Текст книги "Созерцатель"

Диана обгорела

Последнее нашествие Дианы очень не понравилось и заставило меня обратиться к Игорю за советом и с просьбой молитвенно оградить от девичьего экстремизма. Я верил в силу его молитвы и не раз убеждался в реальности её силы. Игорь пообещал «воздохнуть при случае» и посоветовал взять у батюшки благословение на ежедневные поклоны с краткой молитвой о помиловании «заблудшей Дарии» (именно так он перевел имя девушки с языческого языка на православный). Я получил благословение, и каждый день на утреннем молитвенном правиле клал три земных поклона с молитвой. Несколько раз я слышал, как Диана хлопала входной дверью, что-то кричала звонким голоском, но ни разу она не дотронулась до кнопки моего дверного звонка и не посмела войти в мой дом. Несколько раз я каким-то параллельным зрением видел, как она подходит к моей двери и поднимает руку к звонку, но что-то происходит, она опускает руку и, раздраженная, уходит.

Новогодний праздник с некоторых пор стал для меня временем искушений. Во-первых, продолжается Рождественский пост, и следует охранять чрево от скоромной пищи, разум от любопытства, а душу – от страстей. Во-вторых, новогоднее застолье с подарками просто так не отменить. А в-третьих, недели три до и столько же после Новогоднего праздника город буквально сотрясался от взрывов, хлопков, визга петард и вспышек салюта.

Игорь предложил новогоднюю ночь провести на литургии в монастыре. Там была чудесная служба по древнему чину: то есть когда всенощная без перерыва перетекает в утреннюю литургию. Так, по ночам до рассвета, молились и причащались первые христиане в ежедневной готовности к аресту и мучениям за Христа. Так молились и причащались и мы в новогодний праздник. Ночная служба пролетела на одном дыхании. Мне показалось, что с начала до отпуста прошли час-полтора, когда же взглянул на часы, удивился: шесть часов без перерыва пронеслись незаметно. И вот мы из торжественной тишины храма вышли на улицу. Воздух ночного города гудел, вибрировал и сотрясался от криков, автомобильных сирен и взрывов салюта. Только что мы причащались Святых Тайн под ангельский хор в мире и покое, а тут на наши головы обрушилась адская канонада.

Меня будто что-то подбросило, когда где-то рядом бухнул взрыв и в рыжее небо взвилась красная ракета. Охватила паника вперемежку с раздражением. Игорь положил братскую руку на моё вздрогнувшее плечо и улыбнулся: спокойно! Рядом пронеслась черная «волга», но резко остановилась и вернулась к нам задним ходом. Водитель потянулся к правой двери, опустил окно и крикнул: «Вам куда?» И вот мы уже несемся прочь от ночной канонады и через полчаса выходим в нашем районе. Здесь было гораздо тише, народ, видимо, устал безумствовать и задремал у телевизоров. Мы с Игорем попрощались. Напоследок он попросил меня изо всех сил сохранять в душе мир, чтобы не растерять ту тихую радость, которую дарит Причастие.

Дома я разделся, прочитал «Благодарственные молитвы по Святом Причащении» и лёг в постель. Не смотря на непрестанную канонаду за окном, я спал как дитя и видел во сне нечто настолько красивое и светлое, что и словами не передать. Случаются такие счастливые минуты, когда даже не пытаешься их осмыслить, просто бережно носишь это в себе и в зеркальном отражении непрестанно видишь свою блаженную улыбку, которая случается только у детей, стариков и влюбленных.

В полдень первого дня года я проснулся бодрым и отправился в Кучино. Электричка увозила прочь от мегаполиса весьма разношерстную публику: пьяных и похмельных, трезвых и сонных. Там рядом сидели бабушка с внуком и охрипший от воплей хулиган, упавший безвольной головой на плечо суровой подруги с поджатыми губками. Вон там, у окна четверо парней с максимальной конспирацией разливали нечто из стеклянной ёмкости в пластмассовые стаканчики, а на них завистливо поглядывали мужчины, намертво прихваченные сильными руками бдительных подруг. Три девушки напротив меня попрыскивали в ладошки и стреляли шальными блестящими глазищами то в меня, то в моего соседа, отстраненно читающего детектив.

О, пассажиры подмосковных электричек! Кто бы вы ни были, я люблю вас и до боли в груди благодарен за ваши теплые плечи, подпирающие меня, усталого; за ваши глаза, любопытные, насмешливые, смущенные, дружественные; за те многочасовые беседы обо всём и ни о чем, когда ты лишь обмениваешься сокровенной любовью с простыми добрыми людьми, число которых с каждым годом становится всё меньше.

У меня в сумке булькали тяжелые «бомбы» с игристым, сминался под тяжестью рук торт и еловая ветка в мишуре, таяли в вагонной духоте шоколадные конфеты, мерно покряхтывали консервные банки с икрой, лососем, маслинами и зеленым горошком, шишковатый испанский ананас, абхазские мандарины и огромные бугристые херсонские груши. Мне вдруг показалось, что девчушки напротив необоснованно обделены тем праздничным богатством, которое таилось в моём обширном бауле. Их простенькие китайские курточки, дешевые стоптанные сапожки подсказали мне это, а их девичье жизнелюбие и провинциальная безыскусность возмутили во мне мощный душевный порыв – словом, я решительно вжикнул молнией на сумке и выхватил оттуда ананас, горсть мандарин, потом пакетик конфет «Каракум» и зеленую баночку зернистой икры. Это вам, детки, от Деда Мороза! Девочки смущенно залились звонким смехом, но от протянутых гостинцев не отказались.

Пошарив по наружным карманам своего баула, извлек махонькую бутылочку ликёра, отвинтил игрушечную пробочку и произнес витиеватый тост, в котором пожелал им прожить новый год радостно, полезно, чтобы через год на этих посадочных местах рядом с ними сидели добрые, трезвые и ясноглазые юноши – и пустил крохотную бутылочку по рукам. Будто рухнула ветхая стена между нами, и за несколько минут я узнал, что живут они в небольшом поселке, где мужики беспробудно пьют, женщины рано стареют в тяжких трудах, женихи разъехались по городам, поэтому они решили съездить в Москву и там среди людей встретить волшебный новогодний праздник. Им очень понравился шумный веселый народ, громадная ёлка в огоньках и горячие пирожки с мясом, которые им удалось купить на Лубянской площади. В общем, теперь будет что вспомнить длинными скучными зимними вечерами. Напоследок они назвали меня добрым Дедушкой Морозом (я их – Снегурочками) и поблагодарили за новогодние подарки, которых им никто еще не дарил.

Пробираясь к выходу сквозь толпу людей, стоящих в проходе, ловил на себе удивленные взгляды попутчиков и, едва сдерживая слезы, чувствовал, что соприкоснулся с тем почти незнакомым сообществом людей, на которых держится вся наша страна – нищих, трудолюбивых, обделенных, но неунывающих в своей беде и таких открытых всему доброму и светлому. Я запомнил имена девочек и решил внести их в свой синодик, чтобы поминать в молитвах всю жизнь. А чем еще могу я им помочь?.. Эх, милые девочки, пусть не оставит вас материнской заботой Пресвятая Богородица, ваши святые угодницы Вера, Надежда, Любовь с родительницей Софией, ангелы-хранители. Кому, если не вам, обиженным и оскорбленным, труждающимся и обремененным, помогать в этой жизни святым и непрестанно молиться к Спасителю о помиловании и спасении ваших бесценных душ.

Даше я принес на лице ту блаженную улыбку, отражения которой не раз наблюдал сегодня. Она спросила, почему я так счастлив, ведь её рядом не было. Тогда мне пришлось рассказать и о ночной праздничной службе, и о веселых моих попутчицах, и о том, что передумал по дороге от платформы до этого уютного дома. И тут уже пришел черед Дашиного возмущения: почему пожадничал, почему не отдал половину содержимого сумки? Да что там – всю сумку и отдал бы. Мы что с тобой бедствуем, в конце концов? А девочкам – радость на всю жизнь. Может, им такой Дед Мороз больше никогда не повстречается! Я стоял, поникнув головой, не зная точно, издевается она надо мной, ревнует, или на самом деле так за девочек переживает. Наконец, Даша закончила обличительную тираду, с визгом повисла у меня на шее и жарко шепнула на ухо: «Если бы ты знал, как я люблю этого Дедушку Мороза» – и сомнения отпали: сегодня, кажется, меня отсюда не вытурят. Да, и этот сказочный вечер, и ночь, и следующий день хоть и несли на себе сдерживающую печать поста, но Рождество Христово из недалекого будущего уже освещало наши сердца нарастающей радостью воплощения Бога Любви на Земле. И с каждым днем, и с каждым часом мороз и тьму пронизывали потоки света, льющиеся от восходящей Рождественской звезды.

И грянуло Рождество! После голодного Сочельника, жиденькой кашки с изюмом, ночной морозной дороги в храм, исповеди в длинной очереди, долгой всенощной службы. …Наконец, хором на всю вселенную: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащии, звездою учахуся, Тебе кланятися Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока: Господи, слава Тебе» – и сладкое причастие Святых Тайн, и обратная дорога домой под яркими звездами, когда в душе только свет и радость, и праздничное застолье, и поздравления, и гусь с яблоками – и много, много чего еще.

Я бесшумно поднялся по лестнице на третий этаж, открыл дверь своим ключом, вошел в просторную квартиру и… замер.

Над телом молодой женщины, распростертом на полу, стоял сухопарый мужчина, словно любуясь результатом проделанной работы. Он вернул пистолет в наплечную кобуру, нагнулся и бережно поправил полу её халата: дети, старики и мертвецы беззащитны под насмешками пошляков. Обвёл пристальным взглядом помещение, ободряюще, как старой приятельнице, кивнул убитой женщине и удалился на балкон, где на фоне серого неба чернела решетка пожарной лестницы. Женщина в светлом махровом купальном халате и тюрбане из полотенца на голове, должно быть, только что приняла ванну и остановилась у большого зеркала в гостиной. Там её и настигла пуля. Кожа её сияла нежной матовой белизной, чуть согнутые в коленях стройные ноги, разбросанные гибкие руки, изящная длинная шея, прядь волос на щеке – всё в ней еще дышало жизнью и здоровьем, и только небольшое темное пятно под головой, растекающееся по паркету, напоминало о том, что она мертва.

В затемненной части комнаты кто-то шевельнулся, и меня осенила догадка: не я один являюсь свидетелем этого убийства. Там, в полутьме, что-то качнулось, тонко звякнуло стекло и будто бы сверкнул камень на перстне невидимой руки. Холодок животного страха пробежал по спине, и я остался неподвижно стоять в темной прихожей, ожидая следующего поворота событий.

В гостиную вошел пожилой мужчина, увидел убитую и трясущимися пальцами набрал короткий телефонный номер:

– Я должен сообщить об убийстве. Женщина двадцати трех лет. Адрес…

Спустя буквально минуту, в комнату вошли двое в штатском, сфотографировали тело, задали старику несколько вопросов, тщательно смыли кровь с паркета, упаковали тело в черный пластиковый мешок и вынесли. Старик вышел вслед за ними. Осталась пустая комната, некто в темноте и я, в состоянии гнетущего ожидания.

Вдруг раздался щелчок замка, распахнулась входная дверь, и вошли две девушки.

– Почему тут никого нет? Может, ты дверь перепутала?

– Да нет, ключ же подошел. И потом я уже здесь была. Рита в гости приглашала.

– Где же она?

– Сама не знаю. Она обещала устроить здесь вечеринку.

– Слушай, а давай уйдём. Что-то мне тут не нравится. Страшно!..

– Да брось ты, глупая! Ну может, она в супермаркет на углу выскочила за шампанским, или еще за чем. Мы уйдем, а она вернется.

Девушки сняли куртки и бросили их в кресло. Сами расположились на диване и разложили на коленях свежие номера глянцевых журналов. Они поминутно толкали друг дружку, показывая картинки, увлеклись и не заметили, как слегка качнулась портьера, появился ствол с глушителем, и раздались два глухих щелчка. Головы девушек поочерёдно дернулись, размякшие тела завалились на бок. На этот раз сухопарый даже не вошел в комнату. Он лишь отодвинул тяжелую портьеру, внимательно рассмотрел тела убитых и бесшумно скрылся из виду.

– Тебе не показалось, что эти стражи порядка действуют заодно с киллером? – раздался глуховатый голос из темноты.

– Да, уж как-то подозрительно быстро они свернули расследование убийства, – откликнулся я из своего укрытия.

– Может, какая-нибудь секта? Знаешь, сейчас много развелось психопатов, которые якобы занимаются борьбой с нравственностью и под эту идею убивают людей.

– Очень даже возможно, – согласился я.

– Выходи из своего окопа, присаживайся, – прошелестел голос, и снова звякнуло стекло. Передо мной появился высокий стакан с желтоватой жидкостью и льдом. Вот откуда стеклянный звон, подумал я, делая обжигающий глоток и утопая в кресле.

– Жена, дети? – спросил меня голос из темноты.

– Скорей да, чем нет, – ответил я туманно. – Уехали в пансионат. Я им купил путевки, чтобы отдохнуть в праздник без помех.

– Понятно. Постой! Смотри: снова эти липовые следователи.

– Да ну их, Серега, стоило ли покупать дорогущий киноцентр, чтобы такую муть смотреть.

Сергей взял пульт и защелкал по каналам – их у него оказалось около двухсот. Вот уж насмотрелись мы в тот вечер! На месяц хватит.

В полупустом вагоне висел устоявшийся праздничный аромат, настоянный на хвое, мандаринах, шампанском и духах. Пассажиры по большей части дремали, будто ехали не из гостей или от тёщи, а после завершения ночной вахты на вредном производстве. Только одной паре мужчин не спалось. Один из них – жизнелюб, искусный говорун – сиял открытой улыбкой и непрестанно изливал поток сознания, а второй – ироничный и задумчивый – так же сиял, только отраженным светом первого, то возражая, то соглашаясь. Этот второй напомнил беспризорника в исполнении Савелия Крамарова из фильма «Бей, барабан!» 1962 года. Тот сидел в кресле, а ему юный оборванец по слогам читал «Капитал» Маркса: «Читайте прейскурант и вы найдете стоимость денег во всех товарах» – «Правильно пишет старик!» – «Но сами деньги не имеют цены» – «Не правильно пишет старик!»

Я сидел у окна и, прислонившись к дребезжащему стеклу, невольно слушал их разговор с прикрытыми глазами. Как и большинство пассажиров, я чувствовал праздничную усталость и желал тишины. Только эти двое не давали задремать, что впрочем, нисколько нас не раздражало и даже напротив – занимало. Жизнелюб обладал несомненным талантом рассказчика, не лишенного чувства юмора и, наверное, если бы вышел на эстраду, сорвал бы немалые аплодисменты.

– Ну и что вы там с Сергеем насмотрели? – подхлестнул жизнелюба ироничный собеседник.

– Значит так. Очень большие проблемы у руководства ряда стран. Просто ряд проблем у ряда стран руководителей. – Он достал большую плоскую фляжку, пригубил и протянул ироничному. – Взять хотя бы американского президента, это же ходячий клубок противоречий. Разбомбил башни торгового центра, объявил войну терроризму, а сам с главарями террористов бизнес делает. Они ему: Жоржик, давай долбанем по башням-близнецам, а нам – страховки по сто миллионов дадут. Он им: конечно, а то скоро моему президентству конец, а жить на что? Ладно, давайте рванем, начнем борьбу с терроризмом и под это дело из госбюджета еще по сто миллионов огребём.

– А как же свободная пресса? – Подскочил ироничный. – А если они затеют скандал? А если затеют новый Уотергейт?

– Всё продумано. В связи с чрезвычайной ситуацией дали команду службе безопасности пресекать все критические сообщения, ограничив свободу слова. Потом они решили отвлечь внимание народа, развязав Иракскую войну. А там же нефть! Значит – конкуренция его саудовским партнерам по бизнесу. И тут Жоржик с арабами сразу трех зайцев убили: усыпили народ, опустили конкурентов и сами заработали на черный день. А ты думал! Знаешь, какая у президентов жизнь дорогая? Это ж машины, виллы, драгоценности, вредные привычки. Они бывало криком кричат: не хотим ваших лимузинов, фраков и золотых часов! Хотим на жигулях в телогрейке. А им: что поделаешь, надо, такой уж протокол. Поэтому нужны им десятки миллионов презренных долларов в год. Да. Но уж отметили Жоржик с арабскими товарищами как надо. Он с полгода после отходил, всё сам не свой был. То с фингалом на морде лица появится, то падает у всех на виду, то такую галиматью набрешет, пресс-служба за головы хватается. А он им: я президент, мне всё можно. А сам вспоминает заработанные миллиарды, и они его душу согревают.

– А знаешь, как в русском интернете американцев называют? – вставил ироничный, возвращая фляжку. – Пиндосами!

– Так им и надо, буржуазным экстремистам. Суются всюду. Братьев наших, украинцев и грузин, с русскими стравили. Так что есть за что. А французский президент Саркози! Такую хулиганку в жены взял, что сам не рад. Но, понимаешь, любовь у них. Карла голышом снимется, половина французов кричат: позор Бруне и всем нам! А другие: да-а-а, а мадама-то очень даже ничего! Вызывает старушка-королева английского премьера Гордона Брауна, наливает чаю, плюшки с повидлом пододвигает и говорит: слушай, внучок, разберись там с ними, наведи порядок. Звонит Гордон Николя Саркози и говорит: Колька, ну ты того, маму-Карлу-то присмири, а то ведь бывшая жена твоя Сесилия желчью изошла, всем газетам по очереди рассказала, что Николя бабник, и никакой державной скромности в нем не наблюдается. Собрались они на Большой восьмерке, почесали репы и спрашивают итальянского премьера Берлускони: слушай, Сильвио, ты у нас самый богатый, значит самый умный, опять же у тебя медиа-империя и опыт работы с мафиозными товарищами, что ты нам посоветуешь? А тот махнул портвешку, капусткой квашеной похрустел и сказал: если у Николки с Карлушкой такая любовь-морковь, коль они такие харизматичные, но крайне полезные народу, то давайте Сесилии мужика найдем, может, успокоится. И тут немецкая канцлерша Анжелка встрепенулась, допила рислинг, стукает себя по лбу и кричит: вспомнила! Был у Сесилии полюбовник Ришар, я сама их как-то в Президент-отеле на рояле застукала. Ну, вызвали их обоих на ковер, дали чемодан денег и сказали: Сесисушка с Ришариком, живите в любви, голубки, а Николя оставьте в покое, он не только за Францию радеет, а за всю Европу и еще полмира.

– Это точно, – кивнул ироничный, – Николя очень умеет конфликты разгребать. Думаю, это потому, что он обаятельный, и народ его за своего принимает: такой же обалдуй и котяра, как все мы, да баба его вроде наших: глупая и блудливая коза.

– Верно. На том восьмеркинцы и сошлись. А потом снова закусили и задумались. Вот, говорит американец Жорж, Китай у нас совсем из повиновения вышел, так и норовит мировое господство у нас отнять и себе присвоить. Что будем делать? Предлагаю начать прения по данному вопросу. Товарищи, прошу высказываться. Все зашумели: а что мы о Китае знаем? Да они настолько закрыты, что нам неизвестно даже сколько у них ядерных боеголовок и сколько носителей? Всё у них там секретно, а как мы своих шпионов к ним засылаем, так они нам их – обратно, но уже по частям. Не извольте беспокоиться, пацаны, говорит Буш, у китаёзов столько оружия и населения, что им ничего не стоит Америку с Европой за месяц в руины превратить. Снова министры-капиталисты зашумели, загалдели, рюмками зазвенели, вилками замахали. Официанты в поту: замучились, бедные, горючее с закусью подтаскивать. В общем, так они ничего и не решили в тот раз, только перебрали все, как обычно, и на полном приводе на четвереньках по нумерам расползлись.

– А нам говорят, что только мы одни злоупотребляем, – вздохнул ироничный, третий раз прикладываясь к вежливо протянутой фляжке.

– Ну конечно! Да мы рядом ними воспитанники детсада, просто у них качество продуктов повыше. …А в это самое время, встречаются китайский Цзян с венесуэльским Уго – такие богатые, раскованные, пахнущие духами, устрицы с лангетами жуют, коньяк фужерами дуют и говорят: хорошо сидим, а давай позвоним нашим отсталым братьям корейцам, кубинцам, вьетнамцам и научим их жить по-нашему, по-нэпмановски. А то они, сердешные, в нищете прозябают. Пусть как мы, по-умному поступят: коммунисты пускай заседают на пленумах и съездах в своих загонах-резервациях, а резвые капиталисты занимаются подъемом экономики. Надо только диктаторов завалить и дать свободу народам. И говорит Цзян: тогда станут они воровать, копировать и задарма выбрасывать подделки на мировой рынок, как мы; или как ты, Уго, нефть добывать и продавать. Посидели, поболтали, перебрали, как водится, да и расползлись на полном приводе.

– Ой, не говори, дорогой товарищ, – вспыхнул очами ироничный. – Ой, не зря всё мировое сообщество насчет Китая озаботилось! Это ж такая глыбина! Такая матёрая человечищем! Полтора мильярда! И все как один с прищуром, голодные и – жуть сказать – трудолюбивые и дис-цип-ли-ниро-ванные! А ну как эта миллиардная орда на нас попрёт! Да они же если не пулями-снарядами, то рисовыми вениками нас закидают.

– Вот только не надо, коллега, повторять разную паникерскую пропаганду! Это политически безграмотно и идеологически вредно. Если бы дело обстояло именно так, они бы нас еще в 1969-м на острове Даманском сделали. Они тогда и вовсе без кровли остались: Мао их культурной революцией так запугал, так мозги закомпостировал, что терять им вообще нечего было. Но только наши «Грады» пальнули – и конфликту конец. Не надо забывать про наличие у нас самого лучшего в мире оружия, в том числе ядерного! Один, другой залп С-400 и «Тополя-М» – и половины Китая как не бывало. Наши вороги лютые давно бы нас с политической карты мира стерли – ан нет, страшно: у русских ядерного и прочего другого оружия в ассортименте хватит, чтобы сто раз весь земной шар на молекулы распустить. Помнишь, когда твои пиндосы решили начать бомбардировку Белграда в 1999-м? Только после того, как ЦРУ доложило Белому дому, что на территории Сербии нет ни одного нашего С-300. А то бы и не сунулись. Да что там! Какой-то сербский мужичок зениткой образца 1960-го года сбил их дорогущий хваленый F-117 «Стелс» за сто сорок мильёнов. Были даже сообщения сербов о том, что они сбили два В2, стоимостью по два миллиарда, но янки упираются изо всех сил, кричат всюду, что это враки. Только кто же этим врунам поверит? Скорей, сербам… А уж один комплекс С-400 – половину России закрывает щитом. Так что не надо про военное вторжение. Враги наши его боятся, потому как в прямых военных конфликтах мы всегда всем по шапке давали. А вот мирное ползучее проникновение – это да, на такое они вполне способны. Но тут уж всё от наших продажных властей зависит. У меня один знакомый комендант студенческого общежития целое состояние сколотил, поселяя китайцев за сто басков с носу в сутки. Видел я как-то утром, как эти хунвейбины от общаги разъезжались – целый хвост автомобилей в очереди. Они по одному выходят, а наш бомбила уже дверцу распахивает: извольте, ваше китайское благородие, за ваши баксы – любой каприз…

Слушай, слушай, ворчал я про себя, не открывая рта. В твоей жизни ничего случайного не бывает. Если эти собеседники оказались рядом, значит, так нужно. Зачем? Ну, к чему, спрашивается, мне вести из той жизни, с которой я покончил? Уж кому-кому, а мне-то доподлинно известно, что все события в жизни людей происходят только в зависимости от нашего взаимодействия с Богом.

Взять хотя бы Исход. Моисей по повелению Божиему выводит народ из египетского рабства. Бог призывает Моисея на гору Синай и вручает ему скрижали завета. А в это время Аарон по многочисленным пожеланиям трудящихся соорудил золотого тельца, провозгласил его богом, и стал народ ему поклоняться. Бог велел Моисею спуститься с горы и наказать предателей. Моисей сошел с горы, увидел поклонение народа золотому тельцу и приказал сынам Левиным убить три тысячи человек. Потом поднялся на гору Сион и стал просить Бога простить остальных людей. Ради Моисея Господь простил народ.

Как всё тут ясно: причина – поклонение золоту, следствие – гнев Божий и три тысячи убитых. Если бы ни мольба Моисея, Бог весь народ поразил бы, и от Моисея произвел бы новый народ, не запятнанный предательством. То же случилось и с Россией. Предательство веры, увлечение золотом – гнев Божий в виде революции, миллионов жертв – прощение народа по жертвенной молитве Божиего Помазанника и тех оставшихся верующих, кто еще способен молиться и жертвовать собой; ради тех детей, которых нынче ведут к Причастию…

Тогда, спрашивается, к чему эта болтовня о следствиях, если о причине ни слова? Ну, не знаю… Скажем, для того, чтобы узнать международную политическую ситуацию, которой ты вовсе не интересуешься. А тут тебе – политинформация доступным языком, да еще в оптимистической манере изложения. Может случиться, что эти сведения и тебе со временем пригодятся. Так что, слушай терпеливо, Андрей, слушай и не привередничай.

Дома сел в кресло, чтобы по четкам почитать Иисусову молитву. К завершению первой сотни я полностью успокоился и вошел в неспешный ритм: молитва пульсировала в унисон с сердцем, сердце стучало в такт молитве. Передо мной проносились неясные видения, шелестели обрывки фраз и воспоминаний, но всё лишь скользило по краю сознания и бесследно уносилось прочь. Наконец, внутри наступила полная тишина.

И вдруг в этой тишине оглушающим взрывом прогремел звонок в дверь. Я с трудом погасил волну раздражения и открыл входную дверь. На пороге стояла Диана с повязкой на лице и умоляюще смотрела на меня. Не зная как к этому относиться, я отступил и впустил девушку в дом.

– Что с тобой? – Указал я на повязку на лице.

– Как, ты ничего не знаешь? – тихо спросила она.

– Что я должен знать? Я только что из Подмосковья приехал.

Она подвела меня к окну и показала на дом, что напротив нашего, на другой стороне проспекта. Там на белом фасаде чернела пещера выжженной дотла квартиры без окон и дверей.

– Я в той квартире Новый год встречала. Пашка накупил китайской пиротехники. Вся лоджия ею завалена была. В полночь стали пускать ракеты прямо с лоджии. Мне повезло: я на кухне с девочкой болтала. Когда вся пиротехника взорвалась, я успела добежать до двери и выскочила из квартиры. Четверо погибли, остальные до сих пор лежат в реанимации. Мне больше всех повезло, но всё равно огнем щеку и волосы опалило. Теперь останутся шрамы на всю жизнь. Ты не смотри на меня, ладно… Я такая уродина…

Девушка говорила тихо, поворачиваясь ко мне необожженной частью лица, по-прежнему красивой. Такой печальной, смиренной, мягкой мне её видеть еще не приходилось. С одной стороны я понимал, что это Божие наказание за то, что она использовала дар красоты для соблазнения, а с другой – испытывал жгучую жалость к изуродованной девочке.

– Постой, но ведь есть же пластическая хирургия!

– Есть. Только стоит такая операция тридцать тысяч долларов.

– Ого! – вырвалось у меня.

– Я уже родичей и знакомых обзвонила. Все отказали. Даже те, кто хвастали, что у них сотни тысяч. – Она подняла на меня единственный глаз (второй был замотан бинтами) и обреченно спросила: – У тебя случайно нет тридцати тысяч долларов?

– Откуда!.. Но можно попытаться найти эти деньги.

– Попробуй, а? – совсем шепотом сказала он. – Я тогда рабыней твой стану до конца жизни.

– А вот этого не надо!

Девушка подошла к входной двери, положила руку на ручку замка и, не поднимая головы, сказала:

– Я ходила на похороны девочки, которая сгорела… там. Видела, как опускали гроб в глубокую яму. Там все плакали!.. Я думала, что с ума сойду от рыданий матери. Потом ночью мне снилось, будто это меня в гробу опустили в могилу и засыпали мерзлой землей. А я лежу там, на глубине, живая, а ни пошевелиться, ни крикнуть не могу. Проснулась и потом две ночи глаз не сомкнула. Всё боялась, что вернусь в эту могилу. Андрей, мне так страшно!

– Знаешь, девочка, бояться этого не стоит, – сказал я как можно мягче. – Когда человек умирает, его душа покидает тело и три дня посещает друзей и близких, прощаясь с ними. А на третий день, когда тело предается земле, душа поднимается к своему Отцу Небесному, который дал ей жизнь. Там, на том свете, неверующих нет, потому что всё духовное и вечное. Там всё что человек или отвергал или верил – предстаёт воочию. Вот внизу – мрачный ад с миллионами страдающих в мучениях грешников, а вот наверху – свет, исходящий от Спасителя. И душа сразу узнаёт своего Отца и тянется к Нему, изо всех сил взлетает – а тут стоп! На пути восхождения души к сияющему Спасителю – двадцать мытарств, и на каждом из них тебе показывают твои грехи, один за другим. И если ты не исповедовалась, не сжигала их в таинстве покаяния в храме Божием, то этот частный суд душа не выдерживает и низвергается вниз, в пучину ада. Вот этого нужно бояться. И если хоть чуть-чуть совести осталось, то нужно спешить в храм Божий и начинать уже сейчас готовиться к этому страшному суду. И стоит только начать это святое дело, как жизнь наполнится смыслом и радостью. Тут и страхам конец. Понимаешь?

– Хорошо. Я подумаю.

Диана последний раз умоляюще взглянула на меня красивым глазом, бесшумно, как тень, просочилась в узкую щель входной двери и тихо щелкнула защелкой замка. Я позвонил Игорю.

– Да, да, наслышан об этом пожаре, – как всегда спокойно сообщил созерцатель. – Так значит и Дарья там была. – Он упорно не признавал её языческого имени, называя на православный манер. – Знаешь, Андрей, это неспроста. Значит, твоя молитва возымела действие.

– Слушай, брат, мне бы не хотелось такого поворота. Что же получается, я виноват в том, что девочка обгорела?

– Виновата, конечно, она, её смертный грех, – сказал Игорь, – только если Господь устроил девушке такое испытание, то это, несомненно, для спасения души. Господь хочет и ждёт её обращения. А деньги на пластическую операцию… – он запнулся, вероятно, погрузившись в молитву, потом сказал: – Деньги ты ей скоро принесёшь. Они появятся, не сомневайся.

Вечером следующего дня позвонил Игорь и сказал:

– Ну вот, видишь, Андрей, как всё устроилось! Антиквар перед выездом из страны распродает свою коллекцию. Ту её часть, которую не может вывезти с собой и продать в Москве. Вспомнил нашу с тобой работу с яйцом Фаберже и снова приглашает нас на дело. Опять доставка Уральским партнёрам. И знаешь, какова сумма гонорара?

– Тридцать тысяч долларов?

– Именно! Чтобы даже у самого непроходимого тупицы не было сомнения: Бог посылает искушение и даёт всё возможное для его успешного преодоления.

Вся операция с яйцом Фаберже повторилась за исключением доставки денег наличными. Теперь партнеры перечисляли деньги на счет антиквара в Швейцарском банке, что легко и наглядно прослеживалось из Москвы, поэтому самую эмоциональную часть операции – инкассацию денег – с нервотрепкой и истериками мы упустили. Правда, и объем посылки был посолидней: когда мы тащили старую потертую сумку Игоря с бесценным вложением, руки наши очень быстро устали. Видимо, там золота было с два пуда. Но и эта работа была сделана Игорем без особых трудностей. А по возвращении с Урала, антиквар вручил Игорю конверт с тремя пачками долларов. Игорь передал мне, уверил в том, что будет молиться за неё, а я понёс деньги Диане.