Текст книги "Рассказы"

Подпись

В тридцать лет я решил научиться живописи. Мой приятель, хитроватый художник Серега, познакомил меня с Александром Моисеевичем. Серега полгода жил в Коктебеле, зарабатывая на набережной продажей акварелей «под Волошина». Он делал их десять штук в час, а продавал столько, что хватало на весь сезон в Крыму и зиму в Москве. Зимой Серега ходил на каток, занимался йогой и ждал следующего сезона.

Серега познакомил меня с Александром Моисеевичем не просто так. Он хотел что-то от Александра Моисеевича получить. А может быть, Серегина мать попросила его помочь дальнему родственнику. Александру Моисеевичу были нужны деньги. И я стал брать у него платные уроки. Александр Моисеевич окончил Суриковское училище в хрущевские годы, когда шло освоение целины. Студенты-дипломники должны были в течение года выполнить большую работу маслом. Им предложили на выбор актуальные производственные и сельскохозяйственные темы. Александр Моисеевич выбрал освоение целины, и уехал собирать материал. В итоге он написал картину «Ночной обмолот». Картина получила диплом первой степени на Всесоюзной выставке, была воспроизведена на развороте массового журнала «Юность» и повешена в разделе советской живописи в Третьяковской галерее. Там она висела до 1965 года, когда Хрущева сняли и все картины, посвященные хрущевским кампаниям, тоже сняли и убрали в запасники. Александр Моисеевич показывал мне справку из Третьяковской галереи и репродукцию в «Юности». На картине, написанной в манере рембрандтовского «Ночного дозора», была изображена молотьба ночью при прожекторах. Несколько мастерски сделанных фигур в героических позах, сгруппированные, как пулеметный расчет, кидали зерно на конвейер. Эффекты ночного освещения были переданы замечательно. У одного персонажа был виден только блеск глаз, у другого взмах лопаты, еще двое были прописаны детально и полностью. Собачка из «Ночного дозора», удивительно симпатичная и живая, тоже присутствовала, не снижая общего пафоса битвы за урожай.

Александр Моисеевич получил в Суриковском институте диплом с отличием. Когда я пришел к нему заниматься, ему было шестьдесят. Со времени «Ночного обмолота» он не написал ничего. Я понял это не сразу.

Александр Моисеевич всем очень охотно показывал свои работы. Чем он только не занимался! Обычно он начинал со старых институтских этюдов с натурщицами в русских костюмах, где была мастерски и тщательно выполнена каждая деталь орнамента. Затем шли карикатуры в малотиражных газетах и журналах, выполненные в подробной трудоемкой манере. Он показывал кукол, заказанных областным кукольным театром, эскизы костюмов для танцевальных ансамблей и коллекцию деревянной посуды в русском стиле. Он мог делать все, и все делал замечательно.

– Александр Моисеевич, а у вас есть еще картины? – спросил как-то я, не сомневаясь, что они есть.

– А как же, Витя, – весело сказал он и стал показывать мне этюды с натурщицами. Я взглянул и понял, что уже их видел. Александр Моисеевич стоял рядом, держа в руках деревянный ковш-братину с богатой резьбой, чтобы показывать его следующим номером. Затем должен был идти царь Додон из кукольного театра.

– Подождите, Александр Моисеевич, – сказал я, торопясь, потому что он все время рассказывал смешные истории о тех, с кем ему пришлось вместе учиться, работать или где-то встречаться. – Я хочу спросить, у вас есть еще картины? Свои?

Он опустил братину.

– Понимаете, Витя, – сказал он. – Вот так сложилась жизнь. Я всегда работал, искал заработка, у меня были две жены, на которых приходилось зарабатывать. Одна от меня ушла и меня ограбила, видите, что тут осталось. Так что то, что я вам показываю, то я и сделал. Вот ковши делал на продажу, так и прошла жизнь. работать для себя у меня времени не было. Картин мне не заказывали, и больше у меня их нет. Хотите, посмотрите эскизы. Ох, вот я сейчас вам покажу, что я сделал для центрального ансамбля танца профессиональных училищ. Вы этого еще не видели. Там у меня получился такой цвет, просто замечательно.

И он полез доставать новую папку.

Я не мог этого понять. Так замечательно владеть своим искусством, иметь прекрасное чувство цвета, получить в молодости похвалы и успех, пускай даже за сиюминутную политическую работу, но в конце концов Веласкес и Давид тоже писали своих королей и императоров, а не только то, что им хотелось! У него была Суриковка, что ни говори, прекрасная, серьезная школа. Как же можно было за всю жизнь не сделать ничего? Ни разу не высказаться? Оставить после себя только мелкие приработки? Куда же все ушло? Да если бы у меня была хоть десятая часть его мастерства, я бы, кажется, весь мир завалил своими картинами! Я знал, что реализовать себя удается немногим, но Александр Моисеевич, ничего не сделавший в такой поразительной степени, был мне непонятен.

Он был удивительно болтливый человек. Пока мы рисовали (вскоре ему подыскали еще двух учеников), он непрерывно разговаривал. То он рассказывал про своего соученика по Суриковскому училищу, который бутерброды называл «бутябродами». То говорил о поэте, приносившем в редакцию газеты странные стихи:

 
Вьется спутник по орбите!
Ах, какая благодать!
 

То вдруг спрашивал нас, знаем ли мы, что такое «рахмонес» (жалость, сострадание). Кто-то в его семье, очевидно, разговаривал на идиш. Семья была его любимой темой. Любой разговор он сразу переводил на семейные отношения. Например, я говорил, что один мой знакомый в этом году будет поступать в полиграфический институт.

– А семья у них была большая? – Спрашивал он.

– Нет, – отвечал я, – четыре человека.

– А бабушка есть? – Спрашивал Александр Моисеевич, хотя впервые слышал об этой семье.

– Есть, – отвечал я, сердясь за то, что не отвечать было невозможно.

– А бабушка старенькая?

– Восемьдесят пять лет, – говорил я, не имея об этом ни малейшего понятия.

– А дедушка еще жив?

Я, кривясь, позволял себе промолчать.

Быть может, здесь, в семейных связях, была скрыта тайная причина его бессилия, и он, мучаясь, ходил вокруг своей навязчивой темы. Знаю только, что о своем отце Александр Моисеевич неприязненно сказал, что тот всю жизнь притворялся больным и заставлял всех за собой ухаживать.

Он раздражал меня все больше и больше. Я искал объяснения, и вдруг вспомнил, как однажды в Коктебеле я познакомился с красивой еврейской девушкой. Мы отправились в бар «Белые стулья» и дружно проводили там вечера. Но каждый раз, когда мы брали коктейли, платила она. Я сказал, что платить должен мужчина.

– Перестань, – ответила она. – Все люди делятся на дающих и берущих.

– Значит, я из тех, кто должен брать? – Удивился я.

Я давно забыл этот случай, но то, что она сказала, прямо относилось к Александру Моисеевичу. Он был человеком, который должен отдавать. Свою жизнь он раздал тем, кто сумел у него взять. Свое время и мастерство он раздал людям, которые смогли ему заплатить. Он ни разу не решился использовать свой талант для себя. Деньги, которые он заработал, забрали его две жены. Вторая его жена, уходя от него, забрала с собой все, оставив ему только маленькую полупустую квартирку на Сходненской, в которой мы занимались. Сын, которого он устроил на работу в издательство, не приезжал к нему в гости. Даже пенсии к шестидесяти годам он не заработал. Он не был членом Союза художников, а справки о разовых заработках потерялись и были недостаточны для собеса. Ему едва хватало денег на овсяную кашу, которую он варил себе на завтрак!

Приближалось лето, и наши занятия шли к концу. Из троих учеников я оказался самым терпеливым и продолжал заниматься один. Мы решили завершить учебу длительной постановкой, чтобы я мог сделать собственную творческую работу. Это должен был быть натюрморт. Александр Моисеевич страшно оживился. Он приносил для нашего натюрморта все новые и новые вещи: покрытую зеленой патиной бронзовую фигурку пастушка, антикварную лампу из голубого матового стекла, кусок старого красного бархата, старинную книгу с пожелтевшими страницами и репродукцию с картины итальянского художника раннего Возрождения с женской головкой в профиль на фоне пейзажа, которая тоже должна была войти в натюрморт. Наконец мы выбрали композицию и начали писать. Писал, собственно, Александр Моисеевич. Как только я начал работать, он выхватил у меня кисть и принялся писать с таким умением и жаром, что я не мог за ним угнаться. Когда я силой отнимал у него кисть, я только портил своей неловкой мазней дело мастера. Он нервничал, ходил из угла в угол, потом бросался на меня, отбирал кисть и переделывал все по-своему. Так он написал всю картину поверх моей мазни. Я только вертелся у него под ногами. ближе к концу работы я понял, что получается очень красивая вещь и не нужно мешать. При этом мы все время разговаривали между собой, и говорили так, как будто действительно писали картину вдвоем. Он писал и наслаждался. Он глубоко дышал, пыхтел, выписывая прическу у итальянки, прорабатывал мелкие складки бархата, помрачнел, добиваясь цельности колорита, и снова наслаждался, когда удалось передать темноту и патину бронзы. Работа закончилась. Он написал вторую в своей жизни картину. Она была нарядная, задумчивая и декоративная. Многие художники не отказались бы сделать такое.

– Подписывайте, Витя, – сказал он, и отступил.

Я подписал работу.

То, что сейчас нужно

Антон проснулся от удара сердца.

Отучились, – вспомнил он. – Ушло пять лет.

Накануне им выдавали дипломы МГУ, в которых стояло «специалист по генной инженерии».

– Хромосомы и мутации. Всё.

Сердце успокоилось. Всё было хорошо. Антон потянулся, и сдвинул простыню. Он посмотрел на себя вниз, прижав подбородок, и погладил загорелый живот, покрытый золотистым пушком. Антон был из Сочи, и загар у него не сходил круглый год. Он повернул голову и посмотрел, где Ленка. Она возилась в кухонном отсеке у электроплитки. Ленка была из Шуи, загар к ней не приставал совсем, кожа оставалась белой и бледной. Временно они ещё могли пока жить в общежитии, в блоке-распашонке с общим душем. Паркетный пол возле двери стоял деревянным горбом из-за того, что их этаж в высотке на Воробьёвых залило водой из прорванной трубы.

Ленка обернулась. Антон гладил себя по животу, и улыбался. Она смотрела.

– Вставай, лентяй. Время уже… Нуу....

Он сделал детские глаза и ласково поглаживал свой живот. Ленку потянуло к нему. На это дело её всегда вело легко и сразу.

Они были вместе с восемнадцати лет. Ленка помнила свой приезд из Шуи в Москву в начале девяностых. Первым делом она обошла продуктовые магазины, посмотрела цены, и увидела, что может купить один килограмм гречки. Это означало, что она не пропадёт. Ленка с детства боялась, что в один день куда-то исчезнет вся еда и электричество.

– У меня будет что есть, – подумала она с облегчением.

С гречкой она справлялась. Ей не хватило денег на что-нибудь сладенькое. Без сладкого она жить не могла. Ей очень нужны были хотя бы мармеладки или вареньице. После того, как умер от алкоголизма её отец, бывший начальник, потерявший работу, Ленка с десяти лет вела хозяйство, стирала и готовила пившей матери и младшей сестре. В школе она училась на одни пятёрки, и иначе просто не могла. В Университете тоже сплошь на «отлично». Её звали в аспирантуру. Антон учился на тройки, скачивая готовые курсовые из Интернета. Тройки у них ставили просто так. Как говорится, «без торга». Учёба была для Антона пустой пятилетней морокой, нужной, чтобы получить диплом МГУ. Чисто ритуальной процедурой. Чем-то не связанным с жизнью. Туманом, мешающим видеть реальность. Вещью, которая только мешала. Всё это можно было выбросить из головы. Как можно жить, как живут их профессора? Разве так сейчас нужно жить? Сколько они получают? Это была настоящая ерунда. Он этого не понимал. Такое было для него невозможно. Это переходило границы разумного. Зачем это? Ему нужно было другое. Настоящая жизнь. То, чего в самом деле хотелось. То, что сейчас нужно. В чём был живой смысл. Чтобы ему было интересно. Он хотел быть успешным. Успех стоял у него перед глазами как единственный вариант их будущего. Он даже как будто уже был. Было чётко известно, что сейчас нужно, чтобы быть успешным. Можно было спросить у любого нормального человека. Кроме стариков и дураков, которых, правда, вокруг хватало. Ну и чёрт с ними. Почему он должен на них смотреть? Хотя стариков Антон очень жалел. Он переживал за мать и старую бабушку, жившую на пенсию в Сочи. Мать всегда хотела, чтобы у него всё в жизни было красиво, чтобы у него всё было, как он хочет. Она помогала ему, пока он учился, присылала деньги, старалась. Он не собирался ходить в дураках. Он хотел успеха – значит, он должен был этого добиться. Успех был для него как воздух. Только если у него был успех, он чувствовал себя нормально. Он умел его добиваться. Женщины ему всегда помогали. В школе он пел в вокально-инструментальном ансамбле. У него был тенор. Дураком он не был и никогда не будет. У него не было сомнений. Все знали, что является успехом. Это было ясно. Какая должна быть машина, какая квартира, какая дача, как он должен одеваться, где должен отдыхать где учить детей, где стричься и в какой ресторан ходить. Всё это он точно знал. Он видел это перед глазами. Каждый предмет, здание, сцена в ярком круге света. Сначала одно, потом другое, потом третье. По программе. Всё это нужно было иметь.

Он без этого не мог. Ему это нужно – значит, он должен этого добиться. Эта мысль на все лады повторялась у него в голове.

– Белые розы, белые розы! Беззащитны цветы! Что с ними сделали снег и морозы, лёд витрин голубых! – Он запел тоненьким, бисерным голосом песню группы «Ласковый май».

Ленка, лежа рядом под простынёй, улыбалась. Ей нравилось, как он пел. Самой ей трудно было радоваться. Этого она не могла. Она радовалась, если Антон радовался рядом с ней.

Диплом МГУ котировался высоко. Любые фирмы охотно брали с ним на работу. Можно было выбирать. Антон устроился менеджером по продажам на фирму, импортировавшую окна, двери, панели, стены и другие готовые части для строительства. Ленка стала менеджером по перевозкам на фирме продававшей конфеты «Милки-вэй», которые она носила домой целыми коробками. Это был первый шаг. Стартовые зарплаты были высокими. Антон копил деньги и отдавал взаймы под проценты своему другу, занимавшемуся импортом мебели. Важную часть доходов они тратили на съём квартиры.

Антон сидел в офисе допоздна. Он летал общаться с зарубежными партнёрами и ходил в рестораны договариваться с клиентами. Это была главная часть работы, которую он выполнял особенно хорошо. Контракты держались на личных отношениях, так что ошибиться было нельзя. Всё постоянно менялось и перекручивалось. Всё могло сорваться. Нужно было чувствовать себя свободно в неопределённой среде. Нужно было всем нравиться. Это было как раз для него. Двум хозяйкам, деловым женщинам в костюмах, со стальными улыбками, он понравился. Это он мог. Для работы Антон купил три костюма, два десятка рубашек, гладких и с вертикальной полосой, и два десятка галстуков. Он ходил в светлых костюмах с яркими галстуками, широко разворачивая плечи, выпячивая грудь, и широко разбрасывая ноги, как будто подпрыгивая на ходу. На лице у него постоянно было важное, значительное выражение, которое менялось, когда его спрашивали, как дела на работе.

– А-а, – махал рукой Антон презрительно. – Пьём с клиентами. – Он пил, выжидал момент и продавливал свою цену. Это у него хорошо получалось.

Антон был шатен среднего роста, с мелкими чертами лица, маленьким носом и серыми глазами. Щеки у него были маленькими, но круглыми, как у детей, а глаза имели птичий разрез. Он отпустил длинные волосы, как у певца, и тщательно их мыл двумя шампунями и ополаскивателем. Волосы стояли пышно и блестели. Он сильно увлекся галстуками и часто покупал себе новые. Галстуки висели у него шкафу на специальной галстучной вешалке. После работы он приходил домой, доставал ее, и рассматривал свою коллекцию.

Однажды вечером после работы Антон стоял возле открытого шкафа в рубашке с полосками, сняв брюки. Он развязал галстук, повесил на вешалку и встряхнул. Галстуки поднялись вверх и опустились. Ленка подошла и внимательно посмотрела.

– Возбуждает? – Вдруг зло спросил Антон.

Ленка была маленькой стройной быстрой блондинкой с волосами, расчёсанными посередине на пробор и худым обтянутым лицом. Выпуклости у неё были небольшими, но аккуратными и заметными.

Фирме Антона приходилось отбиваться от рейдеров, которые хотели её отобрать. Друг-бизнесмен часто тянул с выплатой процентов, из-за чего приходилось волноваться и думать, вернётся ли когда-нибудь основная часть отданных ему денег. Сумма росла, а друг мог его обмануть. Это называлось «кинуть». Этого Антон не мог допустить в принципе. Поэтому приходилось с ним чаще встречаться и выпивать, чтобы поддерживать у обоих уверенность в том, что они друг другу доверяют. Кроме того, Антон постоянно работал над тем, чтобы ему дали следующую должность и на тысячу долларов прибавили зарплату. Это сразу не получалось. Но это не имело большого значения. Важно было всё время этим заниматься, внушая, что он стоит больше. Ленка сидела на работе, а потом ездила давать уроки. Проводить время, не зарабатывая деньги, она не умела. Ей казалось, что такое время бессмысленно пропадает. А бессмысленное время было для неё мучительным. Так она по крайней мере получала деньги от учеников. Она всегда должна была решать какие-то проблемы, хоть что-то делать. Если Ленка уставала, она садилась, пила чай с конфетами и смотрела телевизор. Это было, конечно, не очень уж умно, интеллект не развивался, даже скорее деградировал, она была согласна, ну а что ещё делать, если остаётся время и голова не выключается. Это оставшееся время она не любила. Конфет у неё было теперь много, и «Моцарт», и «Милки Вэй», и зефир с кокосовой стружкой.

Когда бабушка Антона умерла, мать продала её квартиру, и отдала Антону деньги. Цена за квадратный метр в Сочи поднялась из-за строительства под Олимпиаду. Проценты от друга– бизнесмена тоже составили определённую сумму. Теперь они с Ленкой могли купить квартиру в Москве. Это был второй шаг.

Они ездили смотреть квартиры, которые предлагали агентства по торговле недвижимостью, и искали сами продавцов без посредников. Антон в блестящем кожаном пальто сиял и улыбался. Ленка в тёмных брючках в обтяжку и коричневой курточке, с бледным лицом и расчёсанными на пробор прижатыми волосиками торопилась за ним.

Выбор был трудным. Посмотрев очередную квартиру, они спускались в лифте. Изнутри он был обит серой мягкой тканью. Антон посмотрел на неё и потом стал поглаживать.

– Нужно же гладить женщину, а ты гладишь лифт, – тоскливым голосом сказала Ленка.

Квартиру они купили на Филях, и сделали евроремонт. Снесли внутренние перегородки, ванную комнату соединили с туалетом, поставили душевую кабину, поставили кухонный гарнитур с подсветкой на три пары светильников и устроили в спальне трёхуровневый потолок. Поменяли окна и двери. На пол в комнатах положили австрийский ламинат, а на кухне поставили керамическую плитку с гербами. Антон с тряпкой ползал по полу каждый день, отмывая пятнышки. Он всё время боялся, что пол поцарапают.

Ленка вошла в ванную, когда Антон мылся в прозрачной душевой кабине. Это занимало часа два. Он по нескольку раз намыливал себя особым жидким мылом, и тёр губкой так, что потом оставались ссадины.

– Мы что, больше спать не будем? – Спросила она.

– Физического желания почему-то не возникает, – сказал Антон.

Антон все чаще ходил после работы в ресторан с клиентами, надев светлый костюм. Вся одежда у него была теперь представительского класса. Иначе он не мог. Ему прибавили зарплату.

Он очень успешно вёл переговоры, и нравился партнёрам. Его послали в Америку на семинар по продажам, и там он перезнакомился со всеми руководителями отделов продаж. С семинара он привёз пачку фотографий, на которых руководители отделов продаж обнимались друг с другом и улыбались. Они рассматривали фото вместе с Ленкой. Антона на них все обнимали. Он радовался, глядя на фотографии. Ленка, глядя на них, тоже улыбалась и радовалась вместе с ним. На фирме Антон работал над тем, чтобы получить под контроль денежные потоки. Они купил цикламеновую «Тойоту». Она стояла у них под окном. Антон боялся за неё и всё время выглядывал в окно, всё ли с ней в порядке. Он покрывал поверхность специальным составом, чтобы сохранялся цвет, и полировал особыми средствами. Машина смотрелась так, как сейчас надо. Это был уже третий шаг.

Ленка каждую субботу ездила за бельём и одеждой в торгово-развлекательный центр «Европейский». Эти поездки всё время вертелись у неё в голове, она обдумывала их и предвкушала, рассказывала о них как бы мимоходом кому-нибудь на работе, или попутчикам в метро. Вещи потом лежали в шкафу, занимая уже всё место. Ленке просто некогда было это всё носить. Но всю неделю она думала, как поедет их покупать. На машине Антон её не возил. Он ездил на ней только на фирму и вечером в ресторан на встречи с клиентами.

Ленка не знала, что делать. Это был тупик. С Антоном у неё всё было общее, жизнь, квартира, машина и деньги, и ещё другие деньги у его друга-бизнесмена, который отдавал проценты, а их у него надо было получать. И при этом Антон и Ленка не были женаты, а об этом он не хотел разговаривать. Папа и мама давно умерли, сестра жила в Шуе, и больше у неё не было никого. В отчаянии, она пыталась что-то решать.

Вечером Ленка ждала Антона, и начинала разговор.

– Мы остаёмся вместе или расстанемся?

– Ты опять хочешь начать скандал, – отвечал Антон и заканчивал.

И всё продолжалось, как было. Антон допоздна сидел в офисе, потом ездил в костюме и галстуке в ресторан на переговоры или корпоративные вечеринки, привозил с них фотографии, на которых обнимался с незнакомыми людьми, и рассказывал Ленке, где они были и как провели время. Он отчаянно мыл на четвереньках пол и по два часа тёр себя губкой в душе.

Ленка познакомилась во дворе с поэтом Ромой Лепским. Он жил в соседнем подъезде, и выходил погулять перед сном. Ему было лет шестьдесят, он выступал в клубах и устраивал какие-то перформансы, или что-то такое актуальное в этом роде. Он был маленький, щуплый, но энергичный, серьёзный, сосредоточенный и мускулистый. Они вместе стали гулять возле дома. Ленка рассказывала ему о своей жизни с Антоном.

Однажды приехала в гости младшая сестра, которой она всё рассказала. Та ответила, что нужно развлечься. Они нарядились, и вместе пошли в Консерваторию. Ленка на серьёзную музыку настроиться не могла. Она всё равно её не понимала. У неё была практическая проблема, и она должна была о ней думать. В Консерватории все сидели парами, или уж ей так показалось. После концерта они пошли в кафе, и там тоже все сидели парами. Ленка приехала домой в слезах. Возле подъезда она встретила Рому, которому объяснила, где была.

– Кажется, попадись стоящий мужик – с любым бы пошла, – сказала Ленка, и отчаянно на него посмотрела.

Рома промолчал, и она так и пошла домой.

Ленка познакомила Рому с Антоном. Антон не читал книг, но сам поэт ему понравился. Он стал тоже с ним здороваться, гулять и разговаривать. Рома был приятный человек.

Ленка на Новый год уехала к сестре. Антон остался один. Такое случилось впервые в жизни. Оказалось, что встретить праздник ему не с кем. Знакомых, кроме деловых, у него не было. Антон крутился по дому, маялся, а потом позвонил Роме, и предложил вместе встретить Новый год. Рома тоже не хотел сидеть один и с удовольствием согласился. Они условились, кто что принесёт и отметили праздник вдвоём. Рома принёс корейские закуски и водку.

– Скажите, – спросил за рюмкой Антон, – а как вы понимаете смысл жизни?

– Какой-то такой особой реальности, которая за всем стоит, не существует, – сказал Рома. – Есть просто сами вещи, и всё. И различные языки, на которых их описывают.

– Я примерно так и думал, – сказал Антон.

Они посидели вдвоём до двух часов ночи, и Рома ушёл.

Ленка перешла на работу в крупный банк. Доходы значительно выросли. Это был четвёртый шаг. Ездить на уроки к ученикам Ленке больше было не нужно. Свободного, бессмысленно уходившего времени у неё теперь не оставалось. В первый же день она сообщила о новой работе Роме, увидав его во дворе. В ближайшую субботу Ленка помчалась в «Европейский» за новым офисным костюмом, и сразу рассказала продавщицам, что теперь работает в банке.

Антон вернулся с переговоров около одиннадцати. Ленка поднялась от телевизора, запахнула большой, ещё мамин, халат, и пошла его встречать. Антон снял ботинки, чтобы не испортить пол. Он стоял в носках в коридоре, свесив по бокам руки, подняв голову, и рассматривал их до блеска выровненный потолок. Ленка почувствовала, что что-то случилось.

– Что? В чём дело? – Заволновалась она. – Что?

Антон сморщился. – Разве такие сейчас должны быть квартиры?

Он мучительно думал, что делать. Он пришёл к выводу, что проблема в Ленке. Она была не такой, как нужно. Сейчас нужны были совсем не такие женщины. Было хорошо известно, какие. Всякий нормальный человек это знал. Достаточно было посмотреть в любом журнале. Ленка не соответствовала нужному стандарту. Из-за этого у них не получалось. Дело было не в нём.

Поискав в интеренете, Антон снял подходящую квартиру и переехал.

Ленка требовала, чтобы он забирал свои вещи. Антон кое-что взял с собой, но всё ещё лежало у неё. Он часто приходил, когда ему хотелось, и просил Ленку снимать со счёта деньги по её карточке. На Ленку страшно было смотреть, она стала совершенно бледной с голубым оттенком, и целыми сумками покупала конфеты. Теперь на новой работе ей приходилось их покупать.

На съёмную квартиру Антон водил женщин. Таких, как сейчас нужно.

Первой была его секретарша с работы. Антон покупал журналы с картинками, и они делали то, что было нарисовано. Это называлось «постановочный секс». Секретарша очень охотно соглашалась и старалась быть похожей на картинку, делая нужное выражение лица. Правда, она совсем не интересовалась его делами и требовала, чтобы он тратил на неё деньги.

– Я составила план твоего разорения, – говорила она, когда просила что-то купить.

На деловых переговорах Антон познакомился с хозяйкой фирмы строительного оборудования. Секс с ней получался очень хорошо, она доминировала, ему это нравилось, но в личных отношениях она вела свою линию. У неё была чёткая целостная жизненная программа. Она понимала только то, что хорошо для нервной системы и здоровья. Она постоянно ходила на массаж, в фитнес-центр, в бассейн, на спа, на йогу и ездила на велосипеде. Антон тоже был чем-то вроде тренажёра. Она обрывала его, когда он начинал что-то рассказывал о себе.

– Не загружай, – отрезала она, если он начинал говорить о своих успехах. – Не надо ля-ля.

Антон продолжал получать проценты со своего друга. Это постепенно становилось всё сложней, из-за того, что сумма росла, и ситуация становилась всё напряжённей. Они встретились как всегда в ресторане. Смотрели друг на друга, выпивали и говорили о пустяках. У Антона за спиной за ближайшим столиком развлекались три девушки. Они говорили так громко, так что все в ресторане оборачивались и смотрели на них. Потом между ними что-то случилось. Одна поднялась и ушла. Другая всё время вставала, ходила по залу и возвращалась назад. Она подошла к их столику и спросила, можно ли присесть. Она рассказала, что обиделась на подругу. Антон пригласил её к себе.

– Вы знаете, – сказала она, – вдвоём – это пройденный этап. Сейчас это уже неинтересно. Давайте будем лучше все вместе, вы, ваш друг, моя подруга и я.

Антон подумал, что это поможет им укрепить деловое доверие с другом. Друг внимательно посмотрел и согласился.

В клубе, после корпоративной вечеринки Антон познакомился с девушкой, которая прямо предупредила, что она берёт гонорар. Причём немалый. Сначала это Антону понравилось. У них всё получалось хорошо. Его возбуждало то, что он платит ей деньги. Но однажды он почувствовал себя необычно плохо. Всё стало тусклым. Каким-то сквозным. Ему показалось, что он совершенно один, слабый, совершенно ничтожный. Как будто что-то рухнуло и провалилось. Он подумал, что это скоро пройдёт, но это не проходило. Всё казалось мягким, пористым как губка, которой он мылся. Ему стало страшно. По спине побежал пот.

Не дожидаясь срока договора о найме, Антон сразу собрал свои вещи и поехал обратно к Ленке.

Ленка была страшно рада, что он вернулся.

Она в тот же день рассказала о том, что Антон вернулся Роме, которого встретила во дворе.

Антон всё также допоздна сидит в офисе, ездит на встречи в рестораны, летает в командировки и бесконечно трётся губкой в душе. Ленка до вечера работает в банке. Как они не спали вместе, так и не спят. Ленка ездит каждую неделю за одеждой в «Европейский», и всем рассказывает, что она там купила. Она коробками запасает конфеты. Антон привозит фотографии с деловых вечеринок, где он всегда имеет успех, они рассматривают их и радуются вместе. Антону ещё раз повысили зарплату. Они купили апартаменты в Болгарии. Это их пятый шаг.