Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

Глава IV
Московская вотчина потомков Калиты

I

Иван Калита умер в последний день марта 1341 г. Год знаменательный в истории Восточной Европы. В том же году умер и Гедимин, подлинный создатель Литовского великого княжения. При нем определился и окреп виленский центр нового государства – литовско-русского и его влияние сильно отразилось во Пскове, Великом Новгороде, Твери. Намечается в ходе событий вековая роль Смоленска как центра московско-литовских столкновений394. Литва была тем сильна в подчинении себе русских земель, что вырывала их из-под татарской зависимости. При Ольгерде подчинение русских земель идет параллельно столкновениям с Золотой Ордой, которая и ранее, при Гедимине, воевала Литву и посылала русских князей и свою рать под Смоленск. В 1341 г. Ольгерд напал на Можайск, сжег посад, но город не взял395. Все нараставший напор Литвы связан для московского отчича с защитой личных владений, помимо даже его великокняжеской политики. А шире, чем прямая сила Литвы, разрастается ее влияние, с которым все чаще и глубже приходится считаться великорусской великокняжеской власти во внутренних отношениях Великороссии.

Вопрос о приемстве на столе великого княжения по смерти Калиты разрешен в Золотой Орде, насколько можем судить по весьма отрывочным сообщениям наших летописных сводов, без особых трений – на основе созданного Калитой после окончательной победы над Тверью преобладания Москвы. Хан признал великое княжение за Симеоном Ивановичем на общем съезде всех русских князей в Орде, «и вcе князи русский даны ему в руце»396. 1 октября совершен во Владимире обряд посажения его на стол великого княжения, а вскоре затем был съезд всех русских князей в Москве397. Никаких известий об этом съезде, кроме глухого летописного упоминания, не сохранилось. А момент был крайне важный: предстояло определить отношения между великим князем и остальными князьями, как Симеон в ту же пору определял особым договором «у отня гроба» свои отношения к родным братьям. Будет ли слишком смелым предположение, что на московском съезде должны были сложиться договорные соглашения в. к. Симеона с князьями тверским, рязанским, суздальским, ростовским, ярославским, а вероятно, и другими? Впрочем, существеннее, чем защищать такое предположение, которое нет возможности подтвердить документально, было бы выяснить, насколько и в чем междукняжеские отношения Великороссии во времена в. к. Симеона вступают в новую фазу развития. Это тот момент истории Великороссии, когда Московское княжество, вотчинная опора великокняжеской политики московских Даниловичей, стоит лицом к лицу с местными великими княжениями – тверским, рязанским и нижегородским. Взаимные отношения этих четырех территориально-политических единиц определили дальнейший ход исторической жизни Великороссии, и его изучению необходимо предпослать характеристику их внутреннего строя, который лишь к середине XIV в. выступает перед нами с более или менее достаточной определенностью.

II

Московская вотчина князей Даниловичей определилась в основном своем составе с захватом Можайска и Коломны. Братья Даниловичи – по летописям пятеро – держались, по-видимому, в общем московском гнезде без выделения особых уделов каждому. По крайней мере, мы ничего не знаем о каком-либо их раздельном владении, хотя известие об их отъезде в Тверь князей Александра и Бориса Даниловичей398 может навести на предположение, что эти князья «волостились» со старшим братом. Во всяком случае, для нас исходный пункт истории княжого владения в московской отчине – духовные грамоты Ивана Даниловича Калиты, который пережил всех братьев и мог свободно и заново «дать ряд сыном своим».

Обе до нас дошедшие духовные грамоты Ивана Калиты399 обычно относят, следуя «Собранию государственных грамот и договоров», к 1328 г., хотя невозможность такой датировки давно указана А.В. Экземплярским400. Формула обеих духовных: «А приказываю тебе, сыну своему Семену, братью твою молодшую и княгиню свою с меншими детьми, по Бозе ты им будешь печальник» – явно невозможна по отношению к родной матери-вдове. Речь идет о мачехе князей Семена с братьями, о второй жене в. к. Ивана, которую Экземплярский правильно отождествил с княгиней Ульяной, упомянутой в духовной в. к. Ивана Ивановича. Первая супруга в. к. Ивана Даниловича, Елена, скончалась в марте 1332 г., и его первая духовная могла быть написана только после этой кончины, второго брака и рождения от княгини Ульяны «меньших детей»401.

Цель княжеской духовной изложить тот ряд, какой отец дает сыновьям и своей княгине на случай, если «Бог что розгадает о его животе». Едва ли правильно обозначить ряд новейшим термином «завещание», который в нашем словоупотреблении передает понятие «тестамента»: в задачу духовной Калиты не входит определение личности наследников, а ее цель – только изложить отцовское уряженье о внутреннем распорядке, каким должно для его семьи определяться владение вотчиной, доставшейся этой семье после кончины ее главы, составителя духовной грамоты. Калита осуществляет в своей духовной исконную функцию отцовской власти, которая еще в Русской Правде была отмечена такой статьей: «Аже кто умирая разделит дом свой детям, на том же стояти». Но в данном случае очень сложен состав «дома»: речь идет о Московском княжестве – вотчине семьи Калиты. Сложны и приемы его уряженья. Вся семья – младшие братья, князья Иван и Андрей Ивановичи, княгиня Ульяна с дочерями – «приказана» князю Семену Ивановичу: он их «печальник», большак семьи взамен отца. Сыновьям – всем троим – Калита приказал «отчину свою Москву», предоставив им самим поделиться городскими доходами («тамгою и иными волостьми городскими»), за выделом осмничего в пользу княгини Ульяны. Сама Москва поставлена вне раздела («Приказываю сыном своим отчину свою Москву, а се семь им роздед учинил»), как и численные люди всего Московского княжества, о которых в духовной сказано: «А числьныи люди, а те ведают сынове мои собча, а блюдут вси с единого». Этих «численных» людей считают обычно тождественными с людьми письменными, данными402; действительно, это все термины, вытесненные затем термином «тяглые люди»403. Разряд этот определяется с точки зрения княжеского управления как обложенный данью, основное назначение которой – уплата татарского «выхода». Общее «ведание» их и их блюденье «с единого» всеми тремя князьями-братьями – конечно, под старейшинством в. к. Симеона – обеспечивало единство московской финансовой силы, столь важное в эпоху борьбы за объединение в руках великого князя всего «выхода» с русского улуса. По-видимому, и положение, созданное для города Москвы духовной Калиты, надо понимать как поручение веданья ею «собча» и «с одиного» всеми тремя братьями при разделе между ними «городских волостей» – доходов, что должно было внести в управление некоторую неопределенность и вызвало, по-видимому, крупные недоразумения между князьями-братьями.

Все эти черты ряда в. к. Ивана Даниловича определяют единство Московского княжества и его владетельной княжеской семьи. Не разбито оно и тем разделом, какой учинил Иван Калита, определив особые владения внутри московской вотчины для каждого сына и для вдовы-княгини с ее дочерьми. По этому разделу старший отчич Симеон получил Можайск и Коломну – два боевых пункта московской политики, верховья и устья реки Москвы, а также ряд крупных волостей вниз по течению Москвы-реки от московского уезда и Горетов стан, расположенный выше московского уезда по течению реки и к северу от нее до верхнего течения Клязьмы. Второй Иванович – Иван – получил Звенигород и волости по р. Рузе до ее впадения в Москву-реку и южнее за Москвой-рекой, а третий – Андрей – южные волости Московского княжества от Перемышля до Серпухова (включительно), так что волости его примыкали к р. Оке; княгиня Ульяна с дочерями – волости в северной части московской отчины по р. Клязьме404. За долей каждого князя в общей отчине установилось несколько позднее название удела; Иван Калита еще не употребляет этого термина, а говорит о «волостях», назначенных сыновьям, об «уезде» каждого из них405, как и сыновья Калиты означают эти доли – наряду со словом «удел» – выражениями: «участок, чимь мя благословил отец мой» и «уезд отца его»406. Раздел общей вотчины на такие уезды-участки не предполагался окончательным и бесповоротным; это не такой раздел «впрок», которым бы разрушалось представление о единой вотчине князей-отчичей. Духовная Калиты предусматривает возможность изменений в общем составе московских владений и в связи с этим частичного семейного передела: «Я по моим грехом ци имутъ искати татарове, которых волостий, а отоимуться вам, сыном моим и княгини моей, поделити вы ся опять тыми волостми на то место». Ряд, данный в. к. Иваном сыновьям и вдове-княгине, исходит из представления о семейном владении общей отчинной частью по долям-уделам, частью совместно; он не дробит этой вотчины на несколько «опричнин», которые принадлежали бы их владельцам на праве «собственности»; нет и повода возбуждать вопрос о праве отчуждения долей-уделов в завещательном или ином порядке, которое принадлежало бы их князьям-владельцам407.

III

Ряд в. к. Ивана Даниловича оставил недоговоренным многое в определяемых им отношениях. Братья Ивановичи дополнили этот ряд условиями договора, скрепленного крестоцелованием «у отня гроба»408. Возможно, что этому крестоцелованию предшествовали какие-то недоразумения между князьями-братьями. По крайней мере, на такое предположение наводит упоминание договорной грамоты о боярах, которые станут князей «сваживати»409, о том, что князьям из-за такой свады «нелюбья не держати», а учинить «исправу» и «виноватого казнити по исправе». А в конце договорной грамоты упомянута крамола боярина Алексея Петровича против в. к. Симеона, причем братья Симеона обязуются отступиться от боярина и ничем не помогать ни ему, ни его семье410. С этими данными можно сопоставить увещание братьям, какое в. к. Симеон внес в свою духовную, «жити за один», не слушать «лихих людей, кто иметь их сваживати», а слушать митр. Алексея и старых бояр, кто хотел добра в. к. Ивану Даниловичу и князьям его сыновьям411; а также тот факт, что боярина Алексея Петровича видим при великом князе Иване Ивановиче в должности московского тысяцкого, а затем убитым на московской площади, жертвой таинственной смуты, вызвавшей отъезд московских «больших бояр» в Рязань412.

Тенденция духовной Ивана Калиты к сохранению единства княжой семьи и сил княжества под старейшинством в. к. Симеона получила в договоре его сыновей дальнейшее развитие. Тут находим определение «одиначества» князей и отношений старейшинства: «Быти ны за один до живота, а брата своего старейшего имети ны и чтити во отцево место, а брату нашему нас имети [в братстве, без обиды во всем]; а кто будет брату нашему старейшему недруг, то и нам недруг; а кто будет брату нашему старейшему друг, то и нам друг»: эта формула вполне определенно устанавливает руководящую роль старшего. «А где ми, – говорит в договоре старший младшим, – будете всести на конь, всести вы со мною; а где ми будете самому не всести, а будете ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья». В старейшинстве Симеона есть элемент власти: имея и чтя его «во отцево место», князья-братья повинны ему послушанием. Но они – не подручники, не князья служебные: старейшинство комбинировано с «одиначеством» на началах «братства» князей. Это отразилось в договоре несколькими чертами. Великий князь обязуется действовать в согласии с младшими: «А тобе, господине князь великий, говорят они ему, без нас не доканчивати ни с ким; а братье твоей молодшей без тобе не доканчивати ни с ким». Далее, тщательно устраняется мысль об ответственности перед великим князем за промахи в военной охране: «А что ся учинить просторожа от мене или от вас, или от моего тысяцьского и от наших наместников, исправа ны учинити, а нелюбья не держати»; наконец, устанавливается полная взаимность в праве боярского отъезда: «А бояром и слугам вольным воля; кто поедет от нас к тобе, к великому князю, или от тобе к нам, нелюбья ны не держати», причем это право широко распространяется и на тех вольных слуг, «кто в кормленьи бывал и в доводе при нашем отци и при нас».

Договор в. к. Симеона с братьями обеспечивал единство в распоряжении московскими военными силами; по-видимому (это место в грамоте сильно попорчено), он развил и дополнил меры, указанные в духовной Калиты, для охраны единства и целости финансовых средств Московского княжества, устанавливая запрет покупать земли у численных людей и забирать их самих на княжескую службу413.

И старейшинство в. к. Симеона, и братское равенство князей отразились на том развитии, какое получили в договорной грамоте условия «раздела», учиненного Иваном Калитой. Князья-братья не только «соступилися» в. к. Симеону «на старейшинство» большей долей московской «тамги», именно ее половиной, поделив между собой другую половину, но признали такой дележ нормой и на будущее время: «И потом на старейший путь, кто будет старейший, тому полтамги, а молодшим двум полтамги; а опрочь того все на трое». На старейший путь уступили они старшему брату, великому князю, и ряд дворцовых доходных статей: пути сокольничий, конюший и ловчий, садовников, повинность «кони ставити» и др. Зато договорная грамота устанавливает и основы «удельного» владения: 1) его неприкосновенность – «како ны отець наш раздел дал, того ти под нами блюсти, а не обидети», с распространением той же гарантии на будущие приобретения – «или кто из нас, брате… что примыслил или прикупил, или кто по сем что кто прикупить или примыслить чюжее… своим волостем, и того блюсти, а не обидети»; 2) его наследственность – «кого из нас Бог отведет, печаловати княгинею его и детми как при животе, так и по животе, а не обидети тобе, ни имати ничего ото княгини и от детий, чим ны кого благословить отець наш по разделу», и 3) его самостоятельность в сфере княжеского управления – установлено право бояр и вольных слуг служить, кому пожелают из князей, и по смерти кого-либо из них у его княгини и детей, притом с обещанием великого князя за то «нелюбья не держати, ни посягати без неправы, но блюсти как и своих»; установлены совместный суд в исках между великокняжескими и удельными боярами и слугами и обязательство князей не посылать агентов своей власти в чужой удел; установлено и запрещение великому князю, его боярам и слугам покупать села в уделах князей-братьев, а им – в его уделе414.

Договор между Семеном, Иваном и Андреем Ивановичами – акт весьма сложного значения. В нем скрещиваются две различные системы отношений, так как этот акт, с одной стороны, есть ряд великого князя с младшими владетельными князьями, а с другой – ряд князей-братьев, определяющий условия удельного владения общей отчиной.

Остановимся на дальнейшей судьбе этого последнего. Ценный комментарий к установлениям первого договора дает духовная грамота в. к. Симеона. В страшном моровом поветрии 1353 г. Симеон Иванович потерял сыновей, а через месяц после них и сам скончался, составив духовную грамоту – ряд княгине своей Марии Александровне. Содержание этого ряда построено на определениях бывшего между братьями договора: «Положил семь на Бозе и на вас на своей братьи тако имете блюсти по нашему докончанью, како тогды мы целовали крест у отня гроба». Симеон передает жене своей все, чем его благословил отец, в. к. Иван Данилович; Коломну со всеми волостями и Можайск с прилегающими к нему волостями, т.е. весь свой удел, с ним и свой «жеребий» московской тамги415, а также села, доставшиеся ему по ряду отца и по дополнительному разделу с братьями, и свои примыслы и прикупы, и все свои драгоценности. Такое прямолинейное осуществление наследственности удела явно грозило серьезной опасностью силе Московского княжества. Переход в женские руки, да еще в руки бездетной вдовы, уроженки тверского княжого дома, таких важнейших московских владений, как Можайск и Коломна, был недопустим политически. Он и не осуществился. К сожалению, наши источники не дают никаких сведений о том, как это произошло. Знаем только – по духовной грамоте в. к. Ивана Ивановича416, – что оба города в руках в. к. Ивана, притом с волостями, хотя значительная часть этих последних – в пожизненном владении княгини Марии; но и волостями этими она владела далеко не до смерти, может быть, потому, что удалилась в монастырь417. Коломенский удел, ввиду его исключительного политико-географического значения, остается с тех пор неизменно уделом великокняжеским, как и определит в своей духовной грамоте в. к. Дмитрий Иванович: «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел». Так, на первых же порах истории московской княжеской семьи, во втором и в третьем поколениях, великокняжеское положение ее главы наложило свою печать на судьбы владения по уделам, подчиняя его неизбежным политическим условиям.

IV

Однако в других отношениях удельное владение продолжало развиваться наперекор существенным политическим интересам Московского княжества, постепенно расшатывая те основы его единства, какие пытались обеспечить Иван Калита в духовной и Симеон Иванович в договоре с братьями.

Вскоре после в. к. Симеона, летом 1353 г., умер князь Андрей Иванович. Его княжое наследие перешло к сыновьям – кн. Ивану, который всего на пять лет пережил отца и умер отроком, и Владимиру Андреевичу, родившемуся в сороковой день отцовской кончины. Духовная в. к. Ивана Ивановича и договоры в. к. Дмитрия Ивановича с кн. Владимиром показывают, как новое разветвление княжеской семьи усилило раздельность владения московской отчиной по уделам. В. к. Иван сохраняет за племянником долю его отца: «На Москве в наместничестве треть, в тамзе, в мытех и в пошлинах городьских треть и треть меду оброчного»; великий князь даже отступился от ряда преимуществ «старейшего пути», установленных при Симеоне: нет речи о выделе на долю «старейшего» целой половины тамги, натрое делится конюший путь и «кони ставити по станом и по варям». Но Москву он приказывает только двум сыновьям своим, князю Дмитрию и князю Ивану. Старшему назначен можайско-коломенский удел; младшему – звенигородский; а князь Владимир «ведает уезд отца своего». «Уезд» этот потерпел некоторое умаление: Лопастня отошла к Рязани, но князь Владимир получил взамен Новый Городок на Усть-Поротли; остальные же отошедшие к Москве «рязанские места» идут в раздел «на полы» между сыновьями великого князя.

Численных людей «вси три князя блюдут сопча, с одиного». По смерти княгини Ульяны ее волости и села и доход с осмничего пойдут в раздел, по выделе волости Сурожика и села Лучинского ее дочери, «начетверо, без обиды» между двумя сыновьями великого князя, его вдовой-княгиней и кн. Владимиром; «а ци по грехом имуть из Орды искати Коломны или лопастеньских мест или отменьных мест рязаньских, а ци по грехом отоймется которое место, дети мои, князь Дмитрий и князь Иван, и князь Володимер в то место и княгини поделятся безъпеньными месты».

Семейно-вотчинная группа еще стоит на сложившихся основаниях ее строя. Владимир Андреевич – еще в полной мере удельный князь московской вотчины. Черты некоторого обособления этого двоюродного в княжом братстве еще незначительны. Но они будут крепнуть и выступать определеннее в дальнейшем развитии междукняжеских отношений.

По смерти в. к. Ивана Ивановича (в ноябре 1358 г.) на московском княжении остались три малолетних князя – Дмитрий и Иван Ивановичи и Владимир Андреевич. Первый же договор, определявший взаимные отношения старшего Дмитрия с «молодшим» Владимиром418, устанавливает понятие двух отчин в составе московского княжения: «Тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина». Владения князя Владимира Андреевича – уже не удел общей вотчины, а особая отчина, хотя та же грамота сохраняет слово «удел» для обозначения владений князя Владимира, многозначительность формулы о двух отчинах вскрывается дальнейшим развитием отношений.

Брат Донского, князь Иван Иванович, умер в октябре 1363 г. Его удел перешел к в. к. Дмитрию Ивановичу. Произошло это в годину последней, решительной борьбы за великое княжение и окончательной победы в. к. Дмитрия над суздальским князем Дмитрием Константиновичем и теми князьями, которые его поддерживали. Тогда же в. к. Дмитрий привел в свою волю ростовского князя, а князей галицкого и стародубского согнал с их княжений. Через год князь Дмитрий Константинович вовсе смирился: когда его сын Василий с ханским послом «вынес из Орды великое княжение отцу своему», князь Дмитрий «отступися великого княжения князю великому Дмитрию Ивановичу», а в январе 1366 г. выдал за него дочь свою Евдокию.

Ко времени после всех этих событий относится второй договор в. к. Дмитрия Ивановича с князем Владимиром Андреевичем419. Как ни трудно приурочить этот договор к определенному хронологическому моменту, как ни отрывочен разрушенный временем текст этой грамоты, он все-таки дает ряд ценных указаний, важных для истории московских междукняжеских отношений.

Заключение договора было связано с «пожалованием» князю Владимиру Андреевичу в. к. Дмитрием Галича и Дмитрова «с волостьми и с селы» и с установлением новых условий о размерах и взаимоотношениях княжого владения. Изменения в составе владений кн. Владимира ставили его владельческое положение на новые основания. В. к. Дмитрий ему «дал в удел» Галич, Дмитров и волости; эти новоприобретенные владения кн. Владимир называет в грамоте: «Мой удел, чем мя еси, господине, пожаловал», противополагая их своим наследственным владениям: для обозначения всей совокупности своих владений кн. Владимир употребляет выражения «в моей вотчине и в уделе», «а в вотчину ти, господине, в мою и в удел данщиков ти своих и приставов не всылати». Крепнет и определяется представление о двух вотчинах в составе Московского княжества: потомков в. к. Ивана Ивановича и его брата Андрея. Владея своей вотчиной, кн. Владимир получил долю – «удел» в новых приобретениях великого князя, прецедент которого долго не забывали младшие князья московского княжеского дома. А в. к. Дмитрий владеет кроме великого княжения своей московской вотчиной и уделом420, причем последний термин означает в этой грамоте, по-видимому, ту долю новых приобретений, которая осталась в руке великого князя за выделом кн. Владимиру пожалованного ему удела. Владея каждый своею вотчиной, князья поделились по уделам421 новыми приобретениями, точнее, в. к. Дмитрий произвел этот раздел своею властью, «по сгадце» с кн. Владимиром, закрепив его в договорной грамоте как свое «пожалование». Договор определяет отношения не только двух князей, но и двух линий княжеского дома, так как содержит взаимную потомственную гарантию владений422.

Так во втором поколении потомков Калиты получила дальнейшее развитие раздельность владения по уделам, установленная в договоре в. к. Симеона Ивановича с братьями. Обособление вотчины Владимира Андреевича получило наглядное выражение и в быту княжеском. Городские центры уделов старшего поколения – Можайск, Коломна, Звенигород, Серпухов – не были стольными городами. А кн. Владимир Андреевич – подлинно серпуховской князь. Договор его с в. к. Дмитрием, только что рассмотренный, запечатлел, очевидно, лишь преходящий момент их отношений, подлинная фактическая обстановка которого нам точнее неизвестна. Нет основания полагать, что владение Галичем и Дмитровом закрепилось за Владимиром Андреевичем хотя бы на некоторое время: нельзя даже утверждать, что оно вообще осуществилось. По свидетельству третьего договора между в. к. Дмитрием и кн. Владимиром Андреевичем423, еще при жизни митр. Алексея и при его посредничестве кн. Владимир получил от в. к. Дмитрия Лужу и Боровск424, сверх того приращения его владений, какое вызвано было кончиной княгини Ульяны425, а не Галич и Дмитров426.

Этот третий договор, заключенный уже в 80-х гг. по благословению митр. Пимена427, дает, благодаря лучшей сохранности текста, более точное определение «вотчины» великого князя, на которую не должен кн. Владимир иметь какие-либо притязания. Эта вотчина – то, чем в. к. Дмитрия благословил отец его в. к. Иван Иванович: два жребия в городе Москве, в городских станах и доходах, Коломна, Можайск и Звенигород со всем, что к ним тянуло. Владения князя Владимира состоят из отцовского наследия – трети в городе Москве, городских станах и доходах и отцовского удела, а также новых приобретений – Городца (полученного кн. Владимиром взамен Лопастни, которая отошла к Рязани), Лужи, Боровска и волостей из бывшего удела кн. Ульяны.

В 70-х гг. XIV в. в. к. Владимир Андреевич выступает Серпуховским князем-вотчичем, устроителем своего стольного города и княжения. В 1372 г. он женился на дочери в. к. литовского Ольгерда, а в 1374 г. «князь Володимер Андреевич заложи град Серпухов в своей отчине и повеле в едином дубу срубити его; живущим же ту человеком и приходящим отъинуды, ту жити хотящим, подасть многу волю и льготы; наместничество же приказа в граде том Якову Юрьевичу Новосильцу, окольничему своему»; затем князь заложил, при участии св. Сергия Радонежского, храм во имя Зачатия Св. Богородицы, а при нем учредил общежительный монастырь; в 70-х же годах сооружен был и соборный храм Св. Троицы, об освящении которого читаем под 1380 г.428 Серпухов становится стольным городом особого вотчинного княжества.