Текст книги "Пепел родного очага"

– Тебя что же – выписали?

– Ага, выписали, – с подтекстом ответил Амир. – Сколько можно лежать! Рана совсем пустяковая, а ее залечить не могут! Эскулапы!

– Ну-ну, – понятливо протянул Заур и встал. – Ты извини, мне пора, а то моя опять разлается. Картошку надо выкопать. Завтра с утра мне опять в наряд.

Гасана просто не оказалось дома. Его дочка лет пяти из-за двери пояснила:

– Дома никого нет. Меня и бабушки тоже нет. Нам сказали, чтобы мы не открывали и всем говорили, что никого нет дома.

…Амир соскочил с подножки автобуса, чуть не сбив с ног двух девушек, и услышал вслед:

– Эй, козлик, не в том месте прыгаешь! Поосторожнее надо.

Но огрызаться ему не хотелось. В другое время Амир что-нибудь скаламбурил бы, что-то вроде: «Если козел прыгает, это не значит, что ему нужна любая козочка» или что-то похожее, сальное и неприятное. Потому что на душе у него сейчас было муторно, и ему хотелось завыть волком, который остался без подруги, без стаи, без пищи и без зубов. Амир именно так и ощущал себя вдали от родных людей, которые, возможно, ждут сейчас его помощи и поддержки, а ему приходится рыскать по этим городским джунглям в поисках оружия.

Вот и дом, где живет его хороший друг Гамид. Если у него есть оружие, он ему не откажет, он обязательно поможет, ведь они в один день поступили на службу в милицию, вместе ездили c девчонками на шашлыки на взморье Каспия, вместе отбивали атаки ваххабитов на блок-пост, вместе ходили на дискотеки и вместе дрались с соперниками, отстаивая свою честь. Именно Гамид помогал ему, раненому, выбраться из боя и перевязать прострел на руке.

Гамид был еще не женат и жил в доме родителей на тихой тенистой улице Махачкалы, которая выходила прямо к морю. Оттого на ней было свежо, пахло солоноватой водой, рыбой и мокрыми сетями, сушившимися на солнце во дворах, подальше от недобрых взглядов. Все знали, что отец Гамида всю жизнь рыбачил: сначала в рыбколхозе, потом в каком-то кооперативе, а затем и вовсе ушел на вольные хлеба – зачем делиться прибылью с хозяином, когда ее всю можно забирать себе. Одним словом, он вел браконьерскую жизнь. Поговаривали, что именно поэтому отец заставил сына идти в милицию, чтобы оградить себя от поборов рэкетиров и тех же милиционеров, которые как бы ненароком и слишком часто стали заглядывать в его дом, чтобы получить мзду.

Амир был у Гамида всего раза три или четыре, а в доме так и вовсе только однажды, когда тот попросил его занести два тюка с какими-то вещами. Сейчас он долго стоял у высокого забора с башенками из красного кирпича и нажимал на кнопку звонка, спрятанную от дождя навесом из жести, сделанной в виде домика. Но дом будто вымер. Прошло минут десять, и Амир уже стал чертыхаться и ругать себя за то, что приперся в такую даль зря. Но тут женский голос спросил:

– Кого Аллах принес?

– Я это, я, – радостно закричал Амир, – Амир! Мне с Гамидом поговорить надо! Он дома?

– Дома, дома, в сарае с мотором возится. Сейчас позову.

Это «сейчас» растянулось еще минут на десять. Наконец железная дверь заскрежетала и со скрипом отворилась, являя взору Амира крупную фигуру Гамида. Увидев гостя, он удивленно выпучил глаза и спросил:

– Ты, Амир? А я думаю, что за Амир ко мне пришел, – с доброй улыбкой рокотал Гамид, вытирая тряпкой масляные руки. – Ты же в больнице…

– Ну, теперь-то ты видишь, что я не в больнице, – прервал его Амир. – Слушай, у меня к тебе важное дело. Только не отказывай, ладно? Где бы нам пошептаться? А то здесь кругом уши, глаза.

– Да проходи, какие проблемы. Садись вон, – показал товарищ на резную скамеечку, стоящую под навесом у цветника.

Когда уселись, Гамид спросил:

– Пить что-нибудь будешь? Я лимонаду принесу.

– Ну его, он сладкий, от него еще больше пить хочется, – отмахнулся Амир. – Ты не удивляйся, о чем я тебя спрошу, ладно? Я знаю, что у тебя должен быть автомат, он мне очень нужен.

Амир сразу увидел, как посмурнел и сник Гамид, и понял, что его просьба застала его врасплох. В такие минуты товарищ его становился неприступным и упрямым, как осел. Он смотрел, как мается душа Гамида, борясь с самой собой, и наконец услышал грозный рык:

– Кто меня продал? Я ему шею сверну, как цыпленку!

– Да никто тебя не продавал, Гамид, дорогой! – попытался успокоить Амир разъяренного товарища. – Помнишь, мы тогда мертвых нашли? Ну, я и подумал… Заезжал к Зауру, но у него автомат совсем негодный, Гасана дома не застал, вот и приехал к тебе.

– С-суки, – прошипел Гамид. – И что за мужики пошли! У всех языки, как у баб! – Гамид внимательно посмотрел на товарища и наконец перешел к делу. – Автомат у меня есть, но, ты понимаешь, я обещал его другу моего отца.

– Он кто?

– Да так, обыкновенный мужик, рыбак.

– Зачем ему автомат? – вскипел Амир. – Рыб стрелять, да?

– Не знаю, – промямлил Гамид. – Это не мое дело. Я же не спрашиваю, зачем тебе понадобилась эта игрушка! – взвился в свою очередь Гамид. – И не кричи на меня, понял?!

После того, как оба остыли, Амир виновато посмотрел на Гамида и сказал:

– Ладно, я тебе скажу, зачем мне он понадобился…

И он рассказал все по порядку, ничего не утаивая и ничего не прибавляя. Теперь уже замолчал Гамид. Он нервно закурил, пристально и как-то по-новому посмотрел на товарища – уважительно, с едва заметной завистью во взгляде, а потом решительно хлопнул себя по голым ляжкам и встал.

– Ладно, Амир, я все понял. Сейчас принесу. Только боезапас маленький. Три рожка хватит?

– А у тебя и больше есть?

– Больше нет, но я мог бы достать к утру.

– Нет, мне ждать некогда, мне ехать надо, – замотал головой Амир.

– Ну а сумка-то какая-нибудь у тебя хоть есть? – с усмешкой спросил Гамид.

Амир лишь развел руками.

– Понятно, – засмеялся Гамид. – Ты и в магазин с чужой сумкой ходишь? Ладно, сиди, жди.

Пока Гамид ходил, Амир нащупал в кармане деньги, которые взял из тайника, и изругал себя самыми последними словами: «Идиот, кретин! Человек к тебе с чистой душой, с чистой совестью, а ты… Ну, давай, давай, предложи ему деньги, поменяй их на дружбу, поменяй их на его добродушную улыбку! Дурак!»

Через несколько минут Гамид вышел из сарая с черной, с синими полосками, спортивной сумкой и поставил ее на скамейку.

– Вот, держи. – Он поднял руку. – Только слов никаких не надо.

А Амир и не мог выдавить из себя ни одного слова, если бы даже и захотел: у него в горле откуда-то появился тугой комок, словно он пытался проглотить резиновый мячик и никак не мог. Он просто обнял Гамида и прохрипел:

– Ты был мне другом, Гамид, а теперь брат…

– Скорее возвращайся, на шашлыки поедем, – ответил лишь Гамид со своей неизменной улыбкой.

Амир взял сумку в правую руку, посмотрев на нее, спросил:

– Чего это она пузатая такая?

– Так, натолкал всякой хурды-бурды, чтобы незаметно было.

Амир вышел из калитки и, не оглядываясь, пошел по улице, но, в конце концов, не выдержал, обернулся. Гамид глядел вслед, стоя на толстых ногах, как колосс на столпах и улыбался ему вслед.

Время было уже далеко за полдень, и только сейчас Амир спохватился, что ни на чем не доберется до села, ведь туда пилить на автобусе целых три часа. Он мысленно изругал себя за неосмотрительность и пришел к выводу, что без машины никак не обойтись. Да и на попутках с оружием опасно ездить. Сейчас кругом военные, милиция, хоть и родная, блок-посты, проверки. Остановят, спросят: куда едешь, зачем оружие? Деду картошку копать? А почему не лопату прихватил? Нет, так не годится, придется снова возвращаться в дом.

Сейчас он боялся только одного: что мать окажется дома, вернувшись из больницы. Мама, мама! Бедная его мама. Амир не столько ее любил, сколько жалел. После замужества лет двенадцать она работала начальником цеха. А потом получился большой рабочий скандал, и мать на скорой отвезли в больницу. Отлежала она почти месяц, еще несколько месяцев просидела дома, но на работу так и не вернулась, потому что у нее постоянно «скакало» давление и она переходила на крик. Кто-то связывал это с нервными перегрузками, которые испытывает каждый руководитель, кто сваливал на возраст и переходный период женского организма. Так или иначе, но мать стала совсем другой, чем до болезни: нервной, истеричной, крикливой и какой-то глупой, не терпящей никаких возражений и не слушающей никаких разумных доводов.

Поэтому Амир боялся встречи с ней. В приступе гнева она могла ударить по лицу, кинуть бутылку или тарелку в человека, и сын боялся, что мать с нервным срывом снова увезут в больницу. Амир долго наблюдал со стороны за своим домом, пытаясь определить, кто находится сейчас внутри, но так и не смог: все двери были закрыты, а сетки на открытых окнах тихо пошевеливались от сквозняка. Позвонить бы сейчас, но это можно сделать только из почты, а там сидит эта зловредная Светка, которая не дает ему проходу со своими приставаниями и насмешками.

Пока Амир раздумывал, что предпринимать дальше, дверь в доме открылась, и из нее выскочил Ильяс с сумкой на плече. Он вприпрыжку проскакал до калитки, вышел на улицу и стал поворачивать направо, к школе, когда его окликнул брат:

– Ильяс! Ильяс, иди сюда!

Ильяс покрутил головой, увидел брата и побежал к нему с криком:

– Амирчик, ты что здесь делаешь? Ты же сказал…

– Да тише ты, – оборвал его брат, – кричишь, как ослица. Тебя в порту слышно. Ты скажи, мама дома?

– Дома. Она недавно только пришла.

Амир с досады крякнул, спросил:

– Что она делает?

– Спит, что же еще. Таблетки приняла и спит.

– А ты куда навострился?

– К школе, на роликах кататься. А ты почему…

– Опять ты со своими почемучками-гремучками! – прикрикнул брат. – Ты помочь мне хочешь?

– Ага, – засиял круглой мордашкой Ильяс.

– Тогда вот что: иди в дом, потихоньку сложи в сумку мою форму – камуфляжку, возьми в серванте мое удостоверение, ключи от машины и гаража и дуй сюда. Только смотри, не разбуди мать, а то…

– Да знаю, знаю: ты пистолет мне больше не дашь! – кричал Ильяс, уже дуя в дом.

Вернулся Ильяс скоро, Амир подумал, что братишке что-то помешало выполнить его поручение. Но тот, кряхтя, тащил на себе сумку. Они зашли за угол, открыли гараж, где Амир быстро переоделся, сложил между задними и передними сиденьями сумку с оружием и сказал:

– Ну, все, Ильяс, мне пора. Я сейчас выеду и сразу уеду, а ты закрой гараж и отнеси вещи в дом. Понял?

– Ага. Амирчик, может, ты подвезешь меня до школы?

– Что, там девчонок много? Ладно. Только быстро и тихо, чтобы маму не разбудить.

Через двадцать минут Амир уже выезжал из города, наслаждаясь ровно рыкающим мотором, бьющим через форточку в лицо ветром и скоростью. В Кизилюрте заправился под завязку бензином и пожалел, что не захватил канистру – запас, он, как известно, никогда не мешает. Перед Хасавюртом и на выезде из него его останавливали посты, но, увидев удостоверение, лишь козыряли и желали счастливого пути.

Перед самым въездом в село Амир увидел валяющиеся на земле телефонные провода. Но он не видел, что на лесистом горном склоне, за камнем, лежат четверо бородатых мужчин и наблюдают за въезжающей в село машиной. Один из них смотрел в бинокль и комментировал:

– Кажется, мент поганый. Может, отправить его к Аллаху, пусть там, на небе, воздают ему по заслугам.

– Нет, нельзя, – отвечал второй. – Не время. Спугнем всю стаю.

– Откуда он тут взялся? – спросил третий.

– Шайтан его знает, – ответил наблюдатель. – Но едет он спокойно, видно, ничего не знает.

– Значит, туда ему и дорога, – заметил четвертый, и все тихо рассмеялись.

– Может, его все же убрать, потом мороки будет меньше, – настаивал бородач с биноклем, – Я его тихонько, из оптички, щелкну, он и не почувствует ничего.

– Ты что, приказа не слыхал! – осадил его второй. – До утра подождать не можешь, да? Тебя за это самого к стенке поставят, дурак!

– Я, может, до этой стенки и не доживу. А так на душе спокойнее будет – еще одного неверного к Аллаху отправлю, – зудел комаром наблюдатель.

– Зачем патрон тратить, на рассвете мы их возьмем тепленькими, сонными, как кур на насесте, – шутил четвертый.

– Ладно, пусть живет пока, – разрешил третий.

Амир не мог слышать и видеть, как над его головой бесшумно пролетела птица смерти, обдав его зловонным дыханием. Словно насмехаясь над бренностью его жизни, она несколько раз то опускалась к земле, то вновь взмывала над горами, над землей, над заходящим солнцем.

8

Когда Казбек увидел на пороге дома своего сына, он вмиг побелел и заскрипел зубами.

– Ты что здесь делаешь? – закричал он на Ахмеднаби. – Ты как здесь оказался!? Ведь ты с Хадишой уехал домой! Случилось что? – уже упавшим голосом спросил он, видя, как все ниже и ниже опускается голова сына и его кудрявый чуб.

То, что произошло потом, Казбек никак не ожидал. Сын ответил со сжатыми зубами:

– Отец, я вас не боюсь. – Потом он неожиданно упал на колени и зарыдал, одновременно голося: – Папа, миленький, пожалуйста, не ругайте меня! Я уже большой, я мужчина, я герой! Сегодня я поймал бандита! Сам, вот этими зубами! Мне все говорили, что я герой! А вы меня не понимаете! Вы все думаете, что я еще маленький и умею только в футбол играть, да? А я уже взрослый, я даже ростом выше вас и дедушки…

Казбек уже и сам был не рад, что накричал на сына, и не знал, что делать. В прихожую на крики вышли Хункарпаша, бабушка и Азамат. Дед смотрел на внука все понимающими мудрыми глазами и ворчал:

– Довели ребенка, родители барановы! Вы еще веревочку ему на шею повесьте и привяжите к колышку! Тогда он совсем забякает.

Азамат смотрел понимающе и насмешливо, лишь покачивая головой, словно удивляясь, как он до сих пор не заметил, что сопливый мальчишка, который все время умолял его наточить коньки и вырезать из палки саблю, вдруг превратился во взрослого юношу, до отчаянности храброго, честного и прямого, как луч солнца.

Бабушка растолкала всех, подошла к внуку, подняла его с колен и сурово посмотрела на сына.

– Хватит тебе издеваться над ним. Приехал, и приехал. Вот и хорошо. Пойдем, Ахмедик, пойдем, не слушай ты этих старых ворчунов. Я тебя сейчас пирожками с молоком угощу. Ведь ты же сам сегодня капусту для начинки приносил. Пойдем, пойдем, – ворковала бабушка, уводя его на кухню.

Казбек только хлопал глазами, не зная, что предпринять. Потом сказал, как бы оправдываясь:

– Вас не поймешь: то домой отсылай, то держу его, видите ли, на веревочке! Ну что ж, приехал, так приехал, не выгонять же его в ночь на улицу. – Он почесал голову. – Только я так и не понял, про какое геройство он тут кричал!

– А вот это надо выяснить поподробнее, командир, – вставил Азамат, сверкая насмешливыми глазами. – Мне кажется, что он не врет, тут что-то есть.

Когда Ахмеднаби поел и сыто потянулся, усевшись на диван, в комнату вошли мужчины и сели перед ним на кресла и стулья. Ахмеднаби загнанным зверенышем глядел на них, боясь встретиться с взглядом отца.

– Ну, рассказывай, – сказал Казбек.

– Что рассказывать-то?

– Что ты там про свое геройство упоминал? – встрял дед. – Мне тоже хочется послушать.

– Да что рассказывать-то, – застеснялся вдруг парень. – Ну, ехали мы домой с Хадишой. Перед Новолакском менты проверку устроили. Я увидел, как один мужик достал пистолет. Ну и вцепился ему в руку. Тут его и схватили. Вот и все.

– Вот и все! – воскликнул Азамат. – Ишь, какой скромник! Бандита обезвредил, а он – «вот и все»! Да ты молодец! Ты и правда герой!

Ахмеднаби впервые после своего возвращения улыбнулся и смущенно склонил голову набок.

– Мне и в милиции так сказали, – ответил Ахмеднаби. – Но я не поверил. Я думал, они просто так говорят, ну, чтобы похвалить просто. Ведь героям положена награда. Правда, дядя Азамат?

– Конечно, правда, – подтвердил Азамат, сверкая озорными глазами. – Вот поедем мы с тобой в район, спросим, почему тебя не представили к награде. Это непорядок. Правильно я говорю, командир? – спросил Азамат Казбека.

– Конечно, правда, – подтвердил отец. – Если человек совершил геройский поступок, ему обязательно должны дать звезду героя России.

Ахмеднаби подозрительно посмотрел на мужчин, на их озорные лица и буркнул:

– Да ну вас, вы все смеетесь. А мне не до шуток было, у меня до сих пор зубы болят.

Все, кроме деда, рассмеялись, а бабушка спросила:

– Ахмедик, ты расскажи, как ты в село добирался, ведь автобусы-то не ходят?

Ахмеднаби оживился, осмелел – видно, взрослые его окончательно простили – и стал рассказывать, как уговаривал шофера ехать в село, как тот отказывался, как он нашел странного попутчика, который вышел, не доезжая до села. Когда он упомянул, что этот попутчик был одноглазым, Хункарпаша оживился и стал расспрашивать:

– Одноглазый, говоришь?

– Ну да.

– Какого глаза у него нет?

Подумав, Ахмеднаби ответил:

– Левого.

– А борода, бородка такая жидкая, есть? – не унимался Хункарпаша.

– Есть, дедушка. А зачем вы спрашиваете, дедушка? Он что, ваш знакомый? – в свою очередь, удивлялся внук.

– Еще как знакомый, – пробормотал дед и повернулся к сыну и его другу. – Это точно он, Кривой из лагеря боевиков. Это он отрезал Асланбеку пальцы! Эх, жалко – ускользнул, а то бы я с ним поговорил, как полагается, – хорохорился старик.

Он снова повернулся к внуку.

– Так где, говоришь, он вышел?

– У самой развилки, – ответил Ахмеднаби, удивленный тем, что дедушка так сильно заинтересовался этим очень разговорчивым, умным и немного странным человеком.

– У развилки, говоришь? – заинтересовался вдруг и Азамат и задумался. – Не зря он здесь появлялся. И он нисколько не боялся? – снова спросил он у парня.

– Нет. Подождите, подождите! Вспомнил! – закричал Ахмеднаби. – Он сначала сказал, что ему надо в Ножай-Юрт, а потом вдруг сказал шоферу: «Остановись здесь, мне выходить надо». Точно, так и сказал!

– Видно, его подельнички совсем рядом были, – предположил и Казбек. – Выходит, они уже окружили наше село. Шайтан! Почему же это я сразу не догадался! Наверняка это они обрезали телефонные провода! Точно!

Он посмотрел на Азамата, и тот спокойно ответил:

– Я давно об этом догадался, командир.

– Почему же не сказал?

– А зачем раньше времени панику поднимать! Ну, сказал бы я, и что? – горячился он. – Все наши вояки разбежались бы раньше времени в один миг, их пятки уже давно сверкали бы у Махачкалы. – Азамат помолчал и примирительно добавил: – Война – это непростая штука. И командир не всегда и не все говорит своим солдатам.

– Выходит, мы окружены? – спросил Хункарпаша.

– Ну, окружены-не окружены, это как сказать. Но засады они точно оставили, и не только в этом месте. Держат нас под контролем. Одного не пойму, на кой черт им сдалось это село! Если у них цель Новолакск и Хасавюрт, то логичнее было бы его обойти, чтобы не ввязываться в потасовку, сохранить силы, – рассуждал Азамат. – Эх, жалко, что мальчишку-мотоциклиста в район отправили! Неплохо было бы у него порасспросить, уточнить кое-что.

– Да что он мог рассказать, – встрял Хункарпаша. – Совсем напуганный был, только кричал: «Папу убили! Маму убили!» От него никакого толку. Меня сейчас больше всего интересует, где наш доблестный милиционер, Заурбек. Сообщил он или нет?

Слушая рассуждения Азамата, старик уже жалел, что сразу не рассказал о своем участии в телесъемках, которые организовали иностранцы вместе с боевиками в горах. Тогда бы они поняли, что захват сел в Дагестане – это продолжение той же пропагандистской акции, так сказать, еще один тест на «вшивость» властей, народа Дагестана и всей России. Так понимал это сам Хункарпаша. Признаться в том, что он был одним из главных действующих лиц устроенной комедии, ему было уже стыдно. Если рассказать об этом сейчас, то его могли спросить: «А почему сразу не рассказал? Боялся? Или у тебя на самом деле рыльце в пушку?»

В это время на крыльце раздался топот ног, и в дом влетел напуганный посыльный из дозора. С бледным лицом, запыхавшийся, всклокоченный, с выпученными глазами, он закричал:

– Там люди! Много людей! Они идут в наше село!

– Сколько их? – спросил Азамат.

– Не знаю. Много. Может, двадцать, может, тридцать человек.

– Вооружены? – снова спокойным голосом спросил Азамат, и от его спокойного и уверенного тона посыльный тоже успокоился.

– Вроде бы, нет, – ответил он.

– Как это – вроде бы? – повысил голос Азамат. – Они или вооружены, или не вооружены!

– Там дети, женщины, – мямлил посыльный. – Мужчины тоже есть. До них далеко, не видать.

– Так, ясно, – сказал Азамат, выпрямившись и вмиг избавившись от своей сутулости, и снова стал похожим на военного. – Придется выяснять на месте. Ты, Казбек, пойдешь со мной. А ты куда? – цыкнул он на сорвавшегося с места Ахмеднаби. – Сиди дома и никуда не высовывайся! Будешь охранять дедушку и бабушку.

– А чем охранять-то! – закричал Ахмеднаби. – У меня автомата нет!

– Зубами, – ответил Казбек, направляясь за Азаматом к выходу. – Понял?

– Понял, – угрюмо ответил Ахмеднаби и вернулся в комнату.

Когда поднялись на возвышенность, Азамат через прицел своей винтовки стал разглядывать приближающуюся толпу и сразу понял, что это были беженцы. В этой толпе было человек десять стариков, остальные – женщины с детьми. Вещей у них было совсем мало, лишь некоторые несли небольшие сумки и узелки.

Когда беженцы стали входить в село, их окружили жители и провожали до здания администрации, где их уже встречал председатель, предупрежденный мальчишками.

– Салам алейкум, – приветствовал он каждого, кто проходил в здание и добавлял: – Проходите, будьте как дома. Располагайтесь, садитесь.

Все зашли в большую комнату, которая когда-то служила красным уголком. На стенах еще висели несколько портретов руководителей советского правительства, Ленина и несколько намалеванных на полотнищах лозунгов. Когда все расположились на стульях и за старыми канцелярскими столами с изодранной обшивкой, председатель оглядел плачущих женщин, притихших детей, суровых стариков и сказал:

– Мы знаем, откуда вы. Расскажите, что случилось?

Один из стариков с бритой головой, покрытой шапочкой, с черными бородой и усами обвел всех взглядом, словно спрашивая согласия на первое слово, и, прокашлявшись, стал говорить:

– Большая беда у нас. В наше село с гор пришли бандиты. Они насилуют женщин, убивают наших мужчин и заставляют их бороться с неверными. Кто не хочет этого делать, тех они убивают.

– Мы все это уже знаем, уважаемый, – прервал его Казбек. – Вы скажите, много их?

– Много, очень много, – ответил старейшина. – Все с оружием, с автоматами, пулеметами, с шайтан-трубами.

– А точнее можете сказать, сколько их? – спросил Азамат.

– Не знаем, они разбросаны по всему селу, многие куда-то ушли, но много осталось, – отвечал старик, вытирая платком слезящиеся глаза.

– А как вы здесь оказались, они отпустили вас? – спросил председатель сельсовета.

– Нас послали сказать вам, чтобы вы шли к ним, воевать против неверных, против русских, – продолжал старик. – Они просили передать, что они не воюют со своими единоверцами, со стариками, женщинами и детьми.

– Да где же у нас власть! – вдруг закричала одна молодая женщина. – Где эти хваленые войска? Почему их нет до сих пор? Почему они позволяют этим подонкам грабить и жечь наши дома, насиловать женщин, убивать наших мужей и отцов?! Вы посмотрите, что они наделали с моим сыночком, он совсем перестал говорить от испуга. Зачем они насильно заставляют моего мужа брать оружие?! Будьте вы все прокляты!

Вслед за ней загомонили и другие женщины:

– Это же не воины Аллаха, а настоящие грабители! Они отнимают деньги, золото, снимают кольца и сережки! Вот, смотрите, они разодрали мои уши!

– Это неблагодарные скоты! Мы их принимали у себя, как дома, когда шла первая война. А теперь?..

– Они избили моего сына только за то, что он бросился защищать своего отца. А ведь ему всего только одиннадцать лет!

– Где справедливость, где Аллах? Почему он молчит, почему он не накажет этих бандитов, которые потеряли всякую совесть и превратились в грязных свиней?

– А ну, замолчите все! Что толку от ваших криков, только уши заложило. – Он повернулся к Азамату. – Вам тоже надо уходить из села. Они скоро придут и сюда.

– Почему вы так думаете, отец? – спросил Азамат.

– Я слышал их разговоры. Говорили про ваше село, про Новолакск, про Хасавюрт. – Старик помолчал, поглаживая бороду. – Когда шли сюда, я видел несколько отрядов, которые направлялись в вашу сторону. Они скрывались, чтобы их не заметили, но мои больные глаза еще хорошо и далеко видят. Они прятались, как суслики, в каждую нору. Ну, все, нам пора идти.

Старик встал и направился к выходу.

– Куда же вы пойдете, отец, ведь скоро ночь, – попытался остановить его председатель сельсовета. – Переночуйте у нас, а завтра пойдете. Посмотрите, как все устали. – Он показал на женщин, стариков и детей.

– Нет, – твердо ответил старик. – Еще неизвестно, даст ли нам Аллах эту ночь. Нам надо идти. Если что, заночуем в лесу или у речки. Вставайте, пойдемте, – приказал он, и все двинулись за ним, плача и шмыгая носами. Вслед за матерями сначала завопили, а потом и заголосили дети.

Уже через несколько минут Казбек, Азамат и председатель остались одни. Они долго сидели молча: Казбек, опершись подбородком на спинку стула и скрестив на ней руки, Азамат – откинувшись сильно назад и закинув голову, словно что-то пытался прочесть на беленом потолке, Хаджимурад – свесив голову и положив руки на колени. Прервал молчание председатель:

– Что делать-то будем?

Но вопрос его так и повис в тишине.

– Почему же никто из армейских и милицейских начальников не чешется, а, Азамат? – спросил Казбек.

Азамат вздохнул и развел руками.

– Что теперь гадать на кофейной гуще, – отозвался он. – Отчего да почему! Хрен ее знает, почему! Видно, придется рассчитывать только на свое войско. – Он усмехнулся. – Вот ведь какая ситуация: точно знаешь, что они скоро будут здесь, знаешь, что обречён на смерть, а уйти отсюда не можешь. Зверь давно бежал бы отсюда без оглядки, когда почуял первую опасность, а люди к ней сбегаются.

Только он произнес эти слова, как в помещение вбежал Ахмеднаби с криком:

– Вот они, здесь!

Следом за ним появился Амир. Увидев дядю, Азамата и Хаджи-Мурада, крикнул:

– А я вас ищу! Здравствуйте.

– Амир, – удивился Казбек, – а ты что здесь делаешь? Ведь ты же в больнице. – Он посмотрел на его забинтованную руку. – Или уже выписали?

– Выписали, выписали, дядя Казбек, – поспешил ответить племянник. – Я почему вас ищу – вы знаете, что перед селом все провода порезаны? Может, это воры срезали, на цветной металл?

– Мы об этом хорошо знаем, – ответил председатель сельсовета. – Только вряд ли это воры. Они среди бела дня не стали бы этого делать, побоялись бы. Тут другие воры, похлеще.

– Значит, все это правда? Мне вот и Ахмеднаби рассказал…

– Что правда-то, что ты имеешь в виду? – спросил Азамат.

– Да что тут бандиты…

– А ты по дороге, случаем, никого не видел, ничего подозрительного не заметил? – снова задал вопрос Азамат.

– Нет, ничего. Только вот провода.

– Военных, милицию тоже не видел?

– Нет, никого, – совсем растерянно ответил Амир.

– А ты как сюда попал? – спросил Казбек.

Амир наконец-то смутился, слегка покраснел, прежде чем ответить:

– В гости приехал.

– Ага, к бабушке на блины, – с недоверчивостью в голосе и ехидно проворчал Казбек.

– У него и автомат есть, – крикнул стоявший в дверях Ахмеднаби.

– А тебя кто спрашивает! – прикрикнул на него Амир. – Услышал, что тут что-то нехорошее происходит, вот и приехал, – добавил он.

– Да-а, – протянул Азамат, – что-то и, правда, у нас стало тревогой попахивать. Надо всех ополченцев собрать.

9

Над селом и над горами распласталась одноглазая белая ночь, поглядывая на мир белым оком луны в окружении рассыпанных по черному небу звездных снежинок. Она словно пыталась высмотреть на земле этих ничтожных земных тварей, называющих себя людьми и возомнивших себя хозяевами планеты. Но они все попрятались в домах, шалашах, палатках, каменных норах: одни в ожидании неизбежного возмездия, другие – в ожидании удовлетворения своей мести. Люди словно бы разделились на две половины: одни были волками, другие – овцами. Одни хотели крови, наживы, сытости и вечной охоты, другие прятались от охотников, трепеща и вздрагивая при каждом шорохе, пытаясь уберечь свои шкуры. Луна, единственная ночная свидетельница человеческих страстей и безумств, словно насмехалась над людьми: разве люди могли скрыть от нее свои пороки, свои желания и свои прихоти? Там, на границе дня и ночи, когда в одном месте солнце еще не всплыло над землей, а в другом уже утонуло за горизонт, эти человеческие пороки и добродетели смешивались, как течения теплых и холодных вод в океане, превращаясь в водовороты, в которых тонуло все: их надежды, радости, заботы, устремления, человечность, и оставалось только одно – жажда выжить.

Хункарпаша не спал почти всю ночь, ему лишь раза два или три удалось вздремнуть несколько минут, а потом его словно кто-то толкал в бок и сказал: «Что, старый, еще не выспался за свою долгую жизнь? А ты посмотри, посмотри, как она проходит мимо тебя, даже не задевая тебя своим острым локотком! Приходит конец и твоему времени. Хватит, пожил, попировал, порадовался, пострадал, побоялся! Пора и честь знать».

Но это были не его мысли. Сейчас он думал только о своих родных, о их дальнейшей судьбе: какое же очередное лихо приготовила она для них? Ладно, он с Надией, слава Богу, пожили. А как же Казбек, Амир, Ахмеднаби, Азамат? Веди им жить да жить. Почему в мире такая несправедливость, когда одни люди должны погибать по милости других. Он вспомнил слова Кривого, который тогда, в лагере, сказал ему: «Да, мы – зло, которое должно искоренить другое зло. И во имя этого мы должны и хотим умереть». Но разве же вот он, Хункарпаша, его жена, дети и внуки – это зло? Кто это определил? Какими весами и кто это взвешивал? Но Хункарпаша, мудрый, старый, долго поживший и много претерпевший, так и не находил ответа на свои же вопросы.

Под боком завозилась жена, спросила:

– Чего не спишь?

– А ты откуда знаешь?

– Храпа не слышу.

– Зато я тебя хорошо слышу, свистишь, как паровоз.

Хункарпаша был рад этой незлобивой перебранке, сейчас он чувствовал себя уже не таким одиноким, и все вернулось как бы на круги своя: нет дурацких мыслей, беспокойства, все было, как и прежде – как неделю, год, десять лет назад.

– А где дети? – спросила Надия.

– Где-где! Где надо. Спи, давай, смола.

Еще накануне вечером, когда Азамат собрал всех ополченцев в сельсовете и распределил оружие, Ахмеднаби заныл:

– Дядя Азамат, а мне? Из чего же я стрелять буду?

На губах его дрожала обида, а в глазах сверкали слезы.

Азамат отозвал его в сторону и прошептал: