Электронная библиотека » Александр Мишарин » » онлайн чтение - страница 11

Текст книги "Белый, белый день..."


  • Текст добавлен: 18 января 2014, 01:12


Автор книги: Александр Мишарин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +
III

В «Националь» Лука Ильич опоздал на двадцать минут. Его встретил возбужденный Альберт Терентьич, раздел, провел к уже накрытому столику в глубине зала.

Елена поднялась навстречу Мордасову, протягивая руку.

– Ради Бога, простите старика, – заурчал улыбающийся маэстро, – заснул! Неожиданно заснул… Да так сладко, век бы, казалось, не просыпаться…

– Ну, и спали бы дальше… А мы бы с Альбертом Терентьичем…

– Нет, нет! – замахал на нее руками Лука Ильич. – Как же я могу пропустить ужин со столь прелестной дамой. В кои-то веки…

Лука Ильич был сама галантность, угощал гостью… Сам ел усердно и с аппетитом.

– Вы так вкусно едите… – засмеялась Елена, – что у меня тоже невольно разыгрался аппетит.

– Ну и слава богу! Еда… – вздохнул, улыбаясь, Мордасов, – …это, кажется, единственное оставленное мне удовольствие. Я уже не пью, не курю! За женщинами… чисто платонически!

Он развел руками, словно извиняясь перед Еленой.

– Ну уж не скажите. – Она погрозила ему пальчиком. – Я ведь ваш биограф. Сколько раз вы были женаты?

– Четыре! Четыре!.. – воскликнул Лука Ильич, словно сам не веря своим словам.

– Где четыре, там и пятая найдется, – улыбнулась молодая женщина.

Сегодня она была в блестящем, лазоревого цвета, костюме, и он очень шел к ее светлым, густым волосам.

– Ах, как вы хороши! – искренне залюбовался ею Лука. – Где мои тридцать лет!

– С вами! С вами, Лука Ильич, – смеялась Елена. – Видели бы вы сейчас свои глаза.

– Это все вы! Вы! Я от вас заражаюсь молодостью! – Он поднял бокал: – За вас! За вашу юность! За ваши горящие глазки…

– Но вы же не пьете?!

– Ну бутылочку-другую за ужином, – подмигнув ей, рассмеялся Мордасов.

Они выпили и продолжили ужин.

– Ну как вам новый «Националь»? – больше для поддержания разговора спросила она.

Лука Ильич огляделся, потом пожал плечами и почему-то замолчал.

– Вы же так давно здесь не были! – настаивала Елена.

– Средний австрийский ресторан. Может быть, даже венский…

– Он и принадлежит австрийцам, – поддержала его журналистка.

– Вот, вот… – буркнул про себя Лука Ильич. И вдруг, бросив салфетку на стол, сказал резко и неожиданно горько: – Я ничего… ничего не узнаю в Москве! Я даже себя здесь не узнаю… Я… я не тот парень, который приходил сюда тридцать лет назад! Взъерошенный, счастливый… В компании таких же шалопаев, как сам! Напивался, танцевал до одурения… Кричал какие-то горячие слова о будущем, о том, как мы посадим весь мир на кол. Что все в мире будут знать наши имена!

Елена осторожно положила пальцы на его руку.

– Лука Ильич! Успокойтесь… Но ведь ваше имя действительно знает весь мир!

– Что? – не понял он.

– Вы… Вы – Лук Мордэ, один из самых известных в мире теноров. Мирового класса. Звезда первой величины. Один из трех… Ну из пяти лучших певцов планеты…

– Ну да… конечно, – словно удивился ее словам Мордасов. – Похоже, что так…

– Так что теперь вам нечего это кому-то доказывать. Вы – уже Лук Мордэ. Вы случились… Состоялись!

Лука Ильич серьезно и даже чуть обиженно посмотрел на Елену.

– А что же теперь? Что дальше?

В его голосе была такая, почти детская, растерянность, что ей действительно стало жалко его.

– Скажите… – настаивал он.

– Наслаждаться достигнутым… наверно, – не очень уверенно ответила она. – Продолжить…

Он налил себе в бокал вина и залпом выпил.

– Я завидую себе, тогдашнему, – тихо, с волнением произнес он. – Только в России может быть такая молодость. Нищая, святая, с горящими глазами, с великими планами. Сама эта земля рождает новые идеи! Новые цели… Новые горизонты…

– Но сколько этих молодых гениев здесь и гибнет, – осторожно произнесла Елена.

– Большинство! – резко и безоговорочно бросил Лук. – Никого не осталось… А кто жив… сломлен, потерялся в жизни.

Он отвернулся, и она заметила сверкнувшие слезы в его глазах.

– Зачем я приехал сюда? Зачем?! – глухо, но страстно проговорил – почти про себя Мордасов. – Ведь почти тридцать лет я боялся вернуться… в Россию. Нет, черт дернул! На старости лет…

Он улыбнулся извиняющейся улыбкой.

– Простите меня, старика. Расчувствовался некстати. Елена прощающе улыбнулась ему.

– А я так много собрала о вас… материалов. – Она осторожно, словно боясь спугнуть его, достала из сумочки толстую свернутую тетрадь. – О вас – тогдашнем. Еще в России. Ведь вы были знаменитый здесь человек!

– Я?! – чуть не отпрянул от нее Лука Ильич. – Знаменитый? Здесь? В России?..

– Да, да… Вы! Именно в Москве… Десятки людей называют вас одним из самых талантливых людей вашего поколения.

Мордасов молча и недоверчиво смотрел на нее несколько мгновений и потом произнес:

– Разве что пьянством своим… был знаменит?

– И этим тоже! – рассмеялась Елена. – Много пили?

– Практически каждый день… – как бы про себя произнес он. – В России пьянство – почти религия. Во всяком случае раньше так было.

– «Быль молодцу – не укор». – Журналистка развернула тетрадь. – Много… Ой, как много о вас вспоминают!

– Не надо! – остановил ее Мордасов. – Они вспоминают… а я о них – нет!

Он сумрачно огляделся. В зале ресторана было сравнительно тихо, разговоры вполголоса, звон бокалов…

– Не узнаете бывшего «Националя»? – спросила она.

– Нет! К этому времени здесь бы такой гвалт, шум был бы… Кто-нибудь уже бы песни пел… – Неожиданно он почти строго посмотрел на нее и продолжил совсем тихо: – Да, Россия – это чудо! Открытое, распахнутое для всех ветров. Распахнутое пространство. Для всех идей. Для Запада, для Востока, для Америки… Теперь даже для Африки. Сколько за эти дни я видел черных лиц здесь…

Он помолчал, подумал и, вздохнув, продолжил:

– Я вот говорил, что все мы, тогдашние, мечтали о великом… Были готовы создавать что-то сверхъестественное, поражающее мир. Сам воздух России был таков… Так во всяком случае мне помнится.

Он замолчал, глядя в тарелку перед собой.

– А чтобы с вами было, если бы вы не уехали? – осторожно спросила Елена.

Мордасов ответил не сразу.

– Не знаю…

– Вы не хотите говорить об этом?

– Почему же… – Он пожал плечами. И неожиданно, почти зло, ответил: – Спился бы наверняка!

Взял себя в руки, неожиданно потянулся к ее сигаретам, закурил… И снова замолчал надолго.

– Ну, почему обязательно… спился? – несмело вступила в разговор журналистка. – Могли бы стать режиссером… Беллетристом… Просто продолжать карьеру?

Мордасов резко повернулся к ней и, ткнув пальцем в тетрадь, гневно выпалил.

– Никто… никто бы из них не вспомнил меня, если бы я не стал Лукой Мордэ! Ни одна душа бы не вспомнила. Сколько я помню ребят – талантливых, энергичных, красивых, в сто раз лучше меня, которые исчезли без следа. Растворились… канули в Лету… Просто замерзли под забором. И я бы мог быть одним из них. Я уж был одной ногой…

– Но вы же выбрались?! Смогли? Именно вы!

Он быстро взглянул на нее молодыми, горячими глазами и произнес почти жестоко:

– Россия рождает гениев. А Запад усыновляет их. Пусть он в сто раз хуже, преснее, скучнее, невыносимее России… Но только Запад ставит печать на русских гениях. Возьмите целый двадцатый век. От дягилевских сезонов – до Ростроповича и Барышникова, от Рахманинова – до Тарковского и Неизвестного…

– Но сейчас…

– А сейчас еще хуже! Нет ни одного крупного оркестра, где не было трети российских музыкантов. Все более-менее приличные русские голоса поют на Западе. Я уж не говорю об ученых, программистах, о биологах…

– Вы, наверно, правы, – попыталась успокоить его Елена. – Но вам грех жаловаться на судьбу!

– Что вы знаете! – в сердцах ответил Мордасов. – Что вы знаете…

К их столику вкрадчивой походкой подошел метрдотель.

– Я рад приветствовать вас, мсье Мордэ, в нашем ресторане.

Лука Ильич что-то буркнул ему в ответ. Лощеный, с легкой сединой мэтр, словно не заметив его неприязненного тона, чуть наклонился к певцу.

– Маэстро! Глубочайшая просьба гостей нашего ресторана что-нибудь исполнить для всех нас в этот вечер.

Мордасов откинулся на спинку кресла и, побагровев, ответил резко:

– Я не пою… в кабаках!

– Это не кабак, маэстро. Это клуб достойнейших людей, которые мечтают услышать ваш божественный голос. Очень прошу, не откажите!

Он поднял голову, посмотрел в глубину зала и оттуда послышались разрозненные, но многочисленные аплодисменты.

Мордасов оглянулся на зал и чуть привстал, чтобы разглядеть, кто аплодирует.

Аплодисменты стали громче и дружнее. Лук плюхнулся обратно в кресло.

– У меня высокий гонорар! – сначала тихо, а потом распаляясь, почти выкрикнул певец. – Понимаешь, любезный! Я беру большие деньги.

– Этот вопрос можно решить, – неумолимо настаивал метрдотель. – Сколько вы хотели бы получить?

Мордасов почти со злобой глянул на него и выпалил наугад:

– Пятьдесят тысяч. Долларов. – И добавил: – За три вещи.

Мэтр на секунду словно осекся, потом вежливо поклонившись, отошел от их столика.

– Ну, слава богу! – в сердцах выговорил Мордасов. – Отшил я его наконец.

– И вы бы стали петь? – Она сейчас смотрела на Луку Ильича как на совершенно незнакомого человека.

– За пятьдесят тысяч?! Конечно!

Мордасов расхохотался от души. Как от очень удачной шутки.

– Я же – европеец! Француз! Немец! Швейцарец! Я ценю деньги! Я знаю им цену… Я, дорогая моя, уже не русский. Нет! Нет! Не – русский!

– Если так… – осторожно произнесла Елена, – тогда пойте!

– И буду! Если только они найдут за полчаса такую массу денег. Здесь, в этом зале.

– Найдут, – почти печально произнесла она.

– Почему вы загрустили? – настаивал Мордасов. – Стыдно стало за меня?

– Почему стыдно… – пожала плечами журналистка. – Это ваша профессия, ваш труд.

– Да бросьте вы об этом думать, – махнул рукой Лука Ильич. – Давайте лучше выпьем за вас.

– Я бы хотела выпить за другого человека…

– За кого же? За меня?

– Нет… – Она подняла бокал и посмотрела ему прямо в глаза. – Вы помните такого… Олега Овсянникова?

Мордасов даже переменился в лице от неожиданности.

– А он жив?

– Да… Жив. Пока…

Лука Ильич замолчал, нахмурился.

– Он – гений… Был во всяком случае. А что с ним случилось?

– Ничего. Живет себе… Работает. Он очень хотел бы вас видеть.

Мордасов оживился.

– Пусть приходит на завтрашний концерт. Я все организую…

– Вряд ли он сможет. – Елена отвела глаза.

– Почему? Он в больнице?

– Нет, дома… Но он уже год не выходит на улицу… – И неожиданно страстно выпалила: – Пообещайте, что вы встретитесь с ним.

– Ну, конечно! Конечно… – попытался успокоить ее Мордасов.

Он внимательно посмотрел на Елену, а потом тихо спросил:

– А вы кто ему будете?

– Жена… Бывшая. Мордасов замолчал, погрустнел…

– Обычная история… – Она как-то беззащитно пожала плечами.

– А почему все-таки… бывшая?

Елена сидела молча, словно забыв про собеседника.

– Ну что ж, давайте выпьем за Олежку… – попытался оживить стол Лук. – За гениального русского композитора. Так, во всяком случае, раньше все считали.

– А сейчас о нем забыли… – тихо произнесла женщина с вдруг постаревшим лицом. – Ему никто не нужен… Ни я… Ни друзья… Ни издатели… Ни поклонники… бывшие.

Они чокнулись и молча выпили.

– Что я могу для него сделать? – осторожно, обращаясь к ней, как к больной, спросил Мордасов.

– Не знаю… – Она пожала плечами. – Наверно, он вам сам скажет.

Мордасов сидел несколько мгновений молча, ушедший в себя.

– А если я не… не смогу… не будет у меня сил? – Он не договорил, но она всё поняла.

– Я же не могу приказать вам… Решайте сами, – она отвернулась и достала из сумочки пудреницу.

Мордасов молча и сосредоточенно смотрел, как она у всех на глазах приводит себя в порядок.

Наконец она убрала пудреницу и снова улыбнулась ему почти светской улыбкой.

– Не берите мою просьбу близко к сердцу, – улыбнулась Елена.

Мордасов ответил не сразу.

– Вы поймите, девочка, – начал он раздумчиво. – Я уже так давно живу в другом, чем Россия, мире, у меня возникли другие ценности… Другие, достаточно жестокие представления о мире…

– Какие же, например? – спросила она почти кокетливо.

Он вздохнул и ответил не сразу.

– Например, знание… Для нелегко работающего артиста, что вокруг меня… Во всем мире существуют лишь группировки, мода, популярность, снобы, наглецы и дураки. Прошло время, когда вас покупали только за то, что вы стоите: по большому счету. Теперь вы должны удовлетворять всем этим понятиям. Во всем музыкальном мире царствует шесть-семь группировок… В основном еврейские… Их всего-то в мире сорок, сорок пять человек. И они делят весь мировой рынок. Они заказывают моду, создают популярность, держат рынок записей. Да, они снобы, наглецы и дураки…

Мордасов раскраснелся и даже начал стучать указательным пальцем по столу.

– Но они держат в своих руках мир музыки, славы, денег… И поэтому…

Она перебила его:

– И поэтому Олегу нет среди них места? Так, да? Он неуверенно пожал плечами. Ей стало даже жалко Мордасова.

– Но вы же сами сказали, что он – гений?

– Был… – выпалил Лук. – Был!

К их столику подошли торжествующе улыбающийся метрдотель и невозмутимый Альберт Терентьич.

– Прошу вас, маэстро, – обратился к Мордасову мэтр. – Гонорар уже выплачен вашему импресарио.

Альберт Терентьич с невозмутимым видом кивнул и чуть похлопал ладонью по кейсу из крокодиловой кожи.

Лука Ильич на мгновение стал серьезным. Кивком попросил прощения у своей спутницы и решительным шагом направился к небольшому оркестру в глубине зала.

Он минуту-другую пошептался с пианистом и вышел вперед…

В зале раздались аплодисменты.

– Великий Лук Мордэ!.. Приветствуйте прославленного нашего гостя!

Голос метрдотеля был звонок и торжествующ.

Лук начал итальянскую песню вполголоса, но уже через несколько тактов его голос окреп, развернулся, как звучащий ветер, и слушатели невольно почувствовали озноб от этого божественного, свободного священнодействия.

Сто раз слышанные мелодии вдруг открылись таким глубоким драматизмом, что казалось, это не затрепанные песенки из «золотого песенного репертуара», а почти трагические арии великого Верди или Пуччини.

Одна за другой мелодии были наполнены такой свободой и мощью голоса, что казалось, ничто и никто больше не существует в этом ресторанном зале, кроме этого творящего чудо вокала артиста.

Мордасов поклонился, вспыхнули несколько фотовспышек… Оцепеневший зал через мгновение разразился овацией, криками «браво», даже женским визгом.

Лука Ильич раскланивался, благодаря и улыбаясь, успевал только подписывать автографы… С него лил пот, но он был счастлив. Он знал, что он победил и сегодня. Победил себя, аудиторию… Лука Ильич понимал, что в этот вечер первый раз пел в России.

– Спасибо, спасибо… Я тоже рад… Приходите завтра на мой концерт… Спасибо… Всем! Всем…

Когда Лука подошел к своему столику, он был пуст.

– Она ушла, – услышал он за своей спиной тихий, настороженный голос Альберта Терентьича.

* * *

Лука Ильич проснулся от сильной боли в груди. В глазах мелькали какие-то блестки. Кружилась голова… Предательская слабость обняла всю левую сторону тела…

Ему казалось, что он умирает.

– Ерунда… Ерунда, – шептал он про себя, пытаясь найти взглядом часы.

Было без десяти три.

На какое-то мгновение ему стало легче, но боль не уходила. Мысли путались.

– Ну, вот и все, – прошептал Мордасов. – И ничто уже не важно… Ничто!

Левая рука была бесчувственна. В голове нарастал какой-то прерывистый шум.

Он лежал, не в силах двинуться, не в силах позвать кого-нибудь.

«Бедный, бедный старик… – пронеслось у него в мозгу. – Один… в холодной, чужой постели. Так тебе и надо».

Лук набрался сил и, протянув почти бесчувственную руку к лекарству на тумбочке, достал пилюли. Положил две штуки под язык и снова закрыл глаза.

Все неслось в голове под закрытыми веками.

Он попытался приподняться на подушке, и это ему удалось. Глубоко вздохнул – раз, другой…

Головокружение вроде бы прекратилось.

Лука Ильич лежал в неудобной позе, опираясь на локоть правой руки.

Наконец он спустил ноги и сел в кровати. Голова сама упала ему на руки. В груди громко и часто, как загнанная лошадь, билось его слабое, натруженное сердце.

Но сидя ему было легче. Дыхание стало более спокойным и глубоким.

Он мог бы позвать Вэла, который спал в соседнем, смежном номере, но у него не было сил набрать номер телефона.

Так и сидел Лука Ильич, обхватив голову ладонями, неизвестно сколько времени.

Почему так получилось в жизни, что он уже давно один? Его постель никем не согрета. Нет рядом близкого человека… За что ему такое наказание? Он ведь уже старик, которому нужны и забота, и ласка. И просто чтобы кто-то родной был рядом!

Переезды, гостиничные номера, холодные простыни… Один засыпаешь, один просыпаешься… Так и умрешь где-нибудь в чужом городе, в чужой* постели…

Недолго уж осталось!

Да, были у него жены… Четыре! И все ушли… Или он ушел от них? Бросил, уехал. Оставил позади?

А куда же он рвался из каждого дома, что строил. И в Вероне, и в Португалии, и в Париже?

Страстная любовь никогда не посещала его жизнь. Была страсть к творчеству, может быть, к Славе… Страсть к совершенству… Хотя бы к совершенству его Голоса. Его, свой Голос он любил, кажется, больше всего на свете. И боялся, что он, Голос, оставит его… Когда-нибудь…

Но ведь так и произойдет! Ему уже шестьдесят пять! По всем законам природы дольше семидесяти он петь не сможет…

А что же тогда?

Лука Ильич всегда гнал от себя эти мысли. Одиночество. Полное одиночество в этом безумном, безжалостном, безграничном мире.

У него не было детей – во всяком случае, он не знал о таковых. Уже восемь лет он был холост…

Три его сотрудника – продюсер, секретарь и охранник – найдут себе другую работу… А он останется один.

Один-одинешенек…

Лука Ильич услышал, как осторожно открывается дверь спальни. Он поднял глаза и увидел на пороге фигуру Вэла.

– Лука Ильич, вам плохо? Мордасов не ответил.

Вэл быстро подошел к столику, вынул шприц из эмалированной коробки, быстро сломал ампулу и, решительно взяв его руку, умело и точно сделал укол.

– Лягте, пожалуйста… Лука Ильич! – Голос охранника был строг.

Лук поднял на него глаза.

– Откуда ты узнал, что мне плохо? Вэл отвел взгляд.

– Не знаю… Почувствовал что-то… Ложитесь, ложитесь, Лука Ильич.

– Нет! Сидя мне легче.

Вэл осторожно накрыл его плечи халатом.

– Садись, посиди со мной, – попросил Мордасов. От укола ему стало горячо в груди, запунцовели щеки, и дыхание стало свободным и глубинным.

От присутствия Вэла, от действия лекарства, от прошедшего страха смерти ему стало хорошо до легкого, приятного головокружения.

Луке стало так жаль и себя, и всю свою жизнь, и этого преданного, верного, простого парня, что он почувствовал, как по лицу в темноте полились облегчающие душу слезы.

– Ты посиди, Вэл. Посиди…

– Я сижу! – Голос парня был озабочен и чуть растерян. – Может, врача вызвать?

Мордасов только покачал головой.

– Вэл… Ты останешься со мной? – Голос Луки Ильича чуть дрогнул. – Ну, если что случится?

Парень даже привстал на стуле от того, каким жалким, просительным тоном был задан вопрос.

– А что может… случиться?

Мордасов пожал плечами… И снова закрыл ладонями свое большое, обмякшее лицо.

– Вы мне… – осторожно начал Вэл, – как отец… Как родной отец. Поэтому пока я вас… Пока вы…

Лука Ильич ждал продолжения, но Вэла как заклинило – он не мог найти слов от волнения.

– А как же твоя семья? Ну, там, в Карпатах?

– Я им деньги отсылаю. Они довольны…

– А ты… Тоже доволен?

Мордасов поднял глаза на своего помощника.

– Да, да… Доволен, – затряс головой Вэл. – Я бы всю жизнь мечтал так жить. Чтобы вы пели. По разным городам. Чтобы я был при вас. Всегда…

– А остальные? – спросил маэстро – Греве и Альберт Терентьич.

Вэл на мгновение замялся, но потом ответил достаточно решительно:

– И они – тоже…

– Оба?

– Оба! – уже горячась отвечал Вэл. – Греве Карл – он хоть и немец, но толковый, преданный… Преданный вам человек. И порядочный очень… Ни цента налево не пустит. К его рукам ничего не прилипнет! Парень даже рассмеялся.

– Вы не знаете. А я ведь слежу! За всеми слежу…

– Ну, и что ты выследил?

– Терентьич тот… Душа, конечно, человек. Но ловкач… Вот ему я бы свой кошелек не доверил!

– Я знаю! – Мордасов махнул рукой. – Отдал он вчера Греве деньги из «Националя»?

– Я проследил! – засмеялся Вэл. – Буквально за шкирку Терентьича до Карла довел. Всё при мне – копеечка в копеечку – оприходовано.

Мордасов долгим, неожиданно заинтересованным взглядом рассматривал Вэла. Мощная, ладная фигура… Большие руки… Светловолосая крупная голова с высоким лбом… Франтоватая пижама под белоснежным гостиничным халатом. Чисто выбрит, хороший крепкий одеколон.

А все равно чувствуется крестьянин. Бывалый, умный, цепкий… Но недоверчивый крестьянин.

– Где же ты всему научился? – тихо спросил Мордасов. – А, Вэл?

Тот чуть напрягся, но ответил быстро и коротко:

– На флоте! Я же старшина первой статьи.

– А… кашеварить где?

– Денщиком у командира крейсера – два года. Ну там как накрыть стол, как подать, какую посуду… Ну и все остальное.

– А уколы делать? Массаж? Ты ведь и в медицине что-то понимаешь?

– При корабельном лазарете полгода служил… – все больше воодушевлялся Вэл. – Потом на промысловом судне служил… На траулере… В Варшаве таксистом работал… Санитаром тоже был. – Он махнул рукой. – А! Много чего вспоминать надо было бы…

Вэл встал и подошел к кровати.

– Вам уже отдыхать надо… Сейчас только давление вам померю…

Пока Вэл доставал аппарат и быстро мерил давление, Мордасов незаметно, искоса, словно в первый раз наблюдал за его движениями. Они были неторопливы, точны, как-то надежно профессиональны. Откуда, из каких глубин его судьбы или крестьянского происхождения была в этом парне такая надежность, такая внутренняя уверенность в правильности всего, что он делает.

Именно он, этот покой простого человека передавался сейчас ему, Луке Ильичу Мордасову, знаменитому артисту, жалкому истерику, не чувствующему под собой ни корней, ни дома, ни земли, ни близких.

– Спасибо тебе, – тихо произнес Лука.

– Пожалуйста, пожалуйста… – убирая приборы, Вэл протянул ему на своей широкой крепкой ладони две таблетки. – Вот это надо еще выпить.

Мордасов послушно выпил лекарство.

– И спите! Спите спокойно, – укрыл его одеялом Вэл. – Я дверь в вашу спальню оставлю открытой…

Мордасов остановил его движением руки. Тот замер на пороге.

– А домой… К семье тебя тянет? Парень замер в раздумье.

– Оно конечно… Но ведь я там за год не заработаю, что здесь за неделю получаю…

– Но все-таки дети без тебя там растут! – повысил голос Лука Ильич. – Ты хотя бы съездил к ним.

– Надо бы, – неуверенно ответил Вэл. – Но я же и здесь нужен! Куда ж вы без меня?!

– Я что, я уже… так немощен? Так стар…

Вэл сделал пару шагов к Мордасову и не смог сразу ответить.

– Я себе в жизни никогда не прощу… если упущу вас. Если что с вами случится! Так что хотите или не хотите… а я буду с вами… Около вас! Оберегать… Чем могу… Как могу! И не спорьте со мной!

Он подошел к двери и, оглянувшись, бросил напоследок:

– А дети – они всегда дети! У них еще вся жизнь впереди.

И вдруг выпалил каким-то горячечным, неестественно высоким голосом:

– Вас вчера вечером какой-то парень… Ну, молодой человек спрашивал. Говорит, ваш сын!

* * *

Завтрак этим утром подали прямо в номер. Аппетита у Луки Ильича не было. Он поковырял омлет, выпил пару чашек кофе и отодвинул поднос.

Он чувствовал себя не в своей тарелке. Так бывало почти всегда в день выступления, но сегодня неприятное, тягостное волнение было каким-то особенным. То ли сказывалось ночное недомогание, то ли разговор с Вэлом.

То ли…

«Нет! Не может быть у меня никакого сына! – гнал он от себя все возвращавшиеся мысли. – Лет восемь назад в Париже тоже объявилась какая-то лжедочь. Но с ней быстро разобрались тогда…»

Вскоре пришел доктор, вызванный Альбертом Терентьичем.

Мордасов с неохотой позволил этому мрачному, заросшему черными с сединой волосами, молчаливому профессору снять кардиограмму. Тот долго выслушивал его легкие, мял живот…

– Ничего страшного я у вас не нахожу, – подвел он итоги, складывая свои инструменты.

– Но я же ночью чуть не умер?! – возмутился Мордасов.

– И все-таки не умерли, – пожал плечами профессор, – а вообще помните: все мы смертны…

– Так что же со мной все-таки было?

– Ничего особенного. Возрастное…

– Что значит «возрастное»?

– То и значит, что вы не мальчик. Пора беречь себя. Гнать волнение, стрессы.

И добавил, уходя:

– Я оставил вам успокоительное.

Мордасов почувствовал себя обманутым. В глубине души он всегда считал себя очень здоровым человеком.

Но сегодня он втайне надеялся, что у него найдут что-то серьезное. И главное – дадут возможность отменить сегодняшний концерт.

Он страшился его. Своего первого выступления в России.

Когда он сел к роялю, чтобы одному, наедине вполголоса распеться, в гостиную влетел Карл Греве. Он был радостен и непривычно возбужден.

– Поздравляю, маэстро! Вы сделали чудо вчерашним выступлением в ресторане…

– Какое чудо?! – нахмурился певец. – При чем тут ресторан?

– Вы сделали больше, чем все рекламы. Все телевидение, интервью и афиши!

Греве буквально не мог перевести дух.

– Да что случилось-то? – рявкнул на него Мордасов.

– Слух о вашем пении в этом…

– В «Национале»…

– Да, да, в «Национале»… Он пронесся по всей Москве. С утра звонят и звонят… Просто шквал звонков… Кассы Большого зала забиты народом. Раскуплены все самые дорогие билеты. Те, что по две тысячи долларов! Это уже успех! Звонили даже от премьер-министра… Из посольств. Возможно, будет даже президент!

Он выпалил все это на одном дыхании и буквально упал в кресло.

Мордасов сделал вид, что все это его не взволновало, и продолжал распеваться.

– Вы оформили бумаги… для концертмейстерши? Греве ответил не сразу, приходя в себя.

– Я подготовил контракты. – И замялся. – Но там есть некоторые проблемы с ее семьей.

Мордасов не хотел сейчас продолжать эту тему.

– Завтра! Все завтра… – И он махнул рукой, давая понять, что хочет остаться один.

Когда Греве вышел, Лука Ильич закрыл крышку рояля и некоторое время сидел молча, глядя перед собой.

Сегодня, в день выступления, он должен отдохнуть. Полежать, поспать, побыть одному. Так всегда было перед большими концертами.

В номер к нему были закрыты двери. Строжайший приказ. Даже его сотрудники не должны у него появляться.

Он прошелся по номеру, подошел к окну. И вдруг услышал какой-то шум около двери. Лука Ильич словно ждал его…

Мордасов бросился к двери, распахнул ее… В коридоре перед его номером шла какая-то возня…

Вэл пытался удержать немолодую, полную, плохо одетую женщину, которая, как заклинание, выкрикивала только одну фразу:

– Я должна увидеть Луку! Я должна увидеть Луку… я должна…

– Вэл, отпустите ее… – тихо сказал Мордасов и почувствовал, как мурашки пробежали по телу.

Женщина, высвободившись из рук охранника, вдруг замерла и сделала невольный шаг назад.

За ее спиной Лук только сейчас разглядел в полумраке коридора длинную фигуру худого молодого человека.

– Я должна… была увидеть… тебя! – почти шепотом проговорила маленькая толстая женщина и стянула с головы несвежий линялый платок.

– Вы же приказали никого не пускать… – начал было оправдываться Вэл, но Мордасов не слышал его.

Он смотрел на странного цвета волосы этой знакомой ему женщины… Они были двухцветные – у корней седые, а сверху крашенные яркой хной…

Она перехватила его взгляд и попыталась прикрыть голову.

– Я к вечеру успею… покраситься как следует… – извинилась она, – к твоему концерту! Я понимаю, мы не вовремя. – Она оглянулась и рукой подозвала молодого человека. – А это… главный мой тебе… подарок! Ты узнаешь? – У нее перехватило дыхание и на глазах выступили слезы. – Ты понимаешь? Да?

Мордасов глянул на лицо юноши и тут же отвел глаза.

– Заходите… – медленно и тихо сказал Лука Ильич и распахнул перед ними дверь своего номера.

Он узнал ее.

В этой постаревшей, толстой, дурно одетой женщине, не закрывающей рта, раскрасневшейся и слегка напуганной неожиданным успехом своей затеи, Лука Ильич узнал Галочку Комолову.

Галчонка! Травести из ТЮЗа, миниатюрную, талантливую, по-своему уникальную актрису на роли мальчиков. По-своему обаятельную – очень некрасивую, с носом картошкой, аляповатым лицом и бездонно-прекрасными синими глазами.

– Ты прости, Лученька! Прости меня… Я, конечно, не вовремя, – тараторила она, прыгая вокруг Мордасова, все время пытаясь подпрыгнуть и поцеловать его. – Но я не могла не увидеть тебя!

Она наконец достала губами до его подбородка и чмокнула его, одновременно улыбаясь во все свое щекастое лицо и заливаясь слезами.

– Нет! Это – ты!! Лученька… Такой же статный! Красивый!

И вдруг выкрикнула…

– Великий Лука Мордэ! А для меня все тот же ласковый застенчивый Лученька.

Она залилась слезами и отвернулась, сморкаясь в мятый платок.

– Мама! Мать…

Лука Ильич посмотрел на Галиного сына, обнявшего мать за плечи. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и невольно краснел.

Парень был высокий – что особенно подчеркивал его длинный синий щегольской плащ, – худой, с длинными руками. Мордасов невольно обратил внимание на его пальцы музыканта.

– Стас! Посмотри на Луку… – снова подняла глаза женщина. – Я ведь столько тебе о нем говорила. – И она подтолкнула сына к Мордасову.

– Стас, – коротко кивнув, представился сын Гали Комоловой.

У Луки Ильича внезапно перехватило дыхание. На него смотрели те давние иссиня-яркие глаза той девушки… девочки из ТЮЗа.

– Да, да… Очень приятно, – ничего не значащим тоном проговорил Мордасов. – Ну, вы угощайтесь, что ли.

Лука Ильич пододвинул гостям большую вазу с фруктами.

– Нет! Нет… Мы увидели тебя и сейчас же уходим… – заволновалась снова Галя Комолова. – У тебя сегодня концерт. Тебе надо подготовиться.

– Ну, как ты… живешь? – не зная, что сказать, проговорил Лука Ильич.

– Все хорошо… Все хорошо! Мы уходим, но завтра ты у нас! И не вздумай отказываться! Нам надо о многом поговорить…

Она быстро взглянула на сына.

– Ты же понимаешь? – И многозначительно взглянула на хозяина. – Ты обязан завтра… И бабушка ждет! Вот адрес… Я все понятно написала. И никаких отговорок…

Она снова прослезилась, глядя на Мордасова каким-то по-собачьи преданным, беззащитным и все равно прекрасным лучистым взглядом.

– Лученька мой… Все, все! Мы уходим. Завтра! На обед! Ждем! И обязательно! Всенепременно…

Она снова бросилась на Мордасова, и он невольно наклонился, чтобы подставить ей щеку.

Она облобызала все его лицо, приговаривая какие-то нежные, неразличимые слова. И наконец, отступая к двери, обхватив сына за талию, отчего казалась совсем девочкой рядом со своим длинным сыном, выкрикнула напоследок:

– Ты – гений! Я всегда это знала, Лученька. Ты посмотри, Стасик… Это подлинный, настоящий гений!

– Спасибо. До завтра, – чуть ломающимся от волнения голосом попрощался с Мордасовым сын.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации