Электронная библиотека » Александр Мишарин » » онлайн чтение - страница 15

Текст книги "Белый, белый день..."


  • Текст добавлен: 18 января 2014, 01:12


Автор книги: Александр Мишарин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Он только отмахивался от назойливых, зазывал своей внушительной палкой… Но приветливо улыбался и качал головой.

Через три минуты его уже оценили, как явно «не покупателя» и оставили в покое. Он влился в улицу, как равнодушный, праздношатающийся ее обитатель. Он чувствовал удовольствие от ее легкого оживления, от доброжелательства, от улыбок, которые обращались к нему и которыми он одаривал направо и налево.

Это было правило восточных улиц – улыбки, подмигивания, короткий смех, обращенный, каждому и никому… Необязательный, но дающий ощущения праздника, почти карнавала.

Платон Васильевич спустился на два квартала вниз и увидел малюсенькое, давно знакомое ему кафе: здесь почти все столики стояли прямо на асфальте и в маленьком дворике за углом кафе. Его содержали давно знакомые ему турки, которые, узнав его, бросились к нему с приветствиями:

– О, господин профессор! Как вас давно не было! Старик – хозяин, бывший военный, еще прямой и крепкий… Жена, его явно из хорошей турецкой семьи, изъяснялась на отменном английском и немецком. Два сына – Сарджит и Вовк, были чуть моложе и чуть старше тридцати, – помогали родителям.

– Мне пиво «Туборг». И вашу знаменитую печенку!

Народу в кафе было много, и хозяева, быстро обслужив его, могли только на бегу одаривать Платона Васильевича улыбкой.

Он выпил залпом полкружки пива и почувствовал себя счастливым. Над головой было по-южному черное небо. И простор его был высок и велик. Луна быстро плыла в разрывах грозных облаков, и только выстреливало дальними предгрозовыми раскатами.

Платон Васильевич отодвинулся под полосатый тент, нависающий над половиной двора, и был готов к любому дождю, шторму или даже потопу.

Но никто на улице словно не замечал приближающейся грозы – весь городок, казалось, радовался своему обычному вечернему празднику – без оглядки на заботы, дела, на обманчивую южную погоду.

Платон Васильевич остановил на бегу Сарджита, они перебросились парой слов. Парень зимой опять был в Англии, играл в оркестре «металлистов», был доволен судьбой, но работы было много, и они договорились поболтать попозже, когда поток посетителей схлынет.

Вовк, аккуратный и немногословный, сказал, что скоро женится, и показал на белокурую толстушку в большой компании русских, – то ли студентов, то ли просто туристов.

Отец прошествовал мимо Платона Васильевича и щелкнул по-военному каблуком в знак приветствия.

Его жена, зачесанная на тугой пробор, только улыбнулась издали и жестом показывала: «сколько посетителей! Куда я их буду усаживать!»

Платон Васильевич закурил в одиночестве, наслаждаясь всем этим покоем и оживленной атмосферой, как увидел кампанию из четырех явно русских курортников, присматривающихся, достаточно ли респектабельно для них это оживленное и явно пользующиеся успехом заведение?

В центре стояла очень крупная, очень эффектная дама, немного за сорок, с пышными формами, в ярком, но дорогом наряде, с обилием золота на груди, руках и пальцах. Она явно была здесь главная и только что-то бросала своему квадратному, насупившемуся спутнику, который поражал своей какой-то гипертрофированной мускулатурой под белейшей, явно дорогой трикотажной безрукавкой. Здесь же была длинная, анемичная дочка лет восемнадцати с отсутствующим выражением лица… И последний, кого заметил Струев, был Антон. В белом пиджаке и вообще при параде, который стоял к нему вполоборота. Платон Васильевич не видел его выражения лица, но по всему – по его позе, по его неучастию в решении вопроса, – Антон был явно в этой компании не на первых ролях.

– Публика приличная, но кормят здесь, наверное, как в наших «Черемушках», – услышал он чуть брезгливые высказывания гранд-дамы. – Ты смотри, что люди едят!

Она дернула за плечо своего мрачного мужа, чтобы он повернулся к столикам.

К ним подскочил оживленный Сарджит, что-то объяснял по-английски, показывал на свободный – зарезервированный как бы для них – столик.

– Да не лопочи ты не по-нашенски! – только рассердилась русская дама. – Ишь, волосища-то отрастил! Да еще резинкой перехватил.

– Папа, пойдем в яхт-клуб, – протянула с кислым выражением лица дочка. – А то вот-вот гроза начнется… А здесь мы только вымокнем!

Действительно, первые редкие, но очень крупные капли дождя упали на головы посетителям.

– В яхт-клуб – так в яхт-клуб! – обняв дам за талии, выкрикнул, как бы решая вопрос, Антон и потянул всех за собой вниз по улице.

Когда он обернулся за квадратным мужем, Платону Васильевичу показалось, что Антон увидел его, но ничем не показал, что они знакомы.

– Яхт-клуб всегда… Сегодня… И завтра будет, – проворчал, поспевая за компанией, мрачноватый, с кислым выражением лица, глава семейства.

«Откуда вообще ему был знаком этот молодой человек? Этот Антон? Кого-то он ему напомнил!» – подумал Платон Васильевич, но через минуту он думал уже совсем о другом.

Странное сочетание покоя и взвинченности овладело снова Струевым. Так это бывало с ним последнее время не раз. Он закрыл глаза, распустил мышцы шеи, плеча, позвоночника… И постарался впасть в полудрему… Расслабиться совсем, настроиться на отвлеченные, философские мысли… Тугой комок воздуха не давал ему спокойно и глубоко дышать.

«Что я делаю здесь? В этом маленьком турецком городке… В столь поздний вечер? – думалось ему».

А за ними шли другие невысказанные мысли: «…В свои шестьдесят семь лет, за несколько лет до смерти. До конца… Чего я еще ищу? Что меня держит на этой земле?»

Платон Васильевич не заметил, как ожидаемый покой и чуть насмешливое раздумье уже овладело его душой и ему стало хорошо, светло… Глаза его закрылись, отделяя его от этого неуемного восточного вечера. Перед его внутренним взором мелькали какие-то лица давно умерших людей… Он сам молодой и весенний… Какие-то пейзажи… Лицо матери – в молодости и пред самой смертью.

«Почему их нет, а я еще жив?» – спрашивал он сам себя, не ожидая ни от кого ответа…

«…Значит, зачем-то еще нужен Господу на этом свете? Значит, что-то еще обязан сделать… или что-то увидеть… Может быть, в назидание себе и потомкам… А может быть, мне еще необходимо нести свой крест… Три… Пять… Десять… Или даже – двадцать лет?»

Он закурил, заказал еще бутылку пива, но налил в стакан совсем немного… И долго смотрел на пенящийся напиток.

Платон Васильевич сидел тихо, словно потерявши ход мыслей… Ему в этот момент было и так все ясно – жизнь, сама жизнь держала его на этой земле… И он покорился, не бунтуя, ее властной… И такой нежной, надежной, ее материнской силе.

– Спасибо… Спасибо тебе… – прошептал он почти беззвучно, не обращаясь ни к кому. – Спасибо тебе за это счастье.

– Жить! Чувствовать, мыслить, ждать рассвета… Надеяться… Добиваться и радоваться самому малому – весенней зелени, глубокому вздоху, безбрежности сна… И испытывать и печаль, и радость… И чувствовать Бога в себе… Его вечное присутствие, дарующее тебе и Любовь, и Веру… И упорство – таинственной принадлежности Высшему Знамению и Высшей Любви над тобой…

«Как ты мал… И как ты велик», – усмехнулся сам над собой очень немолодой человек Платон Васильевич Струев и огляделся вокруг, словно вернувшись к жизни. Он начал жадно, с откровенным наслаждением пить полный стакан пива. Оно было холодное, терпкое, и он даже передернул плечами от этого плотского наслаждения.

«Кого же напоминал ему этот мальчик? Этот Антон. Но точно, на кого-то он был очень похож?! Из той давней юношеской жизни?!»

Гроза налетела так внезапно, бурно… Налетела мгновенным потоком, что казалось, ее никто не ждал. Люди бросились врассыпную – в подъезды, арки, магазины. Некоторое время только царство воды затопило улицы. Платон Васильевич вынужден был встать, прислониться с кружкой пива к стене, потому что половина его стола была в воде…

Все были оживлены. Раздавался женский визг… Смех мужчин… Всеобщее движение.

Но потом дождь как внезапно налетел, так внезапно и закончился… Край вечернего неба над невысокими горами просветлел розовым цветом… Упали последние крупные капли, и воздух наполнился неожиданно терпкими, влажными запахами – от мокрых листьев, деревьев и, казалось, от самой розоватой мокрой земли и камней…

Все снова пришло в движение, люди снова заполняли улицы… Смотрели на небо, отряхивали одежды и снова стремились куда-то в путь по центральной, в парах и туманах от дождя улице.

Платон Васильевич тоже вышел из своего укрытия, свернул в полутемный переулок и вышел к набережной…

Море было неожиданно спокойным, и только длинные тягучие волны с тяжелым шумом ровно набегали на черно-лоснящуюся гальку берега.

Он медленно шел по низкой набережной, и на душе у него было легко, но неспокойно… Он пытался глубже и глубже дышать, но только чуть закружилась голова, и он замер.

В вечернем воздухе оставалась какая-то тревога, непокой, и Платону Васильевичу пришлось сесть на длинную, белую скамейку.

Некоторое время он сидел с закрытыми глазами. Ничто, кроме шума волн, не улавливал его слух… Но это было только мгновение… Неожиданно он услышал шум драки, глухие, тяжелые удары… Брань, какие-то тупые, зверские, хоть и сдавленные выкрики.

Когда он встал, чтобы разглядеть, что происходит, то увидел, как за невысоким забором яхт-клуба низкий, но тяжелый человек зверски избивал другого, в чем-то светлом, который уже почти не сопротивлялся…

Пока Платон Васильевич добрался до дерущихся, то увидел только, лежащего на земле, а второй, квадратный и тяжелый, уже скрылся за поворотом у входа в яхт-клуб.

– Что с вами? – наклонился Струев над лежащим, в грязном, порванном светлом пиджаке молодым человеком.

– Вам помочь?

Когда он перевернул тело на спину, он не увидел, а скорее догадался, что это был избитый Антон. Он был без сознания…

Платон Васильевич достал чистый платок и вытер ему лицо. Оно было все в кровавых подтеках.

– За что же это… Он вас? – спросил он Антона. Тот открыл один глаз… Медленно узнал его и с трудом проговорил, еле слышно усмехаясь:

– За продажную любовь!

И, тихо застонав, снова потерял сознание. Платон Васильевич долго стоял над раскинувшимся телом молодого человека, пока не услышал его сначала тихий, а потом явственный храп… Храп крепко спящего и очень пьяного человека.

Антон перевернулся во сне и, подложив руку под голову, удобно устроился на еще теплой морской гальке.

«Ну, пусть спит, – подумал Струев, глядя на безмятежную фигуру пострадавшего. – Пьяный проспится – дурак – никогда!»

И старик медленно побрел по пляжу по направлению к своей маленькой гостинице. Когда он оборачивался, то видел смирно спящего Антона, но вскоре, в наступившей темноте, белое пятно его пиджака стало не различимо.

Чем он мог помочь этому странному молодому человеку? Этого Платон Васильевич не знал.


На следующее утро Платон Васильевич увидел его в патио своей гостиницы, за столиком, где посетители пили свой утренний кофе.

Антон был в свежей рубашке, с двумя пластырями на лице, с мокрыми, после утреннего душа, тщательно расчесанными волосами.

– Я пришел к вам, – с усилием, кривя разбитый рот, произнес молодой человек, кивнув на сумку, из которой была видна его наспех сложенная одежда.

– И что… Стряслось? – не сразу спросил Струев.

– Меня прогнали! Совсем…

Он поднял на Платона Васильевича серьезные виноватые глаза.

– Мои наниматели… Боссы!.. Хозяева! – Он выпрямился, откинулся на спинку стула и закурил с облегчением человека, который наконец-то закончил свои дела. Он даже помолодел в эту минуту. Попытался слабо улыбнуться.

– Вот так! Дорогой мой старший друг!

– В каком смысле… наниматели?

– Они привезли меня сюда на две недели… На тур… Бойфрендом их дочери. А практически я должен был удовлетворять прихоти ее мамаши. Вы же ее вчера видели. Она – подполковник милиции… На очень хорошей должности. Муж ее… сержант Чемоданов… Этот квадратный ублюдок… Ну и я… Украшение всего этого премилого сообщества! Как вам подобный рассказ?

Платон Васильевич взял кофе и начал медленно пить его.

– Кроме вас, я никого не знаю в этом проклятом городишке! – начал было снова Антон, но Струев перебил его.

– Меня это все… В общем, не касается… – Платон Васильевич помолчал. – Хотите в Москву? Или берите номер – хотя бы в моей гостинице. Я думаю, вам не впервой оказываться в подобной ситуации!

Платон Васильевич чувствовал, что начинает злиться, попав в эту нелепую, грязноватую ситуацию.

– У меня нет денег! – резко повернувшись к нему, почти выкрикнул Антон.

– И вы думаете, что я их вам дам?

– Думаю… – после паузы ответил снова отвернувшийся от него молодой человек.

– Почему же вы так решили? – не сразу спросил Струев.

Антон помолчал, ища нужные слова… Потом коротко глянул на Струева и произнес другим, спокойным и даже задумчивым голосом.

– Потому что вы стары… И одиноки!

– Допустим, – спокойно признался Платон Васильевич. – Но при чем… тут вы?

– Фамилия моего отца была Тодлер.

«Так вот кого он напоминал Струеву!.. Этот молодой немолодой человек!»

– Вы сын Андрея? – не сразу спросил Платон Васильевич. – Хотя, да, да… Вам тогда было что-то около двух лет.

– А сейчас тридцать четыре! – раскланялся молодой Тодлер.

– Хорошо… – Струев достал бумажник. – Вот вам деньги. Встретимся на пляже.

Платон Васильевич резко встал… Почувствовал, как у него закружилась голова…

Он открыл глаза. В больничной одноместной палате была по-южному светлая ночь.

Платон Васильевич почти не чувствовал своего тела. Он с трудом приподнял руку, и она сама, без его участия, упала на легкое одеяло.

«Как же я? – Он подыскивал слова. – Опростоволосился! Один в Турции… Без страховки… И в такой болезненной слабости?! Как же я… Вытащусь из смерти?»

Слова «смерть» и «я» как бы стали друг против друга. И словно смотрели одна другой в глаза…

«А может, это только сон? – мелькнула минутная, спасительная мысль… – Нет… Это не сон…» – молча покачал головой Струев. Но движения головы были еле-еле заметны… Наверное, только глаза чуть-чуть закрылись в такт мысли.

И он закрыл их, так как веки устали держать глаза открытыми…

…Когда он снова проснулся, то увидел сидящего на кровати молодого, спортивного вида врача со стетоскопом на груди. Он держал больного за руку и слушал пульс. Лицо его было напряженно и бесчувственно.

– Ну как, доктор? – еле слышно произнес по-английски Платон Васильевич.

– О'кей – машинально, думая о своем, ответил врач. – И добавил: – Сегодня мы должны вас выписать. У вас заплачено только за сегодняшний день. – И на удивленно-изучающий взгляд больного ответил: – Вам нужны настоящий госпиталь, настоящая техника. Мы же маленькая больница.

Платон Васильевич не верил его словам – больница, как он знал по предыдущим помещениям Кемера, была новенькой и оборудована по последней моде европейской медицины.

– Но как я доберусь до Москвы? – невольно вырвалось у Платона Васильевича.

– Мы дадим вам укрепляющих средств. Транспортируем до самолета. А в Москве вас встретят!

– Кто? – невольно вырвалось из уст Струева.

– Ваш племянник сказал, что все устроит!

– Кто? Какой племянник? – растерянно, почти в панике, произнес Платон Васильевич.

Доктор легко, пружинисто встал, и на его лице мелькнула радость от того, что он скоро освободится от этого почти безнадежного, старого русского.

– Он за дверью… Ваш племянник, – и, улыбнувшись во все тридцать два зуба, врач быстрым, неприятным для больного, здоровым, молодым шагом вышел из палаты.

У Платона Васильевича даже закружилась голова: «Какой племянник? Нет у меня никакого племянника!»

И в этот момент открылась дверь и в палату, на ходу набрасывая на плечи халат, ворвался улыбающийся Антон. В руках у него была литровая бутылка запечатанного гранатового сока.

– Ну? Платон Васильевич? Очухались? – Он присел на табуретку у его кровати и, зубами открыв крышку бутылки сока, начал наливать его в чашку.

– Племянник? Это – вы?..

– А кто же еще? – почти во весь голос расхохотался молодой человек.

– И давно я здесь?

– Второй день! Когда вы грохнулись в гостинице без сознания, вас на «скорой помощи» доставили сюда. Вы же мне сами деньги дали… Я и заплатил за два дня! В гостинице искали-искали вашу страховку – ее не оказалось.

– Да ее и не было, – кивнул головой Платон Васильевич. – Но в номере еще были деньги?

– Вы мне их не давали! И никаких распоряжений по поводу них тоже, – погрозив пальцем больному, почти строго произнес Антон. – Так что эти два дня в больнице вы лежали за мой счет!

И он расхохотался. Улыбнулся и Струев. Ему только сейчас стало легче и не так безнадежно, как было с утра. Теперь он понимал, что он не один. Что этот большой, сильный, белокурый парень… Сын его Андрюшки Тодлера… Действительно, ему почти родственник… Во всяком случае, родная душа, хоть и знал он его всего два дня.

– Вы можете встать? – осторожно спросил Антон.

– Сомневаюсь… – испуганно ответил Платон Васильевич.

– А вы попробуйте! Попробуйте… – И он протянул Струеву свою руку.

Платон Васильевич спустил ноги на пол и, решившись, попытался встать. Какой-то горячий, почти огненный шар заполнил его грудь, но он оперся на руку Антона и все-таки не упал.

– Стойте… Стойте так! Сейчас будет легче! – Антон приблизился к нему и буквально заглянул ему в глаза.

Струев оперся двумя руками ему на плечи и ему стало легче.

– Ну, вы совсем молодец! – смеясь Антон, поддерживал его за талию. – Так мы с вами и до Москвы доберемся!

И несмотря на все, Струев только почти жалобно выговорил:

– Я хочу домой. В свою постель!

– Вот! Вот это мне и было нужно! – расхохотался Антон.

– Но как… Как все это сделать? – еле слышно выговорил Струев.

– Я уже почти все решил, – уложив его снова в постель, делов и оживленно начал Антон. – Отсюда до самолета вас доставят на карете «скорой помощи». В самолет я внесу вас сам. Там вы примете снотворное и проспите до Москвы. А уж в Москве…

Он мечтательно закатил глаза и тонко улыбнулся.

– Там нам сам черт не брат!

– Но как же всё… Билеты?.. Самолет? Местные врачи?.. – бормотал про себя уставший Платон Васильевич.

Антон встряхнул его, да так, что снова горячий шар наполнил всю его грудь.

– Вы осторожнее! У меня, наверное, инсульт! – почти испуганно проговорил старик.

– Нет у вас никакого инсульта! У вас был тяжелый спазм сосудов головного мозга. Сейчас он купирован.

И пока есть эта пауза… А второй спазм весьма возможен, вам надо переменить обстановку. А главное, избавиться от страха. Не беспокойтесь, он естественен… Но это скорее психологический фактор, а не физиологический…

Струев смотрел на серьезное, молодое, убежденное лицо Антона и невольно подумал: «Это Андрей Тодлер послал мне его в трудную минуту… Своего сына! Спасибо, Андрюшка!»

– Ну вот видите, у вас уже и глаз стал осмысленный, а не как у дохлой рыбы!

– Вы это поосторожнее… Насчет «дохлой рыбы»! – неожиданно прикрикнул на него Платон Васильевич.

– Вот! Вот! Что и требовалось доказать! – развел руками, словно готовясь его обнять, молодой человек.

– Так… Отлет – через два часа! Билеты у меня в кармане. Чемодан с вашими вещами здесь же. Все документы ваши и виза тоже здесь…

Он похлопал себя по внутреннему карману куртки.

– Я сейчас ненадолго выйду к главному врачу. Всякие там выписки из болезни. Разрешение на перевоз больного… Ну, кое-какие лекарства в дорогу…

Он замолчал, как будто стукнулся о какую-то перегородку.

– А откуда вы на все это взяли деньги? И на что собираетесь меня везти в Москву?

Антон на секунду замолк, потом снова улыбнулся и ответил, распахнув руки:

– То великая тайна есть! И открою я ее вам, когда вы будете лежать в Москве… В собственной постели! И мурлыкать, яки кот!

Оставшись один, Платон Васильевич осмотрелся в поисках своих вещей. Ничего не было, кроме легкого французского спортивного костюма.

– Вот в нем я и поеду, – сам себе сказал Струев и начал медленно надевать его. Ему это далось нелегко – капли пота капали со лба.

Он сидел на кровати и пытался упорядочить дыхание. Незаметно он то ли задремал, то ли потерял сознание.

Платон Васильевич видел себя в вагоне поезда, везшего их семью из эвакуации. Ему было не больше пяти лет. Его посадили на чемоданы, тюки, баулы – сторожить. А мама и старший брат побежали на станцию, – что-нибудь купить в дорогу.

Напротив мальчика сидела темная старуха с небольшим фибровым чемоданом. Она периодически открывала его и таким острым, как стилет, ножичком отрезала от большого каравая домашнего хлеба тончайший кусок и отправляла себе в рот…

Платоша, как завороженный, смотрел на это священнодействие. Ему хотелось есть, ему хотелось пить. Но надо было сидеть на вещах и никуда не двигаться. Блатных и воров в поезде было много… Некоторые вскакивали в вагон на станции и стремительно пробегали по набитому людьми, вещами, какими-то тюками вагону.

– Если что, ты кричи! Кричи как можно громче, – напутствовала его мать перед уходом. – Мы быстро…

Платоша, как ему казалось, на минуту закрыл глаза и тут же увидел чью-то молодую тень, вырвавшую из рук старухи ее чемоданчик.

И услышал ее пронзительный, беспомощный, старушечий крик. Молодой вор уже метнулся к выходу, выскочил на перрон и побежал… А старуха все кричала что-то бессвязное и жалкое.

Струев вздрогнул от услышанного им самим собственного крика. Это был скорее стон, тихий вопль отчаянья. Он и та, давно умершая старуха, слились в его сознании в одно.

Он огляделся и увидел стоявшего перед ним испуганного Антона.

– Что с вами? Вам плохо? Струев только покачал головой:

– Сон… Старый сон… Из детства, – еле слышно проговорил он.

– Ну так… Едем?

Платон Васильевич поднял на молодого человека пораженные глаза и впервые понял, что между ними пролегла пропасть. Еще утром они были люди одного порядка – нормальные взрослые люди. А сейчас – это вдруг рывком понял Струев: «Один был здоровый, молодой еще человек… А второй… То есть я?! Уже старик… Жалкий, беспомощный старик, которого можно только жалеть…»

Он глубоко вздохнул… Земля и небо начали уходить куда-то влево и вдаль… И Платон Васильевич понял, что жизнь уходит от него. Он попытался сопротивляться, сжимал зубы, но сознание его уже отлетало, жизнь покидала Струева. Он еще слышал короткий вскрик врачей, уколы шприцов, крик чаек, их когти рядом с его лицом. А потом все исчезло, смолкло, и он потерял самого себя. Его не было – даже для самого себя!


Прошло больше двух месяцев, как Струев оказался у себя дома в Москве. Позади был перелет в Россию, почти двухнедельная… кома, долгое лечение – слава богу обошлось без операции – и наконец-то уже дней десять как он спал на своей кровати, осторожно ходил в халате по своей обширной квартире, а вчера даже вышел на улицу.

Он был еще слаб, шумело в голове, плохо слушались ноги, но главное, что ощущал Платон Васильевич, что он был жив… Жив! И будет жить еще какое-то (пусть подольше!) количество времени.

Приезжала сестра через день с уколами, посещал врач – старый его знакомец! – профессор с ассирийской бородкой… Подбадривал его: «Да у вас просто замечательные показатели! Не сравнить с тем, что вы к нам попали!»

Но сам Платон Васильевич был как-то внутренне смят, растерян, и только огромная жажда жизни была для него опорой.

Иногда он чувствовал себя совсем прилично, как в старое время, и в эти отрезки он сам себе задавал вопрос: «А что будет дальше? И сам себе отвечал: Сегодняшний день пройдет хорошо, и уже слава богу… А завтра – будет завтра!»


На кухне тихо шебуршалась его старая домработница Инна… Телевизор был включен, но Платон Васильевич не обращал на него внимания. Он сидел в глубоком старом кресле, и его мысли были далеко отсюда.

Струев почти явственно видел перед своими глазами отца, мать, их старую большую комнату в доходном доме на Казенном переулке и себя, двенадцатилетнего, склонившегося над школьной тетрадкой. Из его глаз на страницу падали крупные слезы… Они были почти беспричинны. Он просто представил себе всю огромную площадь внизу, которую предстояло ему пройти… Пройти одному, постепенно теряя на этом пути и своих родителей, и эту родную огромную комнату… И самого себя, двенадцатилетнего, еще маленького мальчика – доверчивого, втайне радостного, до боли любящего все, что его сейчас окружало. Всё это изменяется, исчезает, и он не в силах ничего с этим поделать!

Он почувствовал руку отца, осторожно и ласково гладящего его голову. Потом мягкий и нежный поцелуй в самую макушку.

– Ничего, Платоша! Все будет хорошо… Должно быть! – Голос отца был тих, но отчетлив.

Отец словно знал, чувствовал все его мысли… Весь страх перед жизнью, смятение и безысходность, царящие сейчас в душе его ребенка.

Платон понимал, что его отец уже стар – он был поздним ребенком. И хотя отец был сед как лунь и скорее напоминал его дедушку, чем отца… Что он воевал на всех войнах – на Японской, Первой мировой, Гражданской, Финской, и в Великую Отечественную, но и сейчас в свои шестьдесят три года он по-прежнему был подтянут, строен какой-то военной выправкой и оставался еще очень сильным мужчиной… Не боящимся никого и ничего…

Платоша прижался щекой к его большой теплой ладони, лежащей у него на плече, и еле слышно проговорил:

– Па… А тебе было страшно?.. По-настоящему?

– О-о… Сколько раз в этой жизни!

– И как же ты…

– А ничего! Сожмешь зубы и через «не могу», через «не хочу»… Навстречу страху… И в конце концов ты победитель. И все останется позади! В прошлом… Весь твой страх и все сомнения…

– Я боюсь… Сам не знаю чего…

– Ты растешь, Платоша! Твои фантазии, предчувствия… Твое будущее пугает тебя. В России иначе и не бывает!

Платон повернулся лицом к отцу, и тот обнял его за плечи.

– Это не предчувствия, – тихо сказал Василий Арсеньевич. – И еще… Уж прости меня! Это мои страхи за всю жизнь передались тебе. Хочешь ты этого или нет. Мои, мои…

Он стоял, прижав к себе своего младшенького сына, и просил Бога, чтобы он дал ему хотя бы десять лет, чтобы поставить Платона на ноги. Ведь в двадцать два – он уже будет почти взрослый…

И Арсений Васильевич закрыл глаза от счастья, предчувствуя, как будет расти его единственный ребенок.

А Платон, уткнувшись в грудь отца, почувствовал почти обморок от нежности, от удара любви, которая, как оказалось, будет сопровождать его всю жизнь. Это было что-то неопределимое, что невозможно выразить в словах… Это, наверное, и было само счастье, которое он забыл, запамятовал, встав взрослым, но к которому он неосознанно стремился всю жизнь. А оно, оказывается, было, цвело, наполняло все его существо самых малых лет… И вот только сейчас, на склоне лет, он вдруг вспомнил… Вздрогнул и очнулся в этом состоянии – поглощенного до глубин души – отцовской властной и нежной зависимости от другого человека. Все, все доброе, сильное, трепетное передавалось ему, дарилось, оберегало его и не требовало ничего взамен, будучи счастливым уже от самого факта его существования на земле…

Когда отец умер в 1968 году, восьмидесяти двух лет от роду, Платон Васильевич через два дня после похорон зашел… в его комнату и почувствовал легкий, привычный, теплый, какой-то кедровый запах отца… У Струева невольно навернулись слезы, хотя он уже был взрослый, педантичный, целеустремленный человек… Ему уже поздно было плакать, ему надо было учиться жить без отца. Платон Васильевич сел на кровать, на то место, где обычно спал он, и вдруг ему захотелось лечь и повторить позу спящего отца.

Он головой коснулся подушки, ноги невольно вытянулись, и Платон вдруг ощутил осязаемую силу и тепло умершего человека… Он лежал с закрытыми глазами и вдыхал привычные запахи, тепло постели и чувствовал еще что-то неопределенное, невозможное понять… Он как будто чувствовал какие-то живые, добрые силы, приходящие в его плоть, в его сознание, во всю его будущую жизнь…

Платон лежал на кровати, ощущая живое тепло и нежность, как будто он лежал на почти горящей земле, откуда только что убрали головешки только что горевшего костра.

Платон закрыл глаза. И в этот момент его пронзил как бы слабый удар тока… Это было приятное, но странное ощущение. Словно Платон Васильевич почувствовал тот момент, когда отец умер. Его последнее усилие – сопротивление смерти… Напряжение всех его сил. Но они были последние, не способные победить уход жизни из тела. Он почувствовал, как бешено закрутился вихрь отцовского сознания, какие-то картины… Лица убитых, ушедших. Умерших… и внезапная тьма, в которую погружался сейчас и он, его сын. Платон, Платоша, Платик… Он невольно закрыл глаза и почувствовал, что он то ли теряет сознание, то ли глубоко засыпает. И Платон Васильевич в тот исчезающий момент исчезающего сознания вдруг озаренно понял страдание отца, который был вынужден убивать, расстреливать, приводить в исполнение смертные приговоры на своих бесконечных войнах…

И что эти грехи не покидали его страдальческую душу. Они жгли его память, не старея и не отделяясь. И единственное противоядие, прощение, искупление за всех них, погубленных его руками, была тяжелострастная, иногда до невидимых миру слез, облегчающая порой его бедную душу любовь к сыну. Само присутствие его здесь, рядом, чистого, как ангел, светозарным ликом, его непорочного, безгрешного Платона. Самим своим присутствием, своим детским, а потом юношеским, а позже молодым образом – сын был дан Господом в искупление бесконечных и тяжких грехов.

А теперь в последнюю минуту Василий Арсеньевич был в растерянности, как он будет там, перед Господом, без сына… А он, Платоша, как он останется один на этой грешной земле – без его любви и заботы?


Отец ушел в восемьдесят два года. Тридцать восемь лет назад, но для Платона Васильевича это было как вчера. Он не хотел вспоминать последние дни отца, когда он был в беспамятстве. Сын помнил только отцовские слова: «До восьмидесяти лет мужчине думать о смерти – несерьезно!» Так он и жил, до этого срока – несгибаемый, крепкий, уверенный в себе. И только в последние два года начал рушиться. Но даже когда в последний раз его на «скорой» отвозили в больницу, он отказался от носилок. Сам, одетый, спустился к машине… Как оказалось – навсегда.

Платон Васильевич встал, подошел к его небольшому, еще дореволюционному портрету… Усики, высокий воротник, задумчивые, как бы отдаленные глаза… Да, это был и в молодости человек, рассчитывающий на долгую жизнь. А в его-то, Платона, шестьдесят лет он был еще совсем не старым, целеустремленным, надежным мужчиной…

Струев почувствовал в этот момент какую-то зависть и даже обиду!

«Ничего, мы тоже… Еще что-то можем!»

Он услышал глухой, тяжелый стук падающего тела в гостиной и быстро направился туда.

Посреди комнаты лежал спящий Антон. Даже падение с дивана не разбудило молодого человека. Было очевидно, что он с вечера еще не протрезвился… Его платье было разбросано по всей комнате, и он в одном белье пытался согреться, укрывшись в край упавшего с дивана английского пледа.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации