Текст книги "Рассказы"

– А зачем им понадобилась эта акция? Делают кому-то рекламу?

– А вот этого не знаю, не скажу. Сам у них спроси.

Высоченная девица с лошадиной челюстью в открытом платье под Голливуд танцевала на каблуках под дождем, держа в руках свой пиджак. Многие явно обкурились наркотиком. Вовка в длинном белом плаще до пяток носился по кругу большого радиуса, вращаясь вокруг своей оси и вращая вокруг себя свою подругу. Восточный друг стоял в центре, раздавал бутылки водки «Смирнов» из ящика и спрашивал у всех: «Ну, правда, хорошо?» В глазах у каждого периодически загорался вопрос «Что со мной будет дальше?» Чувствовался неясный, но действенный, практический смысл всего этого. Площадка была завалена размокшей от дождя оберточной бумагой.

Тонкая пластичная девушка с круглой головкой гибко танцевала.

– Красивая девушка, – сказала Арина. – Ну, давай, подойди к ней, познакомься.

К ним подбежал Вовка.

– Извините, – сказал Ригин, испытывавший неловкость от того, что кроме Арины он не сказал ни с кем ни слова, – это мероприятие имеет какой-то культурный смысл?

– Извините, мне сейчас некогда, – ответил Вовка и полетел дальше по орбите, вращаясь вокруг своей оси и вращая вокруг себя подругу с блестящими глазами. Его собственные глаза были одновременно экстатическими и очень хитрыми.

– Красивая девушка у Вовки, – сказала Арина.

– Кто он?

– Вовка? А кто его разберет – то ли художник, то ли еще что-то. Трудно сказать, что он делает. Он, в общем, ищет истинные моменты, щели в тщете и повседневности, через которые на людей можно действительно повлиять, чтобы выиграть. Интриган, авантюрист, менеджер, проектировщик социальных ситуаций – черт его знает, как это теперь называется.

– Извините, что не устроила скандал,– сказала тонкая танцевавшая девушка с маленькой головкой, и собралась уходить.

Ригин отошел в туалет-фургон на колесах, и выходя увидел бомжей на газоне у мокрого куста.

– Возьмешь еще? – Спросил Витька.

В этот момент Ригин понял, что случилось.

Они могли теперь принести ему кого угодно. Например, своего приятеля, которого уговорили залезть в мешок и изобразить жертву. Или напасть на кого-нибудь и сунуть в мешок, чтобы получить у Ригина выкуп. В мешке лежал человек, который мог полететь в реку. Для него это решало все. Они почувствовали, что поймали хвост, за который могут тянуть сколько угодно, и будут теперь следить за ним, чтобы получать свои деньги. Скорее всего, за ними никто не стоит, и они ведут свой бизнес сами. Если он будет покупать людей, они будут их приносить. Хотя Лефёрова все-таки задержала милиция, и они выходили оттуда. Значит, за ними кто-то скрывается. Ригин чувствовал себя зажатым и мучительно несвободным. Это было сильнее его, и твердо заставляло делать то, что было нужно.

– Он возьмет, возьмет, ему нужно, – уверенно, наставительно подтверждал Толик.

Витька ликовал и скалился.

Третий спасенный поразил Ригина тем, что выглядел как крестный отец в исполнении Марлона Брандо. Он был в смокинге с бабочкой, с белой холеной кожей и набриолиненной прической.

– Можете верить, или нет, – сказал Ригин. – Мне это совершенно все равно.

– Почему? Я вам верю.

– Почему вас похитили?

– Сегодня на офис Дипкомбанка совершили налет люди в масках с автоматическим оружием. Я – председатель правления этого банка.

– Это могла быть милиция?

– Теперь будем выяснять.

– Зачем это нужно? – спросил Ригин.

– Ну, предположим, у некого банка оказалось больше влияния, чем следует. Значит, нужно его наказать.

– Вы – третий человек, которого я спасаю, – сказал Ригин. – Двое бомжей приносят мне людей в мешках! Я вынужден их покупать. Мне ничего другого не остается!

Ригин чувствовал, что ему жалко тратить на незнакомых людей деньги, которые ему никто не отдаст. И главное, он встрял во что-то, что совершенно не имело отношения к тому, чем ему на самом деле хотелось заниматься. Его жизнь опять уходила не туда.

– Вас, я думаю, используют как подставное лицо, чтобы создать видимость случайного освобождения. Будем это иметь в виду. Если вас интересует мое видение мира, то могу вам рассказать. У меня была идея построить новое общество. Теперь уже ясно, что это не получилось. Я говорил, нельзя все время грабить страну и ничего ей не давать. А без идеи мне работать неинтересно. Меня хотят вытурить из России – пожалуйста. На свою жизнь я уже заработал. Куплю дом где-нибудь в Ницце, буду ловить рыбу и прекрасно себя чувствовать.

– Я вас помню. Вы дежурили в Коктебеле на лодочной станции, – сказал Ригин, стараясь пробудить у него воспоминания о родстве.

– Было и такое, – сказал тот, уклоняясь от воспоминаний.

Интерес состоял в том, что они были какими-то родственниками. Но сейчас делали вид, что друг друга не помнят. У его бабушки, вернувшись из ссылки в Москву, жили викторовы бабушка и дед. У них были общие друзья, и Ригин знал обстоятельства его детство. У них хватало еды, но ее жалели. Все постоянно говорили о том, дадут или нет еще поесть. Отец, инженер, подчинялся матери и боялся ситуаций, где роли не были нормированы и строго определены. Единственное, на чем он всегда настаивал, это чтобы дети получили высшее образование. Старший сын любил учиться. Этого заставляли быть похожим на старшего, и он часто плакал. Несмотря на это, или из-за этого, в детских драках он был очень жесток. Став студентом, он вырвался из вечной семейной ситуации «плохого сына». Авторитет перестал для него существовать. Чужие нормы и правила тоже. Они всегда были против него, теперь они стали не для него. Он ушел из института, стал мелким нелегальным дельцом, дружил с боксерами, самбистами, мясниками. Завел дружбу с детьми партийной элиты и незаконные дела проворачивал вместе с ними. Это гарантировало безопасность. Когда система старых норм рухнула, он был прекрасно готов, и стал одним из тех, кто рванулся вперед, строя новую жизнь. Теперь он спонсировал балет и издательство философской литературы. Правила теперь определял он. Отец унижался перед ним и просил его помощи. Собственно, это был троюродный брат. Но как-либо упомянуть о родственных связях в этот момент было совершенно невозможно. Ситуация ломала все представления и не оставляла шансов об этом говорить.

Денег за своё спасение он не отдал.

Расстроенный Ригин вернулся на площадку. Через час Арина сказала, что хочет домой.

– Детей мы не разбудим. – Сказала Арина, когда они подошли к ее дому. – У меня, правда, какой-то насморк. Можешь остаться переночевать.

ГЛАВА 7. Арина Лапина

– А почему она на меня нападает? Она хочет, чтобы я была такая же, как она. Ну а я не такая. Ничего не могу сделать. Я – дура. Необразованная девушка. Я не знаю, что мне делать. Так что, меня теперь за это сжить со свету? Я знаю, что ей на самом деле нужно. Она еще хочет быть молодой и красивой, а я ей мешаю. Просто у нее нет мужчины.

– А у тебя есть?

– Есть. Вовчик.

Дочь Арины Маша поставила чайник. Ей было пятнадцать с половиной лет.

– Вы все хотите использовать. Для вас быть – значит иметь профессию. А я хочу просто жить. Я не хочу ничего делать. Жизнь вообще ни для чего. Правда, это очень трудно. Но нужно курить марихуану. Это помогает и абсолютно не вредно. Через десять лет ее будут курить все или начнут употреблять ЛСД.

– Не начнут. Следующий век будет веком здоровья и консервативных ценностей. Все будут заниматься спортом и жить только с супругами.

– А давайте, я вам расскажу, какие у нас сейчас есть молодежные движения. Хиппи уже почти нет. Есть панки, но их тоже мало. Они любят грязь, чтобы быть свободными. Еще есть скины и металлисты. Скины бреют голову и ходят в тяжелых ботинках как Маяковский. Это агрессивные. Металлисты – с мистикой, у них песни про Сатану, а скины – просто ради агрессии. Еще есть рейверы и рэперы. Рейверы сейчас самые крутые. Они красят волосы в несколько цветов – оранжевый, зеленый, желтый и носят дорогую специальную одежду: лакированные юбки, разноцветные ботинки. Они мирные, но за богатство. Например, всю неделю делают деньги, а по субботам приходят на дискотеку оторваться. Один мой знакомый, он кстати бывший хиппи, в двадцать два года возил продавать оружие в Сербию. Он теперь очень богатый человек. Дискотеки у них самые дорогие и «кислые», с наркотиками. Это вообще «кислотный» стиль. Приходишь на дискотеку, спрашиваешь: «Где тут салфетки достают?» – и тебе говорят, у кого купить бумажку с ЛСД. Рэперы тоже миролюбивые. Это такой придурковато-веселый стиль для гопоты, для всяких ребятишек из подворотни. Но я с такими не общаюсь. Хотя они мирные. Носят очень широкие штаны.

– А если человек вообще без стиля?

– Это вообще не человек.

– Получается, что стиль важнее человека.

– Ну в принципе да. Вы же на улице видите, этот человек одет в таком стиле, у этого тоже есть стиль, а у этого нет стиля. Он просто совок, или гопник, или откуда-нибудь из какой-то дыры приехал.

– Можно этому не придавать значения.

– Не знаю. Это само получается. Все равно все на это реагируют. Я, например, стильная девушка.

В это время как будто раскрылись стеклянные дверцы шкафчика с куклами, и вышла одиннадцатилетняя младшая дочь Арины Аня с большими новыми зубами, держа в руках бело-рыжего кота с розовым носом. Сразу было видно, с какой симпатией она относится ко всякой происходящей рядом жизни.

– Наша крошка, – сказала Маша.

– Подштанники замоскворецкие! – залихватски крикнула Аня, скашивая глаза. Ей пришла идея пошутить.

– Дура!

Обе покатились от хохота.

– Что ты сейчас делала? – спросил Ригин.

– Я? – сказала Аня. – Не помню. Сначала, кажется, слушала радио, а потом стояла и час смотрела на себя в зеркало. А вы не хотите намазать вафлю сгущенкой? – Гостеприимно предложила она.

– Девочка Аня сейчас будет мыть посуду, – зловеще сказала Маша.

– Не буду! – Аня выставила лоб.

– Ладно, вымойте вместе. Я купил всем пирожные. Сейчас придет ваша мама, и будем пить чай.

Раздался звонок. Маша пошла открывать. В прихожей послышался мужской голос.

– Кто пришел? – спросил Ригин.

– Это Леша, – сказала Аня. – Молодой человек нашей старшей сестры Нины. Она сейчас в Париже. Еще одна наша сестра Лена живет у своего папы. Леша был раньше, мне кажется, хиппи и играл в рок– группах, а кто он сейчас – не знаю. – Она разговаривала открыто и очень светски.

– Я сейчас могу сказать, что левое искусство разрушительно. – Леша говорил, подчеркивая слова, опуская ресницы. У него был широкий лоб, широко посаженные серые глаза, коротко стриженные волосы и маленькое колечко в ухе. – Поэтому футуристы были союзниками фашистов в Италии, а русские авангардисты – союзниками коммунистов. Это абсолютно не случайно, потому что революция и разрушение заложены в природе их искусства. Я теперь за русскую классическую традицию. Я – поэт, если можно самого себя называть таким словом, но другого вроде бы как нет. Раньше я был в группах, которые устраивали акции. Самая известная называлась «Бутерброд». Нарезали несколько мешков вареной свеклы, разложили ее на полу, получился такой невероятный цвет. От этого цвета пошел весь наш замысел. Потом вынесли раздетого человека и положили на это сверху. Все это делали одетые в белое люди с такими равнодушными лицами. Это очень сильно действовало на публику. Мы сами чувствовали, как наше сознание изменяется. Рок тоже сильно изменяет сознание. Когда играешь рок, прямо чувствуешь, как устанавливается энергетическая связь с залом, и идет поток, который тебя несет, – Леша провел рукой возле живота. – Это очень большая опасность, ты у зрителей отбираешь энергию и используешь. С этим ничего нельзя сделать. Это власть над людьми. Они из тебя делают кумира. Все, кто играет рок, это знают. Мы, когда играли, старались с этим бороться. Но это не удается. Люди сами хотят в это состояние попасть. Тут случилась смешная история с одним моим текстом. Я когда-то раньше занимался музыкой реггей – это музыкальный стиль секты с Ямайки, психоделический рок.

– Класс! – сказала Маша.

– Ну вот. Я написал один текст, и мы с друзьями его играли. Тогда в Москве об этом стиле еще никто почти не знал. Я потом это бросил, и роком больше заниматься не хочу, я считаю это вредным. А теперь я узнал, что из этого раскрутили новое молодежное движение, огромная дискотека, стильная одежда, фенечки, целый бизнес, играют мой текст и делают на моих идеях, между прочим, большие деньги.

– Реггей – это класс! – крикнула Маша и поставила кассету:

 
Джа научил растамана
Курить ганджа.
Ганджа вставляет так,
что становится всё равно.
 

Маша начала танцевать, плавно маршируя на месте. Леша забарабанил по столу.

– А, – сказала, незаметно войдя, Арина, – ты уже с ними сидишь? Знаешь, как танцуют на дискотеках? Я тебе сейчас покажу. Каждый сам по себе, в одиночку ловит свой кайф. Музыка жуткая, свет рваными вспышками. Вот как танцуют реггей!

Она тоже стала танцевать, маршируя на месте.

 
Ганджа вставляет так, что
становится всё всё равно.
 

Маша почти дотрагивалась до нее рукой. Обе танцевали рядом, двигаясь одинаково. Арина сделала тоже лицо, что дочь. Леша забарабанил быстрее. Каждая как будто проваливалась в отдельное, несвязное, прыгающее мгновение.

– Так! – Арина размахнулась и ударила Машу по лицу. – Я не хочу приходить домой и видеть эти косые взгляды! Почему вы не обедали?

– Перестань, – сказал Ригин. – Что ты, в самом деле. Она взрослая девушка. Я против. Давайте сядем пить чай.

– Я не хочу видеть, что на меня косо смотрят!

Маша насупилась и ушла.

Но она вернулась, и все сели пить чай.

– Тебе пора подумать, как ты будешь себя самостоятельно содержать! У меня больше нет на всех денег. – Сказала Маше Арина.

– Знаешь, что про тебя спросила Аня? – сказала за столом Арина. – Она спросила, есть ли у тебя деньги.

– А почему ты так решила? – спросил Ригин, уходя от темы. – Потому что я покупаю пирожные?

– Не только, – сказала Аня.

– Слушай-ка, я хочу, чтобы ты съездил со мной по одному делу, – сказала Арина. – Опять я лезу неизвестно зачем неизвестно во что. Приехал с военной делегацией НАТО переводчик Саша Наумов и ушел в секту, где оживляют мертвых. Я его хорошо знала. Это абсолютно гениальный человек, был тут психиатром, и уехал в Штаты. Там сделал невероятную карьеру и работал в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Приехал в Москву по американскому дипломатическому паспорту и исчез. Написал записку, что уходит в секту и просит не искать. Россия – это привычка, от которой трудно избавиться. Все приезжают, и потом не могут уехать. Меня попросили туда сходить, попытаться с ним поговорить. Но одной мне бы идти не хотелось. Хорошо?

Для неё было важно, чтобы он пошёл с ней.

– Ладно. Только я сначала выйду куплю чего-нибудь вкусного.

– Это очень хорошо.

Ригин стал спускаться по грязной, годами немытой лестнице. Стоял противный, но обжитый запах старого московского подъезда.

На площадке сидели на картонках бомжи. Мешок лежал рядом с ними. Значит, они следили.

– Не прошло и года, – сказал Витька.

– Тихо ты, – сказал Толик. – Человек от подруги идет. Чего ты шумишь? Правильно?

– Я устал ждать. Сидим тут, пока он занимается.

– Не ной, он уже пришел.

– Ну что, хозяин, еще одного возьмешь? – спросил Толик.

Четвертым оказался маленький крепыш из Чувашии с удивлёнными расширенными глазами.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Ригин.

– Лоббирую в правительстве проект создания безналоговой зоны в Шумерле. Я был директором закрытого завода.

Денег чуваш тоже не отдал.

ГЛАВА 8. Арина Лапина

Ригин и Арина вышли из дома.

С соседнего бетонного забора, повиснув на руках, осторожно спускала крепкую попу девочка в короткой куртке и шерстяной шапочке. Вяловатая дылда-подружка, наклонив голову набок, стоя рядом, наблюдала и шепотом торопила. Повозив ногами по забору, девочка решилась прыгнуть, приземлилась на корточки, вскочила и побежала. Подружка, разбрасывая ноги, заспешила за ней. Снова сев на корточки, девочка схватила камень и стала им по чему-то лупить. Наконец взорвалось. Сверкнуло и ударило. У неё, похоже, тоже была взрывчатка. Девочка радостно засмеялась. Подружка длинно улыбалась за компанию.

– Кто в этой секте? – спросил Ригин.

– Я бы даже не сказала, что это именно секта. Скорее движение. Разного рода люди. С одной стороны, молодые, всякие бедные и неприкаянные, бывшие технари, которые для себя что-то ищут. Вообще, люди, потерявшие амплуа. С другой стороны, очень преуспевающие деятели и бизнесмены.

Они доехали до метро Новые Черемушки, и поднялись на последний этаж пятиэтажной хрущевки с полужесткой кровлей.

Пальто в четыре слоя висели на вешалке и кучей лежали в ванне. Над дверью на гвозде висели ножницы от дурного глаза. В комнате кто-то истерически кричал:

– Вы что, хотите снова стать инженерами с тухлыми глазами? Ни один из вас не открыл свой канал энергии! Вы боитесь, что я от вас уйду! А вы не должны бояться! Иначе я от вас уйду, и вы останетесь без подпитки! Плохо вам будет! И мертвые вставать не будут! Вы должны жертвовать энергию, а не вампирствовать!

Не верю,– подумал Ригин. – Я – религиозный человек, но не оккультный мистик. Судя по ее словам, Арина допускала возможность воскресения. Ее приятель Наумов, видимо, тоже. Или она полагала, что истина не имеет значения, и нужно иметь дело с любым эффективным проектом, в который легко вовлекаются люди?

Он увидел человека с длинными волосами и бородой, на шее у которого висел на цепи большой крест. Все сидели на полу. Запомнился мужчина в островерхой красной лыжной шапочке и футболке с длинными рукавами, беременная женщина с тихим молодым мужем.

– Это Дар, – сказала Арина. – Энергетика у него сумасшедшая.

От человека с крестом действительно било током.

– Подожди меня тут. Я попробую разыскать Сашу.

Ригин остался в прихожей. Стены были расписаны африканским орнаментом. Из второй комнаты вышел Дима Родин, знакомый Виктора по семинарам движения за повышение культуры управления, которые проводились когда-то в Губкинском институте. Дима был в буддистской одежде шафранного и бордового цветов.

– Движения больше нет. Внешняя, профанная цель состояла как бы в развитии управленческой культуры. Внутренняя, известная узкому кругу, была в том, чтобы породить новое сознание, которое изменит мир, и готовить под него социальные структуры, ставить всюду своих людей, которые его поддержат и примут, и изменят общество. Это был бы новый этап эволюции. Но когда человек с новым сознанием вроде бы появился, то он заявил, что истинным является только индивидуальное, а не социальное действие, и ушел. Так что все не так просто. А здесь в общем-то другое. Цель в том, чтобы изменить сознание и построить мир на отношениях партнерства и взаимопомощи, а не господства и подчинения. Для этого нужно преодолеть пласт протестантской этики, в которой деньги рассматриваются как проявление благодати, жизнь – как достижение цели, а удовольствие запрещается. Вторая цель – борьба с технократической мутацией. Современные компьютеры ведут к необратимым изменениям психики. Люди погружаются в виртуальную реальность и становятся иными существами. С оккультной точки зрения в мире идет борьба двух сущностей – технократической и органической. Третья цель появляется за счет того, что на русском сознании многое не проживалось, и приходится бороться с коммунизмом, запрещавшим все источники энергии, кроме самого себя, архаикой и совершенной дикостью новых русских.

– А кто в этом участвует? – спросил Ригин.

– Есть очень сильные люди, – сказал Дима. – Посмотри. Сейчас идет трехчасовая медитация.

Он открыл дверь.

– Это Родик, специалист по операциям с валютой.

Коротко остриженный худой молодой человек в скромном костюме, с острым лицом, в небольших очках производил впечатление скрученной часовой пружины, готовой в любую секунду распрямиться.

– Это его жена, у нее дом моделей. Между прочим, это я их познакомил. Это – Алик Штерн, советник президента Калмыкии. Это – Мохов, менеджер из военно-промышленного комплекса.

В комнате все сидели на полу с полузакрытыми глазами. Мебель была явно привезена из разных квартир. Тлели палочки с благовониями. На стене висел коврик с оленем и бахромой. Ригин вдруг почувствовал, как нелегко ему пришлось бы при столкновении с этими людьми.

– Слушай, а как они могут преуспеть в этом обществе, если придерживаются принципа партнерства, а не господства и подчинения?

– Используя двойную мораль. И, кроме того, приобретают здесь дополнительный ресурс личности.

– А ты тут кто?

– Я – помощник Дара.

– Ты веришь в то, что у него встают мертвые?

– Да. Просто нужно понять, что такое бывает.

Ригин обернулся. На кухне на спинке стула, поставив ноги на сиденье, сидела девушка.

– А как совмещаются христианство и буддизм? – спросил Ригин.

– В сущности это – одно и то же.

Девушка разговаривала с худым мужчиной с большим круглым ртом как у миноги.

– Я не люблю виски, – говорил мужчина, – но маленькая бутылочка стоит двести долларов. Значит, в нем что-то есть, и я работаю, чтобы понять его вкус. Ты не знаешь по-настоящему мир денег. Ты не понимаешь, что значит оплаченная женщина. Если женщина стоит меньше четырехсот долларов, у меня нет эрекции. С больших денег начинается совсем другая жизнь. Мир – это совсем не то, что мы думали. Но чтобы это понять, нужно продвигать своё сознание.

– Значит, у тебя есть свой другой мир, – сказала девушка.

– Кто это? – Спросил Ригин.

– Крупный московский компьютерщик.

– А что он тут делает?

– Пока приезжает просто поговорить. Ты хочешь познакомиться с Агашей? Сейчас я тебя познакомлю. Агаша!

– Сейчас! – Крикнула девушка.

– Кто она? – Спросил Ригин.

– Агафья Серова. Очень сильная женщина, имей в виду. Приготовься. Дочь генерала КГБ. Пришла к нам, чтобы оторваться от своего клана. Клан сидит в ней, но она специально подстраивает ситуации, чтобы вырастить в себе изменения. Вот, ходит по всяким таким местам, ищет.

Агаша подошла и встала перед Ригиным.

– Сколько вам лет? – Спросил Ригин.

– Двадцать один, – ответила Агаша, вдруг покраснев. – Я слышала, вам уже про меня рассказали. Интересуетесь спецслужбами? Знаете, что сейчас случилось?

У нее были розовые нежные губы. Она стала много говорить, очевидно опасаясь, что их контакт прервется.

– Раньше кэгэбэшники интересовались буддистскими и мистическими организациями, чтобы контролировать это все и манипулировать людьми. Их для этого туда засылали. А когда контора распалась, им за это платить перестали.

Ригин предпочел бы другую тему, но это было для нее что-то очень личное, она раскрывалась.

– И теперь они поняли, что в их жизни ничего другого по-настоящему нет, и стали буддистами. Спецслужбы всегда интересовались оккультизмом, НКВД, например, помогало Рериху организовывать экспедиции.

– В другое время нам с вами лучше было бы не разговаривать. – Сказал Ригин.

– Знаете, я смотрю на жизнь не как на бой, а скорее как на танец. Люди старше сорока лет редко в состоянии так себя вести. Им надо проигрывать, или выигрывать. А мои родители в этом отношении просто профессиональные воины. Для них все, что происходит между людьми, это борьба, в которой они обязаны побеждать. Мне же больше кажется, что у людей получается интересная картина, или какой-то занятный узор, из-за которого не нужно особенно переживать. Ведь люди всегда делились на воинов, рабов и жрецов. Знаете, вы, мне кажется, остаетесь на личностном уровне. Мне кажется, на нем ничего интересного нет. Люди только напрасно дергаются и мучаются. Бессмысленно сталкиваются амбиции. Нужно выходить к сверхчеловеческому. Есть вещества-посредники, такие как ЛСД, которыми можно расширить сознание. Тогда мучаться не надо. Если открыться высшему, снизу все получится само.

В это время подошла Арина.

– Саши тут нет. Он уехал в Сибирь. Нам пора.

– Вы торопитесь? – спросила Агаша.

– Да, – сказала Арина.

Ригин почувствовал, что не может ее предать.

– До свидания, – сказала Агаша, отходя.

Ригин и Арина покачиваясь, молча стояли в метро.

– Нет, – сказала Арина, – ты веришь в прогресс, и поэтому мы не можем пожениться.

– Слушай, сестра, ну, может одолжить тебе хоть двести долларов? У тебя ж такое трудное положение.

– Да что мне твои двести долларов! Кого они спасут! Я вообще все поняла. Придется изменить мою жизнь. Мир не хочет принимать тебя за талант. И я поняла, что это правильно! Кому нужно твое творчество? Всем этим нужно торговать. Если ты не хочешь знать, что нужно людям, то почему им должно быть интересно, что ты там делаешь? Все происходит только по легко вычислимым запросам покупателя! И так и нужно делать – точно просчитывать, что он хочет, и нагревать его посильнее на ерунде!

Когда Арина ушла, Ригин постоял на месте и покрутился по сторонам, соображая, куда ему теперь идти. Арина играла важную роль в его жизни. Они не случайно были вместе. Хотя Агаша его заинтересовала.

Да, я верю в прогресс, – подумал он. – Сто лет назад жить было хуже.

Он стоял на маленькой площади у входа в метро перед сталинской высоткой, окруженной палатками и ларьками.

В этот момент из-за столиков, за которыми ели сосиски с кетчупом, к нему подошли бомжи.

– Думаешь, мы обманываем, – сужая глаза и пуская в углу рта пену, горячо понес Витька, когда они отошли за киоск. – Мы же крайние, под тремя статьями ходим, нам за все отвечать! Думаешь, просто? Прибавь хоть долларов пять-десять. Разве трудно понять?

– Не дам! – Неожиданно резко сказал Ригин. Никого он не ненавидел так, как их.

– Сам-то по сколько с каждого имеешь? – Дрожа начал налезать Витька.

– Ладно, все, хватит. Пятьдесят – пусть будет пятьдесят, – бормотал Толик, оттирая его от Ригина.

Вдруг они снова как-то изменились. В глазах у Витьки исчезла муть, высохла в углу рта пена, он перестал дрожать, смотрел направленно и цепко. У Толика пропал грязный румянец, появилась выправка и собранность.

– Идем, – сказал он Витьке и сразу без перехода протянул Ригину руку. – Познакомимся. Баскаков. Приветствую вас и в вашем лице вашу службу.

– Унчиков, – Витька вытянул свою. – Пойдемте в ресторан, обсудим положение как люди.

– Вы с какой фирмы? – Спросил Толик.

– С хорошей, – сказал Ригин, стараясь использовать ситуацию. Руки он не пожал. Хорошо было бы, чтобы они поверили, что он из какой-то влиятельной организации. То, что он тратит собственные деньги, им в голову прийти не могло.

– Видишь, как он за свою фирму держится. Это нам только можно свою продавать. – Сказал Витька.

– Ну и зря. Не хочет – как хочет. А чего боится – непонятно. Ладно, давай пятьдесят.

Ригин отдал им деньги.

Пятым спасенным оказался лысый круглощекий музыковед, которого Ригин раньше видел по телевизору. Тот всегда длинно выступал, упиваясь своими речами. Он мог говорить до бесконечности.

– Нет, – сказал Ригин сразу, – не говорите долго. Скажите только, – кому нужно вас убить?

– Жене. У меня долги за партию сигарет. Они попали не на тот таможенный пост, их не пропускают. Я могу отдать в счет долга квартиру, но жена не хочет, квартира оформлена на нее. Если меня убьют, с нее не спросят.

Спасенный не переставая говорил о том, какой у его жены большой мягкий рот, как из губчатой резины, как она любит есть и готовить, и говорила, говорила, говорила, как будто рот говорил сам по себе, и он не выдержал и ударил ее, а потом пришел мириться, но она поставила условие, что новую квартиру оформят на нее, и он, кретин, согласился.

От шока он не мог остановиться. Все, что он говорил, было похоже на правду.

Отдавать деньги он и не подумал.

Какая-то отвратительная грязная история, – подумал о музыковеде Ригин, проклиная день, когда он остался ждать Лефёрова. Что он хотел найти в этих мешках? Нужно было уматывать.

ГЛАВА 9. Дума и дом

Ригин вернулся во двор, где прожил тридцать лет.

Маленькие девочки, которых он впервые заметил, когда они пошли в школу, выросли, и родили новых маленьких девочек, которые тоже уже пошли в школу. Похоже было на то, что каждый человек в отдельности не имеет значения, и важен только сплошной поток людей, который не должен прерываться. Одни и те же характеры повторялись и встречались снова и снова. Опять, повесив голову, стоял мальчик, а две девчонки, втайне наслаждаясь, повторяли судейским тоном: нет, мы не будем с тобой играть. Отойди от них, – советовала бабушка, – они сами к тебе придут. Нет, – железным голосом повторяли девчонки и расхаживали по бревну, – мы никогда не придем и не попросим прощения, и мальчик не мог отойти и стоял с опущенной головой.

Две молоденькие татарки, пылая разгоряченными лицами, шли на вечеринку. В этом микрорайоне жили в основном не интеллигенты и не пролетарии, а некий промежуточный городской слой – шоферы, продавцы, милиционеры, мелкие чиновники, парикмахеры. Все были налицо. Никто не умер и не уехал. Житейский лысун Володька стоял в тренировочных штанах и пиджаке. Он еще иногда выходил во двор с аккордеоном. Его жена с коровьими глазами вертела на все стороны младенца в одеяльце. Бабки в серых пальто улыбались вокруг, и вроде как не зря стояли. Пенсионеры ходили по старому асфальту, если по одному, то обдумывая смысл после каждого шага, а если вдвоем, то со значительным видом. Еврей с третьего этажа подбежал первым и, не выдержав, сразу спросил: «Так вы тут или там?» Молодые от двадцати до сорока пяти лет копались в машинах.

Двор имел свою психоаналитическую структуру, заставлявшую задуматься о природе мужских союзов. В конце шестидесятых годов в подвале ЖЭКа открыл секцию культуризма под девизом «Сила, стройность, красота» сотрудник милиции Леша, который давал мальчишкам поиграть с наручниками и рассказывал им, какую косметику он купил в ГУМе. У него занимался Алик. В институте Алик ходил в дружину охраны порядка. Закончив институт, он стал комсомольским идеологическим вождем и громил диссидентов. Карьера оборвалась из-за смешанной сексуальной ориентации. Алика понизили до директора химчистки. Половина мужской молодежи двора побывала в его квартире. Некоторые пошли на работу в милицию. Теперь из всего этого сложился бизнес, посредничавший между милицией, муниципальным округом и кавказскими торговцами. Это обеспечивало процветание и порядок у Алика во дворе. Здесь не было краж и хулиганства.

Пройдя двор насквозь, Ригин зашел в ЖЭК, где столько лет брал книжки по квартплате. Здесь все годилось для инсталляции Кабакова. На покрашенном красной краской пожарном щите висели топор, багор и ведро. Рядом на стенде с картинками дети устраивали пожар, а пожарные тушили. Под стендом стояли четыре соединенных вместе стула с откидными сиденьями, передвигавшиеся только все сразу. На них ждали очереди. Справа висели портреты космонавтов. У деревянного белого окошечка в стене никого не было. Ригин провел рукой по гладкому крашенному масляной краской наличнику. Его охватила ностальгия. И неизвестно зачем он назвал свой старый адрес и спросил, по какой месяц внесена квартплата.