Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

336 Кн. Константин Михайлович, бежавший было в Псков с братом Александром, «по рати» татарской вернулся с братом Василием, матерью и боярами, «укрепил» перепуганное и разбежавшееся население Тверской земли («кто избыл от безбожных татар»), затем явился в Орду вместе с кн. Иваном Даниловичем, вернулся оттуда на тверское княжение «и нача княжите тогды тихо и мирно» (т. XV, с. 417). Кн. Константин Михайлович был женат на племяннице Ивана Даниловича Софье Юрьевне (с 1320 г. – ПСРЛ, т. XV, с. 413—414).

337 Новг. I, с. 437 (приложение IV, статья: «А се князи русьстии»).

338 Сходный раздел произошел уже однажды, когда кн. Андрей Ярославич получил Владимир, а кн. Александр Ярославич Киев и Новгород – см. выше.

339 ПСРЛ, т. V, с. 218; т. VII, с. 201. Новг. I (с. 323) умалчивает о вокняжении Ивана Даниловича, но именует его под 1328 г. «великий князь» (ранее – «князь»), упоминает под 1327 г. о присылке им наместников в Великий Новгород, а под 1329 г. о прибытии в Новгород «на стол князя великого Ивана Даниловича» в сопровождении тверских князей Константина и Василия, Александра Суздальского и других князей (Там же, с точной датой: 26 марта на сбор Архангела Гавриила – день «посажения»?). Никоновская (т. X, с. 198) говорит, конечно, о «великом княжении Володимерском», которое хан Узбек дал Ивану Даниловичу «к Москве», но сохраняет, быть может, реальную черту в указании, что кн. Иван «сяде на великом княжении на Москве».

340 Другое приложение к Новг. I лет. (III, статья: «Кто колико лет княжил») дает список только владимирских князей и ставит в их ряду: «Александр Суждальскый 3 лета», но время княжения Ивана Даниловича считает в 14 лет, стало быть, с 6836 г. (Александр умер в 6840 г.).

341 «Сий князь Александр из Володимеря вечный колокол святей Богородици возил в Суждаль, и колокол не почял звонити, якоже был в Володимере; и помысли в себе князь Александр, яко съгруби святей Богородици и повеле его пакы вести в Володимерь; и привезьше колокол поставиша и в свое место, и пакы бысть глас богоугоден» (Новг. I, с. 437). Карамзин приводит все это известие статьи «А се князи русьстии» в другой и несколько искаженной редакции (т. IV, примеч. 302), где Албуга, который «правил княженье» Ивану Калите по смерти Александра, превратился в царя Албугу, будто давшего Калите великое княжение. «Правил княженье» относится к ханскому послу, который вводил нового великого князя в обладание великим княжением по ханскому ярлыку. Это искажение текста и легендарные черты рассказа о владимирском колоколе лишили наш источник всякого значения, для С.М. Соловьева «это известие с царем Албугою и с поэтическим рассказом о колоколе не заслуживает большого внимания» («Ист. Рос.», кн. I, ст. 951, примеч. 1). Можно усомниться в возвращении колокола при жизни Александра или предположить иные мотивы для такого возвращения или, наконец, заподозрить владимирских звонарей в умении посодействовать чуду, но все это еще не обосновывает отвода, предъявленного источнику, который расходится лишь с умолчаниями (и притом вполне понятными) других сводов, а поддержан умолчанием Новгородской I летописи о вокняжении Ивана Калиты свидетельством статьи «Кто колико лет княжил» и дальнейшими судьбами Поволжья. Рукопись, которую цитирует Карамзин («Синодаль. библиот. летопись XV века в лист под № 349» или «Синодальный летописец времен Василия Темного», т. II, примеч. 238), та самая, из которой он привел и любопытное известие, что Андрея Боголюбского на самовольный уход из Киевщины в Суздальскую землю «подъяша Кучковичи» (т. IV, примеч. 383), по-видимому, не вернулась в Московскую синодальную библиотеку и находится неведомо где.

342 ПСРЛ, т. X, с. 128 (Житие св. Сергия Радонежского).

343 Отъезд кн. Александра примирил псковичей с Калитой и избавил их от митрополичьего запрещения: «И кончаша мир вечный со псковичи по старине, по отчине и по дедине; и благослови митрополит Феогност и владыка. Моисей Селогу посадника и весь Псков» (Псков. I л., ПСРЛ, т. IV, с. 186).

344 ПСРЛ, т. IV, с. 185—186; т. V, с. 12; псковичи «посадили себе князя Александра на княжение из Литовские руки» (ПСРЛ, т. V, с. 219; т. VII, с. 203).

345 Ссылка на эту «Александрову» грамоту «Псковской судной грамоты» относится одними учеными к Александру Невскому (Калачов, Энгельман, Сергеевич, Владимирский-Буданов), другими (Мурзакевич, Никитский, Дьяконов) – к Александру Михайловичу. В пользу первого мнения приводится лишь указание на титул «великий князь», особенно при упоминании о «Псковской грамоте» в грамотах митрополитов Киприана и Ионы (Р.И.Б., т. VI, № 28 и 90), но сила этого указания метко упразднена замечаниями АН. Никитского («Очерк внутренней истории Пскова», с. 105—109) и М.А. Дьяконова («Очерки общественного и государственного строя древней Руси», т. 1, с. 55—56). Соображения Никитского и Дьяконова решают вопрос в пользу кн. Александра Михайловича с достаточной определенностью, и живучесть самого вопроса в научной литературе (ср. Л.Н. Филиппова. Учебник истории русского права, Отдел 1, гл. VI) можно признать историографическим недоразумением.

346 Псковское и литовское посольство застало у митрополита новгородского кандидата на архиепископию, которого Феогност вызвал на Волынь «ставитися на владычество», и вопрос был разрешен канонически правильно в пользу сохранения единства епархии. Новопоставленному владыке Василию пришлось, «бояся Литвы», ехать окольными путями и убегать от погони (ПСРЛ, т. VII, с. 203). По-видимому, князя Александра тяготило митрополичье запрещение; только в 1336 г. он принял «от Феогноста митрополита и от всех святителей русских «благословение и молитвы» (ПСРЛ, т. X, с. 207).

347 ПСРЛ, т. V, с. 219; т. VII, с. 202—203.

348 В наших источниках нет, кстати сказать, данных для установления причастности Пскова к уплате этого выхода; кн. Довмонт в Орду не ездил и, очевидно, не признавал над собою власти хана, как и Александр Михайлович, пока княжил во Пскове.

В наших сводах (Новг. I, с. 328; ПСРЛ, т. VII, с. 203) как бы два захвата Торжка: под 6840 г. – «великий князь Иван приде из Орды и взверже гнев на Новгород, прося у них серебра закамского, и в том взя Торжек и Бежичскый верх через крестное целование», и под 6341 г. – «приде князь Иван в Торжек с всими князи низовскыми и с рязаньскыми; и приела в Новгород и сведе наместники» (Новг. I). Но в первой записи – о столкновении из-за «серебра» – лишь указаны его последствия и, быть может, посылка передового отряда.

349 «Вложи Бог в сердце князю литовскому Наримонту, нареченному в крещении Глебу, сыну великого князя литовского Гедимина, и приела в Новгород, хотя поклонится святей Софеи; и послаша Новгородци по него Григориа и Олександра и позваша его к собе» (Новг. I, с. 331). Новг. IV (т. IV-2, с. 265) и Воскр. (т. VII, с. 203) указывают на прежний договор: «Князь Наримонт Гедимонович… приеха на пригороды, что ему ркли в Литве»; та же ссылка полнее в Никоновской (т. X, с. 206): «Пригороды, что ему ркли в Литве идуще к Феогносту митрополиту в Волынскую землю и слово право дали». Крестоцелование о «единстве» в Новг. I (с. 331): «И целова крест к Великому Новуграду за один человек»; вариант «целоваша» указывает, по-видимому, на взаимное крестоцелование, как только и могло быть. Прибыл кн. Наримонт в октябре 1333 г.

350 После неудачного посольства к в. к. Ивану Даниловичу, который «челобитья не прия и миру не да» (т. VII, с. 304), хотя новгородцы предлагали ему «пять сот рублев» за мир «по старине» («свобод бы ся отступил по крестному целованию»), новгородский владыка Василий поехал в Псков, где псковичи приняли его с честью, и владыка крестил у кн. Александра сына Михаила. А до того владыка 7 лет не бывал во Пскове (Новг. I, с. 330).

351 Наримонт получил «в отчину и дедину – и его детям» Ладогу, Орехов, Карельский городок с Карельской землей и половину Копорья; часть этих городов получил в 1383—1384 гг. кн. Патрикий Наримонтович, но из-за него были в Новгороде большие смуты и усобицы (Новг. I, с. 371; ПСРЛ, т. IV, с. 190—191). Такие же смуты вызваны в Новгороде и событиями 1334—1335 гг., Новг. I, с. 332. Не находя достаточной помощи от великих князей, новгородцы искали в литовских князьях организаторов защиты своих границ. После отъезда Наримонта в Литву видим в 1337 г. восстание карел с помощью немцев (шведов); в 1338 г. шведы с карелами напали на новгородские волости сожгли Ладожский посад, напали на Водскую землю. Тщетно звали новгородцы из Литвы кн. Наримонта; он и сам уехал, и сына «вывел», оставив только наместника (Новг. I, с. 333—334). Характерна осторожность в. к. Ивана, который отказывается, по настоянию новгородцев, от похода на Псков, лишь отвечает на литовский набег, мирится с пребыванием Наримонтова наместника в новгородских пригородах; у него нет достаточно силы, чтобы подлинно взять в свои руки западные дела. Вероятно, с этим же общим положением связана его попытка сближения с в. к. литовским путем брака Симеона Ивановича с дочерью Гедимина Августой-Анастасией, о котором летописи сообщают под тем же годом, под которым читаем о прибытии Наримонта на новгородские пригороды (6841) – ПСРЛ, т. VII, с. 204.

352 Посольство от Великого Новгорода послано, когда великий князь вернулся из новой поездки в Орду (Новг. I, с. 331).

353 Четверга, февраля 16-го (на память св. Памфила) указывает на 1335 г., но неделя была не мясопустная, а о Блудном сыне; известие попало под 6842 г. – 1334, однако к этому году не подходят ни день, ни неделя (см. Археологический календарь Горбачевского).

354 «Бысть ему речь по любви с новгородци, и отложиша езд, а Плесковицем миру не дата» – Новг. I, с. 332; последние слова можно понять и как разрыв прежнего договора с псковичами.

355 «И послав князь великый пожже городки литовский Осечен и Рясну и иных городков много» (Новг. I, с. 332).

356 Князю Наримонту «прирекли» дать пригороды «в отчину и в дедину» бояре, сопровождавшие владыку Василия; в раздорах 1380 г. из-за Патрикия Наримонтовича за него стоит боярский Славенский конец, против него – демократические левобережные концы при нерешительной поддержке Плотницкого конца (ПСРЛ, т. IV, с. 90—91). В смуте 1335 г. та же группировка: «…сташа си сторона и она сторона, доспевше в оружьи противу себе, оба под Волхова» – Новг. I, с. 332.

357 Новг. I, с. 330 и 336.

358 ПСРЛ., т. VII, с. 204.

359 Новг. I, с. 333. Известие отрывочно, повод не указан, но естественно предположить все тот же спор о денежных требованиях великого князя.

360 Когда в. к. Василий Темный требовал от Великого Новгорода: «А печати быти князей великих» и «вечным грамотам не быти» (договор 1458 г., А.А.Э., т. I, № 58), он мог опираться на «старину», действовавшую при Иване Калите: до нас дошла грамота, данная какому-то Михаилу на промыслы в «Печерской стороне» и на «Кегролский Волок», – «от великого князя от Ивана, от посадника Даниила, от тысяцкого Аврама и от всего Новагорода» (А.А.Э., т. I, № 2); тысяцкий Аврам упоминается под 1328—1348 гг., но посадник Даниил не поддается определению. Грамота отредактирована от имени в. к. Ивана: «…приказал есмь Печерскую сторону Михаилу… а погост Кегролский Волок ведает Михайло по пошлине, как то было при моих дядях и при моем брате при старейшем».

361 С Товлубием «посла рать свою и князь Иван великий Данилович, по цареву повелению, князя Константина Васильевича суждальского, князя Константина Борисовича ростовского, князя Ивана Ярославича юрьевского, князя Ивана друцкого, князя Федора фоминьского, а с ними великого князя воеводы Александр Иванович и Федор Акинфович, и стояша у города немного дний и доидоша прочь, граду не успевше ничтоже» (ПСРЛ, т. VIII, с. 206). Любопытна редакция, какую этому известию придал составитель Никоновской летописи, согласно своим представлениям о междукняжеских отношениях «удельного периода»: «Поиде князь Иван Коротопол с Тавлубием и с прочими татары, а князь велики Иван Данилович послал же рать свою с ними к Смоленску по цареву повелению, а воеводы его Александро Иванов, Феодор Окинович; также и инии князи идоша по цареву повелению к Смоленску с татары ратью: князь Константин Васильевич суждальский, князь Константин Борисович ростовской, князь Иван Ярославич юрьевский, князь Иван друцкий, Феодор фоминьский, и баскаки, и мордовские князи о мордвичи» (т. X, с. 211).

362 Так, они поминают среди участников похода под Смоленск в 1340 г. Константина Борисовича Ростовского (ПСРЛ, т. VII, с. 206; т. X, с. 211), хотя о смерти его в 1307 г. сообщено в Воскресенской (т. VII, с. 185; так и т. IV, с. 253; т. V, с. 204; Лет. по академич. списку, в изд. Лаврент. лет. с. 501), а Никоновская сообщает об этой смерти дважды: под 1304 г. (т. X, с. 175 – сюда это известие попало, по-видимому, вместе с «повестью об убиении Акинфове», которое отнесено ко времени княжения Ивана Калиты) и под 1309 г., т. X, с. 177 – здесь выписаны из какого-то источника подряд известия о кончине кн. Александра Даниловича, смерть которого в Воскр. – т. VII, с. 185 – отнесена к 1308 г., а в других – т. IV, с. 47 и т. V, с. 204 – к 1305 г.; о кончине Константина Борисовича с доб.: «И сяде по нем сын его Василей»; о кончине князя Василия Михайловича Суздальского, лица весьма сомнительного и едва ли существовавшего (см. у Экземплярского, т. II, с. 397). Участником похода был ростовский князь Константин Васильевич, упомянутый без отчества в известии об этом походе (Новг. т. IV-2, с. 270), как, вероятно, было и в источнике (Воскр. и Ник. – запись о преставлении «Константина ростовскаго» находим еще под 1328 г. в Новг. IV и Соф. I (ПСРЛ, т. IV-2, с. 262 и т. V, с. 218), но Константин Васильевич в этом году не умер, а женился на дочери Ивана Калиты Марии (Летопись по академическому списку, в изд. Лаврент. лет., с. 503 и 505); умер он от моровой язвы в 1365 г. (т. XI, с. 4); в списках Никоновской летописи при известии о его кончине за именем оставлено пустое место для отчества, но составитель так и не разобрался в князьях Константинах.

363 ПСРЛ, т. X, с. 209 (1339 г.); т. XV, ст. 422 (Роман Белозерский).

364 Кн. Константин Борисович Ростовский в 1297 г. посадил в Углич сына Александра; последнее известие о нем – его женитьба в 1302 г. (Летопись по академич. списку, в изд. Лаврент. лет., с. 501), год его смерти не отмечен в летописях. Его сыном А.В. Экземплярский (т. II, с. 36 и 132) признает того «Юрья Александровича ростовского», который умер в 1320 г. (та же летопись, с. 502, и др. своды). Поэтому Экземплярский полагает, что кн. Юрий занял стол ростовского княжения после дяди Василия (у Экземплярского обмолвка – «после двоюродного брата»), объясняя это тем, что «Углич не составлял уже совершенно обособленного княжества, как Ярославское и Белозерское, а входил в состав ростовской волости, как часть ее, хотя и представлял из себя отдельное удельное княжество», и тем, что Юрий был сыном старшего из Константиновичей. К тому же – его двоюродные братья Васильевичи Константиновича были, надо полагать, весьма юны даже в год смерти кн. Юрия, так как первое летописное известие о старшем из них – Федоре – сообщает о его женитьбе в 1326 г. (Лет. по акад. списку, с. 502). Углич Экземплярский признает «собственно отчиной» кн. Юрия и выморочным по его бездетной смерти, но оставляет открытым вопрос о дальнейшей судьбе этого владения: «Мы ни откуда не видим, чтобы он был после 1320 г. за князьями ростовскими», замечает Экземплярский об Угличе и воздерживается от каких-либо предположений по поводу «купли» Ивана Калиты. Все это возможно, но отсутствие в наших источниках хотя бы таких основных дат, как года смерти Александра и Василия Константиновичей, не позволяет сколько-нибудь твердо установить схему судеб Ростова и Углича.

365 В Родословной книге XVI века («Временник», т. X, с. 37—38) читаем: «…а у великого князя Василия дети князь Федор да князь великий Константин, а женился князь великий Константин у великого князя Ивана Даниловича московского. А оттоле ростовских князей род пошел на двое: болшому брату Федору досталася Стретенская сторона, а другому брату великому князю Константину – Борисоглебская сторона; один из списков этой родословной книги ставит и дату: в лето 6836 (1328)».

366 ПСРЛ, т. XI, с. 128.

367 Сам факт непосредственного и крутого вмешательства великокняжеской власти в сбор «серебра» с жителей младшего княжества можно сопоставить с тем, что несколько позднее произошло в Тверском княжестве, где в. к. Константин Михайлович пришел в столкновение с князем холмским Всеволодом Александровичем и его матерью княгиней Анастасией: «И нача имати бояре их и слуги в серебре за волости, чрез людскую силу, и быть над ними скорбь велика» (ПСРЛ, т. X, с. 217, 1346 г.).

368 «Епарха градского, старейшего боярина ростовского, именем Аверкия стремглав обесиша и возложиша на пя руце свои и оставиша поругана, точию жива; и бысть страх велик на всех слышащих и видящих сиа, не токмо в граде Ростове, но и в всех пределех его и во властех и в селех» (ПСРЛ, т. XI, с. 129), «Епарх градской», вероятно, тысяцкий.

369 На Белоозере – современник Калиты кн. Роман Михайлович (Романчюк), о котором, как упомянуто, только и знаем, что он в 1334 г. ездил в Орду с в. к. Иваном Даниловичем. Стародубские князья XIV в. известны нам только по упоминаниям летописных сводов об их кончине: Ивана Михайловича (ПСРЛ, т. X. с. 179) или Михаила Ивановича (т. VII, с. 187) в 1315 г. (об этом разногласия летописных сводов см. у Экземплярского, т. II, с. 179—180 и выше, примечание); Федора Ивановича, убитого в Орде в 1330 г. (ПСРЛ, т. X, с. 203); Дмитрия Федоровича, умершего в 1354 г. (т. VIII, с. 9; т. XI, с. 227 под 6863 г. – «и положен бысть в своей отчине в Стародубе»); брат его Иван – последний стародубский князь – «сяде на княжении в Стародубе» зимой 1356 г. по возвращении из Орды с ханским «пожалованием» (т. VIII, с. 10; т. X, с. 228), а в 1362/63 г. в. к. Дмитрий Иванович согнал его со Стародуба. Княжение Юрьева-Польского кончилось на князе Иване Ярославиче, который лишь упомянут под 1340 г. (т. VII, с. 206). В Галиче – сыновья Давида Константиновича (ум. 1280 г.) Борис и Федор, по-видимому, поделили свою отчину, если Никоновская летопись (т. X, с. 206—207) была хорошо осведомлена, сообщая о смерти кн. Бориса Дмитровского (под 1334 г.) и Федора Галицкого (под 1333 г.) – ср. Экземплярского, т. II, с. 214—216; последний галицкий князь – Дмитрий, которого Никоновская лет. (т. X, под 1360 г. о ханском пожаловании его на Галич) называет Борисовичем, а родословные (см. Экземплярского, т. II, с. 218) – Ивановичем (по Экземплярскому – сыном Ивана Федоровича), согнан с княжения в. к. Дмитрием Донским. Судьбы Дмитрова после кн. Бориса неясны; возможно, что восстановить его связь с Галичем, но и сама генеалогия князей и судьбы галицко-дмитровских владений крайне запутаны в наших источниках.

370 После кн. Федора Ростиславича княжил в Ярославле сын его Давид, умерший в 1321 г. (ПСРЛ, т. VII, с. 198), затем – Давидович Василий, ум. в 1345 г. (Там же, с. 210), зять в. к. Ивана Давидовича (Новг. I, с. 336: «Иван князь, тесть его»; ПСРЛ, т. X, с. 215 под 1342 г. – о преставлении княгини Овдотьи князя Василия Давидовича Ярославского).

371 И.Г.Р., изд. Эйнерлинга, т. IV, с. 152.

372 «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома», с. 346, примеч. (то же в «Ист. Рос.», кн. I, с. 930, примеч. 5); мнение Соловьева принял Чичерин («Очерки из истории русского права», с. 241).

373 «Древности русского права», т. 1—3, с. 58—59. Для Сергеевича, как, по-видимому, и для Соловьева, речь идет о куплях как «земельных приобретениях»; поэтому затруднение в том, почему Калита в своих «завещаниях» не говорит об этих «куплях», хотя там упоминаются купленные люди (рабы), купленные бортники и даже придобытое золото не забыто; «если Калита купил Галич и пр., – спрашивает Сергеевич, – то почему же ни он, ни дети его не распоряжаются новыми приобретениями?» – и, ссылаясь на Соловьева, замечает против Карамзина: «Трудно допустить, чтобы Калита на свои деньги увеличивал великое княжение, а не свои наследственные области». Объяснение Соловьева Сергеевич считает допустимым, понимая дело так, что Калита мог оставить свои купли за князьями продавцами, обязав их службой себе и детям, – «подобно тому, как он дал свою куплю, село Богородское в Ростове, Бориске Боркову на условии службы», однако заключает так: «Но все-таки то, что он купил, приобретено им, и в завещании, в котором не забыт даже прикупленный кусок золота, надо было упомянуть о Галиче с Белоозером и Угличем; упомянуто же там село Богородское, хотя оно и не находилось во владении сыновей, а было отдано Борису Боркову». Только предпосылка, что составители княжеских духовных знали, что «надо», а чего не надо там упоминать, и понимали различие между «куплей» Галича, Белоозера, Устюга и покупкой села Богородское, могла бы несколько ослабить ученые недоумения. Нельзя, кроме того, не пожалеть, что недооцененными остались соображения Карамзина: от его критиков ускользнула связь этих соображений с замечанием, что «в сем завещании не сказано ни слова о Владимире, Костроме, Переяславле и других городах, бывших достоянием великокняжеского сана». Казалось бы, что «молчание» духовных Калиты и его сыновей о Переяславле, который считается примыслом кн. Даниила, заслуживало не меньшего внимания, чем вопрос о Галиче, Белоозере, Угличе. М.К. Любавский («Лекции по древней русской истории», с. 212) полагает, что Переяславль «был включен в состав великого княжения Владимирского, очевидно, по распоряжению хана»; такой факт был бы весьма важным показателем сознательного политического вмешательства ханской власти в строй русских владельческих княжих распорядков, но предположение М.К. Любавского нечем обосновать, так как нет никаких аналогий в иных действиях ханской власти на Руси.

374 Сохранение «владетельных прав» за местными князьями само по себе не объясняет умолчания о «куплях» в духовной, так как возможно было упоминание о пожизненном, например, владении их с указанием, к кому должна затем перейти та или иная из этих «купель».

375 Указание, что Галич, Белоозеро, Углич дедовские «купли», звучит тут мотивом, поясняющим выделение их из комплекса великокняжеских волостей для наделения ими – в прибавку к уделам – младших сыновей, как и указание, что великое княжение в. к. Дмитрию «отчина», мотивирует его внесение в духовную грамоту. Об этом характерном колебании воззрений на право великого князя приложить вотчинные права к великокняжеским волостям – см. ниже, при анализе духовной Донского во всем ее содержании.

376 В духовной Дмитрия Донского: «Галич со всеми волостями и с селы и со всеми пошлинами», Белоозеро «со всеми волостями», Углече поле со всем, «что к нему потягло».

377 В духовной Дмитрия Донского: «…а что ми дала княгиня Федосья Суду на Беле озере да Колашну и Слободку и что благословила княгиню мою Городком да Волочком, та места ведает княгини Федосья до своего живота». Княгиня Федосья – жена родоначальника кемских князей, князя Давида Семеновича (Экземплярский, т. II, с. 169; Павлов-Сильванский, Сочинения, т. III, с. 5—6), и указанные ее волости, по-видимому, ее «опричнина», а переходят в состав «примыслов» великого князя, который благословил «теми своими приимыслами» свою княгиню, ей в опричнину: «А в тех примыслех вольна моя княгини, сыну ли которому даст, по души ли даст». Тут наглядный пример перехода части княжеских волостей в разряд земельных владений «частновладельческого» характера. «Купли» Калиты – владения иного типа, и судьба их иная.

378 Сгон местных князей-отчичей с Галича и Стародуба – один из результатов победы в. к. Дмитрия Донского над кн. Дмитрием Константиновичем Суздальским: «в лето 6871» Дмитрий Донской «согна» суздальского князя с владимирского великого княжения, пошел на него ратью к Суздалю и принудил его к миру, «взем волю свою над ним»; и тогда же в. к. Дмитрий Иванович «такоже и над ростовьским князем Коньстянтином взя волю свою», «согна с Галичьского княжения князя Дмитрея гальчскаго», «согна с Стародубьского княжения князя Ивана Федоровича Стародубьскаго», как князь Дмитрий Константинович тогда «поиде из Суздаля в Нижний Новгород», так и остальные «вси князи ехаша в Новьгород Нижний к князю Дмитрею Константиновичу, скорбяще о княжениях своих» (ПСРЛ, т. XI, с. 2). Можно согласиться с мнением В.И. Сергеевича («Древности русс. права», т. 1—3, с. 59, примеч.), что эти сведения представляют переход Галича к Дмитрию Ивановичу «совсем в ином свете»: он «силою приобрел Галич». Однако отсюда еще не следует, что можно было устранить свидетельство о «купле» Калитой Галича рассуждением, что «несоответствие языка официальных актов с действительными способами приобретения может объясняться желанием замаскировать такие действия, которые князья и сами не могли считать вполне правыми»; повод для мотивировки завещательного распоряжения Галичем тем, что это дедовская купля, должен был быть налицо, тем более что эта мотивировка отнюдь не «маскирует» захвата (в летописи ее нет), а относится к выделению из великокняжеских владений тех, что были «куплями», для наделения ими младших сыновей при благословении старшего всем великим княжением. В.И. Сергеевич полагал, что приобретение Белоозера и Углича можно приурочить к тому же моменту, когда в. к. Дмитрий «взял волю свою» над ростовским князем Константином, так как эти города входили «в состав Ростовской волости». Это еще допустимо для Углича, но Белоозеро и при Донском имело особых князей. Присоединив к этому предположению ошибочное указание, что Ярославль, упоминаемый в духовной кн. Владимира Андреевича, «город Ростовской волости» (речь идет о Ярославле на р. Луже, т.е. о Малоярославце), В.И. Сергеевич допускает, что Дмитрий Иванович, Владимир Андреевич «поделили между собой наследие потомков Константина Всеволодовича, низведя их в положение служилых князей». Основания такого построения слишком шатки для важного вывода о разделе в. к. Дмитрием ростовских волостей с двоюродным братом. Свое право отрицать «точность» сообщения духовной Донского о куплях Калиты В.И. Сергеевич подтверждает указанием на другую «неточность языка официальных грамот»: в последнем из договоров Донского с кн. Владимиром Андреевичем сказано, что отец благословил его двумя жребиями в Москве, тогда как второй жребий достался великому князю по смерти брата Ивана; но эта «неточность языка» чисто внешняя и, по существу, мнимая, так как первый договор тех же князей установил обособленность двух вотчин» («Тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина»), а в духовной в. к. Ивана Ивановича читаем: «Приказываю отчину свои Москву сыном своим князю Дмитрию и князю Ивану» при выделении князю Владимиру трети доходов.

379 ПСРЛ, т. XV, с. 417 и 419.

380 Весьма вероятно предположение В.С. Борзаковского («Ист. Тверск. княжества», с. 127) – тверской князь даже не сам доставлял выход в Орду, а отдавал его Калите, т.е. сообразно договору 1321 г. Юрия с Дмитрием Михайловичем, по которому Михайловичи Тверские отдали серебро выходное Юрию.

381 ПСРЛ, т. VII, с. 204 (под 6844 г.); т. X, с. 207 (под 6843 г.).

382 Следует ли видеть в этих сношениях кн. Александра с митрополитом свидетельство о его соглашении с в. к. Иваном Даниловичем относительно поездки в Орду и возвращения в Тверь? Новгородские осложнения должны были сделать в. к. Ивана особо осторожным и на время уступчивым, а предварительные отношения кн. Александра с Ордой делали резкое противодействие его намерению сугубо опасным. К тому же, раз кн. Александр «начя наряжатися в Орду», митр. Феогност не мог отказать ему в «благословенна», так как давнее отлучение, по-видимому, все еще лежавшее на кн. Александре, было вызвано его отказом от такой поездки к хану. Пл. Соколов («Русский архиерей из Византии», с. 281) и полагает, что «отлучение было снято с него под условием явки к хану». Для кн. Александра в данный момент «явка к хану» – не навязанное ему «условие»: отношения с Ордой и с митр. Феогностом должны были обеспечить его от прямого противодействия Калиты такой поездке.

383 ПСРЛ, т. XV, с. 418 («В лето 6844 прииздил князь Александр из Пскова в Тверь; поим сына своего князя Федора опять поиха в Псков»).

384 «Тое же зимы (6846 г.) князь Александр Михайлович тверский посла сына» своего князя Феодора со Авдулом послом во Орду, а с великим князем Иваном Даниловичем не докончания и мира не взяша» (ПСРЛ, т. X, с. 208), эту запись надо отнести на счет источников Никоновской летописи, а не комбинации книжника – ее составителя, по характеру «краткой записи» в ряду других таких же, без следов книжной обработки их в связный рассказ.

385 Когда в Орду позван был кн. Александр на последнюю расправу, «поиде же князь Александр и князь Василий Давыдович Ярославский с ним» (ПСРЛ, т. VII, с. 205); «тогда же с ним поидоша в Орду ко царю Азбяку князь Василий Давыдович Ярославский… и князь Романчюк Белозерский» (т. X, с. 209; ср. т. XV, с. 422, где известие о поездке этих князей не на месте). В. к. Иван пытался перехватить князя Василия по дороге в Орду: «Нань же посла великий князь Иван Данилович, тесть его, в пяти сот человек, переимати, но отбися их» (ПСРЛ, т. V, с. 221; Новг. I, с. 336).

386 Известия о поездках Ивана Калиты в Орду явно спутаны в Никоновской летописи (ПСРЛ, т. X, с. 208). Она сообщает под 6846 г. о возвращении кн. Александра в Тверь, о посылке им сына Федора к хану и поездке в Орду в. к. Ивана, о «клеветах» на тверского князя и посылке за ним хана с «покрытыми словесами» и под 6847 г. о поездке в Орду в. к. Ивана с сыновьями и вторичной посылке («посла пакы иных татар») за кн. Александром и другими князьями; тверской князь посылает на разведку в Орду сына, Калита возвращается на Русь, кн. Александр идет к хану на свою погибель. Тут явно удвоены и поездка в Орду в. к. Ивана, и поездка княжича Федора, и ханская посылка в Тверь. Ср. изложение Воскресенской летописи: под 6846 г. возвращение в Тверь кн. Александра, под 6847 г. поездка в Орду в. к. Ивана с сыновьями, «его же думою» посылка ханского зова тверскому князю (тут упоминание, что Александр «посла, наперед себя» сына Федора и что «приела царь по самого по неяю»; это упоминание о прежней поездке Федора с послом Авдулом, которое ранее в Воскресенской не упомянута, и вызвало удвоение известий в Никоновской, соединявшей два источника); затем – поездка Александра (с упоминанием, что «князь великий Иван Данилович выиде тогда из Орды и сынове его», т.е. раньше приезда тверского князя к хану, как яснее из чтения Соф. I: «Уже бо бяше в. к. Иван Данилович вышел из Орды» – т. V, с. 221); посылка в Орду великим князем сыновей и гибель кн. Александра Михайловича (ПСРЛ, т. VII, с. 205).