Текст книги "Рассказы"

Фокус-группа

ПОВЕСТЬ

ГЛАВА 1. Зачем ты приехал?

Виктор Ригин растерянно стоял у фотокиоска, глядя на снимок, на котором его старая знакомая была сфотографирована без головы.

– Девушка, нет головы.

– А я-то что могу сделать?

– Напечатайте этот кадр снова.

– Все вам правильно напечатали.

– Но я не мог снять человека без головы.

– Вот и сразу видно, что вы не профессиональный фотограф. «Ну что вот ей, в морду дать? Ни за деньги, ни за что ничего нельзя сделать. А дерут уже точно как в Америке! Сейчас отдам все назад, пусть вернут деньги».

«Ничего переделывать не буду. Постоит и уйдет. Это всё давно освоено. Дать ему фирменный текст по разработке про непрофессионализм, пусть постоит, подумает, что сказать. За свои деньги нужно бороться. Постоит и уйдет».

Ригин и девушка в киоске обменивались мыслями.

– Здравствуй!

Поздоровавшийся человек лет тридцати пяти, с конским хвостом, с подвижным кончиком белого носа, с рыжеватыми глазами, мясистым розовым лицом, улыбался, как гусь вытягивая и поджимая шею в том смысле, что он – знакомый, его нужно узнать. Так он это делал как будто принижая себя, чтобы вроде бы как найти правильный подход. «От людей все время приходится зависеть, неизвестно, от кого чего ждать. Кто знает, от кого что можно получить».

– Давно тебя не было видно, – продолжал человек, взмахивая конским хвостом на затылке.

– Я пять лет жил за границей, – ответил Виктор Ригин.

– Да я тут тоже полгода в Германии учился, полгода в Финляндии жил. Сейчас я у них пленку куплю, и пойдем. Тебе к метро?

«Надо же защититься, почувствовать, что я – тоже человек, не он один был за границей.»

Они отошли от киоска.

– Ты – Андрей Лефёров?

– Да. Я – фотограф. У тебя память хорошая.

Десять лет назад, в другую эру, в то время, когда ещё все было просто и понятно, познание добра и зла давалось в любом буфете, им случилось вместе работать в одной конторе и как-то один раз разговориться за сигаретой. Был у них какой-то интерес друг к другу.

– Я сейчас еду одного кандидата в президенты фотографировать, – сказал человек с конским хвостом. Будем его в имидж приводить, учить руками-ногами двигать. Он, кстати, противник строительства новой железной дороги – слышал? Сегодня фокус-группа собирается, представители разных слоев населения, оценивать имидж, отбирать жесты, которые им нравятся. А вечером можем встретиться, кофе попить где-нибудь, или пива.

– Ага.

Он позволял тащить себя куда-то ненужному человеку.

– Зачем ты приехал? – спросил Лефёров.

– Не знаю. Сразу не скажешь. Почувствовал, что здесь центр событий. Что если я где-то могу быть причастен к миру, к ходу изменений, то это здесь. Для меня жизнь делится на три части: необходимость, ложь или пустяки, и высшие моменты, когда что-то раскрывается, не знаю, как для тебя. Там у меня была хорошая работа, пустяков почти не было, но зато только необходимость, никаких высших моментов. Я пять лет жил так и почувствовал, что в такой жизни нет никакого смысла.

– Значит, ты приехал за смыслом жизни?

– Да. Я сделан в общем предками, гуманистическим либерально-прогрессистским девятнадцатым веком, когда ценили ответственность. Знаешь, архитекторы, инженеры, математики. Никакой крикливости во внешности. Успех достигается в профессии. Богемность, театр для себя, эстраду, рекламу, полузнание, журналистику очень не люблю. Там читали все и музыку слушали классическую, и вкус у всех был очень хороший. Но в хорошем вкусе есть и опасность, он ограничивает, дальше него можно и не пойти. В нём можно навсегда застрять и остаться, всё ведь меняется. – Зачем я ему это говорю? – Подумал Ригин. – Пиджаки, галстуки в крапинку, энергичность, аккуратные стрижки. А то, что я сам внес – это вот эти экстатические моменты, когда что-то раскрывается. Понимаешь?

– Ну а чего тут такого.

– Ну вот. Обморок коммунистический нас тут подпортил, конечно. А теперь – не знаю, остался ли тут кто-нибудь из них. – Он удивился тому, что говорит в странном ироническом тоне. Как будто обязательно было шутить. Зачем он говорил это? – У этого слоя еще особое отношение к человеку – нельзя использовать человека, обманывать, пользоваться его неосведомленностью. А какие в этом слое женщины! Их сразу можно отличить! У них энергичная приветливая эротика. Горячие скулы, грудь, колени, спина, обычно короткая стрижка, красивые очки. Любой человек сразу видел, что столкнулся с чем-то определенным и четко сформированным! В них суть этого слоя выразилась ярче всего!

– Нет, я думаю, это неправильно, такое отношение к человеку. Человека можно и нужно использовать, – ответил Лефёров. – Люди – идиоты. Если он, дурак, не умеет собой распоряжаться и готов отдать свое время и деньги, значит, тот, кто может, кто умнее, должен их у него отнять и использовать. Дураки должны работать. Иначе вообще ничего не будет и общество существовать не сможет.

Лефёров и Ригин подошли к площади перед одним из больших московских вокзалов. Здесь преобладала геополитическая тематика.

– Вот понаехали, на всем рынке русской картошки не найдешь, одни узбеки.

– Мы – молодая нация, не надо.

– Купыла мама коныка, а конык бэз ногы.

Яка ж цыкава играшка, гы-гы, гы-гы, гы-гы.

Украинские загнанные челночницы, с двумя картонными коробками бананов из Эквадора каждая, лезли в осевший набок троллейбус.

Супервайзер из Екатеринбурга, не теряя времени, уговаривала двух молодых людей вступить в дружную семью сотрудников американской фирмы, торгующей средством для снижения веса, и доступно впаривала им идею многоступенчатого маркетинга.

– Купите наш продукт, попробуйте сами, и начните продавать его своим друзьям.

Казаки московского отряда патрулировали в черных формах с черепом на шевроне и нагайками.

Цыганки заволакивали разваливших рот девок обирать за киоск.

На бутылке шведской водки «Абсолют» бумажка с ценой «27 тысяч». Рядом точно такая же бутылка. На бумажке написано: «Цена – 55 тысяч. Настоящая».

 
– Эх, теща моя, дай опохмелиться,
Твоя дочка подо мной плохо шевелится!
Ну а теща мне в ответ: что-то мне не верится,
Под хорошим мужиком и бревно шевелится!
О-па, о-па, Америка-Европа!
Азия-Евразия, какое безобразие!
 

 
– Эх, огурчики, помидорчики!
Сталин Кирова убил в коридорчике!
 

– Я оттопырился.

– Меня колбасит.

– Его плющит.

– Его прессуют.

– У него гонки.

– Она такая – Ванюша, нам лучше расстаться. А я такой – да, давай расстанемся. Типа – если ты хочешь.

– Провоцирующая на избиение девица в стиле Кельвина Клейна.

– Реклама «Мальборо» на сталинском генеральском доме со статуями.

– Я к своим друзьям, блин, претензий не имею, хоть он рей-вер, хоть металл, хоть рэпер. Две тринадцатилетние девочки на роликах съезжают по лестнице в подземный переход.

Икона «Божья матерь – прибавление ума». Дарится студентам, учащимся и школьникам к началу учебного года.

– Володечка, ты домой или в гостечки?

– Ланн, деечки, до свидания.

– Больше десяти человек менты не привязываются.

– За две тысячи бандиты не подымутся.

– У него очко не замылено.

– Сколько время – у еврея, а у нас – который час.

– Я ему пропел уже все пластинки.

– Он завернутый на своих собаках.

– У него крыша поехала.

– И флаг вам в руки!

– Как фишка ляжет.

– Мне аж сразу поплохело!

– Я по жизни такой.

– А чего они как эти?

– Не проходим, а подходим! Моментальная лотереечка!

– Я ща буду жрать лимон.

– А я – соленый огурец.

– Тебе телка нужна?

– Мужчина, отдохнуть не хотите?

– Девочку хорошую хочу предложить вам.

– Виноградика кисточку слатенькую.

– Минтайчик.

– Осетринка-рыбочка.

– Платьюшко хорошенькое.

– А вы по типу не с нами, что ль?

– Они по типу стремаются.

– Они как бы так.

– Типа да.

– Короче, дело к ночи!

– Фильтруй базар!

– Полное чмо!

– Круто!

– Жесть!

– Он достал нас уже конкретно.

– Это конкретный пакет, он не рвется.

– Она бомбит на своей тачке.

– Я конкретно готовлю борщ.

– Будь попроще, и люди к тебе потянутся.

– Лучше меньше знать, но больше жить!

– Кто не успел, тот опоздал!

– Сперва накатите водочки!

– Кто к себе не гребет, тому надо руки отрубать!

– Кто много хочет, тот мало получит.

– Хотеть не вредно!

 
– Я не с кухни, кума,
Я из техникума!
 

 
– Мишка – парень неплохой!
Только ссытся и глухой!
 

– Да!

 
Пиво лучше, чем вода!
Водка тоже!
Но дороже!
 

– Она ходит в такой полосухе!

– У нее платье – чума!

– Ураган!

– Башню сносит!

– Туши свет!

– Я балдею!

 
– Чечня – параша,
Победа будет наша!
Россия – для русских!
Москва – для москвичей!
 

– Какой послушный мужчинка, однако.

– Она такая ничегошная блондинка.

– Он такой классный, скажи?

– Он такой нормальный мужик, или такой с приколами?

– Алялянные очёчки.

– Подруги свинтили.

– Я что-то не въехал.

– Я ни разу не поэт!

– Народ не въезжает.

– Чмо, чморить, зачморили, понизили, понизить, круть; раскрутка; круто; крутой; крутизна; приторчал; торчать; обторчанный; в лом, облом, не обламывай людей, не обломилось; меня ломает с ним идти; пролёт, пролетело, пролетел, как фанера над Парижем; прикольщик, приколол, прикол, прикольно; отвязанный, отвязно, отвязаться; оторваться; тусовать, тусня, тусить, тусовка, затусован; оттянуться; он на нее забил; заморочки, прибамбасы, прибабахи, пофигист, стеб, стебать, пошел стеб на стеб, стебаться; парево, впаривать; попса, попсовый, тащиться; озвучить, озвучка, завтра он ей это озвучит; отмазки; я тебя полчаса отмазываю, а ты паришься; заморочки; а мне по барабану; аля-улю, гони гусей! гнать пургу; это он гонит; большой напряг; всё по уму; всё по-умному; да по-любому; чтобы никого не напрягать; с этим напряженно; борзые, они совсем оборзели; взять на грудь; грузить; грузишь! он грузит на деньги; грузная песня; я не нагружаю? ботаник, ботанка, ботан; он такой грузила! не надо ля-ля! не прокосите! она с ним замутила, я на это повёлся, я купился, я эти чувства не купила, этим меня не развести.

– С нашей стороны – все, как говорят могильщики.

– Я в пролёте.

– Администрация области сделала жителям города долгожданный подарок; вечером в небе ярко вспыхнут огни праздничных фейерверков; результат упорного труда коллектива рабочих, инженеров и проектировщиков.

– Нерасторжимая связь, незабываемые вечера, отрадные минуты, задушевный разговор, путеводная нить, неиссякаемый источник; во избежание попадания одежды в отверстия эскалатора настоящая инструкция обязательна для безусловного исполнения.

– Ты там познакомилась с кем?

– С намечающимся Таниным мальчиком.

– Актуальный парень, реальный пацан.

 
Младший лейтенант!
Мальчик молодой!
Все хотят
Танцевать с тобой!
 

– Фирма «Потылиха каннабис»

– Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое «зиг хайль!»

 
Зиг-зиг-зиг-зиг-зига-ой!
Чуркам всем пора домой!
 

– «Высокий блондин, ты в мире не один», «На лазурном берегу я с тобой убегу», «Мальчик хочет в Тамбов, чики-чики-чики та».

Сорокалетний мужчина в костюме и галстуке, покачивая в такт головой, у киоска с кассетами слушает «Любэ». Он воевал?

 
Комбат-батяня, батяня-комбат!
Ты сердце не прятал за спины ребят!
Огонь, батарея! Огонь, батальон!
Команду командует он!
Огонь! Огонь! Огонь! Огонь!
 

Смысла нет, солдат убивают, надо выполнять свой долг. Правильно я понимаю? – Подумал Ригин.

– «Ом», «Птюч», «Интернет», фьючерсный контракт. Транш, офшор, маржа. Риэлтер, пейджер, лизинг. «Плейбой», визажист, креативщик. Франчайзинг, дезактиватор, холдинг и консалтинг. Шейпинг, реабилитатор, ксерокс, таможенный терминал.

– Гололедные явления, освоевременивание пенсий, выплатной отдел, недопоступления в бюджет, развитие дорожно-тропиночной сети; есть необходимость спрофилактировать, собрание родительской общественности, обналичим и растаможим, пустографки, парторг, припущенная капуста. Сто лет не слышал!

– «Котекс помнит о вас!», «Девять разных вкусов!», «Попробуйте Зуко!» «Писатель, вызывающий наибольшее отвращение у женщин и девушек!» Это читают?

Несло сложной по химическому составу вонью.

Шел кратковременный дождь.

Дул ветер. В воздухе носилась идея партии, движения, секты, фирмы, клуба, молодежной субкультуры, финансовой группы, многоступенчатого маркетинга. Шло формирование гражданского общества.

«Гроб с автоответчиком. Оставьте свой голос вашим близким».

– Мы зажигаем у Никитоса; он конкретно зажигает.

«Гитарный шаман. Даю концерты по всему миру. Есть загранпаспорт. Сниму порчу. Верну мужа. Ищу спонсора и жену-арийку без цисаферного и путанного прошлого».

– Сход, развал, компьютерный шиномонтаж.

– Ресторан «Викинг». По субботам – детский праздник, по средам – мужской стриптиз.

– Дети лохи! Школу в жопу! Я люблю пизду!

– Малая уёба; уёбищная машина; мама, правда, я не уёбище?

– Бомбила.

– Терпила.

– Будем забиваться.

– Я тебя сейчас порву!

– Я тебя урою!

– Тебя сразу убить, или сначала в жопу выебать?

– Лёха, как у тебя с баблом? Можно одолжиться?

– Голимый опер, дешёвый оперок, конкретный прохаванный опер.

– Не люби жену брата и женщину из аппарата.

– Не делай добра – не получишь зла.

– Чукча молдавская!

– Сука бля нерусская!

– Бабки, зюзи, грины, лавэ, капуста, башли.

– Я не заточенная на деньги.

– Брат, братан, браток, братела.

– Большому куску и рот рад.

– Крупный чай, чтоб лучше заваривался.

– Любые флаги населению.

– Чакра, астрал, ментал, онтика, архетипика, дискурс, мега-машина, инициация, тантра, дао, йог, хасид, зикр, воцерквление, божественный аспект, эгрегор, холотропное дыхание.

Самая несчастная в мире собака.

– Ну, как тебе все это нравится? – спросил Лефёров.

– Главное, все по-русски говорят, – сказал Ригин, жадно оглядываясь.

– Ты давно прилетел?

– Вчера.

– Тогда все ясно.

Входя в метро, Ригин прошёл турникет, и поискал глазами Лефёрова. Тот, стоя в стороне, и о чем-то спорил с милиционером в пуленепробиваемом жилете.

– Пойдёмте, пойдёмте, – сказал милиционер и повел Лефёрова в комнату милиции.

– А в чем дело? – Сказал Ригин.

– Я подожду! – Крикнул он, когда дверь комнаты милиции за Лефёровым закрывалась.

Стоя у мраморной колонны, Ригин ждал. Почти сорок лет он прожил здесь неподалеку, наверно, тысячу раз проходил мимо этой колонны, тысячу раз ставил ногу на грязную мраморную плитку. Это была его почва. Время можно понимать, как свойство объектов оставаться самими собой, претерпевая изменения. Если школьник с портфельчиком в чернилах был все-таки тем же человеком, что и младенец, лежавший в коляске, то имеет смысл фраза «с тех пор прошло десять лет». Остался ли он тем же человеком, который когда-то уезжал? Или он был уже чем-то другим?

Туда и обратно ходили милиционеры. Вышел здоровенный бомж с грязным румяным лицом, нечесаными волосами и большим мешком за спиной, придержал дверь, сказал кому-то в комнате: «Спасибо», и пошел к пригородным поездам. Выскочила маленькая заплаканная старушка в платочке и кинулась в сторону как угорелая кошка, мелькая коленками в бумажных чулках в резинку. Стройной тенью вышел негр в черном спортивном костюме и красиво повел к Покровской линии оранжевый баскетбольный мяч, ударяя им об мраморный пол.

Почему так долго? – подумал Ригин.

Подождав около часа, Ригин открыл дверь и вошел. Лефёрова в комнате не было.

ГЛАВА 2. Тише кричи

То, что Лефёрова в комнате нет, было заметно сразу. Пятеро омоновцев и дежурный капитан, сидевший за загородкой, делали свои дела и не обращали на стоявшего у двери Ригина никакого внимания. На деревянной скамейке скучали двое задержанных. Еще один стоял, упираясь в стенку руками и широко расставив ноги. В клетке за решеткой, обезьяннике, водил руками в воздухе и бормотал обслюнявленный пьяный в мокрых штанах.

– Нет, а ты в Омске был? – спрашивал пьяный. – А ни хрена ты нигде не был, вот и всё. А когда я ходил под знамёнами адмирала Бенбоу, это дело было другое.

«Остров сокровищ», – автоматически отметил про себя Ригин.

– Вот зачем пишут книги, в которых ничего нельзя понять, разговаривал дежурный капитан с омоновцем. – Сын в школе проходит «Герой нашего времени», просит меня объяснить. Я сам там ничего понять не могу. Мне только нравится, как они чеченскую княжну высекли. Вы понимаете, о чем это?

– Трудная книга, – сказал омоновец.

– Классика, нужно перечитать, – ответил капитан.

«Литературный кружок», – проскочило у Ригина.

– Извините, у вас тут был мой товарищ, высокий, – сказал Ригин ближайшему омоновцу.

– Высокий? – Переспросил омоновец.

Ригин кивнул.

– Сейчас, – ответил омоновец и повернулся к дежурному. – Вот, тут гражданин разыскивает. – Он повернулся обратно к Ригину и указал на капитана. – Подойдите.

– У вас был задержан мой друг, высокий, рыжеватый, – сказал капитану Ригин.

– Как фамилия друга? – Спросил капитан.

– Лефёров.

– Сейчас проверим. – Капитан посмотрел по журналу. – Нет, не было такого. Не было.

Оба помолчали.

– А вы из Дипкомбанка? – Почему-то спросил капитан.

– Да нет, – ответил Ригин.

– Ну тогда все. Вы свободны.

Ригин вышел из комнаты. Люди в метро пошли быстрее. Он повернул направо, прошел несколько шагов, потом повернул назад, постоял, его задели плечом, толкнули, он мешал, его повернули, и он двинулся в плотном потоке, направлявшемся к пригородным электричкам. Люди в потоке несли чемоданы, ведра, пластиковые пакеты, завёрнутые в тряпку лопаты, рюкзаки и тянули сумки на колесиках. В узком проходе их снова сжало, и они пошли медленно и синхронно, как в ритуальной процессии. Над головами носился взад-вперед и кричал потерявший ориентацию воробей. Трансляция искусственным голосом передавала рекламу круиза по Нилу. Смысла во всём получалось мало. Его невозможно было понять. «Зачем всё это нужно? Да завтра улечу». Уважаемые пассажиры! При пользовании метрополитеном обращайте внимание на подозрительных лиц! Заметив в вестибюле станции подозрительных лиц, сообщите о них дежурному по станции! Ригин чувствовал, как в него упирается ведро соседа слева и плечо соседа справа. Нужно было как-то выбраться отсюда. Свернуть из потока было невозможно. Он двигался общим покачивающимся ритмом. Упираясь плечами, и оглядываясь в поисках выхода, Ригин увидел впереди уже на эскалаторе здоровенного бомжа с фольклорной шевелюрой, вышедшего из комнаты милиции. Бомж стоял чуть согнувшись. На спине у него лежал мешок. Через мешковину ясно проступала фигура человека, сложившегося с поджатыми ногами в позе зародыша. Рядом стоял еще один бомж, поменьше, с щуплым вздрагивающим телом. В этот момент эскалатор остановился, и все, кто на нем стояли, качнулись вперед. Ригин тоже непроизвольно качнулся. Через минуту эскалатор тронулся, и все дернулись назад. На эскалаторе все стояли по двое на ступеньке, так что между Ригиным и бомжами всё время оставалось одно и то же расстояние. Бомжей разглядеть становилось всё труднее. Потом они пропали из виду. Державший Ригина поток наконец рассыпался, и он бросился бегом. Их не было видно. Впереди был единственный выход. Ригин пробежал подземный переход, выскочил наверх и увидел бомжей, идущих к электричке. На табло стояло «Балабаново – 15:55». Бомжи сели. Ригин прыгнул в последнюю дверь последнего вагона. Он прошел между скамейками и увидел их в следующем тамбуре. Мешок с Лефёровым стоял рядом. Электричка тронулась. Двери нашего электропоезда открываются автоматически.

– Ребята, – сказал Ригин, – слушайте, продайте мне его. Пятьдесят долларов.

– А он тебе кто? – Спросил высокий бомж.

– Пили вместе, – сказал Ригин, гордясь знанием правил игры.

– Ладно, – сказал высокий бомж. – Только тише кричи. А то люди ходят.

– А что вы должны с ним сделать? – Спросил Ригин.

– В реку сбросить, когда через мост поедем, – сказал высокий. Его звали Толик.

– Но он живой?

– Живой, живой, – успокоил маленький, все время дрожавший как будто от холода. Его звали Витька. – Посмотри.

Толик развязал мешок. Ригин заглянул внутрь, и чуть не вскрикнул. Лицо его исказилось. В мешке был кто-то другой, а не Лефёров.

– Ну что?

Ригин вздрогнул. Выбора не было.

– Ты берешь, или нет?

– Беру, – сказал Ригин, и отдал деньги.

ГЛАВА 3. В тамбуре

Купленый человек стоял, прислонившись в тамбуре, как его поставил Ригин, и молчал. Очевидно, он был одурманен. В глазах у него столбы и перроны двигались в том же ритме, в каком они проезжали за окном. Теперь Ригин его разглядел.

На вид спасенный был лет сорока, носил костюм и галстук. Из-за округлых холеных щек он выглядел так, как будто очень хорошо позавтракал. Лицо с маленьким подбородком, презрительным ртом и губами бантиком говорило о том, что ему постоянно приходится обманывать. Он явно считал обман и манипулирование людьми важным и обычным делом. Это дело требовало от него постоянного привычного напряжения, которое выливалось в смесь самодовольства и презрения, в том числе и к самому себе, как части процесса, которым он управлял. Он был уверен в своём праве обманывать и считал, что приносит этим всем пользу. Собственно говоря, он считал, что никакой реальности на самом деле нет, и все ждут, чтобы он сказал, что за неё считать.

Вообще выражения лиц в России так легко читались, были такими явными и так часто менялись, что отвыкший за границей читать по лицам Ригин с ужасом подумал, что у него тоже все написано на лице.

Перед ним был человек его поколения, в отличие от самого Ригина и его друзей, получивший в этой стране все сполна и вовремя, а не бежавший под сорок лет искать счастья на чужбине, очевидно принадлежавший к слою, бывшему у власти прежде и оставшемуся при ней и сейчас. «Это из-за тебя, комсомолец, – подумал Ригин, – Коган спился, а Ананьев попал в психушку». Ему сразу вспомнился не по-еврейски пьяный Коган, полтора часа хохочущий над самим собой на круглой клумбе возле метро «Арбатская», пропивший не только гениальную математическую логику и китайские шахматы с четырьмя королями, но и свою странную семью. И Сашка Ананьев, опухший после инсулина, от которого он уже никогда не оправился. Никто за это не ответил. Не признал себя виновным. – Сброшу в реку, – подумал Ригин. – Поезд застучал по мосту. По полу покатилась баночка из-под «Спрайта».

В этот момент у спасенного начала расти борода. Его щеки и шея покрылись темными точками, из которых вылезли жесткие черные пеньки, и быстро превратились в густую трехдневную щетину. Потом пеньки стали волосками. Волоски, удлиняясь и густея, поползли по щекам, и лицо спасенного покрылось блестящей черной бородой. Видимо, действие одурманивающего препарата заканчивалось. На глазах у Ригина лицо спасенного за минуту прошло несколько фаз превращений. Сначала из молодого номенклатурного аппаратчика он превратился в сексуального героя в духе Мики Рурка (это в трехдневной щетине), а затем, когда борода совсем отросла, в либерального дореволюционного адвоката вроде Карабчевского.

Зачем я влез в эту историю? Это же не шутки. Это моя жизнь. Могут начаться проблемы с выездом. – Думал Ригин. – Нужно когда-то бросить привычку соваться куда не надо. Зачем эта открытость ко всему? Нужно закрыться, защититься. Надо научиться хотеть денег. Это закрывает. Почему я так мало и неохотно хочу денег? Или найти женщину, которая заберет меня всего. Господи, пошли мне именно такую: брюнетку с нежной кожей, длинными ногами и горячими щеками и шеей. Мне почему-то нужна именно такая, другая меня не возьмет. Я почему-то абсолютно точно знаю, какая она должна быть вплоть до ресниц, и того, где у нее на теле теплые и холодные места.

В глазах у спасенного перестали бежать столбы и перроны.

– В чем дело? – уверенно спросил он. – Какие проблемы?

– В реку тебя несли бросить, – сказал Ригин.

– Вот так вот просто?

– В реку с моста.

– Возможно. А вы при этом что делали?

– Купил тебя за пятьдесят долларов. – Ригин почувствовал, как в нём поднимается ярость.

– Даже так?

Он тоже узнал, тоже прочитал Ригина.

– А, – сказал он, – интеллигенция прекраснодушная. А демократы-то оказались самой большой дрянью. Ворами и импотентами. Интеллигенты. Ничего от них не осталось, даже партии! Дали им шанс, поверили им, а они все развалили и между собой переругались. И как не было их. Не было как исторического явления. А ведь верили им, думали – диссиденты, думали – они чего-то стоят.

– Это вы целое поколение уничтожили! Не дали интеллигенции развернуться! Научную революцию прозевали из-за этого! Вам это было выгодно. Дикарями проще управлять. Конкуренции боялись! Математические школы КГБ громило. Душили нас методически, – закричал Ригин. – До Верхней Вольты довели! У вас персональный компьютер в концепцию человека не укладывался! Свободы лишней боялись!

– Но уложился же, – сказал спасенный. – Дали вам возможность. Вам открыли двери. Так где вы? Что вы сделали? Упустили свой шанс? Мы в новое тысячелетие войдем, а вы – нет. Вас не будет. Потому что у нас концепция человека правильная, и поворот России начали мы. А вы как были чужие, так и остались.

– У вас заводы стоят, – ответил Ригин. – И науки не будет. Вам наплевать на страну. Вы погубили вторую в мире научную державу!

– Эти заводы и должны стоять. Им по пятьдесят лет. И никаких держав не нужно. Есть единый мир. В нем каждый делает то, что он может делать лучше. А наука пока будет в других странах. Мировая наука теперь едина, как в эпоху Возрождения! Молодежь это как раз понимает.

Он помолчал.

– Законы у нас идиотские. Антимонопольного законодательства нет. Я на этом делаю деньги. И буду делать, пока не придет умный человек. Вот тогда можно будет работать иначе! Только он не придет. Я всех знаю. Души у них пустые. Бандиты и то лучше. У тех хоть слово есть. Как вводили после войны демократию в Японии? Там стояли генерал Мак Артур и американские оккупационные войска. Америка давала займы. И американская полиция била палкой по голове, если ты ехал не туда и делал не так. Вот так нужно делать и в России. Чтобы стать нормальными людьми, нам нужна американская оккупация.

– Но Россия же не проиграла войну, – сказал Ригин.

– В некотором смысле проиграла, – ответил собеседник. – Холодную войну. Военное соревнование.

– А что означает вся эта история с мешками? – спросил Ригин.

– Видимо, попытка военного переворота, – сказал спасенный.

Буду драться, – подумал Ригин. – На чьей стороне?

Спасенный вынул из кармана пригласительный билет.

– Сходите на дискотеку. Это бесплатно. Я – депутат государственной Думы Василий Федин. Сейчас я еду на заседание. Приходите ко мне в Думу. – Он протянул Ригину визитку. – Заходите. Там все будут. Поговорите с Гукасовым. Это вам может быть полезно.

Деньги за свое спасение он не отдал.

ГЛАВА 4. День святого Патрика

Ригин постарался поскорее вернуться в Москву, чтобы участвовать в происходящем. Добравшись до центра, он увидел, что движение по Садовому кольцу перекрыто. Милиционеры с короткими автоматами стояли цепью, переминаясь с ноги на ногу. На тротуарах неохотно и привычно собирались люди.

Рядом со Ригиным стояла статная еще не старая бабушка в форме дежурной по станции метрополитена: черной юбке, черной жакетке и красной шапочке с эмблемой, державшая за руку трехлетнего внука. В другой руке у нее был круглый регулировочный жезл.

– Ты понимаешь, куда ты накакал? Ты накакал в джинсы! В Джинсы! Это же уже совсем нельзя, – плачущим голосом сказала она и поднесла к лицу внука запрещающий жезл. – Как наше поколение мечтало о них! Как мы их хотели! Как это было важно!

Мальчик, не выпуская руки, тут же присел, схватил с земли грязный окурок и немедленно выставил в ответ на запрещающий жезл бабушке.

– Что здесь происходит? – Спросил Ригин.

– Не знаем, – сказала бабушка.

– Якобы день святого Патрика, – сказал мужчина, стоявший рядом. – Святой – покровитель Ирландии.

– А почему милиция с оружием?

– Неизвестно.

– Пойдем-ка домой, – сказала бабушка внуку. – Все равно штаны надо менять.

С Новинского бульвара шел украинский народный хор в четыре ряда. Поворачиваясь на ходу вправо-влево, хористы ладно пели «Ой ты, Галю, Галю молодая». Звук пропадал на широкой улице. Вообще рядом с высокими домами Садового кольца шествие казалось жидким, незначительным и скучным, не заполняющим пространства. За хором маршировал оркестр военно-морского флота в парадных формах под флагом и с бунчуками, играя «Прощание славянки». Дальше двигалась колонна хозяев ирландских сеттеров, каждый со своей собакой. Отряд мажореток ДК имени Аркадия Гайдара, ожидая команды, храбро мерз под белыми рейтузиками. За ними посреди проспекта шел рыжий лысый бородатый еврей в клетчатой зеленой шотландской юбке и белых гольфах, играя на волынке. С декорированных зеленью грузовиков раздавали бесплатно ирландское пиво. Видимо, посольство Ирландии наняло всех, кто нашелся и на кого хватило денег.

Повернув с кольца вниз, Ригин спустился до парка имени Павлика Морозова. Здесь был назначен митинг оппозиции.

Часть колонны представляла собой нечто среднее между первомайской демонстрацией, крестным ходом и панихидой. Пожилые мужчины в обедневших костюмах катили на велосипедных колесах красные лозунги. Впереди ехал маленький грузовичок с репродуктором. На нем стоял отрисованный сангиной холст, изображавший православного священника с паникадилом на фоне развевающегося красного флага с серпом и молотом. Пригородного вида крупный мужчина с клубничным носом, из пор которого пробивались волоски, нес на неструганной палке плакатик: «Главный враг России – комитет уникальных умов при ЦРУ». По сторонам колонны шли охранники. Один, в плащ-палатке и сапогах сурово смотрел по сторонам и покручивал ус, напоминая Жана Марэ в роли Д’Артаньяна. Женщины в круглых шерстяных шапочках, покрытых пухом, стояли с самодельными плакатами, повешенными на веревочке на шею. Плакаты были украшены бумажными цветами и блестками. Прототипом оформления явно служили иконостас, доска почета и новогодняя елка. Лидер с бьющим на душевность парным телом и не по лицу мелкими зубами шел, освещенный софитами, которые несли два телохранителя. В середине колонны шел строем по два отряд в помещичьих синих венгерках, что ли, до бедер. «Белогвардейцы!» – Сказал кто-то рядом. Появился мордатый низкий парень в короткой черной кожаной куртке со свастикой на застежке молнии, вытянул руку вперед и вверх, сказал сам о себе «Очень интересно», и исчез. Вдоль ограды выстроился взвод в маскировочных формах с красным бархатным знаменем. Знамя держал худой плечистый человек лет сорока с костистым длинным лицом, густыми усами, нависшими над круглым бритым подбородком, глубоко посаженными под густые брови глазами. Он стоял в каратистской стойке, голова подвешена на ниточке, зад подтянут, как будто подошли, и – раз, дали палкой по жопе. Знаменосец вызывал у Ригина симпатию. Он демонстративно нес дух верности, бескорыстия, мужественности, готовности к жертвам. Вокруг было три основных мужских типа. Один – отпето злобный, отечный, с мутью в глазах и горьким запахом изо рта. Второй – с деликатностью из отдела кадров, аккуратной седой прической, пиджачком, въедливыми глазками. Третий – с худым лицом, худыми ребрами, решительный, упертый в свое. Такие люди вызывали у Ригина симпатию. Ему вообще нравились худые и вертикаль.