Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

387 В изложении этих событий нашими летописными сводами использованы как старые записи, так и особое сказание об убиении кн. Александра Михайловича, однако в сокращении и с недомолвками Тверская летопись (т. XV, с. 418) сохранилась в списках с рукописи, дефектной как раз в данном месте: дефект изданного в XV т. погодинского списка не восполняется ни списком забелинским (Рукопись Московского исторического музея 288-6, л. 153), ни толстовским (рукопись Имп. публичной библиотеки, собрания гр. Ф.А. Толстого, отд. 1, № 145, л. 330 об.). См. ПСРЛ, т. V, с. 231; т. VII, с. 205; т. X, с. 208.

388 ПСРЛ, т. X, с. 208.

389 «Царя тешавше, по обычаю своему, и рядец» (т. XV, с. 419); сказание упоминает об отношениях кн. Александра с «царицей» и ордынцами, которые давали ему вести о решении царя (Там же, с. 419—420); в Никоновской (т. X, с. 209—210) более распространенная редакция тех же указаний, видимо, плод редакционной переработки старинного текста.

390 В летописных сводах – под 6847 г., но день убиения не в составе рассказа об убиении кн. Александра (см. ПСРЛ, т. XV, с. 420, где даты нет), а особой записью (см. т. X, с. 211, где 28 октября «на память святых мучеников Терентея и Неонилы, и преподобного Стефана, творца канонам, и Саваита и святые мученицы Параскевы, нареченные Пятницы», – вместо 29 октября, как т. VII, с. 205, и Новг. I, с. 36; ту же дату, что Никоновская, дает Рогожский летописец, т. XV, 2-е изд., с. 61), которая, как церковнопоминальная, едва ли могла быть сделана не по церковному – сентябрьскому, а по мартовскому летосчислению.

391 Рогожский летописец (Там же, с. 52) и Никоновская (т. X, с. 211).

392 В Никоновской в конце текста, заимствованного из сказания об убиении кн. Александра, после упоминания о скорби «всего града» на погребении князя, неожиданная фраза: «И тако Тверское княжение до конца опустеша», которая может навести на предположение о пропуске каких-то известий о последствиях для Твери московского одоления; в Тверской летописи (т. XV, ст. 421), так же как в забелинской и толстовской рукописях, в этом месте текста снова дефект, восходящий к их общему источнику. Мотивировка отъезда тверских бояр «заездом» их пришельцами принадлежит кн. М.М. Щербатову, который предполагал приезд к князю Александру Михайловичу псковских бояр и ссылался на приезд к нему «немца Доля» («Ист. Рос.», т. III, с. 355); эту догадку, отбросив псковичей, использовал Карамзин (т. IV, с. 142 и примеч. 304); принял ее и Соловьев («История отношений между князьями Рюрикова дома», с. 342; «Ист. Рос.», кн. I, с. 920). Но тенденция родословных тверского боярства относить приезд их предков – знатных иностранцев (немчина Дола, или Долга, родоначальника Левашовых; Дуска Величка из «наталинской» земли, родоначальника Нащокиных, см. «Временник», т. X, с. 118 и 119) ко времени кн. Александра и притом к моменту его возвращения в Тверь из Пскова в связи с указанием Никоновской, что тогда же произошел отъезд тверских бояр в Москву, подсказала историкам их догадку – не случайную, а, вероятно, обусловленную уже содержанием родословных источников летописания XVI в.

393 Обзор фактических сведений о деятельности в. к. Ивана Даниловича не дает основания для его характеристики как князя-«скопидома», представителя «удельной» узости и замкнутости вотчинных интересов. Эта его характеристика, столь обычная в нашей исторической литературе, построена на впечатлении от его духовных грамот, которые, однако, касаются только московской отчины и ее семейно-вотчинных распорядков.

394 Напомню важнейшие моменты истории Смоленска до этой поры. Смоленская земля испытывала литовские набеги с начала XIII в. (1206, 1223, 1225 гг.); смоленские князья пытаются идти навстречу опасности, защищая Полоцкую землю от Литвы и немцев (1222 г. – смоленский князь Святослав Мстиславич в Полоцке, договор с Ригой в 1229 г. кн. Федора Давыдовича за Смоленск, Витебск и Полоцк и т. д.); еще в 1232 г. Святослав Мстиславич пытается отстоять соединение Смоленска и Полоцка под одной властью, но намечавшееся объединение кривичских земель не по силам смоленским князьям без опоры во владимирском великом княжении. В 1239 г. в. к. Ярослав Всеволодович отнимает Смоленск из литовских рук и закрепляет свои отношения к западнорусской окраине женитьбой сына Александра на Брячиславне, княжне полоцкой. В середине XIII в. нарастает дробление Смоленской земли, напр., выделяется Можайское княжество кн. Федора Ростиславича, а князья смоленские под рукою владимирского великого князя – участники его походов на Великий Новгород и Литву. Кн. Федор – с 60-х годов ярославский князь, а в 80-х годах пытается соединить в своих руках смоленское и ярославское княжения. Но Смоленской земле не суждено еще втянуться в великорусскую политическую систему. Смоленск ускользнул из-под власти Федора Ростиславича – там княжит его племянник Александр Глебович, а по смерти кн. Федора на можайское княжение сел младший Глебович – Святослав. Княжение Александра Глебовича (ум. 1313 г.) – время усиленного распада: Можайск захвачен московским князем, Вязьма с волостями выделилась в особое княжение, часть смоленских волостей отошла к княжеству Брянскому, и столкновения кн. Александра с Вяземскими и брянскими князьями не вернули Смоленску ни волостей, ни подорванной силы. Долгое княжение Ивана Александровича (1313—1358 гг.) – время, когда положение Смоленского княжества характеризуется его притеснением с востока и запада Москвой и Литвой. Великое княжество Литовское овладело белорусскими областями и правобережным Поднепровьем: все торговые пути Смоленска были в литовской руке. А на востоке крепнет объединение великорусской силы, к которой тянет и в старой Чернигово-Северской земле и в Смоленщине все, что недовольно литовским засильем. В русско-татарском походе 1340 г. с великокняжеской и ханской ратью идут на Смоленск друцкий и фоминский (из мелких смоленских) князья. В 1341 г. брянский князь Дмитрий Романович выдал дочь за московского князя Ивана Ивановича; вяземский князь Федор Святославич, служивший ранее Гедимину (ПСРЛ, т. VII, с. 199), оказывается затем на московской стороне, посажен на Волоке, а в 1345 г. выдал дочь за в. к. Симеона (брак был разорван через год). Напротив, кн. Иван Смоленский держался Литвы; еще при Гедимине он заключил с Ригой договор «по тому докончанью, как то брат мой старейший Гедимин докончал и его дети Глеб и Алкред» (С.Г.Г. и Д., т. II, № 8); поход Ольгерда в 1341 г. под Можайск имел, вероятно, задачей вернуть эту волость к Смоленску: в 40-х годах видим смоленские войска в войнах Ольгерда против Ливонского ордена; но единодушия нет в смоленских отношениях к Литве: в крайне осторожной, уклончивой политике Ольгерда много недоверия к Смоленской земле, как и вообще к западнорусским землям, ненадежной опоре литовской власти в столкновениях с восточным соседом.

395 ПСРЛ, т. XVIII, с. 93; т. IV-2, вып. 1, с. 271; т. VII, с. 206.

396 «И поидоша вси князи рустии в Орду» (ПСРЛ, т. V, с. 222; т. VII, с. 206); «и вси князи тогды в Орде были» (т. XVIII, с. 93); «и вси князи русскыа даны ему в руце» (т. V, с. 222; т. IV-2, с. 271); «и все князи русскиа под руце его даны» (т. VII, с. 206).

397 «Тое же зимы бысть велик съезд на Москве всем князем русскым», т. XVIII, с. 93; т. X, с. 212; Никоновская легким изменением текста связывает это известие с последовавшим походом к Торжку: «Бысть съезд… и поидоша…», но в Сименовской это два отдельных известия – первое о «великом съезде», а другое – «и поиде ратью к Торжку князь великий Семен».

398 ПСРЛ, т. VII, с. 184 (под 6814 г.), т. X, с. 176 (под 6813 г.).

399 С.Г.Г. и Д, т. I, № 21 и 22.

400 А.В. Экземплярский, указ. соч., т. I, с. 79, примеч. 208.

401 В. к. Елена скончалась в марте 6840 г. (ПСРЛ, т. VII, с. 203; в Лет. по академическому списку, изд. при Лаврент. летописи, – под 6839 г., с. 503); запись о втором браке Ивана Калиты в Никифоровском списке западнорусской летописи (т. XVII, с. 30. примеч. 56) под 6840 г.: «Того же лета оженися в другыи Иоан Данилович». В духовной Калиты в. к. Елена упомянута как умершая: «А что золото княгини моей Оленино, а то есмь дал дчери своей Фетиньи 14 обручи, а ожерелье матери ее»; старшие дочери от первого брака были замужем – Мария (с 1328 г.) за князем ростовским Константином Васильевичем, Евдокия (о смерти которой упоминает Никоновская летопись под 1342 г., т. Х, с. 215) – за ярославским князем Василием Давыдовичем; они не упоминаются в духовной, а княжна Фетинья определенно противопоставлена второй семье: «А что есмь придобыл золота, что ми дал Бог», читаем вслед за строками о наделении княжны Фетиньи: «И коробочку золотую, а то есмь дал княгини своей с меньшими детьми». Эти «меньшие дети» – княжны Мария и Феодосия; Экземплярский считает их дочерьми в. к. Елены, вероятно, потому, что в Марии видит ростовскую княгиню, что едва ли возможно: та была с 1328 г. замужем и никак не подходит ни под термин «меншия дети», ни под наделение московскими селами, какие даны «княгине с меншими детьми», ни под опеку мачехи. Если же видеть в «менших детях» двух дочерей кн. Ульяны, то дату первой духовной надо отодвинуть еще года на два или несколько более: поездка в Орду в. к. Ивана в годину возобновления борьбы между ним и кн. Александром Михайловичем, быть может, дает наилучший повод для приурочения его первой духовной. В этой грамоте княгине-вдове назначено кроме волостей и сел (в том числе «Раменье, что было за княгинею», вероятно, Еленой) «из городских волостей» – осмничее, а упоминание о княгине Ульяне в духовной в. к. Ивана Ивановича таково: «А княгиня Ульяна, по отца моего князя великого по душевной, ведает волости и осмничее и села до своего живота», тождество явное; ниже в числе ее волостей упоминается Сурожик, а в числе сел – Лучинское, чем благословил свою вдову Иван Калита. Эти владения по духовной в. к. Ивана Ивановича назначены, по смерти кн. Ульяны, ее дочери: видно, что только одна и осталась в живых (предположение Экземплярского о дочери, родившейся после смерти отца, излишне).

Сомнительна одновременность обеих грамот Калиты. Вторая повторяет первую, но добавляет распоряжения о селах, прикупленных великим князем и замененных им, между прочим, в новгородских, владимирских, костромских и ростовских пределах: это, надо полагать, новые примысли, сделанные после написания первой грамоты и весьма возможно, что их, как и самую грамоту, надо отнести к последним годам жизни и княжения Ивана Калиты, когда он использовал свою победу над Тверью не только для усиления своей великокняжеской власти, но и для «примыслов» к своей московской вотчине.

402 Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права, с. 130 (7-е изд.); М.А. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси, т. I, с. 315.

403 Ср., например, сопоставление этих терминов в уставной грамоте 1530 г. «Человек нетяглой и неписменой», Д. к А. И., т. 1, № 26.

404 В.Н. Дебольский. Духовные и договорные грамоты московских князей как историко-географический источник – в «Записках Имп. русского археологического общества», т. XII.

405 «…такоже и мыты, который в котором (вторая духовная: в которого) уезде, по тому».

406 С.Г.Г. и Д., т. I, № 24 и 26. Термин «удел» впервые в договорной грамоте в. к. Симеона с братьями (Там же, № 23).

407 Одновременно с разделом волостей между сыновьями и вдовой-княгиней в. к. Иван наделяет их селами, драгоценностями казны своей, статьями дворцового хозяйства, предоставляя им самим поделиться своими холопами, зарегистрированными в особом «великом свертке». Те из сел этого наделения, какие поддаются топографическому определению, либо подмосковные, либо лежат в тех волостях, какие вошли в состав «уезда» каждого данного князя: например, кн. Симеону дано село на Северьце в Похрянском уезде, село Астафьевское, Копотенское, Островское, Орининское, Константиново, Малаховское – вниз по Москве-реке от города и подмосковное Напрудское; кн. Иван получил кроме подмосковных (Семчинское) села в волостях Звенигородских и Рузских; князь Андрей – в Перемышльских и Серпуховских (см. В.Н. Дебольского, указ. соч.). Это само по себе достаточно разъясняет пресловутый вопрос о тождестве или различии оснований княжого владения волостями и селами. Волость – единица княжого владения, на территории которой могут и быть, и не быть дворцовые села. Вопрос о частноправовом или государственно-правовом характере княжеского владения теми и другими есть вопрос о том, какие явления старинного правового быта подводить под те или иные привычные вашему времени категории правовых понятий. Поскольку постановка такого вопроса исходит из представления об этих категориях как о каких-то чуть не априорных и вековечных формах правосознания, она ведет к бесполезной схоластике в толковании исторических явлений. Средневековое право и у нас, и на Западе тем и отличалось, что отношения для нас резко и принципиально различные, как земельное владение и юрисдикция, право на хозяйственные доходы и на доходы судебно-административные или финансовые могли трактоваться с одной и той же правовой точки зрения, которая не подходит под наше представление ни о гражданском, ни о государственном праве. В действительности различие между владением волостями и селами было весьма значительно. Термин «волость» – весьма широк; он означает и финансовые доходы («городские волости» духовной Ивана Килиты), и единицу территориального владения и управления с правами на судебно-административные доходы и на повинности населения. Села – единицы княжеского землевладения и дворцового хозяйства, но владение ими, несомненно, связано и с правами так наз. «государственного» характера; при возникновении владения дворцовым селом на территории чужой княжеской волости получалось особое дробление судебно-административной власти; «а которым есмь детем своим села подавал, в чьем уделе ни буди, читаем в духовной грамоте в. к. Василия Васильевича, яно того и суд над теми селы, кому дано». Что это не нововведение, а утверждение обычной практики, из-за которой возникало много столкновений, показывают борьба Великого Новгорода против развития княжеского землевладения на его территории и аналогичные меры князей против вторжения инокняжеского землевладения в область их княжений.

408 Договор в. к. Симеона Ивановича с братьями (С.Г.Г. и Д., т. I, № 23); грамота сохранилась сильно поврежденной, но не настолько, чтобы не служить ценным источником.

409 «…а кто иметь нас сваживати наш…» [и бояре?].

410 «…а что Олексей Петрович вшел в коромолу к великому князю, нам князи» Ивану и князю Андрею к собе не приимати, ни его детей, и не надеятись ны его к собе до Олексеева живота; волен в нем князь великий и в его жене и в его детях»; эта формула выдачи боярина головой великому князю мало смягчается оговоркой, что и великому князю не принимать Алексея к себе в бояре, так как далее опять условие, указывающее на бывшую близость боярина к князю Ивану: «А мне князю Ивану, что дал князь великий из Олексеева живота, того ми Олексею не давати, ни его жене, ни его детям, ни иным чим не подмагати их».

411 С.Г.Г. и Д., т. I, № 24: «А по отца нашего благословенью, что нам приказал жити за один, такоже и яз вам приказываю, своей братьи, жити за один; а лихих бы есте людей не слутали и хто иметь вас сваживати, слушали бы есте отца нашего владыки Олексея, такоже старых бояр, кто хотел отцю нашему добра и нам».

412 В Симеоновской летописи (ПСРЛ, т. XVIII, с. 99) под 6844 г.: «Тое же зимы Февраля в 3 день убиен бысть Алексей Петрович тысяцкий, убьение же его дивно некако и незнаемо, аки ни от кого же никим же, токмо обретеся лежай на площади; неци же рекоша яко в таю съвет сотвориша и ков коваша нань, и тако всех (бояр – Воскресенская) общею думою… пострада»; то же в Троицкой лет. (Там же, и Карамзин, т. IV, примеч. 381) и в Воскресенской (т. VIII, с. 10). Никоновская лет. (т. X, с. 229) сохранила дополнительное известие: «И бысть мятеж велий на Москве ради того убийства; и тако тое же зимы, по последнему пути, большие бояре московский отъехаша на Рязань з женами и з детьми», а через год «князь велики Иван Иванович… перезва к собе паки дву бояринов своих, иже отъехали были от него на Рязань, Михаило и зять его Василей Васильевич» (Там же, с. 230). Возможно, что речь идет о В.В. Вельяминове, знаменитом «последнем тысяцком», и что его же имя встречаем под договорной грамотой в. к. Симеона с братьями: «Василий… тысяцкий». Такое отождествление дало бы пояснение мотива всей смуты как борьбы за должность тысяцкого и связанное с ней значительное влияние. При ведении Москвы всеми князьями-братьями «с единого» тысяцкий должен был занимать особое положение – представителя княжеской власти, но не уполномоченного агента того или иного князя; отсюда должны были естественно возникать и попытки тысяцкого играть более независимую роль и причастность его ко всякому столкновению между князьями-совладельцами; отсюда и трагическая судьба ряда тысяцких, как московских (Алексей Петрович, В.В. Вельяминов), так и рязанских (Иловайский. История Рязанского княжества, с. 120).

413 Вероятно, к численным людям относится и следующее дефектное место грамоты: «А которые люди по нашим волостем выиманы нын… войны… нам к собе не приимати; а которых людий отець наш, князь великий, выимал из… в службу, те так и знают свою службу, в которую кто уряжен, а нам их к собе не приимати».

414 Запрет, по-видимому, не безусловный, если правильно дополнение слов: «Наших уделех не купити, ни твоим бояром, ни слугам без»… – словами «нашего ведома».

415 Конечно, не половину, назначенную «на старейший путь» в. к. Симеону и тому, «кто будет старейший» после него, как не передает в. к. Симеон жене и путей дворцового хозяйства, а только «из конь своих ездовых» – 50 коней, а из стад «стадо коломеньское, другое стадо Детино Ивашьково».

416 С.Г.Г. и Д., т. I, № 26.

417 Текст духовной грамоты в. к. Ивана Ивановича содержит два противоречащих друг другу указания на судьбу этих волостей: три из них – Похряве, Песочна и Середокоротна – указаны в перечне пожизненных владений кн. Марии, о которых сказано: «А по ее животе, те волости сыну моему князю Дмитрию»; а далее читаем: «А се дал есмь княгини своей Олександре из Коломеньских волостей: Похряпе, Песочну, Середокоротну», причем волости эти должны перейти к в. к. Дмитрию по смерти кн. Александры. Княгиня Мария умерла в 1399 г. (ПСРЛ, т. VI, с. 130; т. VIII, с. 72), пережив и в. к. Ивана (ум. в ноябре 1358 г.), и его вдову княгиню Александру (ум. в декабре 1363 г.; ПСРЛ, т. VIII, с. 13), но предоставленные ей волости не остались в ее руках: часть их, именно волости коломенские, переданы в. к. Александре в пожизненное владение. Редакция текста духовной грамоты в. к. Ивана Ивановича вообще сохранила следы переписки набело с правленой черновой: так, село «Мещерка у Коломны» попало явно на ненадлежащее место с приписки на черновой. Вставкой при новой редакции грамоты представляется и статья: «А се дал есмь княгини своей Олександре яз коломенских волостей…», причем не проредактированными заново остались статьи о пожизненном владении коломенскими волостями кн. Марии. Конечно, возможно было бы и другое предположение: что к статье о наделении кн. Александры коломенскими волостями надо учитывать оговорку о переходе их к этой княгине по смерти кн. Марии, но тогда непонятно отделение этой статьи от статьи о Заячкове и Забереге, которая читается ниже в духовной грамоте: «А что за княгинею за Марьею Заячков, Заберег с месты, то до ее живота, а по ее животе – моей княгине». Эти две волости – не коломенские и не часть удела кн. Симеона Ивановича, а его примыслы: Заячков по «благословенью» его тетки кн. Анны (договорная грамота в. к. Симеона с братьями, С.Г.Г. и Д., т. I, № 23), Заберег (Забереги, Заберега) – по купле у Семена Новосильского (духовная в. к. Симеона, там же, № 24). Заберега упоминаются в ряду верейских волостей в духовной в. к. Дмитрия Донского (Там же, №34) и в меновой грамоте 1566 г. (Там же, № 187). О Заячкове встречаем указание во втором договоре в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем (Там же, № 29) как о пожизненном владении княгини (очевидно, Марии), но в духовной Донского и Заячков, и Заберега в его владении (вероятно, потому, что кн. Мария к тому времени уже приняла пострижение? Запись о ее кончине называет ее: «Великая княгини Мария Семенова Ивановича, нареченная во мнишеском чину Фетиниа», а не говорит, как обычно при пострижении на смертном одре: «Преставися в черницах и в схиме»).

418 Этот договор заключен «по благословенью» митр. Алексея; более определенная его датировка делается в литературе крайне сбивчиво. В Собрании государственных грамот и договоров (т. I, № 27) договор отнесен к 1362 г.; Карамзин отнес его к 1364 г. как договор, заключенный после кончины князя Ивана Ивановича (ум. 23 окт. 1363 – 6872 г., по Карамзину, 1364 г.), и в. к. Александры (ум. 27 дек. того же года; ср. ПСРЛ, т. VIII, с. 12—13; т. X, с. 3—4, кончина в.к. Александры под 6873 г.), вероятно, потому, что в договоре не упомянут князь Иван. С.М. Соловьев повторил дату С.Г.Г. и Д. Суждение А.В. Экземплярского колеблется: во II т., на с. 295, он утверждает, что этот договор состоялся после октября 1364 г., так как иначе был бы упомянут кн. Иван, но в I т., на с. 94, он отнес договор к 1362 г. – к моменту, когда московские бояре организовали поход против кн. Дмитрия Суздальского, «взяв с собой троих юных князей, т.е. Дмитрия, Ивана и Владимира», вытеснили Дмитрия Константиновича из Переяславля и Владимира и вернулись в Москву, посадив Дмитрия Ивановича на великом княжении; «к этому, кажется, времени надобно отнести его договорную грамоту с двоюродным братом его, Владимиром: конечно, бояре позаботились для устранения в будущем каких-либо недоразумений, определив взаимные отношения братьев». Только эта последняя датировка имеет за себя определенные основания. Если в договоре не упомянут кн. Иван, то это еще можно объяснить тем, что у него за малолетством не было своего двора и что состоял он в той же опеке митр. Алексея и московских бояр, как и в. к. Дмитрий; напротив, трудно допустить, чтобы по смерти кн. Ивана заключен был договор, где не было бы упоминания о его звенигородском уделе: в. к. Дмитрий выступает тут владельцем только того «удела дяди своего князя великого Семеновым», т. е. можайско-коломенском, каким благословил его отец в. к. Иван. У князя Владимира был свой двор – бояре его отца, и договорное определение его отношений к в. к. Дмитрию было естественно и даже необходимо.

419 С.Г.Г. и Д., т. I, № 29. Договор этот дошел до нас в сильно попорченном виде; местами его содержание не поддается сколько-нибудь надежному восстановлению. В С.Г.Г. и Д. он датирован 1371 г., очевидно, как годом рождения князя Василия Дмитриевича ввиду упоминания в грамоте о великокняжеском сыне. А.В. Экземплярский отнес грамоту ко времени между 1359 и 1363 гг. на основании слов: «…пожалует нас Бог, найдем тобе, князю великому, великое…», так как в 1363 г. закончилась борьба за великое княжение, а «чего-нибудь другого великого, кроме великого княжения, договаривающиеся не могли искать» (Указ. соч., т. II, с. 221). Однако такая датировка грамоты неприемлема как потому, что весь ее текст, насколько он сохранился, трактует Дмитрия Ивановича, обладателем великого княжения (кроме титула, обязательство кн. Владимира «не искати» великого княжения под в. к. Дмитрием и его детьми, упоминание о сборе дани с вотчины великого князя и с великого княжения), так и потому, что в ней упомянуто о пожаловании в. к. Дмитрием «в удел» князю Владимиру Галича и Дмитрова, устанавливается и рубеж этих владений, что возможно только для времени после 1363 г., т.е. после изгнания из Галича последнего местного князя; наконец, упоминание о «двух жеребьях» из удела княгини Ульяны, доставшихся в. к. Дмитрию, указывает на время после кончины кн. Ивана (1363 г.), а упоминание о сыне в. к. Дмитрия («Тобе, брата своего старейшого, князя великого собе отцем а сына твоего…» и «аци Бог розмыслит о сыну твоем…») отодвигает дату грамоты ко времени не ранее конца 1366 – начала 1367 г., если допустить, что речь идет о первенце в. к. Дмитрия Данииле, который умер, по-видимому, в младенчестве (ПСРЛ, т. VII, с. 237 – «Данило малой»; т. VIII, с. 58; т. XI, с. 121), так как в. к. Дмитрий женился в январе 1366 г. Мало существенно для приурочения этой грамоты указание надписи на ее обороте, что он заключен «при Олексее митрополите всея Руси», т.е. ранее 1378 г. Однако всего вероятнее отнести ее, согласно С.Г.Г. и Д., к 1371 г. Три ее места – три дефектных отрывка – дают неустранимое впечатление тревоги за великое княжение и за владения, пожалованные кн. Владимиру в. к. Дмитрием: 1) [велико] «…е княженье, а от мене мой удел, чем мя еси, господине, по…( жаловал]; 2) «ащи от…» [оймутся?] и 3) «…пожалует нас Бог, найдем тобе, князю великому, великое…» [княжение?). В ряду событий позднее 1366 г. можно указать лишь один момент, которым пояснялась бы подобная тревога: в 1371 г. тверской князь Михаил Александрович вывез из Орды ярлык на великое княжение и начал борьбу с Дмитрием Ивановичем при помощи литовской рати.

420 «А коли та, господине, будеть взята дань на своей вотчине и на великом княжении…» и ниже: «Такоже и мне, брату твоему молодшему, в вотчину в твою и в удел данщиков ми своих не всылата».

421 Слово «удел» и в этой грамоте означает долю, полученную путем раздела (или надела), но, по существу, относится к владению иного типа, чем уделы – участки сыновей Калиты, так как в данном случае отсутствует представление о единой вотчине, которой вотчичи владеют по уделам, а стало быть, теряют свою твердую основу характерной особенности такого владения – возможность частичного передела и право остальных вотчичей на выморочный удел князя-собрата.

422 «Вотчины ми, господине, твоее и великого княженья… ми под тобою не искати я под твоими детьми, ни моим… (детям)», «…и твоим детям под моими детьми»; «блюсти, а не обидети, и твоим детем».

423 С.Г.Г. и Д., т. I, № 33.

424 «…и ты мне потом челом добил отцом моим Алексеем митрополитом всея Руси, и яз тобе пожаловал, дал ти есмь Лужу и Боровеск».

425 «…и что ти ся достало удела княгинина Ульянина». Дата кончины вдовы Ивана Калиты неизвестна, но скончалась она ранее заключения второго договора в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем. По духовной в. к. Ивана Ивановича волости, села и осмничее, назначенные ей в удел духовной Ивана Калиты, признаны ее пожизненным владением, с тем чтобы по ее смерти всем этим поделились «на четверо без обиды» князья Дмитрий и Иван Ивановичи, кн. Владимир Андреевич и княгиня Александра, вдова в. к. Ивана Ивановича. Кн. Иван и кн. Александра скончались в 1363 г. Второй договор в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем указывает на то, что великому князю досталось «два жеребья» из удела княгини Ульяны (причитавшиеся ему и брату его Ивану).

426 Второй договор в. к. Дмитрия с кн. Владимиром упоминает также об уступке великим князем князю Владимиру дани в Перемышле, Растовце и Козловом Броде, великий князь обязуется не посылать в эти места своих данщиков; третий (1389 г.) упоминает об отмене этого пожалования: «А что ти ся семь был отступил дани в Растовце и в Перемышле, а на тоны слати свои данщикы вместе, как было при нашем деде, при великом князе и при наших отцех».

427 Договор этот содержит указание, что заключен он после размирья между князьями: «Приял есмь в любовь брата своего молодшего и своего сына князя Володимера Андреевича и докончали есмы и целовали есмы крест у своего отца у митрополита». «Розмирие бысть великому князю Дмитрию Ивановичю с князем Володимером Андреевичем» читаем в летописи под 1388 г., а затем: «В лето 6897 марта 25, в Благовещение, князь великий Дмитрей Иванович взя мир и прощение и любовь с князем Володимером Андреевичем» (ПСРЛ, т. VIII, с. 52). Дата договорной грамоты – 1388 г. (в С.Г.Г. и Д. – 1388 г., вероятно, по мартовскому летоисчислению).

428 ПСРЛ, т. VIII, с. 19, 21 и 34.

429 «А коли ми будем самому всести на конь, а тобе со мною; или тя куды пошлю, и твои бояре с тобою». Возможно, что уже во втором договоре отпала мысль, что двоюродный брат лично выступает только при личном же выступлении великого князя, но, наверное, сказать нельзя, что в нем было прописано: от разрушенных временем строк остались только слова «без ослушанья». Сама мысль эта, по-видимому, не чужда укладу междукняжеских отношений еще в старой Киевщине, ср. «Княжое право», с. 75.

430 Гарантия взаимная: во владения друг друга не посылать ни данщиков, ни приставов, не давать жалованных грамот, не покупать в чужих пределах сел, не держать ни закладней, ни оброчников, ни князю, ни его боярам.

431 В договоре 1389 г.: «А ударить ми челом мой на твоего, хто живет в твоем уделе, и мне послати к тобе, и тобе ему неправа учинити; а ударить ти челом твой на моего, хто живет в моем уделе и в великом княженьи, и тобе послати ко мне, и мне ему исправа учинити, а за ними слати нам своих бояр». Претензии князей к боярам друг друга разрешаются совмесным судом, который может свои разногласия перенести на третейское решение: «А чего ми будет искатя на твоих боярах или чего покати тобе на моих боярех, нам отосла ги от собе по боярину, те тому делу учинять исправу; а ци о какове деле межи собе сопрутся – ехати им на третий, кого собе изберут, тамо ехав промолвятся» (первый дововор). Таким же порядком разрешаются и пререкания самих князей; договор 1389 г. добавляет лишь указание, что роль третейского судьи подобает в таком случае митрополиту, и лишь при вакантности митрополии возможен выбор «кого себе изберуть».

432 Первый договор (текст дефектный): «А коли мне будеть, брате молодший, к дань взяти на своих боярех в великом княженьи, а кто будеть твоих бояр а слуг в великом княженьи… ми дань взяти, как и на своих»… Договор 1389 г.: «А хто меть жити моих бояр и моего сына княжих Васильевых и моих детей в твоем уделе, блюсти ти их как и своих, и дань взяти как на своих; а хто иметь жити твоих бояр в моем уделе и в великом княженьи, а тех нам блюсти, как и своих, и дань взяти, как и на своих». О военной службе: «А коли ми будет послати на рать своих воевод, а твоих бояр хто иметь жити в моем уделе и в великом княженьи, тем поехати с моим воеводою, а моим потому же с твоим воеводою».