелые развалины. Точное число убитых до сих пор не известно, но их, как минимум, на порядок больше, чем цифры, что мы получили от военного министра. Число искалеченных, как минимум, точно так же на порядок больше, а сколько просто избитых – даже боюсь себе представить. Женщин было изнасиловано не менее двух сотен. Потери с нашей стороны: двое получили пули по ошибке от своих, двое утонули после того, как разгромили ирландский кабак и основательно там напились дармовым виски, и еще произошло три самоубийства на почве чрезмерной впечатлительности вчерашних сельских парней из глубинки.

– То есть от рук ирландских мятежников не погиб никто? – уточнил сэр Говард.

– Вообще никто, – подтвердил сэр Эндрю. – Более того, как я вам уже докладывал, нет ни единого факта, подтверждающего, что там планировались какие-либо вооруженные выступления.

– Да, именно так. Потому-то мы и решили побеседовать с Мак-Сорли, – кивнул сэр Говард. – А как этот, как его, О'Малли?

– Дом его сгорел вместе с голубятней, а сам он исчез, – ответил сэр Эндрю. – Вполне возможно, что он погиб – многие тела солдаты попросту сбросили в ямы и закопали. Потому-то так много местных жителей числятся как пропавшие без вести. А может быть, он ушёл к своим. В Дублине мы наведались к тамошнему голубятнику, Элайасу Свифту. Сам Свифт сумел бежать, но бумагу – такую, как у Мак-Сорли – мы нашли и у него. Вот она.

И сэр Эндрю протянул собеседнику свернутый в трубочку листочек папиросной бумаги.

Тот прочитал: «Ни в коем случае не отлучайтесь из Дублина в период от 6 до 18 января. В это время в Дублине все должно быть спокойно, какую бы информацию вы не получали из других частей Ирландии. Будьте готовы поднять восстание 19 января. Сигнал голубиной почтой – „Мюнстер“. Сигнал отбоя – „Глендалох“».

Сэр Говард задумался, после чего изрек:

– Сдается мне, что и там и там мы имеем дело с дезинформацией. Похоже, что наши враги всего лишь хотели узнать, кто именно из них был предателем. И никакого восстания в Корке не должно было быть. А в результате этого мы получили залитый кровью Корк и ненависть католиков по всей Ирландии. Среди них многих тех, кто до того был лоялен к Её Величеству… И самое страшное, что наша пресса поддержала армию, а армия сейчас на коне. Я предупреждал и правительство, и парламент, но там полностью одобрили действия в Корке. Разве что граф Коркский выступил с гневной речью в Палате лордов – но добрая половина лордов тогда попросту ушла с заседания, а другие сидели и зевали, сам был тому свидетелем… Мне это напоминает императора Нерона, который играл на своей скрипочке, пока горел Рим…

– Сэр Говард, – сэр Эндрю решил поправить своего шефа, – Нерон играл не на скрипке, а на лире…

– А вот это совершенно не важно, – строго сказал тот. – Важно лишь то, что с подобным подходом у наших властей Ирландия однажды полыхнет от края до края, и чтобы потушить этот пожар, придется потратить немало сил и пролить много крови. Виновными же во всем Правительство сделает именно нас с вами. И тогда полетят головы. Вы меня понимаете?

– Да, сэр Говард, мы все поняли, – кивнул сэр Роберт, – и постараемся сделать все, чтобы этого не произошло.

18(6) января 1878 года, около полудня. Константинополь

Дворец Долмабахче. Кабинет канцлера Тамбовцева

Присутствуют:

Канцлер Югороссии Александр Васильевич Тамбовцев;

Руководитель группы специалистов «СПМБМ „Малахит“» Петр Геннадьевич Воронов;

Германский стальной король Август Тиссен.

Герр Август Тиссен, который уже в тридцать шесть лет был владельцем второй по размерам стальной империи Германии и первого в мире вертикально интегрированного холдинга, хозяин шахт, заводов, железных дорог и пароходов, в жизни выглядел как обычный буржуа средней руки. Поношенный и немного помятый темный костюм, видавший виды котелок и жесткое выразительное лицо, больше подходящее не миллионеру, а какому-нибудь участнику боев без правил.

– Добрый день, герр Тамбовцев, – вежливо поздоровался он, приподнимая котелок.

– Добрый день, герр Тиссен, – ответил Тамбовцев на неплохом немецком языке. – Очень рад, что вы приняли мое приглашение. Знакомьтесь – это герр Воронов, доктор технических наук и глава промышленного департамента нашего правительства.

– Очень приятно, герр Воронов. – Тиссен сделал полупоклон в сторону представленного ему члена правительства Югороссии. – Но, герр Тамбовцев, не могли бы вы перейти к тому делу, ради которого вы меня сюда пригласили?

– Хорошо, герр Тиссен, – кивнул Тамбовцев, – это дело заключается в том, что наше правительство приняло решение организовать ряд совместных предприятий с участием немецкого капитала. Нашим вкладом в это дело будут новые технологии, вашим – квалифицированные рабочие и инженеры.

Тиссен задумался.

– Ну что ж, герр Тамбовцев, – сказал он, – ваше предложение вызывает у меня интерес. Всему миру известно, что ваша Югороссия – настоящий кладезь разных промышленных секретов. Но почему бы вам самим не занять их внедрением? Неужели дело только в недостатке финансов?

– Совсем нет, герр Тиссен, – ответил Тамбовцев, – средства для запуска производства мы найти можем. Не так много, как нам хотелось бы, но деньги у нас есть. Однако, как вы знаете, финансы в производстве – это далеко не самое главное. Инженеров и конструкторов, которые и являются носителями новых технологий, в Югоросии достаточно. Но, кроме них, для развития производства требуется наличие опытных техников и квалифицированных рабочих, а вот их у нас пока мало. Кое-кого из них мы пригласим из разоренной блокадой Англии. Но этого недостаточно. Такие рабочие и инженеры с нужной для нас квалификацией и отношением к порученному им делу имеются в настоящий момент только в Германии и, в частности, на предприятиях вашего концерна. Вы удовлетворены моим ответом, герр Тиссен?

– О, да, герр Тамбовцев, – кивнул тот, – я вполне удовлетворен. Собственно, если предложенные вами технологии будут того стоить, то я могу пойти на подписание предложенного вами соглашения.

– Думаю, что вы не прогадаете, – улыбнулся Тамбовцев, – впрочем, все технические детали можно обсудить с господином Воронов.

– Начнем с того, что касается металлургии, – сказал Воронов. – Мы выкупили патент господина Бессемера в той его части, где говорилось о производстве стали из чугуна путем его продувки чистым кислородом. Без установки по промышленному производству кислорода этот патент ничего не стоит.

– Да, – задумчиво произнес Тиссен, – мои инженеры пытались решить эту проблему, но построенная ими установка все время забивалась льдом. В конце концов я просто разогнал этих бездельников по другим работам.

Воронов усмехнулся и развернул на столе большой эскиз.

– Мы знаем об этом, герр Тиссен. Все дело в том, что ваши люди пытались приспособить для сжижения воздуха поршневой детандер, а тут нужно использовать совсем другой принцип. Вот, посмотрите на уже запатентованный нами турбодетандер. Осевой многоступенчатый компрессор сжимает воздух до давления примерно в пять-шесть атмосфер, при этом образовавшееся при сжатии воздуха тепло между ступенями отнимается у него в водяных холодильниках, где воздух попутно освобождается от влаги в конденсаторах. Потом следует декарбонизационная колонна, освобождающая воздух от углекислоты, после чего он проходит через противоточный теплообменник-регенератор, охлаждаемый обратным потоком холодного азота. Далее следует расширительная турбина, или иначе турбодетандер, в котором воздух расширяется и охлаждается ниже температуры сжижения. Кроме всего прочего, турбодетандер производит полезную работу, которую можно дополнительно употребить для выработки электричества или привода компрессоров. После турбодетандера охлажденный воздух разделяется на две фракции: чистый газообразный азот, охлаждающий противоточный теплообменник, и жидкую флегму, содержащую тридцать пять процентов кислорода, два процента аргона и азот. Последний этап разделения фракций на жидкий кислород и газообразный азот происходит в ректификационной колонне, откуда возвратный азот также поступает на охлаждения теплообменника. Установка работает постоянно и непрерывно, как и требует металлургическое производство.

Тиссен внимательно посмотрел на эскиз.

– Хорошо, герр Воронов, – произнес он задумчиво, – до такого у нас пока никто не додумался. Но есть два вопроса. Первый – насколько производительна эта ваша установка?

– В зависимости от масштаба, производительность одной установки может быть от тысячи до двадцати тысяч кубометров чистого кислорода в час, – ответил Воронов.

– Двадцать тысяч кубометров чистого кислорода – это весьма неплохо, – одобрительно закивал Тиссен. – А какая машина должна приводить в движение вашу сжижительную установку? Расширительная турбина одна не сможет вращать все эти ваши многоступенчатые компрессоры, ибо перпетуум-мобиле в принципе невозможен, а мощности существующих на данный момент паровых машин, как мне кажется, будет недостаточно.

– Вы правильно считаете, герр Тиссен, – ответил Воронов, – турбодетандер всего лишь помогает утилизировать часть энергии, затраченной на сжатие воздуха. Основным приводом турбодетандера является высокооборотная многоступенчатая активно-реактивная паровая турбина с КПД около тридцати-сорока процентов против восьми-десяти процентов у существующих паровых машин. Это еще один патент, который мы собираемся вложить в общее дело. Такие турбины можно использовать не только для привода установки по сжижению воздуха, но и для доменного дутья, производства электроэнергии, а также в качестве мощных и компактных судовых машин. Тем более что у нас имеются рабочие образцы как самих турбин, так и безопасных, высокопроизводительных и экономичных паровых котлов к ним.

На лице Тиссена появилось хищное выражение типа «беру, заверните два, а лучше – сразу три».

– Герр Воронов, – сказал он, – о ваших паровых турбинных машинах давайте поговорим позже, тем более, как вы говорите, у вас есть уже рабочие образцы. Я сегодня же телеграммой вызову из Мюльхайма своих инженеров. Пусть они перед принятием окончательного решения дадут мне свое заключение. Но, в любом случае, этот вопрос уже сейчас кажется мне довольно многообещающим. Кстати, насколько я понимаю, у вас ТАМ паровые турбины давно и полностью вытеснили из оборота паровые машины?

– Да, герр Тиссен, – ответил Воронов, – у турбин перед поршневыми машинами есть два преимущества. Их мощность не теряется при переводе кривошипно-шатунным механизмом возвратно-поступательного движения поршней во вращение коленвала. И их предельная мощность лимитируется не сечением перепускных клапанов, а общим рабочим сечением турбины.