Текст книги "Воины Диксиленда. Затишье перед бурей"

Для меня, как пассажира первого класса, въезд в страну оказался чистой формальностью: чиновник лишь взглянул на мой паспорт и махнул рукой, добавив со смешным акцентом:

– Добро пожаловать на Кубу, мистер Стюарт!

А таможенник лишь удивился – почему у богатого янки (так здесь, похоже, именуют всех американцев – даже нас, конфедератов) так мало багажа? И, заговорщицки наклонившись к моему уху, шепнул:

– Мистер Стюарт, если вам нужна гостиница, то у моего кузена одна из самых лучших, прямо здесь, на Малеконе!

Но гостиница была мне не нужна. Ведь, когда я спустился с трапа на берег, там меня уже поджидал человек лет тридцати, в котором я не без труда узнал Иниго Джексона – самого молодого моего подчиненного в далеком шестьдесят пятом году. Оказалось, что он, как когда-то и я, приписал себе лишний год, чтобы его взяли на фронт. Когда мы с горечью узнали о приказе генерала Ли о капитуляции, я его еще спросил:

– Иниго, а ты не жалеешь о том, что тебе еще нет и восемнадцати, а ты уже повидал столько крови, горя и смертей?

На что тот, хмуро улыбнувшись, сказал:

– Лейтенант, я вам обещаю – победа будет за нами! Пусть через год, через два, через столько, сколько надо. Но она будет…

И вот он стоит передо мной, Иниго – возмужавший, немного облысевший, зато поджарый, мускулистый и подтянутый, с лихо закрученными усами.

– Командир! – закричал он и обнял меня так, что у меня затрещали кости.

– Иниго! Какое приятное совпадение! – радостно воскликнул я, с трудом высвобождаясь из его медвежьих объятий.

– Да нет, не совпадение, – улыбнулся он, протягивая мне конверт с письмом. – Сам подполковник Семмс попросил меня встретить вас, прежде чем как отбыть туда, куда и нам велено подтянуться в ближайшее время. Вот, прочитайте…

«Интересно, – подумал я, принимая конверт, – значит, Оливер Семмс уже подполковник…»

Я спросил у своего старого фронтового друга:

– А ты сейчас в каком чине, Иниго?

– Меня недавно во вторые лейтенанты произвели, – гордо произнес Иниго, подкручивая ус.

– Значит, мы с тобой практически в одном чине… – сказал я и вскрыл послание.

В нем лежала записка следующего содержания: «Джеймсу О'Нилу Стюарту. Дорогой мой Джимми, Иниго введет тебя в суть дела. Ожидаю тебя в начале февраля в пункте назначения. Твой Оливер Джон Семмс».

Я внимательно посмотрел на Иниго и покачал головой.

– А вот теперь, друг мой, давай рассказывай мне все и поподробнее.

– Хорошо, – кивнул Иниго. – Только вот здесь, прямо на причале, разговаривать как-то не совсем удобно. Поскольку у вас мало багажа, то давайте зайдем куда-нибудь и перекусим. Тут поблизости есть довольно неплохой ресторанчик, и я заказал там отдельный кабинет. Обещаю, что все расскажу вам за ужином.

И вот передо мной стоял неплохой бифштекс из хорошей для Кубы говядины, а также стакан холодного пива, которое кубинцы, похоже, варить так и не научились. Официант, который все это принес, поинтересовался, не надо ли чего еще сеньорам. Узнав, что сеньорам пока ничего не надо, он вежливо поклонился и ушел, прикрыв за собой дверь в кабинет, после чего Иниго заговорщицки подмигнул мне.

– Командир… – произнес он.

– Зови меня просто Джимми, Иниго, – перебил я его.

– Джимми… – Иниго нервно облизал губы, и невольно понизил голос, – на востоке Кубы у города Гуантанамо сформирована новая армия Конфедерации, и уже создано ее временное правительство.

Услышав это, я обалдело уставился на него и произнес:

– Интересно, Иниго… Если б не первое и не второе письмо майора Семмса, я б подумал, что это глупый розыгрыш.

– Нет, это не розыгрыш, Джимии, все так и есть, – уверенным голосом сказал он. – Конфедерация действительно возрождается. Президент Дэвис и правительство уже находятся на ее временной территории, у города Гуантанамо на востоке Кубы. Наша армия воссоздана, обучена и оснащена нашими друзьями-югороссами. Большая ее часть уже отбыла на остров Корву – есть такой остров на португальских Азорах – где ее готовят к ее первому боевому применению.

– Против янки? – с надеждой спросил я.

– Нет, – покачал головой Иниго, – связываться с янки нам пока рано. Первым делом мы поможем ирландским патриотам освободить Ирландию от англичан. Поэтому мы официально и именуемся Добровольческим корпусом.

Я задумался, но, вспомнив рассказ Сэма Клеменса, сказал:

– Слышал я недавно о том, что англичане учинили недавно в Корке. До боли напомнило художества янки у нас на родине. Кроме того, это позволит нашей новой армии получить боевой опыт.

– Именно так и сказал нам президент Дэвис, – кивнул Иниго. – А наши ирландские друзья потом, в свою очередь, поддержат нас при освобождении Дикси. И, конечно, не только они, но и югороссы тоже. Джимми, эти серьезные парни не любят янки как бы не больше, чем мы с тобой. Приговор всей этой федералистской сволочи уже вынесен и обжалованию не подлежит. «Мене, текел, фарес» – и все тому подобное.

Выслушав все это, я задумался. О югороссах я раньше довольно много читал в британской прессе, которая представила их исчадиями ада, поскольку, увы, пресса в Глазго мало чем отличалась от Флит Стрит. Но даже через газетное вранье мне было понятно, что эти самые югороссы сначала с налета захватили Константинополь, а потом так же, в коротком, но жарком бою, уничтожили британскую эскадру в Пирее, после чего солнце Британской империи стремительно стало закатываться. А потом и Сэм кое-что рассказал мне о том, что он повидал в Югороссии во время поездки в Константинополь. И если эта неодолимая сила сейчас на нашей стороне, то…

Я не колебался ни секунды.

– Отлично, Иниго, – произнес я, – я согласен.

– Ну вот и хорошо, Джимми! – воскликнул мой старый друг. – Тогда мы с тобой завтра утром выезжаем в Гуантанамо. Там нам, из числа таких же опоздавших, как и ты, предстоит сформировать Четвертую батарею артиллерийского дивизиона Добровольческого корпуса. Тех, кто уже успел приехать, сейчас тренируют югоросские инструкторы. А вскоре после того, как ты прибудешь в Гуантанамо, мы все вместе отправимся на Корву, где получим пушки и все необходимое для войны.

– Все это, конечно, замечательно, только при чем здесь я? – недоуменно поинтересовался я.

Иниго ничего не сказал мне, лишь улыбнулся и протянул еще один конверт. «У него, что, все карманы забиты подобными посланиями?» – подумал я.

В конверте, на котором было написано мое имя, находилась комиссия капитана Армии Конфедерации, подписанная лично президентом Дэвисом, и письмо от генерала Форреста с приказом о назначении меня командиром этой самой Четвертой батареи. Чудны дела твои, Господи!

23 (11) января 1878 года. Петербург. Аничков дворец

Штабс-капитан Николай Бесоев

Никогда бы не подумал, что свадьба моя состоится в далеком прошлом, и невестой моей станет шотландка британского розлива. Но что случилось, то случилось.

Если честно, то Энн – Аня – понравилась мне сразу. Рыжеватая, конопатая в меру рослая и стройная. Характер, конечно, у нее далеко не подарок, но и мне тоже порой вожжа попадает под хвост. Может быть, и это тоже нас сблизило – ведь недаром говорят в народе: «муж да жена – одна сатана».

Неделю назад было устранено последнее препятствие для нашей свадьбы – Энн перешла в православие. Как известно, для христиан других конфессий не требуется обряд крещения в купели, достаточно и миропомазания.

Обряд бракосочетания решено было совершить в Казанском соборе, причем посаженным отцом у Ани вызвался быть сам канцлер граф Игнатьев, а посаженной матерью – ее бывшая хозяйка, великая княгиня Мария Александровна, по этому случаю прикатившая из Константинополя. А император Александр Александрович шепнул мне, что в соборе его не будет – не по чину, а вот на мою свадьбу в Аничков дворец он непременно заглянет. К сожалению, один – его неразлучная Минни сейчас находилась в Югоросии со своими сыновьями.

Когда же я объявил об этом Ане, она от удивления даже на время потеряла дар речи. А потом, когда пришла в себя, то запрыгала от восхищения, как маленькая девочка.

– Коля, любимый! – воскликнула она, – как это здорово! Вот бы видели меня мои бедные родители! Жаль, что мой брат не сможет быть на нашей свадьбе…

Я знал от Александра Васильевича Тамбовцева, где и зачем сейчас находится Роберт Мак-Нейл, и потому не стал ничего рассказывать Ане о ее брате. Пусть привыкает – в конце концов, она скоро станет женой офицера специальной службы, который в любой момент может по приказу командования отправится к черту на кулички неизвестно на какой срок. Мне вспомнились мои старшие сослуживцы, которые, узнав о предстоящей командировке в очередную «горячую точку», начинали с ходу вешать лапшу на уши своим супругам, сообщая им, что их, дескать, отправляют в подшефный колхоз на уборку картошки. А те, зная кое-что о службе своих мужей, лишь поддакивали, тайком смахивая слезы.

Такая вот веселая жизнь предстоит и Ане. Только я об этом ей не скажу пока ни слова. Не буду ее огорчать в такой радостный момент ее жизни. Она женщина умная, и все потом поймет, если уже не поняла. Я вспомнил, какими глазами она смотрела на меня, когда я как-то разоткровенничался и начал ей рассказывать об одной своей командировке. Я тут же заткнулся, и стал ее целовать в щеки, соленые от слез.

Но не будем о печальном… Как кошмар пролетела неделя подготовки к свадьбе. Парадный мундир у меня был уже построен, я нацепил на него все свои награды, немного пожалев о тех, из прошлого, что остались у меня дома в XXI веке. Но и без того у меня было на что поглядеть. Некоторые гвардейские офицеры из свиты императора, поначалу смотревшие на меня искоса, как на плебея, затесавшегося в их стройные ряды, увидев меня при полном при параде, прикусили языки, и больше не говорили мне разные колкости. К тому же кое-кто из них имел возможность присутствовать во время показательных стрельб из пистолета, которые я провел по просьбе императора, и настолько впечатлились, что желающих дерзить мне изрядно поубавилось.

В Казанском соборе на нашем венчании пел хор певчих из Александро-Невской лавры, а службу вел сам митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский и Финляндский Исидор. Это был почтенный старец с немного дребезжащим, но еще сильным голосом и строгим взглядом. Он совершал обряд венчания строго – так, что Аня, и без того впавшая от волнения в ступор, чуть было не грохнулась в обморок. Она вдруг стала путать русские слова, хотя уже неплохо говорила по-русски, и стоящая за ее спиной с венцом в руках великая княгиня Мария Александровна шепотом по-английски подсказывала Ане, что произнести в тот или иной момент.

По правде говоря, несмотря на то, что мне за мою, довольно не скучную службу пришлось побывать во многих переплетах, чувствовал я себя тоже несколько неуютно. И когда венчание закончилось, и я под руку с Аней вышел из собора на свежий морозный воздух, я почувствовал, что по моему лицу и спине течет ручьями пот. Кто-то набросил на мои плечи шинель, а на Аню, тоже раскрасневшуюся от полноты чувств – мягкую соболью шубу.

На Невском нас уже ждали нарядные экипажи дворцового ведомства – на них мы за считанные минуты домчались до Аничкова дворца.

– Видишь, Аня, – шепнул я в румяное ушко своей, теперь уже законной супруге, – даже этот прекрасный дворец и мост с замечательными скульптурами назвали в честь тебя…

Но она только со второго раза поняла мою шутку, и звонко рассмеялась.

В Аничковом дворце в Большой столовой были уже накрыты столы. Мы с Аней уселись на предназначенные нам места, но наши посаженные родители сели не рядом с нами, как я ожидал, а чуть подальше, оставив свободным стул справа от нас. Видимо, великая княгиня и граф Игнатьев уже были осведомлены о том, кто будет сидеть рядом с новобрачными.

И буквально через несколько минут после того, как все гости расселись по местам, в Большую столовую вошел сам император Александр III, что называется, собственной персоной. Гости дружно поднялись, чтобы приветствовать самодержца, но тот жестом велел им сесть и, подойдя к нам, сел на стул справа от меня, который жалобно скрипнул под его телом.

– Ну что, Николай, – лукаво улыбнувшись, сказал он, – ты у нас, как Иван-царевич, сходил за три моря, нашел там красавицу-девицу и привез ее в свое Отечество. И, как положено во всех русских сказках, все закончилось свадебкой и честным пирком. Поздравляю тебя и Анну с радостным событием. Подарок от нас вам будет чуть позже, а пока… – И император обнял меня, прижав к своей могучей груди.

А потом он галантно коснулась своей заросшей густой мужицкой бородой щекой раскрасневшейся от волнения щеки Ани. В столовой раздался гул – многие из приглашенных не ожидали, что свадьбу штабс-капитана, пусть даже из окружения императора, посетит сам самодержец и окажет такое горячее благоволение новобрачным.

А потом началось веселие, тосты и обязательное русское «горько!». Аня, уже знавшая про этот наш национальный обычай, все же немного стеснялась при всех целоваться, пусть даже и с мужем. Но потом, когда напряжение у нее немного спало, ей это дело даже понравилось, и она стала даже с удовольствием подставлять мне свои прелестные губки.

Приглашенных на нашу свадьбу было не так уж много по здешним меркам – всего человек тридцать: в основном мои сослуживцы и представители питерского бомонда. Они произносили здравицы в наш адрес и оживленно судачили, обсуждая сегодняшнее торжество. Но как далеко им было до моих земляков из Иристона! Какие бы они тосты произносили, какие пироги стояли бы на столе! Мне вдруг очень захотелось съездить с Аней в свадебное путешествие в наши края. И пусть там все совсем не так, как было в моем времени, но моя любимая земля, которую я покинул очень давно, и появлялся в доме у родителей, дай Бог, раз в пять лет, показалась мне самой прекрасной на свете.

Я тяжело вздохнул. Этот вздох заметил сидевший рядом со мной император. Он нагнулся ко мне и поинтересовался, какие заботы меня гнетут в столь радостный для меня момент.

– Ваше величество, – шепнул я ему, – не знаю, что вы хотите мне подарить, но лучшим, «царским» подарком для меня было бы разрешение совершить свадебное путешествие во Владикавказ. Птицу тянет в те края, где ее гнездо, человека – где его дом. Я родился в тех краях, и мне очень хотелось бы посетить их вновь и показать мою малую Родину своей супруге.

– Хорошо, Николай, – улыбнувшись сказал император, – пусть будет по-твоему. Но все равно подарок за мной. А пока… – Он встал со стула и басом прогремел на всю Большую столовую, заглушив звяканье столовых приборов и шум голосов: – Горько!

Мы с Аней встали и крепко-крепко поцеловались…

25 (13) января 1878 года. На борту парохода «Саратога»

Оливия Айона Луиза Лангдон Клеменс, жена писателя

Вчера вечером, в Хартфорде, мы еле добрались до поезда: падал снег, завывал холодный январский ветер, и было реально холодно – около нуля по Фаренгейту (*примерно -17 по Цельсию). Я в последний раз посмотрела на дом, который мы построили четыре года назад и который столько лет служил нам и нашим доченькам жильем. Всего пять лет назад я проектировала наш дом вместе с местным архитектором, доводя того до белого каления своей дотошностью и требовательностью. Но когда дом был наконец построен, то архитектор шепнул мне, что именно благодаря моему вмешательству у него получился шедевр, которого ему, увы, уже никогда не удастся повторить.

Особняк мы продали необычайно легко. Когда народ узнал, что этот дом принадлежит самому Марку Твену, к нашему маклеру выстроилась очередь из покупателей, которые в течение недели взвинтили цену так, что, когда мы наконец согласились на одно из предложений, то, даже с учетом комиссионных агенту, получили за дом вдвое больше начальной цены. Причем таинственный покупатель, имени которого мы так и не узнали, согласился взять оптом всю мебель и оставить у себя всех слуг, с которыми мы оставили ключи от дома. Деньги он нам передал через агента уже вчера утром, что явилось для нас приятной неожиданностью.

Когда все вещи были упакованы, мы с Сэмом поехали попрощаться с нашим единственным и незабвенным сыном, Лангдоном. Его могила, как всегда, была расчищена от снега, поскольку кладбищенский смотритель Рональд всегда все делает на совесть. Поговорив с Рональдом и поблагодарив его за заботу, Сэм дал ему денег за следующие пять лет ухода за могилой. Я встала на колени и помолилась Господу за упокой души бедного мальчика, после чего мысленно пообещала сыну, что снова навещу его, как только смогу. Затем я положила на надгробье белые гвоздики, которые Рональд выращивал в небольшой теплице. Эти цветы зимой обычно стоят огромных денег, но Рональд нам их просто подарил. Затем мы с Сэмом в последний раз поклонились могиле сына и покинули кладбище.

Утренний Нью-Йорк нас встретил неожиданной оттепелью. Кучер наемной кареты довез нас до одного из многочисленных манхеттенских причалов, к которому был пришвартован великолепный лайнер «Саратога». Девочки сразу же заканючили, что им хочется поскорее на борт… Но я стояла и смотрела на огромную белоснежное судно и думала: «Какая же это красавица…» И вдруг меня посетила страшная мысль о том, что эта «Саратога» такая высокая – а что если она опрокинется?

Но когда я спросила об этом у Сэма, тот лишь рассмеялся:

– Ливи, не бойся, я и через Атлантику, и по Тихому океану ходил, и в штормах побывал – и, как видишь, все еще живу еще на этой грешной земле. А этот корабль, пожалуй, получше и поновее будет, чем большинство из тех, на которых мне довелось ходить. Каждый год они все больше и надежнее. А лет через тридцать-сорок, думаю, вообще начнут строить корабли гигантских или даже титанических размеров, которые будут непотопляемыми, и шторма даже не почувствуют.

– Титанические… – улыбнулась я. – Представляю себе – какой-нибудь «Маджестик»… или даже «Титаник». Надежный, быстрый, непотопляемый… Пообещай мне, что мы с тобой отправимся в плавание на таком корабле, когда он, наконец, появится…

– Милая, – произнес Сэм, – у русских в Константинополе есть корабли, по сравнению с которыми и твой «Титаник» будет вчерашним днем…

– Знаешь, Сэм, – сказала я с улыбкой, растеряв весь свой страх, – ты мне столько всего порассказал про своих русских, что мне как-то верится с трудом. Вот увижу своими глазами, тогда поверю. Ладно, давай попрощаемся с моим родным штатом, и пойдем уже на борт – а то, видишь, девочкам не терпится… Да и очередь такая большая.

– Да нет, Ливи, – сказал Сэм, – та очередь для третьего класса, а мы с тобой путешествуем первым. Нам на вон тот, другой трап. Видишь – там вообще никого нет.

Человек в форме моряка, увидев наши билеты, с поклоном пропустил нас на трап, устланный ковром, а четверо других занялись нашим багажом, которого, надо сказать, было немало. Все-таки с собой мы взяли одежду, книги, посуду, даже кое-какую мебель, несмотря на то, что Сэм пытался уговорить меня брать как можно меньше. Мужчины не понимают, что начать жизнь на новом месте без вещей непросто…

К счастью, русские заказали нам огромную каюту, так что все, что, по моему мнению, будет необходимо в путешествии, ехало с нами. Еще несколько сундуков и баулов находились где-то в трюме. Забегая вперед, могу со стыдом признаться, что из всего багажа, что был с нами в каюте, во время вояжа мы распаковали ровно один чемодан, причем не самый большой.

И вот оно – мое первое морское путешествие! У меня, увы, в первый же день начался очередной приступ кашля (туберкулез давал о себе знать), но почему-то он проходил намного легче, чем обычно. Может, на это повлиял морской воздух, а может, столь благотворную роль сыграло предвкушение перемен к лучшему.

Каждый вечер, когда девочки засыпали, я расспрашивала мужа о Югороссии и о том, в чем именно будет заключаться его новая работа. Насчет первого он мне рассказывал часами – про страну, где все дети ходят в школу, где рядом находятся церкви и мечети, где исчезла та жуткая бедность, которую он видел всего десяток лет назад. Рассказал он мне про своего друга, Александра Тамбовцева, и про других югороссов, про их необыкновенное гостеприимство. Но я все время замечала, что о своей будущей работе он предпочитает рассказывать как можно меньше – мол, редактор англоязычной газеты, всего лишь. На такую работу он раньше никогда бы не позарился, поскольку обычно она оплачивается весьма скудно. А тут чего стоит только одна наша огромная каюта…

Когда до Гаваны оставалась всего одна ночь, воздух стал теплым и весенним, а к мечущимся вокруг нашего корабля чайкам присоединились пеликаны, и в воде то и дело стали появляться дельфины и черепахи, я строго сказала своему мужу:

– Сэмюэл Клеменс, я вижу, и вижу очень хорошо, что ты мне что-то определённо недоговариваешь. Итак, что ты мне не рассказал, и в чем именно будет заключаться твоя работа на югороссов?

– Ливи, – немного подумав, сказал Сэм, – давай я тебе сначала расскажу историю одного своего знакомого, с которым я подружился по дороге из Корка в Нью-Йорк. Только, прошу тебя, послушай и не перебивай, ладно?

Я хотела обидеться, но его голос был ласковым, а лицо – грустным и серьезным. Мне осталось лишь сказать:

– Хорошо, я попробую.

И он мне рассказал историю своего друга Джима Стюарта. В начале я все-таки не удержалась от колких замечаний в адрес рабовладельцев вообще, и Джима с его другом в частности. Потом, когда он дошел до этого жуткого лагеря под Чикаго, я попыталась пару раз возразить, что такого быть не может, что президент Линкольн был джентльменом и ничего подобного не позволил бы никогда.

Сэм тогда рассказал про Франка Ки Хауарда, как и за что его посадили, и как он провел больше года в жутких тюрьмах только за то, что посмел критиковать нарушения нашей Конституции со стороны «джентльмена» Линкольна. А когда я узнала, что Франк был внуком того самого Фрэнсиса Скотта Ки, написавшего знаменитое стихотворение «Оборона Балтимора», которое было положено на музыку и стало неофициальным гимном нашей молодой республики, то с ужасом поняла, что все мои познания о той жуткой войне были весьма односторонними.

Тем временем Сэм продолжал рассказ о своем друге Джимми. Он говорил, а мне во всех подробностях представлялся родной город бедного мальчика, сожженный неграми, которых прислало туда наше правительство; его погибшая семья; его обесчещенная и убитая невеста… И я горько заплакала – да так, что моя милая Клара даже проснулась и тоже заплакала, а за ней пробудилась и старшая, Сьюзи. Я пошла рыдать дальше в уборную, и через дверь слышала ласковый голос Сэма, который что-то рассказывал нашим малышкам – скорее всего, какую-нибудь сказку из своего детства.

Когда я вернулась, девочки уже спали. Я обняла Сэма и сказала ему:

– Ты должен непременно написать о том, что ты только что рассказал мне.

Мой муж грустно посмотрел на меня.

– Вот в этом и будет заключаться моя работа, – произнес он. – Я стану редактором независимой газеты, которая будет писать в первую очередь для южан. А еще я буду писать книги. Я уже закончил «Гекльберри Финна», и права на нее югороссы выкупили у меня за такие деньги, что мне даже и не снились. Теперь же я буду писать о моем родном Юге. Джимми – не единственный, с кем я встретился за время моей поездки, и кто пережил те жуткие времена. Любимая, я не хотел тебе говорить – ты же аболиционистка…

– Да, – сказала я, – я аболиционистка. Но точно так же я ненавижу любую несправедливость. Знаешь, милый, мой мир перевернулся. Еще два часа назад я была уверена, что наша война была справедливой и священной, и что наши воины были рыцарями без страха и упрека. А теперь я поняла, что мы боролись с одной несправедливостью посредством еще большей несправедливости. Поэтому я считаю, что то, что ты будешь делать, правильно. Только пообещай мне, что ты будешь всегда писать правду – по крайней мере, то, что, по твоему мнению, является правдой, и ничего, кроме правды, что бы от тебя ни требовали другие. Те же югороссы, например.

– Ливи, – сказал Сэм, – югороссы именно этого от меня и хотят. Да, насчет денег. Платить мне будут… – И тут он назвал такую цифру, что я подумала бы, что это шутка, если бы не абсолютно серьезное выражение лица моего Сэма. – Кроме того, мне причитаются еще и гонорары за мои книги, а их там напечатают намного больше, чем в Североамериканских Соединенных Штатах; пока что они платили моим здешним издателям, и нам доставался небольшой процент, но вот за новые книги будут платить лично мне. И эта сумма будет существенно выше, чем даже зарплата главного редактора «Южного Креста». Так что жить мы будем вполне безбедно.

– Но они, наверное, захотят немалые деньги за мое лечение… – сказала я обеспокоенно.

– Нет, твое лечение будет абсолютно бесплатным, – улыбнулся Сэм. – Мне это обещал сам Александр Тамбовцев. А он, как я уже успел понять, слов на ветер не бросает.

Та ночь запомнилась тем, что я уснула, как сказал потом Сэм, с блаженной улыбкой на лице, а проснулась, когда Сьюзи вдруг закричала:

– Мама, мама, вставай, смотри, как красиво!

Прямо по курсу корабля, над синим-синим морем, возвышался самый прекрасный город, который я когда-либо видела, с яркими, разноцветными зданиями, над которыми возвышались купола церквей.

– Гавана, – важно сказал Сэм, как будто он там уже бывал.

28(16) января 1878 года. Берлин. Вильгельмштрассе, 76. Министерство иностранных дел Германской империи

Рейхсканцлер и министр иностранных дел империи Отто фон Бисмарк

Сегодня у меня побывал мой старый приятель, пройдоха и плут Вильгельм Штибер, начальник имперской тайной политической полиции. Можно, конечно, по-разному относиться к методам его работы, но дело свое он знает, и сведения, которые он добывает самыми невероятными способами, часто бывают весьма ценными.

Вот и сегодня старина Вилли попросил у меня аудиенции, чтобы сообщить новость, которая меня просто ошеломила. Оказывается, его агенты в Ирландии сумели внедриться в ряды фениев, причем в их руководящие органы. Таким образом, шпионы Штибера сумели узнать, что на острове уже давно готовится восстание против власти британской короны. Причем инсургентов поддержат извне – сразу после начала восстания в Ирландии высадится десант, состоящий из бригады прекрасно вымуштрованных и вооруженных до зубов бойцов, прошедших курс военной подготовки на острове Корву, расположенном где-то на Азорских островах.

Самое поразительное заключалось в том, что ирландцы даже успели найти себе короля. Их монархом должен был стать некто Виктор Брюс – якобы потомок одного из королей древней Ирландии.

– Экселенц… – Вилли Штибер непроизвольно оглянулся по сторонам и, таинственно понизив голос, сказал: – по моим сведениям, этот будущий король Ирландии – не кто иной, как офицер с эскадры адмирала Ларионова.

И вообще, подготовка к экспедиции в Ирландию происходит под полным контролем и непосредственным руководством югоросских офицеров. А вместе с ирландцами на острове Корву к боевым действиям готовятся бывшие офицеры и солдаты армии конфедератов, а также молодые люди из южных штатов САСШ, не участвовавшие в той Гражданской войне… Югороссы вербуют их по обе стороны Атлантики почти в открытую.

Да, пройдохе Штиберу в этот раз удалось раздобыть чрезвычайно важные сведения. Я поблагодарил его и велел, чтобы он передал своим агентам задание продолжить собирать всю возможную информацию о готовящемся восстании в Ирландии и о причастности к нему югороссов. Самое же главное – чтобы они держали язык за зубами и не болтали лишнего.

В ответ Вилли сказал, что его агентам болтать нет никакого резона, потому что они хорошо знают: если фении их хоть в чем-либо заподозрят, то тут же на месте и прикончат. Ирландцы – парни серьезные, и крови они не боятся.

Отпустив Вилли, я, закурив сигару, присел на кресло у окна и принялся размышлять над полученной сегодня информацией. Пока было ясно лишь одно – в самое ближайшее время у англичан возникнут большие хлопоты. За минувшие девять месяцев я успел хорошо узнать югороссов, и потому ничуть не сомневался, что готовящееся восстание будет успешным, и новый король Ирландии, выходец из XXI века, с успехом усядется на трон своих предков в Дублине. Если все будет организовано так же тщательно, как обычно бывает у этих парней из будущего, то англичане просто не смогут ничего противопоставить боевой мощи Югороссии, а русский император тут же признает новоявленного «брата». Очевидно, договоренность об этом была с самого начала, иначе бы югороссы не стали морочить себе и другим головы, убеждая ирландцев презреть свои республиканские традиции и принять нового монарха.

Смущало меня лишь одно – с какой стати в армии пока еще несостоявшегося короля Виктора I вдруг оказались бывшие конфедераты? Им-то какое дело до далекой Ирландии? До меня ранее уже доходили слухи о контактах югороссов с бывшим президентом Конфедерации Джефферсоном Дэвисом и с командиром героического крейсера «Алабама» адмиралом Рафаэлем Семмсом. Но тогда я не придал большого значения этим сведениям – мало ли с какой целью югороссы встречались с побежденными в войне, которая закончилась двенадцать лет назад. И, как оказалось, я совершил ошибку.

Когда имеешь дело с югороссами, ни в чем нельзя быть уверенным. Интриговать эти господа умеют так, что только остается снять перед ними шляпу. При этом югороссы достаточно циничны, и в случае необходимости всегда готовы применить грубую силу. Помнится, мой приятель, канцлер Тамбовцев, сказал мне: «Доброе слово и пистолет убеждают гораздо лучше, чем просто доброе слово».

Да, все это хорошо, но как в данной ситуации поступить нашей Германии, и мне как рейхсканцлеру? Может быть, сообщить о грядущем восстании в Лондон? Естественно, так, чтобы никто и не догадался, что мы к этому имеем какое-либо отношение…

И что мы в этом случае выиграем? Ведь англичане, даже если и будут вовремя предупреждены, все равно ничего не смогут поделать. Что они могут противопоставить тем, кому удалось буквально в считанные дни сокрушить Османскую империю? Если понадобится, то такая же участь ждет и Британию. Тем более что после отстранения от власти королевы Виктории дела там идут совсем плохо. Югороссы рано или поздно сумеют докопаться до истины, и тогда мне даже сложно представить себе размеры их ответной «любезности». Пожалуй, такое не налезет на голову даже мне. Предательства они не прощают никогда и никому.

А если мы окажем будущему королю Ирландии пусть даже минимальную помощь? Вот тут возможны самые интересные варианты, и об этом следует хорошенечко подумать.

Что же касается североамериканских планов югороссов, то пока ясно только одно – они сделали ставку на конфедератов и намерены переиграть проигранную южанами гражданскую войну. Весь вопрос заключается только в том, смогут ли они это сделать.