Текст книги "Воины Диксиленда. Затишье перед бурей"

– Понятно, герр Воронов, – задумчиво произнес Тиссен и спросил: – Скажите, вы можете предложить мне еще что-нибудь, кроме этих ваших паровых турбин и установки по разделению воздуха?

– Герр Тиссен, – сказал Воронов, – что касается металлургии, то мы можем предложить вам конструкцию установки по предварительному производству агломерационных окатышей для доменного процесса. При этом руда размалывается в шаровых мельницах, отделяется на сепараторах от пустой породы, перемешивается с молотым известняком и обжигается в специальной печи при температуре около тысячи градусов. При этом обжиге используется низкосортное топливо, а расход дорогостоящего металлургического кокса в доменной печи снижается примерно на пятнадцать процентов. Кроме того, окатыш механически значительно прочнее сырой руды, что позволит строить более крупные и производительные доменные печи с оптимальным профилем, что позволит вашим предприятиям производить в несколько раз больше чугуна, причем почти без увеличения производственного штата. Помимо этого, у нас имеется конструкция усовершенствованного конвертера именно под кислородное дутье, и конструкция установки по непрерывному розливу и прокату стали. Кроме того, скажите, герр Тиссен, а что вы делаете с доменными шлаками?

– Вываливаю в отвалы, герр Воронов, – недоуменно ответил тот, – а при чем тут, собственно, доменные шлаки?

– Если сразу после выпуска из домны их очень быстро охладить, с тысячи семисот, до ста градусов, то они становятся сырьем для производства пусть плохонького, но цемента, – сказал Воронов.

– Что ж, – покачал головой Тиссен, – получается, что все у вас находит применение. Но давайте поговорим о другом. Допустим, что, используя все ваши секреты, мы в несколько раз увеличим производство высококачественной стали, при этом значительно снизив ее себестоимость. Конечно, это очень хорошо. Но куда девать такое количество продукции, особенно если учесть, что обстановка для деловой активности в Европе сейчас не совсем подходящая.

– А вот это, герр Тиссен, и будет второй частью нашего предложения, – усмехнулся Воронов – Большое количество качественной и дешевой стали позволит строить из нее крупные океанские корабли, мосты, и даже дома. Да-да, я не оговорился, именно дома. Земля в центре городов стоит очень дорого, а этажность построек из кирпича ограничена его большой массой, и уже восьмиэтажный дом больше по форме похож на пирамиду Хеопса, чем на нормальное строение. Высотные дома на каркасе из стальных балок не имеют таких ограничений, и могут подниматься на пятнадцать, двадцать, тридцать этажей.

– Герр Воронов, вы прирожденный предприниматель… – с уважением произнес Тиссен. – Я не удивлюсь, если в скором времени ваше имя будет среди самых известных владельцев машиностроительных и металлургических концернов. Я уже чувствую, что ржаветь нам с вами будет просто некогда.

– Все может быть, герр Тиссен, – снова улыбнулся Воронов. – Кстати, о ржавчине. А как вам нравится рецепт нержавеющей стали? Из нее можно изготовлять хирургические инструменты, столовую посуду, механизмы, работающие в агрессивных средах, и прочие тому подобные вещи.

– Я не зря сюда приехал! – в восторге воскликнул Тиссен. – Господа, можете считать, что вы меня уже убедили! Герр Тамбовцев, на каких условиях вы предлагаете свое участие в нашем совместном предприятии?

– Наша совместная деятельность должна осуществляться в рамках акционерного общества закрытого типа, – сказал тот. – Пятьдесят процентов – ваши, герр Тиссен, двадцать пять – правительства Югороссии, и еще двадцать пять – императора России Александра III. Вы вкладываете деньги и квалифицированные кадры, мы – свои патенты, а российский император – права на разработку железных, никелевых, марганцевых руд и высококачественного коксующегося каменного угля на юге России в Донецко-Криворожском бассейне. Предприятия по новым проектам строятся во всех трех государствах: Германии, Югороссии и Российской империи. При этом вы, герр Тиссен, бесплатно получаете лицензию на все включенные в уставной пакет совместного предприятия патенты, и будете иметь возможность модернизировать свои заводы в Германии. Всем остальным вашим конкурентам за эти новшества придется заплатить немалые деньги. Вас устраивают такие условия?

– В общих чертах да, герр Тамбовцев, – кивнул Тиссен. – Думаю, что детали мы сможем уточнить и обсудить позднее, когда мои специалисты проведут оценку ваших технических проектов и предложенных русским императором месторождений. В любом случае ясно, что речь идет о единовременном вложении в дело не одного десятка миллионов марок и о создании объединения металлургических и машиностроительных предприятий, которые могут стать крупнейшими и успешнейшими в мире… Герр Тамбовцев, позвольте мне откланяться. Я должен немедленно связаться со своими людьми, чтобы придать им должное ускорение. Отдыхать будет некогда. Надо работать, работать и еще раз работать. Только так можно достичь успеха.

20(8) января 1878 года. Константинополь. Дворец Долмабахче. Кабинет канцлера Югоросии

Тамбовцев Александр Васильевич

Сегодня у меня гости – великий князь Болгарии Сергей и его супруга, великая княгиня Ирина. Как я поначалу решил, Ирочка просто ужасно соскучилась по своим старым друзьям-приятелям, и уговорила мужа, чтобы вместе с ним отправиться с визитом в Югороссию. А уговаривать она умеет – лично в этом убедился.

Но когда они приехали, оказалось, что на самом деле не все так просто. У Сержа и Ирины опыта государственного управления – с гулькин нос. А в Болгарии с самого момента их воцарения в Софии начались такие закулисные политические игрища, что у них с непривычки голова пошла кругом. И немного подумав, они решили совершить короткий визит в Константинополь, чтобы посоветоваться со мной о скорбных балканских делах. Не зря же этот регион называют «пороховой бочкой Европы».

Разговор наш начался с внешнеполитической обстановки вокруг Болгарии. Явных врагов у юного государства сейчас вроде бы еще и не было. Да и откуда им было взяться, когда на территории Болгарии стояли русские войска, а в памяти у политиков еще были свежи события недавней войны с Турцией. В отличие от НАШЕГО прошлого, тихо, стараясь не делать лишних телодвижений, сидел в своем Шёнбруннском дворце главный баламут Европы, император Австро-Венгрии Франц-Иосиф, понимая, что любое обострение ситуации в Европе может оказаться последним и для него самого, и для его лоскутной империи. До него дошли слухи о том, что Бисмарку весьма понравилась идея прирезать к Германии все земли, заселенные немцами, и завершить таким образом объединение всех немцев под скипетром Гогенцоллернов.

Но при этом тайных недоброжелателей у Великого княжества Болгарского тоже хватает. Разговор начался с его ближайших соседей. У новорожденной Болгарии с самого начала как-то не сложились отношения с Сербией. Князь Милан Обренович, человек со скверным характером и дурно пахнущей репутацией, подстрекаемый главой своего правительства Ильей Гарашаниным, был весьма недоволен тем фактом, что на развалинах Османской империи под патронажем Югороссии и Российской империи вдруг возникли новые независимые славянские государства. Он был одержим идеей создания Великой Сербии, в которой все населенные славянами земли могут существовать лишь в виде сербских провинций. В общем, этакий великосербский шовинизм, при полном отсутствии потенциала для осуществления сих грандиозных планов.

Для начала еще осенью мы предложили князю Милану образовать с Болгарией конфедерацию, в которой обе части имели бы равные права. Но Милан и Гарашанин, потянув для приличия время, отказались от нашего предложения. Я не был удивлен, узнав через свои источники, что Милан стал поглядывать на Запад, подыскивая себе покровителей поувесистее. Князь начал опасную игру, которая могла попортить Болгарии немало крови. В нашей истории Сербия в 1885 году начала войну с Болгарией за доминирование на Балканах, но в этой реальности мы не собирались допустить ничего подобного. И пусть нас потом назовут «Балканским жандармом», но мы-то знаем, что жандарм – это государственный служащий, поддерживающий порядок. И мы никому не позволим нарушать этот порядок.

Хуже было то, что у Болгарии обострились отношения с Грецией. Как и в нашем прошлом, все уперлось в Македонию. Болгары считали македонцев болгарами, Греция – греками. Македонцы же держались своего особого мнения, что они македонцы – и точка. На фоне всей этой неразберихи тормозилась демаркация греко-болгарской границы. А это со временем было чревато конфликтом, который из дипломатического легко мог превратиться в военный. Надо было как-то решать и этот деликатный вопрос. Игнорировать его – значит заметать сор под половичок.

В то же время нам очень не хотелось портить отношение с Грецией, ведь значительная часть граждан Югороссии – греки. Следовательно, вопрос следует решить полюбовно.

– Дядя Саша, что же нам делать-то? – спросила у меня Ирина. – Подскажи. Не воевать же нам с подданными короля Георга? С другой стороны, если мы будем спокойно наблюдать за тем, как соседи Болгарии будут откусывать кусок за куском от ее территории, мы с Сержем лишимся уважение болгар.

– Я бы посоветовал договориться с самими македонцами, – ответил я. – Они по языку ближе к болгарам, а по вере и влиянию на образованные слои населения – ближе к грекам. Необходимо вести психологическую обработку населения Македонии, исподволь внушая им, что в Болгарии им будет комфортней. Мы же пригласим македонскую молодежь отправляться на учебу не в Париж и Вену, а в Константинополь. Уж тут-то мы и прочистим им мозги. Тем, у кого они, конечно, есть…

– Дядя Саша… – Ирочка решила коснуться внутренних дел Болгарии, – знаешь, у меня порой появляется ощущение, что высшие слои болгарского общества весьма недовольны тем, что их страна освободилась от турецкого ига. Как мне сказал недавно один из правительственных чиновников, при турках им жилось лучше. Да, им приходилось давать время от времени взятку какому-нибудь паше, но этим все и заканчивалось. Если твои дела не были направлены против султана и его власти, то турки к тебе не проявляли никакого интереса. А до бед простонародья этим людям и дела не было. Пусть, дескать, быдло грабят, режут и насилуют, лишь бы нас, любимых, не трогали. А теперь появились какие-то «общественные интересы», во власть активно полезла разная голытьба, а неизвестно откуда взявшиеся чиновники – о, ужас! – не берут взяток… Вот с такими людьми, дядя Саша, нам и приходится работать. Они, конечно, мерзавцы первостатейные, но их новые и честные коллеги не обладают никаким опытом управления государством, и могут наломать дров исключительно из самых лучших побуждений.

– Александр Васильевич, – подал голос до сих пор молчавший и внимательно слушавший нашу беседу Сергей, – я понимаю, что в правительстве Болгарии немало честных людей. Но в нем хватает взяточников и казнокрадов, откровенных негодяев. Скажите, как мне поступить? Может, будет проще разогнать правительство – благо у меня на то есть право – и сформировать новое. Только поможет ли это?

– Ну, Сергей, – ответил я, – как говорится в Святом Писании, «без семи праведников город не стоит». Я могу лишь посоветовать тебе тщательно разобраться, кто из твоего правительства придерживается пророссийской ориентации, а кто нет. И, соответственно, опираться на первых и как можно быстрее расстаться со вторыми. Ты должен объединить вокруг себя всех тех, кто положительно относится к России, пока безотносительно их прочих качеств. На первом этапе политическая лояльность будет важнее всего остального. Не должно быть так, чтобы народ в Болгарии был пророссийским, а элиты – проевропейскими. На медицинском языке такая картина называется шизофренией, а на политическом – химерой. Что касается тех, кто смотрит на Запад и видит свое будущее в служении этому Западу, то я бы посоветовал тебе не допускать таких западников к управлению государством, и вообще постараться от них как-нибудь избавиться. И в нашей истории, и в этой реальности подобные личности, для которых и солнце встает на западе, будут предавать не только интересы своего государства, но и свой народ, так что пусть едут в свои обетованные Парижи и Вены, и оттуда учат своих неразумных соотечественников хорошим манерам.

– Дядя Саша, – задумчиво произнесла Ирина, – все это, конечно, хорошо, но чтобы разобраться во всем этом, надо создать спецслужбу, по образцу вашего КГБ, которая помогла бы Сержу знать все, что происходит у нас в высших эшелонах власти. И в этом деле мы можем рассчитывать только на твою помощь.

– Конечно, я вам помогу, – вздохнул я. – Куда же мне от вас деться-то. Видно, что России, что Югороссии на роду написано помогать своим меньшим братьям. Только почему-то чаще всего случается так, что потом эти страны отвечали своей покровительнице черной неблагодарностью. Надеюсь, что в этом варианте истории с Болгарией ничего подобного не случится.

– И я надеюсь на это, дядя Саша, – сказала Ирина. – Я помню, что в нашей истории в двух мировых войнах Болгария оказывалась на стороне противников России, а потом подалась в НАТО и стала плацдармом для подготовки нападения янки на Россию. Мы с Сержем сделаем все, чтобы такого не случилось.

– Александр Васильевич, – сказал Серж, – может быть, стоит создать на территории Болгарии постоянные военные базы Российской империи и Югороссии? Это надолго остудит некоторые горячие головы наших соседей и поближе познакомит друг с другом русских и болгар.

– Базы – это хорошо, – ответил я. – Но крепче всего привязывают друг к другу совместные экономические интересы. Тогда и болгарские толстосумы станут нашими ярыми сторонниками. Как говорится – ничего личного, только бизнес. Знаменитого Берлинского конгресса в этой истории точно не будет, мы об этом уже позаботились, так что с этой стороны вы можете быть совершенно спокойными. А тем временем, вам, ребята, надо потихоньку собирать кадровый резерв и сколачивать собственную команду, где не будет случайных людей. Здесь спешить не надо – пока не проверите человека досконально, не ставьте его на ответственную должность. Пока же вы можете вполне рассчитывать на «варягов» – я прикину, кого из наших ребят можно отправить вам на помощь. В общем, давайте, тяните свою лямку. Думаете, легко быть царями? Кстати, когда вы предполагаете превратить Великое княжество в Болгарское царство?

– Александр Васильевич, – задумчиво произнес Серж Лейхтенбергский, – мы с Ириной подумали, и решили, что это произойдет не ранее рождения нашего наследника.

– А что, вы уже его ждете? – поинтересовался я.

Ирина зарделась.

– Да, дядя Саша, – смущенно сказала она, – только я еще пока не знаю, кто у нас будет – мальчик или девочка. Надо будет зайти в госпиталь и переговорить с нашими медиками.

– Молодцы, ребята, – я погладил Иришку по голове, – поздравляю вас. Обещаю, что я сделаю все, чтобы вам помочь. Но и вы не плошайте. Надеюсь, что вы еще побудьте в Константинополе день-два. За это время я смогу подобрать для вас подходящих специалистов – как в экономике, так и по разным тайным делам. Ну и прикину, чем с вами можно будет поделиться из нашей специальной аппаратуры. Вы правы: надо налаживать свою спецслужбу, чтобы быть в курсе дел ваших оппонентов… А пока – до вечера! Зайдите в госпиталь, Ириша потолкует с кем надо: ребенок – это дело серьезное. Потом погуляйте по городу, посмотрите на наше нынешнее житье-бытье – может быть, и встретите кого-то из старых знакомых… А я пока поработаю над нашими общими делами.

21 (9) января 1878 года, Раннее утро. Дом Джона Мак-Крея недалеко от Лимерика

В дверь постучали. Джон, как обычно, подошел и проворчал недовольным старческим голосом:

– Кого в такую мерзкую погоду черти носят?

– Джон, открой, это я, Фергус! – донесся из-за двери взволнованный голос. – Фергус Мак-Сорли!

– Племянничек? – удивился Джон. – А какого хрена ты здесь, а не в Белфасте?

– Открой, – упрямо продолжал твердить Фергус, – и я все тебе расскажу!

Джон Мак-Крей являлся редкостью в рядах фениев – протестант шотландского происхождения, который с юных лет был пламенным ирландским революционером. Родился он в хорошей протестантской семье в Белфасте, но в молодости его угораздило увидеть на улице молодую католичку по имени Мэри Мак-Сорли, старшую дочь Шеймуса Мак-Сорли, недавно переехавшего в Белфаст.

Несмотря на огромную разницу между ними – и с точки зрения религии, и в социальном положении, и по материальному достатку – он влюбился в Мэри с первого взгляда. И его родители, и ее были против их брака. Но в конце концов и те, и другие согласились, но назначить дату свадьбы они не успели – в один прекрасный день обнаженный труп Мэри нашли недалеко об Белфаста, с кровоподтёками между ног – до того, как какие-то ублюдки ее схватили, изнасиловали, а потом удавили, она сумела сохранить девственность. Кто это сделал, стало ясно почти сразу – это был не первый такой случай, и братьев Алана и Кристофера Пейсли уже не раз подозревали в подобного рода «художествах». Вот только дело ни разу не дошло до суда.

Джон позаботился о семье своей невесты – именно он подарил ее отцу дом и оплатил обучение остальных его детей, включая и отца Фергуса. А примерно через год полиция нашла трупы братьев Пейсли в лесу. Полиция рыла копытом землю, но никто даже не заподозрил в убийстве отпрыска уважаемой протестантской семьи, тем более выпускника университета Тринити в Дублине – лучшего во всей Ирландии.

Через знакомых Джон вышел на Томаса Френсиса Мара, одного из лидеров вновь созданного Общества Молодых Ирландцев. Последний попросил его не светиться – ведь его положение в обществе и безупречные протестантские корни были намного важнее для их общего дела. Тем не менее, узнав о готовившемся восстании у Баллингарри, он не выдержал и поехал туда, назвавшись, впрочем, Джоном О'Коннелли. Полицейская пуля раздробила ему правую ногу еще в самом начале сражения, и его вывезли в Типперари, а потом в Лимерик, где у него была тетя, Элиза Томпсон, вдова местного протестантского священника. Никто в местной полиции не мог и подумать, что протестант Джон Мак-Крей, сломавший ногу на охоте, и есть тот Джон О'Коннелли, которого так усердно искали их коллеги по всей Ирландии.

Элиза очень любила Джона, хоть и ругала его за то, что он якшается с католиками. И она сделала все, чтобы его вылечить. Увы, он так и остался на всю жизнь хромым. А после смерти тети, получив все ее наследство в довесок к тому, что у него оставалось от отца, он продал ее дом и купил старое поместье в двух милях от Лимерика.

Крестьянских хозяйств там практически не оставалось – все разъехались: кто в Америку, кто в Англию, кто в другие части Ирландии. В деревне жили лишь его слуги, а в одном из домов время от времени появлялась какая-нибудь очередная вдовушка – Джон свято хранил память о Мэри, но не был ни монахом, ни английским аристократом с противоестественными наклонностями.

Но в дом эти временные спутницы его жизни не попадали, что, в общем, соответствовало сложившимся понятием о приличиях. Изредка он принимал у себя лимерикских знакомых. А то, что он очень редко устраивал приемы и сторонился светских мероприятий, все списывали на то, что ноги его после «несчастного случая на охоте» были разной длины, и танцор он был никакой. Довольно было того, что он исправно посещал протестантские службы.

Им было невдомек, что большая часть дома была превращена в небольшой, но вполне современный госпиталь для фениев. Он не хотел, чтобы других лечили так же плохо, как и его самого, поэтому после восстания фениев в 1867 году два десятка пострадавших, которых искала полиция, преспокойно пребывали у ворот Лимерика, опекаемые двумя врачами, разделявшими взгляды хозяина дома. А теперь там же находились несколько пострадавших в Корке, причем впервые одна из палат была отдана женщинам.

Фергус был одним из немногих, кому довелось гостить у «дяди Джона». Он, кстати, потерял невинность с сестрой одной из дядиных «вдовушек», и именно там познакомился с идеями ирландской независимости, и сам стал пламенным фением.

И вот теперь Фергус, сумевший пересечь практически всю Ирландию, несмотря на то, что его усиленно искала полиция, стоял на пороге дома Джона Мак-Крея.

– Ну что ж, заходи, коли пришел, – сказал Джон, и Фергус, войдя, захлопнул дверь.

На него сразу же нацелились пять револьверов. Единственный, кого Фергус знал, был его старый знакомый Шон О'Малли, с которым он когда-то давно познакомился у своего кузена Лиама. И именно Шон, похоже, командовал парадом.

Фергус Мак-Сорли лишь склонил голову.

– Хвоста за мной нет, – покаянным голосом сказал он, – я проверял. Ребята, я вам все расскажу, а вы решайте, как со мной поступить.

Джон нахмурился и посмотрел на Шона О’Малли.

– Ребята, я с вами не пойду, – произнес он, – все-таки он мне родственник. Жаль, конечно, что я такую змею пригрел в свое время у себя на груди. Полиция-то все про тебя знает, Фергус Мак-Сорли, а у меня до сих пор там есть кое-какие знакомства. Мне и про ориентировочку на тебя рассказали, и про то, что ты агентом их побывал. Да и наши уже знали, что ты предатель. Вот только одно радует – что-то ты такое сделал, что полиция для тебя больше не друг. Ну да ладно, ребята разберутся.

Через пять минут Фергус уже сидел в подвале, надежно привязанный к стулу.

– А вот теперь рассказывай все, гнида, – глядя прямо ему в глаза, произнес Шон. – Зачем ты нас предал? Что они о нас знают? Давай, говори быстрее!

– Подловили меня на бабе, – заныл Мак-Сорли, – и сказали, мол, или ты будешь нам все рассказывать, или мы все твоей благоверной выложим. Я им и рассказал про голубей. И передавал всю голубиную почту. Не знал же я, что они такое в Корке устроят…

– А ты знаешь, что из-за тебя сожгли четверть города? – прорычал Шон. – Что количество убитых, покалеченных и изнасилованных до сих пор не подсчитано, но их многие сотни? Что твой кузен Лиам был избит до полусмерти, искалечен так, что неизвестно, сможет ли он дальше работать, а его невеста изнасилована английскими свиньями?

– Лиам! – воскликнул Фергус. – Он же вообще не хотел ничего знать про политику! Хотел стать таким, как все англичане.

– Да, Лиам, – подтвердил Шон. – Так что рассказывай дальше, сволочь!

– Ну… – неохотно произнес Фергус, – когда я узнал, что никакого восстания в Корке не было, я понял, что пора уходить. Попросил Рози помочь – ты ее знаешь… Увидев ее со мной, жена, как я и надеялся, сбежала к матери. А еще Рози договорилась со своим кузеном – когда бобби пришли по мою душу, тот послал мальчишку ко мне, я и успел уйти…

Шон кивнул и произнес:

– А ты не подумал о том, что мы тебя и прикончим?

– Подумал, конечно, – вздохнул Фергус. – Но после Корка мне уже все равно. А после того, что они сделали с моей роднёй, я и сам готов залезть головой в петлю. Только сначала хочу вам все рассказать: кто меня завербовал, какие вопросы они мне задавали, что они, как мне кажется, знают, а чего не знают…

Шон внимательно посмотрел на Фергуса и задумался.

– Нет, дорогой, – процедил он сквозь зубы, – не торопись следовать за твоим братом Иудой. Ладно, сиди пока и думай. Развяжите ему руки, поставьте столик и дайте пару листов бумаги, ручку и чернила.

– Парни, – жалобно сказал Фергус, – дайте хоть сходить отлить, и хоть чего-нибудь попить…

– Вот закончишь, и, если нам это понравится, тогда и позволим, – произнес Шон О’Малли. – А пока терпи. Шеймус и Роберт останутся с тобой, так что без фокусов. Ребята, если он попробует отвязаться – стреляйте по рукам и ногам. Нам он пока полезней живой, чем дохлый.

– Не надо стрелять! – замотал головой Фергус. – Я все сделаю в лучшем виде!

– Вот и хорошо, – кивнул Шон.

– Слушай, Шон, – спросил вдруг Шеймус, – а он не рассказал своим дружкам про этот дом?

– Да не говорил я ничего! – заверещал Фергус. – Иначе они бы давно были здесь!

– Проверим, – немного поразмышляв, произнес Шон. – Хорошо еще, что дом на отшибе, и чужих тут не бывает. Этого пропустили, наверное, потому что его знали. Пойду проверю. Вернусь через час или два. Ясно тебе, сволочь?

Часа через два Шон вернулся.

– Отведите его на задний двор, – скомандовал он. – Пусть отольет. И сразу сюда. А я пока почитаю, чего он тут накарябал.

Фергусу связали руки, отвязали ноги, и вывели. Через три минуты, когда его ввели обратно, Шон сказал:

– Значит, так. Я поговорю кое с кем. Но то, что написал Фергус, мне кажется весьма интересным. Правда, нельзя быть уверенным, не присочинил ли он чего-либо. Кое-какую информацию я проверю. Так что отведите-ка его в нумера – прости, дорогой, тут роскошеств не наблюдается, да и сыровато, подвал всё-таки. Но соломенный тюфяк я тебе гарантирую. И дайте ему чего-нибудь поесть и попить.

24 (12) января 1878 года. Дом Джона Мак-Крея в двух милях от Лимерика

В том же подвальном помещении, что и три дня назад, сидели Шон О'Малли, Лиам Мак-Сорли, Джон Мак-Крей и еще несколько человек. Фергус Мак-Сорли на этот раз сидел на табуретке в углу, в отличие от прошлого раза, не привязанный.

– Фергус, – произнес Шон О’Малли, – Лиам очень просил за тебя. Говорит, что кровь не водица. Да и то, что ты говорил – по крайней мере, то, что мы проверили – подтвердилось: только что пришла весточка из Белфаста. Сумели, знаешь ли, разговорить одного из тех, кто тебя пас все это время. И, в отличие от тебя, он уже кормит рыб где-то у Дороги Гигантов. Но, видишь ли, многие наши ребята считают, что тот кто предал однажды, предаст еще раз… Что скажешь?

Фергус посмотрел на него потухшим взглядом.

– Если хотите, можете отправить и меня кормить рыб… – устало сказал он. – Или дайте мне веревку – повешусь как Иуда. Но если я могу хоть чем-нибудь помочь общему делу…

Лиам поднял голову и произнес несколько шамкающим из-за выбитых зубов голосом:

– Братья, и апостол Петр предал Спасителя, когда отрекся от него трижды, прежде чем запел петух. И Господь его простил, и послал пасти овец Своих. И Петр не только создал Римскую церковь, но и жизнь свою отдал за веру Христову… Простим же и мы Фергуса. Ведь из всех из здесь присутствующих один лишь я пострадал в Корке, и я прошу – дадим же ему еще один шанс! Ребекка – она у меня там, сверху – говорит то же самое.

– Единственное, о чем я прошу, – сказал Фергус, – не о жизни, а о том, чтобы хоть как-нибудь искупить свою вину.

Шон долго думал, но несколько других присутствующих кивнули головами.

– Значит, так, – твердо произнес он. – Дадим Фергусу возможность смыть свою вину кровью. Если он выживет, то мы его простим, и будет он вновь нашим братом. Если погибнет, то кровь смоет его вину, и мы будем чтить его память. А вот если он струсит или предаст… Кто со мной согласен?

Руки подняли все присутствующие, кроме Фергуса.

– Братья, – сказал он, склонив голову, – клянусь тем, что осталось от моей чести, я вас больше не подведу. Да здравствует наша родная Эрин (*Ирландия) и наш король Виктор Первый!

24 (12) января 1878, Лондон. Скотленд-Ярд. Кабинет главы ОУР

Присутствуют:

Сэр Чарльз Эдвард Говард Винсент, глава ОУР;

Сэр Эндрю Кэмпбелл, начальник Ирландского стола ОУР.

Сэр Эндрю знал, что сэр Говард не терпит, когда информацию подают с опозданием либо приукрашивают ее. Поэтому, получив новости из Ирландии, он сразу пошел с докладом.

– Ну что у вас теперь, сэр Эндрю? – нетерпеливо произнес сэр Говард.

– Единственная хорошая новость заключается в том, что Фергуса Мак-Сорли, возможно, три дня назад видели в поезде Дублин-Килкенни. По крайней мере, кондуктор, которого мы опросили, рассказал, что видел человека, показавшегося ему подозрительным, и лицо его отвечало нашему описанию, вплоть до формы родинки на правой щеке. Тот привлек его внимание именно тем, что даже в хорошо натопленном вагоне не снимал шляпы. Жаль, конечно, у нас нет его фотографии…

– А что в Килкенни? – спросил сэр Говард.

– Увы, никто ничего не приметил, – вздохнул сэр Эндрю. – А теперь, увы, плохая новость. Исчез Шеймус О'Горман, наш информатор в Белфасте – тот самый, через которого Фергус передавал нам информацию. И, что еще хуже, он был единственным нашим агентом из католиков во всем Ольстере. У ирландской полиции, конечно, есть свои агенты… Но нам было важно иметь там своего человека.

– И что? – заинтересовался сэр Говард.

– Никто его не видел, – пожал плечами сэр Эндрю, – и никто не знает, куда он исчез. Мой агент, увы, имел неосторожность обратиться в полицию. В результате армия под эгидой Акта об Ирландском Спокойствии…

– Да, – раздраженно произнес сэр Говард, – наши дуболомы-парламентарии не нашли ничего лучшего, чем делегировать армии подобные полномочия…

– Так вот, – продолжил сэр Эндрю, – они арестовали всех мужчин-соседей и проводят свое «дознание».

Сэр Говард невесело усмехнулся и, выколотив трубку, с иронией произнес:

– И, я так полагаю, каждый из них уже признался в убийстве?

– Не все, но каждый второй – это точно, – ухмыльнулся сэр Эндрю. – А что показания их расходятся, наших друзей в красных мундирах не тревожит. Как и то, что ни в одном из указанных мест трупа Шеймуса найдено не было.

Сэр Говард ненадолго задумался.

– Значит, так, – сказал он. – Поезжай в Ливерпуль ночным поездом. Я пока приготовлю документ, наделяющий тебя чрезвычайными полномочиями, которые мне подпишет виконт Кросс. Завтра к вечеру, или, в крайнем случае, послезавтра с утра, ты уже будешь в Белфасте. Попробуй хоть что-нибудь узнать. Чует мое сердце – и ваше тоже, сэр Эндрю, как я полагаю – не увидим мы больше нашего друга О'Гормана… Но нужно знать, что именно произошло. Если его похитили фении, то это будет катастрофой.

22 (10) января 1878 года. Куба, Гавана, На борту парохода «Джозефина»

Джеймс О'Нил Стюарт, инженер, первый лейтенант артиллерии армии Конфедеративных Штатов Америки

Где-то на широте Чарльстона хмурую январскую погоду вдруг пробил яркий солнечный светом, и стало ощутимо теплее. Может, не как весной в Эйкене, когда цветут магнолии, опыляемые крохотными красногрудыми колибри под нестройный хор разноцветных птиц. Но примерно как в те редкие летние дни в Глазго, когда город преображается под синим небом, и даже закопченные здания центра города вдруг обретают свою своеобразную красоту, столь напоминавшую мне мою южную родину. Ту самую, которая виднелась на горизонте по правому борту. Ту самую, за которую я готов отдать жизнь.

И чем дальше «Джозефина» шла на юг, тем ярче светило солнце, чаще в море резвились дельфины и ласковее становился ветер. К югу от архипелага Флорида-Киз – тому самому, который янки захватили в самом начале войны и с помощью базы на Ки-Уэст заблокировали наше судоходство между Мексиканским заливом и Атлантикой – стало по-настоящему тепло. Мы наконец покинули воды Конфедерации (для меня эти земли Североамериканскими Соединенными Штатами не были с 1861 года) и пересекли неспокойный Флоридский пролив. Прямо по ходу парохода, со смотровой площадки первого класса, стала видна длинная полоска земли, которая постепенно превратилась в прекрасный залив, над которым царила величественная Гавана.