Текст книги "Рассказы"

Библиотека

Старуха участвовала в молодости в движении толстовцев. Дряхлость не совсем уничтожила жившую в ней волну мягкого веселья и решительности. Ее голова оставалась девичьей и круглой, несмотря на неопрятную мятую седину. Тело прятала несуразная мышиная кофта. Голубые глаза сохранили цвет и блестели. Еще до революции она уехала с секретарем Толстого Чертковым в Англию, где он рассчитывал создать всемирный центр их движения. Там она вышла замуж за эмигранта социал-демократа, учившегося в Кембридже. После революции он работал в советском торгпредстве, а потом в посольстве, отвечая за связи с английской интеллигенцией. В его огромной библиотеке были книги на четырех языках. В тридцатые годы он переводил на английский язык стенограммы показательных процессов над Зиновьевым и Бухариным. Перед войной ему приказали вернуться в Россию.

Она плотно закрыла дверь в комнату.

– Соседям о наших делах знать не нужно. Здесь в квартире есть некая Наташа, которая хочет знать больше, чем ей полагается, и пытается мне указывать. А я всегда любила делать то, что сама захочу. Я уже вижу, что вы мне подходите. Мне важно, чтобы они попали в хорошие руки.

Ее крепкий молодой голос барышни не из робкого десятка странно звучал в затхлой квадратной комнате коммуналки, где в воздухе плавала пыль, а под покрывало на кровати были засунуты поношенные старые тряпки.

– Я не стану с вами торговаться. Вы же студенты. Я не хочу никаких других покупателей. Цена будет, какой вы скажете.

Мы пришли втроем, чтобы купить книги. Один терял голову от книг, от имен и названий, напечатанных на переплетах. Сотни запомненных им при разных обстоятельствах книг давали ему чувство причастности к чему-то более существенному и заманчивому, чем обычная жизнь, с которой у него был до поры до времени заключен неустойчивый компромисс. Второй, требовательный, порывистый, резкий и глубокий, искал и не находил в тоскливых семидесятых, чему отдать свои силы. Он был готов увлечься любым делом, которым занялись его друзья, или просто какие-то неожиданно встреченные люди. Третий был талантливым самоучкой. Не поступая ни в какие учебные заведения после школы, он стал хорошим программистом, умел реставрировать старинные рукописи и тонко играл джаз на фортепиано. Он рано женился, завел двоих детей, и вынужден был всеми возможными способами зарабатывать деньги. Единственный из нас, он имел опыт в спекуляции.

– Я решила их отдать. Все равно они мне больше не нужны. Скоро мне вообще ничего не понадобится. Только копят здесь пыль, так что нечем дышать. Заберите их, и все.

Ее пальцы плохо разгибались и уходили в рукава. Тело как будто исчезало под вытертой кофтой и халатом. Лоб оставался гладким, молодым и крутым.

Книги, привезенные из Англии, заполняли комнату до потолка. На глаз их было тысячи три. Втроем можно было сегодня же связать их в пачки, погрузить в машину, расплатиться и попрощаться с ней навсегда. Навсегда в том смысле, в котором что-то исчезает.

Один из нас почувствовал, как действует на него ее волна, резкое сочетание молодости и дряхлости, веселья и близкой смерти, значительности и чуждости миру, который был вокруг. Он искал способ сделать так, чтобы сегодняшний день не стал последним днем, когда он ее видит.

– Нужно просмотреть книги и составить список, – сказал он.

Такая работа требовала времени.

– Прекрасно, – сказала она.

Это означало, что они будут встречаться еще три дня.

Мы снимали с полок и переписывали книги, среди которых они с мужем прожили, спрятавшись, двадцать лет, делая все, чтобы о них забыли. Им это удалось. Муж избежал репрессий и умер пятнадцать лет назад. Это была коллекция английской литературы девятнадцатого и начала двадцатого века. Здесь были романы забытого Бульвер-Литтона и книги поэтов озерной школы, полные собрания сочинений Байрона, Шелли и Китса в однотомных изданиях, «Старый моряк» Кольриджа, Диккенс, Вальтер Скотт, Теккерей, эссе Маколея, роман, написанный в молодости Дизраэли, и детектив, сочиненный для развлечения Черчиллем. Мы покупали книги авторов, владевших умами девятнадцатого века, книги Карлейля, эстета-социалиста Рескина, теоретика модерна Уильяма Морриса, книги феминисток, фабианцев, прерафаэлитов, Спенсера, опасные книжки Оскара Уайльда и трехтомный «Закат и упадок Римской империи» Гиббона в роскошных переплетах в стиле «арт нуво». Мы заносили в список и связывали в пачки полный соблазнительных идеалов и призраков прошлый век. Это был век,когда книги казались чем-то невероятно важным, а писатели – главными и лучшими людьми. В это век стало обязательным держать много книг в доме, а молодые люди начали стремиться к карьере писателя. Этот век был обманут своими писателями – романтиками, суфражистками, социалистами и эстетами. На французском и немецком языках мы нашли здесь классиков, на русском – только стенограммы процессов над врагами народа, которые были тут и на английском в переводах ее мужа.

Он снимал с полки книгу и вслух читал имя автора и заглавие. Она, сидя на кровати, покрытой мятым покрывалом, рассказывала о ней, как о последней литературной новинке. Она говорила о том, как была принята книга, кто имел успех, а кто – нет, кто исписался, кто стал наркоманом и кто была чья любовница. Как свежую новость она рассказывала, как Жорж Санд пригласила к себе Шопена, и изменила ему сего же врачом. Но – «Жорж Санд была писательница, и ей нужны были новые впечатления.» Она помнила адреса книжных магазинов, имена хозяек салонов и залы для публичных лекций. Она анализировала связи между философскими школами и литературными направлениями. Ее голубые глаза блестели. Он слушал,а потом доставал с полки новую книгу. О каждой следующей книге она говорила все больше и больше. Его друзья отошли на второй план, лишь изредка подавая реплики и радуясь приобретенному призрачному богатству.

К концу третьего дня мы увязали в пачки все книги. По списку их было три тысячи. Мы заплатили ей три тысячи рублей, что было для нас тогда немалыми деньгами, и погрузили книги в крытый грузовик. Она проводила нас до входной двери и каждому пожала руку, улыбаясь.

Он подал руку последним. Они были из разного времени. Слой времени разделял их, и три дня, проведенные вместе, были даже больше того, что они могли получить. И он, и она это знали, но чувствовали, что это уже не в их власти, и должно случиться что-то еще.

Мы отвезли книги в дом к нашему другу на Молчановку, и там сначала разделили их на более и менее интересные. И те, и другие мы поделили между собой по жребию. Каждый взял свою часть, и библиотека перестала существовать.

Прошло два дня, и нам позвонила ее дальняя родственница. Хозяйка книг требовала, чтобы мы немедленно пришли и угрожала вызвать милицию.

Нам открыла женщина лет пятидесяти, наверное, та самая Наташа, и молча провела по коридору.

– А, это вы.

Она сидела, положив руки на стол. Гладкий лоб побелел.

– Как вы посмели обмануть меня? Как вы могли позволить себе не отдать мне деньги, мне, человеку, который всегда предоставлял свои книги студентам! Отвечайте, как вы могли это сделать?

В комнате не было ничего, кроме стола, пыли и каких-то бумажек на полу.

– Мы отдали вам деньги. Три тысячи.

– Нет, вы мне ничего не давали.

– Но вспомните…

– Нет, я от вас ничего не получала.

– Вспомните, мы вам сразу их отдали!

– Нет, я не могла об этом забыть! Я еще не так дряхла, как вы рассчитывали! Украсть у меня перед смертью деньги – такого поступка я не видела за всю мою жизнь!

Мы не могли ей ничего доказать.

Один из нас молчал, не пытался ничего понять, и думал только о том, чтобы все это закончилось без неприятных последствий. Второй волновался, и снова и снова старался ее убедить, что он не виноват, зная, что убедить невозможно, потому что это способ получить еще один, четвертый день, вопреки самой себе, всем правилам, времени и обстоятельствам. Чем больше он говорил, тем яснее становилось ее лицо.

Третий в конце концов не выдержал обвинений в воровстве.

– Да поищите же вы эти деньги! Они ж у вас где-нибудь тут! В каком-нибудь старом чулке!

Она схватилась рукой за сердце, бившееся где-то под кофтой.

– Уходите! Вы убьете меня. Мне плохо! Скорую! Наташа!

Мы ушли.

Один из нас теперь занимается страхованием и продажей недвижимости на Брайтон-Бич. Второй уехал в святую землю и занят там вполне мистическим делом – поисками нефти. Третий работает преподавателем в московском Вузе. Жена и дочь бросили его и уехали в Лондон.

Протоколы контакта

Прадедушка Зухры возглавлял клан, враждовавший с Кокандским ханом. Во время похода Скобелева в Среднюю Азию прадедушка перешел на сторону русских. Дедушка принял православие, получил дворянство, дослужился до полковника и погиб в Первую мировую войну. Отец Зухры был во время Великой Отечественной войны офицером. После войны он расстался с первой женой, женился на девушке из родных мест и увез ее в Москву. Мама Зухры была на тридцать лет младше мужа. Папа ревновал ее, не разрешал работать и не отпускал одну даже в булочную.

Древняя кровь проявилась в экзотической внешности. Зухра была маленькая, черноволосая, с очень темной кожей желтоватого оттенка, худая и быстрая как мальчик. Все это дополняли тяжелые губы таитянки Гогена, полукруглые густые брови и глаза с китайским разрезом, которые иногда испуганно раскрывались как черные бабочки.

От предков Зухра унаследовала глубочайшее уважение к мужчине. Порядки отцовского дома укрепили в ней веру в то, что мужчины – хозяева жизни. Она совершенно не умела заводить романы. При этом Зухра была общительной московской девушкой, легко училась в школе, проявила способности к математике и поступила на мужской компьютерный факультет. Студенческая жизнь состояла из учебы и потока вечеринок, которые начались с первой недели и продолжались все пять лет. Собственно говоря, они были обязательны. Ни у кого на факультете не было сил их пропускать. Выпивка, танцы, шутки, и романы хорошо заполняли головы и служили удобным полем для безопасного выплеска энергии. Зухра танцевала и веселилась от души, радуясь своей принадлежности к компании, но дальше этого дело не шло. Мужчины, как она про себя называла сокурсников, проявляли к ней лишь общекомпанейский интерес. В Москве она не считалась красивой. Брать инициативу на себя, кокетничать и пользоваться женскими приемами она не могла. После первых общих фраз Зухра начинала смотреть на молодого человека испуганно-почтительно, что совершенно не оставляло места для веселья и легкомыслия, нужных для завязки романа. В институте Зухра держалась в обществе четырех подруг. Их так и воспринимали впятером как некий монолит. Вместе их и распределили на работу. «Ну когда же мы будем рожать детей?» – недоуменно спрашивала Зухра у подруги, поднимая высокие брови. «Ничего, Зухрёнок, еще кого-нибудь найдем», – отвечала подруга. Впрочем, на службе Зухре было неплохо. Там существовал определенный твердо установленный порядок, в который Зухра c готовностью вошла. К своей профессии она относилась серьезно, любила ее и работала очень хорошо.

1978 год был объявлен ЮНЕСКО международным годом женщины Востока. Было решено, что в течение года все вакансии в штате этой организации будут преимущественно предоставляться женщинам из развивающихся стран, имеющим соответствующую специальность. В вычислительном центре при штаб-квартире в Женеве имелась вакансия программиста. Глава советской делегации в ЮНЕСКО написал официальное письмо, в котором указал, что в интересах государства было бы крайне желательно направить на работу в Женеву высококвалифицированного программиста – женщину из республик Советской Средней Азии. Этим, во-первых, были бы наглядно продемонстрированы успехи Советского Союза в развитии среднеазиатских республик. Во-вторых, женщина-программист могла бы ясно показать достигнутое в СССР равноправие женщин. И, наконец, поскольку большая часть зарплаты советских специалистов в международных организациях поступала на счет государства, это могло бы значительно пополнить бюджет советской делегации при ЮНЕСКО. Возможно, что это могло бы также оказаться полезным с точки зрения расширения оперативной работы.

Отсутствие семьи было для советского специалиста за рубежом серьезным недостатком. Холостых обычно не выпускали. Однако другой кандидатуры из республик советской средней Азии за столь краткий срок подобрать не удалось. Кроме того, при отсутствии семьи отпадала необходимость в предоставлении работы для мужа кандидатуры в советских организациях в Женеве, где и без того все места были заняты.

В действительности Зухре никуда не хотелось ехать, но ее никто и не спрашивал. Считалось, что ей невероятно повезло. Ее посылали работать в страну, которая была заветной мечтой всех мидовцев, внешторговцев, кагэбэшников и прочей немногочисленной выездной публики. Все остальные о таком даже и не мечтали. «Хорошая страна. Очень хорошая», в один голос говорили девушки в МИДе, готовившие ее документы. У них существовала своя классификация стран, по которой Швейцария считалась прекрасным местом, а Индия и Алжир – так себе. Зухра слушала и старалась радоваться вместе со всеми. Еду в очень хорошую страну, – говорила она подругам.

На швейцарскую зарплату Зухры можно было снять четырехкомнатную квартиру в Женеве, купить автомобиль, ездить отдыхать на Азорские острова, и вообще, делать что угодно, но девяносто процентов этой зарплаты полагалось добровольно отдавать государству, а половину оставшегося получать в рублях, которые государство обменивало по им самим установленному курсу. Государство присваивало также деньги, предназначавшиеся Зухре на зарубежные командировки, пенсию и медицинское страхование. О добровольном согласии на всё это Зухре предложил подписать заявление полковник КГБ Гусев, курировавший советских специалистов в Женеве.

– Такой порядок, Зухра Владимировна. Будем выполнять, – сказал полковник.

Полковник официально занимал должность интенданта дома советских специалистов, то есть управдома, и получал в пять раз меньше.

В доме советских специалистов Зухру поселили в комнате, похожей на аспирантское общежитие с туалетом и душем. Вечером на следующий день после приезда к ней постучала плотная румяная женщина с быстрыми карими глазами.

– Устраиваетесь? – Спросила женщина. – Меня Алла зовут. Черного хлеба привезли?

– Привезла, – улыбнулась Зухра, вставая с колен от чемодана, который она разбирала на полу. В МИДе девушки посоветовали ей обязательно взять с собой бородинский хлеб и селедку. Зухра поставила чайник, достала продукты, и они вместе поужинали. Алла была женой советника делегации, скучала и время от времени давала уроки домоводства в школе при посольстве. Назавтра она повела Зухру показывать, где что покупать. Ходила Алла неожиданно быстро, в магазинах торговалась, любила посмеяться и сказала Зухре: «Ну и парочка мы с тобой! Ты тощая, как щепка, а я зато женщина с мяском». Зухра улыбалась. Руки у Аллы были круглые с ямочками и маленькими остро заточенными ногтями. Они очень нравились Зухре и казались ей какими-то милыми и домашними.

Всю неделю Алла заходила к Зухре каждый день, то звала ее в город, то просто садилась поболтать. В конце недели Зухру пригласил к себе полковник Гусев.

– Зухра Владимировна, вы будете дружить с соседкой по блоку Аллой Тряскиной. Пожалуйста, после бесед заполняйте протоколы контакта. Он протянул Зухре отпечатанный типографским способом бланк. В нем были графы «С кем», «Содержание», «Отдельные высказывания», «Дата» и «Подпись». Зухра посмотрела на бланк, не понимая.

– А о чем тут писать?

– Раз в неделю приносите. Настроения, отдельные высказывания, факты. Такой порядок, Зухра Владимировна. Будем выполнять.

Полковник, породистый мужчина лет пятидесяти, совершенно подавлял Зухру представительной внешностью и отеческим тоном.

– Имейте в виду, Зухра Владимировна, Тряскина заполняет такие же протоколы на вас.

Вечером зашла Алла. Зухра подняла на нее черные заплаканные глаза.

– Ну и что? – Сказала Алла.

Зухра молчала.

– Ясно. Гусев вызывал. Кровь портил. Черт бы его взял, дурака старого! Да тут все на всех пишут! Что ты расстраиваешься! У меня вот любовник, Игорь, консультант из Внешторга. Ну и пожалуйста! И Гусев знает. И ничего он ему не сделает. Игорь сам на него куда надо напишет!

Зухра промучилась всю неделю и пришла к Гусеву с пустым бланком. Полковник посмотрел на нее строгим взглядом.

– Ничего важного, – оправдывалась Зухра. – Ну совсем ничего!

– Это непорядок. В следующий раз я такого не приму. Будете заполнять здесь, при мне.

Зухра не могла сопротивляться напору уверенного в себе мужчины, державшегося как строгий отец. Она чувствовала, что не может обманывать, что ему все равно известна вся правда, и она ведет себя как непослушная дочь. В конце недели она написала в графе «С кем» – «Тряскина», а в графе «Отдельные высказывания – «Игорь». Слова «связь» или «любовник» она заставить себя написать не смогла. Краснея и глядя в пол, она отдала листок. Гусев прочитал его и убрал в стол.

Ночью Зухра не могла спать. Она пыталась успокоить себя, повторяя слова Аллы о том, что Гусев знает об их отношениях с Игорем и не может им ничего сделать.

На следующий день Алла опять предложила вместе съездить по магазинам. Зухра пошла, но заставить себя разговаривать не могла и молчала. Зато Алла говорила без умолку.

Постепенно Зухра привыкла к такой жизни. Временами у неё появлялась мысль, что это – нехорошо, но она быстро исчезала. Только иногда болели ноги. Она ужинала с Аллой и ездила с ней за покупками, в чём, как оказалось, и заключалась прелесть Швейцарии. В конце недели Зухра заполняла на Аллу бланки, но писала в них что-то незначительное. Гусев спокойно принимал их и прятал в стол.

Работать ей приходилось много. Её начальником в вычислительном центре был швейцарский немец по имени Томас.

– Вы очень устали? – Спросил он однажды. – Наверное, скучаете по дому?

Зухра не придала этому значения.

– Может быть, вам взять отпуск? – Спросил Томас через день. Зухра подумала, что обязана рассказать Гусеву об этом разговоре.

– Заполните протокол, Зухра Владимировна, – сказал полковник, подавая ей бланк. – И постарайтесь косвенным образом узнать, почему он задаёт вам такие вопросы. Может быть, коллеги что-то знают? Это неспроста.

На следующий день Зухра пошла вместе с одной из швейцарских девушек выпить кофе и рассказала ей, что начальник заводит с ней разговор об отпуске.

– Может он не доволен тем, как я работаю? – Ненароком спросила она.

– С работой все в порядке, – сразу остановила швейцарская девушка. – Не знаю даже, как тебе сказать. Он считает, что у тебя депрессия. Ты все время ходишь в одном и том же, а у нас женщины обычно меняют кофточки каждый день. У тебя действительно что-то случилось?

Зухра покраснела. У нее был хороший вкус, и она ходила на работу в своем любимом сером костюме.

На следующий день, смущаясь и мучаясь, она рассказала об этом Гусеву.

– Ну купите себе кофточки, – сказал полковник. – Это же престиж страны!

– На что же мне их покупать? – Снова сильно покраснев, сказала Зухра. – Я же не могу потратить всю зарплату. У меня хватит денег на одну или две, но это смешно, и нужно еще всякое другое.

– Так. – Полковник задумался. – Заполните протокол, Зухра Владимировна. Постараемся вам помочь.

Гусев написал заявление о выделении дополнительных средств на оперативную работу. Будущий агент прошел проверку и сообщил направленно переданную ему важную и личностно-значимую информацию о близкой подруге. Легко поддавался эмоционально-волевому воздействию. При возникновении нештатной ситуации на работе по собственной инициативе обратился к оперативному руководству. К агенту проявлял интерес перспективный молодой начальник вычислительного центра Томас Шницер, последующие назначения которого могли быть весьма важными. Приобретение новой одежды укрепляло престиж страны и могло вызвать углубление личных контактов.

– Готовьтесь, Зухра Владимировна. В субботу поедем покупать кофточки, – сказал полковник через два дня.

Поездка с первой минуты стала кошмаром. Гусев пригласил в качестве консультанта по товарам и ценам Алкиного Игоря из Внешторга. Игорь, толстяк лет тридцати пяти, с широкими щеками, усами-перышками и наглыми брезгливыми глазами, сидел за рулем. С Гусевым он разговаривал сквозь зубы, демонстрируя отсутствие подчинения. Полковник, игнорируя его неприязнь, удобно устроился на хозяйском месте. Деньги он держал у себя и полученной суммы не называл. Зухра сжалась на заднем сиденье. Ноги стало сводить.

В первом магазине Зухра выбрала две симпатичные блузки, которые она давно присмотрела. Продавщица, вежливо улыбаясь, отнесла их в кабину для примерки. «Они вам очень идут, мадам», – сказала она. Переодевшись, Зухра вышла и встала перед полковником и Игорем. Внешторговец брезгливо отвернулся к окну. Полковник внимательно осмотрел Зухру и взглянул на ярлычок с ценой.

– Нет, Зухра Владимировна. Этого мы себе позволить не можем.

Под удивленными взглядами продавщицы Зухра пошла в кабину переодеваться.

– Отвезите нас куда-нибудь, Игорь Михайлович, где цены более приемлемы, – попросил полковник. Игорь скривился и резко нажал на газ. Машина поехала в зону дешевых универсамов.

– Только час там не возиться! – Сказал Игорь, взглянув на Зухру в зеркало.

– Вы в настоящий момент находитесь на работе, Игорь Михайлович, – сказал Гусев.

– Не надо злоупотреблять, – сквозь зубы сказал Игорь.

В магазин он не вошёл и остался стоять снаружи.

В первом универсаме Зухра пошла вдоль одного стеллажа, полковник двинулся вдоль другого. Зухре показалось, что на стеллаже совсем нечего выбрать. Все было пестрое, синтетическое и совсем не шло. Полковник на своём стеллаже выбрал четыре кофточки.

– По-моему, хорошо, – сказал он. – Вот посмотрите.

– Что вы, Виктор Иванович, – испуганно прошептала Зухра. – Это же неприлично. – У кофточек был очень глубокий вырез.

Полковник посмотрел и не стал настаивать.

В соседнем магазине со сниженными ценами Зухра увидела подходящий костюм, но полковник взглянул на ценник и отчётливо сказал «Нет».

– Что, еще куда-то?! – Сказал Игорь, встретив их возле машины.

– Мы с вами не в чистом поле, Игорь Михайлович, – ответил полковник, усаживаясь. – Не забывайте.

Ворча что-то неясное, Игорь повез их в магазин, где шла распродажа вещей второго сорта.

– Дешевше не бывает, – сказал он, припарковавшись. В зеркале Зухра увидела его презрительные суженые глаза.

В зале для распродаж, нервничая и суетясь, Зухра стала копаться в корзинках с блузками. В каждой следующей кофточке она выходила показаться Игорю и Гусеву. Все кофточки не подходили по размеру и сидели на ней нелепо. Ноги болели всё сильнее. После пятой примерки охранник подошел к ним поближе, а одна из продавщиц вошла в кабинку для переодевания. Не попадая пуговицами в петли под ее подозрительным взглядом, Зухра подумала, что отец мог быть с ней строг, мог требовать от нее послушания, но никогда не стал бы позорить ее на людях, при чужих женщинах и любовнике Аллы, который ей все расскажет. Гусев не был ее отцом, он не был мужчиной. Мужчины не должны рыться в женских тряпках!

Полковник ждал ее в зале со следующей кофточкой в руках.

– Нет, – сказала Зухра. – Поедем в первый магазин. Я куплю все сама.

Гусев не стал спорить.

Зухра оставила в магазине все деньги, которые успела скопить, купила четыре блузки, два костюма, туфли и еще разные мелочи. Продавщица подарила ей флакончик духов от фирмы. «Вы правильно сделали, что вернулись, мадам. У вас прекрасный вкус», – сказала она.

На обратном пути Игорь не поднимал злых глаз от дороги. Полковник, уверенно положив на колени руки с длинными пальцами, сидел рядом с ним. Зухра на заднем сидении держала пакеты с покупками.

Денег до зарплаты пришлось занять у Аллы.

В новом костюме Зухра пришла в понедельник на работу.

– О, – сказал Томас, – вы хорошо отдохнули? Как прошел уикэнд?

Через день она надела брючный костюм с черно-белой блузкой навыпуск.

– Может быть вы согласитесь выпить со мной кофе после работы? – Спросил Томас.

Зухра заполнила протоколы контакта и отнесла Гусеву.

– Ну что же, примите приглашение, – сказал полковник. Его предположения оправдывались. – Сходите в кафе «Апропо». Это приятное место. Мы не должны дичиться коллег. Но после кафе больше никуда. На первый раз достаточно. И будьте внимательны.

Зухра и Томас сели на открытой террасе. У него были странные широко расставленные глаза, круглое лицо и небольшая бородка.

Зухра чувствовала, что за ними следят.

– Вы нервничаете? – спросил Томас.

– Нет, нет. Расскажите о вашей семье.

– О, я совсем один. Мой отец был пастор. Может быть, вам тут не нравится? Поедем пообедаем в хороший ресторан.

– Останемся здесь, – сказала Зухра.

– Извините. Я боюсь, что у меня не будет другого случая. Вы нервничаете. Я скажу все сразу. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Я сейчас объясню. Мое детство прошло в Гамбурге, в квартале, где много проституток. У отца был там приход. Рядом с нами жила девочка с Востока, откуда-то из Египта. Она тоже была проститутка, и я видел, как ее ласкают взрослые мужчины. Я любил ее. Она дружила со мной, но говорила, что не может меня любить, потому что у меня нет денег. Она была как две капли воды похожа на вас. Я всегда искал такую женщину. Выходите за меня замуж, и пусть у нас будут дети.

Зухра вздрогнула. Она подумала о том, как она будет писать это на бланке и отдавать Гусеву. Она должна была предать мужчину, который нашел ее и хотел рожать с ней детей, ради бесполого манекена. Она знала, что сил у нее немного и нужно действовать сразу.

– За нами следят, – сказала она. – И возвращаться мне нельзя.

Они сели в машину, и поехали по направлению к дому советских специалистов. Светлая японская машина, не отставая, ехала за ними. На перекрёстке Томас неожиданно повернул и дал газ на красный свет, чтобы привлечь внимание полицейских. Патрульная машина полиции показалась сразу. Полицейские остановили их. Светлая японка тоже встала у обочины, подождала, но вдруг развернулась и дала газ. Полицейские проводили их в участок. Там Томас написал заявление о том, что они собираются пожениться.