Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

V

Удельное владение, как долевое владение общей вотчиной нескольких князей-отчичей, было весьма непрочной и неустойчивой основой для сохранения единства семейно-владельческой группы и ее вотчинного княжения. Тенденция к распаду такого княжения на отдельные обособленные вотчины, с ослаблением и полным разрывом владельческих связей между прежними частями единого целого должна быть признана существенной его чертой. Она и сказывается в третьем поколении московских Даниловичей. Полному ее осуществлению противодействуют, конечно, иные мотивы междукняжеских отношений, которые в противоположность владельческим, можно назвать политическими: выше были подчеркнуты определения духовной Калиты и договора в. к. Симеона с братьями, направленные на сохранение единства боевой и финансовой силы Московского княжества. Однако и в этой области отразилось усиление раздельности княжого владения, которая грозила перейти от владения по уделам к обособлению отдельных вотчин. Договоры в. к. Дмитрия с Владимиром Андреевичем наводят на любопытные наблюдения за борьбой за сохранение единства московского княжения под старейшинством Дмитрия Ивановича против нарастающего удельно-вотчинного распада, проявлением которого в сфере междукняжеских политических отношений те же договоры дают, однако, некоторую санкцию.

Договоры эти стоят в принципе на почве договора в. к. Симеона с братьями. «А жити ны по тому, – уговариваются князья в первом из них, – как то отцы наши жили с братом своим старейшим, з дядею нашим со князем с великим с Симеоном»; та же формула и в третьем договоре; читалась бы она, конечно, и во втором, если бы сохранилось его начало. Однако братское равенство и владельческая самостоятельность младшего князя выражены в ряде пунктов определеннее и резче. Формула договора в. к. Симеона с братьями: «А где ми будете всести на конь, всести вы на конь без ослушанъя, а где ми будете самому не всести, а будете ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья» — поколеблена в первом из договоров кн. Владимира. Сохраняя обязательство младшего князя посылать «без ослушанья» воевод, бояр и слуг в поход с великокняжескими войсками, договор говорит о службе «без ослушанья» младшего князя старейшему «по згадце, како будеть мне слично и тобе, брату моему молодшему», но предвидеть личное участие его в походе только при личном же выступлении великого князя: «Коли ти будеть всести со мною на конь». На деле кн. Владимир Андреевич не раз ходил в походы по посылкам великого князя, и договор 1389 г. вернулся к формуле первого договора московских князей – сыновей Калиты429.

Подробно развита в договорах гарантия самостоятельной территориальной власти430 и власти над зависимыми от князя людьми431. Однако в последнем отношении полное разграничение двух княжеских властей встречало неодолимые препятствия в расселении бояр и слуг одного князя во владениях другого, что поддерживалось и свободой отъезда. Договоры в. к. Дмитрия с кн. Владимиром устанавливают подчинение бояр и слуг по дани и военной службе местной княжеской власти, по месту жительства и землевладения, на началах полной взаимности432, тем самым укрепляя самостоятельность власти территориальной. Осложняются эти отношения и особым значением Москвы, где у князей удел, были свои дворы, свои бояре и слуги, свои доходные права. Договор в. к. Симеона с братьями обеспечивал права удельных князей от полновластия старшего брата и его наместников, и тот же порядок несколько отчетливее определен в договоре в. к. Дмитрия с кн. Владимиром433: московские суды судит великий князь или его наместник, но своих приставов за чужим боярином не посылает, вызов боярина на суд – дело власти князя, кому этот боярин служит, а наместник удельного князя присутствует на суде, блюдя интересы правого суда и княжого судебного прибытка.

Еще сложнее были отношения по сбору дани. В своей вотчине кн. Владимир Андреевич имеет самостоятельную финансовую власть, а «ордынскую тягость и протор» выплачивает великому князю «с своего удела, по давным свертком». Так – по первому его договору с в. к. Дмитрием. А договор 1389 г. устанавливает долю в «ордынской тягости» и «проторе» – с его удела и доставшейся ему трети владений кн. Ульяны в 320 руб., «а прибудет ли, убудет ли, ино по розочту», притом с обязательством принять на себя «по тому же по разочту» долю в долгах золотоордынским купцам и византийским капиталистам434.

Договоры предвидят случаи, когда потребуется чрезвычайный сбор дани – той, что в жалованных грамотах именуется «данью неминучей»; когда великий князь взыщет эту дань на своих боярах, то и удельный обязуется взять ее на своих боярах и внести в казну великого князя435.

Хотя в договорах в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем нет оговорки, какую встречаем позднее, когда удельный князь заявляет великому в договорной грамоте: «А переменит Бог Орду, не иметь давати татарам, а коли учиешь имати дань с своей отчины с великого княженья себе, и мне тогды с своего удела имати дань собе», но представление, что только «ордынская тягость» связывает удельного князя по сбору и выплате дани в великокняжескую казну, несомненно лежит в основе их финансовых отношений. Это сказывается в договорных определениях о тех доходах, которые князья «блюдут» еще «с единого» сбора московских городских даней – в городе и по станам и по переварам (варям) производят даньщики обоих князей, хотя все, что они соберут, идет в казну великого князя, потому что он выплачивает татарский «выход»436. Если же отпадет уплата «выхода», предположен раздел дани: «А оже ны Бог избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребья, а тобе треть», – говорит в договоре 1389 г. великий князь удельному.

Традиционный уклад воззрений и отношений утверждает как норму полную раздельность вотчинной власти при владении общей отчиной по уделам, тем более по превращении уделов-долей в обособленные вотчинные княжения.

Однако еще Калита противопоставил в своем предсмертном ряде этой тенденции к вотчинному распаду ограничение самостоятельной власти удельных князей, основанное на столь же традиционных началах княжого равенства под старейшинством старшего в данной московской группе князей. Сила и смысл старейшинства видоизменялись и осложнялись на Москве соединением его в одном лице с великокняжеской властью. Договорные грамоты великих князей-старейшин во всей братье, князьях Московского княжества, с младшими, удельными отразили искание компромисса между двумя противоположными тенденциями междукняжеских отношений.

В договорах в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем повторяется запрет князьям и их боярам покупать села и держать зависимых людей в чужих пределах, но практика вольной службы неизбежно создавала землевладение этого запретного типа и привела к компромиссу «блюденья», подчинения военному командованию и сбору дани – не по личной подвластности, а по месту землевладения. А вместе с тем само право отъезда потерпело в первом договоре названных князей некоторое ограничение, сравнительно с договором в. к. Симеона с его братьями: «А который боярин поедет ис кормлепья от тобе ли ко мне, от мене ли к тобе, – так уговариваются в. к Дмитрий и кн. Владимир, – а службы не отслужив, тому дати кормленье по исправе, а любо служба отъслужити ему», отъезд кормленщиков осложняется требованием предварительного отказа и расчета. Этим усиленно подчеркивалась раздельность служебных и административных отношений. Но в области управления военными силами провести ее было труднее. Удельный князь обязуется посылать в походы своих бояр и слуг «без ослушанья»; поэтому не оставлено на его усмотрение освобождать тех или иных из них от выступления в поход: это делается лишь после доклада великому князю, «по сгадце» обоих князей437; а нетчиков-ослушников карает великий князь при участии удельного438. Таковы условия первого из договоров в. к. Дмитрия и Владимира Андреевича; договор 1389 г. их не повторяет, что, быть может, надо признать указанием на упадок этих форм великокняжеского контроля над удельной боевой силой.

В сфере финансовых отношений наблюдаем те же колебания и компромиссы. Раздельность сбора дани по территориальному владению стоит рядом с повторением соглашения: «А численных людий блюсти ны с одиного»439 – и с совместной деятельностью обоих князей по сбору целого ряда доходов. Но первое из этих соглашений стоит теперь в связи, судя по договору 1389 г., с мерами для охраны земельного обеспечения и личного состава черных людей от их расхищения не только в пользу дворцового хозяйства князей, но и в пользу боярского и монастырского землевладения; эти меры, как и охрана состава слуг, которые тянут к дворскому, и служних земель, носят уже характер не столько определения междукняжеских отношений и разграничения вотчинной власти между князьями, сколько общих мероприятий князей по управлению силами и средствами княжества. Наряду с установленными в договоре порядками по управлению военной силой и сбору дани в великокняжескую казну эти меры – яркое свидетельство живой потребности единства в наиболее существенных сторонах управления Московским княжеством.

На поддержку и укрепление этого единства направлены усилия в. к. Дмитрия, притом едва ли следует их рассматривать вне связи с его борьбой за усиление великокняжеской власти. Борьба московских князей за власть в Московском княжестве – не самостоятельное явление, а один из моментов их борьбы за великокняжескую власть над всей Великороссией: ведь они не «московские» великие князья, а владимирские и всей Руси. Сопоставление договорных отношений в. к. Дмитрия с его тверскими и рязанскими договорами – ясное тому свидетельство.

Но и самые договоры в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем дают это свидетельство о стремлении к усилению великокняжеской власти, которое преобразует на московской почве смысл старинного старейшинства и самое понятие о нем. Усиливается элемент властного подчинения в отношениях между старшим и младшим князьями. Сказывался он, конечно, и в договоре в. к. Симеона с братьями, но тут находим дальнейшее его развитие. Первый же договор между князьями Дмитрием и Владимиром содержит формулу: «А тобе, брату моему молодгиему, князю Володимеру держати ти подомною княженьемое великое честно и грозно, а добра тимне хотети во всем», которая определяет отношение младшего князя не к старейшине во всех князьях Московского княжества, а к великому князю всея Руси. Формула подчиненного равенства (кто старейшему друг или недруг, тот и молодшему друг или недруг) дополнена таким определением верности этому равенству, которое обычно и в определениях верной боярской службы: «А что ти слышав о мне от крестьянина ли, от поганинали омоем добре или о лисе, или о нашей отчине и о всех крестьянах, то мне поведати в правду без примышленъя, по целованью»440. Правда, договорная грамота тщательно сохраняет при каждой из таких формул оговорки, охраняющие грань между простой службой великому князю и братским, хотя и подчиненным равенством с ним: кроме общего положения «а мне, князю великому, тобе, брата своего, держати в братстве без обиды во всем» великий князь признает свою обязанность ни с кем не заключать договоров и не вести переговоров без младшего князя441, сообщать ему, со своей стороны, что узнает «о добре или о лихе». Но оговорки эти не умаляют руководящего положения великого князя и подчиненности младшего; их взаимные отношения мало разнятся от отношений боярской вольной службы, раз и она сочеталась с обязанностью доброго совета, сознаваемой не только как реальная необходимость, но и как боярское право. Служба младшего князя великому «без ослушанья» лишь условно и не без натяжки сочетается с такой характеристикой, какую дает ей договорная грамота, обязуя младшего служить великому «без ослушанья по згадце, како будет мне слично и тобе, брату моему молодшему», да еще при обещании великого князя «кормити» младшего «по его службе». Второй договор, заключенный великим князем в момент тревоги и затруднений, казавшихся опасными, давал кн. Владимиру ряд уступок, которые были, однако, тотчас взяты назад, и договор 1389 г. еще решительнее определяет его зависимость от великокняжеской власти. Вместо прежней формулы, обязующей его «имети брата своего старейшего князя великого Дмитрия в отца место», находим тут его обязательство иметь великого князя отцом, его старшего сына – братом старейшим, второго – братом (равным), а меньших – братьею молодшею; «честно и грозно» держать великое княжение не только под самим великим князем и под его старшим сыном, но и под остальным его потомством; блюсти под ними не только их московскую вотчину, но и великое княжение; служить великому князю без ослушания; ходить в походы со своими боярами, куда он пошлет. Из оговорок, гарантировавших братское равенство князей (в противоположность подчинению служебных подручников), уцелели только упоминание о взаимной солидарности при заключении договоров и обещание сообщать друг другу вести, какие кто услышит от христианина или от поганина.

Взятые в целом, договорные отношения в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем проникнуты глубокой двойственностью. Естественное развитие удельного владения вело к распаду Московского княжества, единой вотчины потомков Калиты, на отдельные вотчины княжеских линий его потомства. Но процесс этот встретил на первых же порах энергичное противодействие в пользу усиления великокняжеской власти. Разложение прежней основы московских междукняжеских отношений – семейно-вотчинного равенства или одиначества – создало условия, благоприятные для перестройки этих отношений на новом основании, усиливая в то же время самую потребность в такой перестройке.

Соединение великого княжества и двух московских уделов в руках в. к. Дмитрия давало ему огромный перевес силы над кн. Владимиром; к тому же ряд княжеских прав и доходов Владимира Андреевича был неотделим от великокняжеского управления в. к. Дмитрия Московским княжеством. И великому князю удалось не только положить предел вотчинному обособлению Серпуховского княжества из состава московских владений, но и усилить элементы власти в своих отношениях к младшему князю. Форма традиционного старейшинства начинает заполняться новым – великокняжеским – содержанием. А тем самым постепенно стирается грань между московским вотчинным старейшинством и великим княжением всея Руси. В договорах с кн. Владимиром в. к. Дмитрий утверждает связь своих вотчинных прав на московскую отчину и на Великое княжество Владимирское, требуя их укрепления за собой и своим потомством442. Его духовная грамота, составленная в то же почти время, как и последний из договоров с кн. Владимиром, проводит ту же тенденцию к слиянию московской вотчины с великокняжескими владениями московского старейшинства с великокняжеской властью: унаследовав от владимирских великих князей задачи великокняжеского старейшинства над всеми князьями Великороссии, власть московских государей кует из вотчинных начал новое орудие для их разрешения.

Духовная грамота в. к. Дмитрия Ивановича (вторая)443 – документ столь же сложного содержания, как и его договоры с кн. Владимиром. В основе своей эта «душевная грамота» – семейный ряд отца-вотчинника детям и вдове-княгине. У великого князя пять сыновей; эта семейная группа «приказана» княгине-вдове: «А вы, дети мои, живите за один, а матери своее слушайте во всем», — читаем в начале грамоты; и снова в ее заключительной части: «А приказал семь свои дети своей княгине, а вы, дети мои, слушайте своее матери во всем, из ее воли не выступайтеся ни в чем; а который сын мой не имеет слушати своее матери, а будет не в ее воли, на том не будет моего благословенья». Сверх волостей и сел, назначенных княгине в пожизненное владение из уделов всех сыновей, она владеет и своей опричниной, которая состоит из ее собственных «прикупов»444 и великокняжеских «примыслов»445, перечисленных в грамоте: «А теми своими примысли всеми благословляю княгиню свою, а в тех примыслех вольна моя княгини, сыну ли которому даст, по души ли даст, а дети мои в то не въступаются». По смерти мужа княгиня-вдова остается главою семьи. В случае смерти одного из сыновей княгиня делит его удел между остальными: «Которому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не вымутъ(ся)». Ей же предстоит наделить ожидаемого сына, «возмя по части у большие его братьи», она, своею матернею властью, произведет частичный передел, если «у которого сына убудет отчины».

Не изъят из-под этой материнской власти и старший сын, князь великий. Но его удел, коломенский, – на особом положении: этот удел не идет в раздел в случае безнаследной кончины великого князя, а переходит целиком к следующему брату по старшинству, «а того уделом поделит их княгини». При сохранении авторитета матери как главы семьи и ее власти в вопросах удельного владения старший брат, князь великий, заменяет отца по отношению к младшим. «А дети мои, молодшая братья княжы Васильевы, — внушает им в. к. Дмитрий, – чтите и слушайте своего брата старейшего, князя Василья, в мое место, своего отца». Но они ему – не подручники; он должен держать их «в братстве, без обиды».

Князь Владимир Андреевич, отчич серпуховской, стоит в стороне от этой семейной группы. Духовная в. к. Дмитрия не определяет и не укрепляет за ним его владельческих прав: ведь это его собственные вотчинные права, а ряд в. к. Дмитрия касается только личной семьи великого князя. О князе Владимире духовная только упоминает по поводу его права на треть в городе Москве, «чем его благословил отец его князь Андрей», да в случайных ссылках при распоряжении селом с починком и деревнями, которые «отошли» от него к великому князю. Раздел московского княжества на две вотчины выступает в духовной в. к. Дмитрия с полной определенностью.

А своей вотчиной князья Дмитриевичи будут владеть по уделам. Старшему, Василию, назначен удел коломенский со всеми коломенскими волостями; второму, Юрию, – звенигородский, Андрею – можайский с волостями, можайскими и «отьездными», Петру – дмитровский. Князь Иван Дмитриевич оставлен без удела, хотя «уделом» названа в грамоте его опричнина из двух волостей и одного села с починком; это его опричнина в том смысле, что великий князь определяет: «В том уделе волен сын мой князь Иван, который брат до него будет добр, тому даст», а «удел» лишь в общем значении – доли. Четыре удельных князя наделены и селами, московскими и юрьевскими, а город Москва им четверым приказан, с сохранением за князем Владимиром его вотчинной трети. Но при этом снова возникает, как в договоре в. к. Симеона с братьями, представление о некотором лишке «на старейший путь»; Василию Дмитриевичу отец назначил «настарейший путь» целую половину своих «двух жеребьев» – «в городе и в станех» и в городских пошлинах, с разделом другой половины между остальными тремя сыновьями; ему же «на старейший путь» большая часть в медовых доходах («Васильцево сто и Добрятинская борть с селом з Добрятинским»); все же остальное – «бортници в станех в городских и конюший путь и сокольничий и ловчий» – пойдут всем четверым поровну, как и половина тамги, другая половина которой назначена вдовствующей княгине вместе с «восмничим»446.

Клином врезается в эту удельно-вотчинную духовную грамоту особая статья о великокняжеских владениях. Она утверждает вотчинное право в. к. Дмитрия на великое княжение: «А се благословляю сына своего князя Василья своею отчиною великим княженьем». Недавний договор в. к. Дмитрия с кн. Владимиром Андреевичем закреплял это право за московской великокняжеской семьей обязательством князя Владимира держать великое княжение «честно и грозно» под в. к. Дмитрием, его сыном Василием и под всеми детьми великого князя. Но подчинение великого княжения вотчинному праву привело к попытке, правда нерешительной и осторожной, использовать великокняжеские владения для дополнительного наделения удельных князей. К статье о благословении старшего сына великим княжением примыкает, вне связи с определением состава уделов младших сыновей, их наделение «куплями» Ивана Калиты – Галичем, Белоозером и Угличем447, а также назначение вдовствующей княгине в пожизненное владение волостей из великого княжения, а именно из переяславского и костромского уездов, из волостей галицких и белозерских, и доли во владимирских и переяславских селах; притом отдельно от назначения ей же волостей и сел из уделов всех четырех сыновей. Квалификация Галича, Белоозера и Углича как «купель» дедовских, не привела к их слиянию с московской вотчиной, которой князья владели по уделам, и не разорвала их связи с великим княжением. Выше уже было замечено, что эта квалификация звучит мотивировкой завещательного распоряжения ими и обличает тем самым характерное колебание в попытке применить вотчинное право к великокняжеским волостям. Мотивы этого колебания могли быть различны: проводя в жизнь представление о великом княжении как своей отчине и включая его в состав объектов завещательного распоряжения, в. к. Дмитрий тем самым ставил на очередь вопрос, захватить ли вотчинное владение по уделам и область великого княжения. Сопоставляя с этой чертой духовной грамоты в. к. Дмитрия содержание второго из договоров его с кн. Владимиром Андреевичем, когда великий князь пожаловал двоюродному брату Галич и Дмитров «в удел», можно заключить о коренном перерождении, какое переживают понятие «удельного» владения и связанные с ним отношения уже во времена в. к. Дмитрия. Передача князю Владимиру Галича и Дмитрова «в удел» – не осуществление его права на долю в общей вотчине, а великокняжеское «пожалование», закрепленное договором («наделок» в духе старых киевских отношений, властью старейшего во всех князьях русских); благословение Галичем, Белоозером и Угличем трех Дмитриевичей – сверх назначенных им уделов в московской вотчине – носит тот же характер не вотчинного раздела, а произвольного наделения властью великого князя. При этом особого внимания заслуживает судьба Дмитрова, который оказался, по духовной в. к. Дмитрия, включенным в состав уделов московской вотчины: оторванный от комплекса галицких владений, Дмитров инкорпорирован в состав московских владений и стоит особо от Галича448.

Все развитие княжого владения и междукняжеских отношений в Московском княжестве происходило под давлением особых условий, создаваемых закреплением великокняжеской власти в руках московского старейшины. Значение великокняжеской власти и ее особой политики неизбежно видоизменяло уклад княжого равенства или одиначества и подлинный смысл старейшинства. Усиление великокняжеской власти углубляло противоречие между ее стремлениями и потребностями и семейно-вотчинным укладом московских княжеских отношений. Сыновья и внуки Дмитрия Донского пережили затяжной и тяжелый кризис этих отношений, который зародился еще при в. к. Дмитрии, а разрешение получил только при Иване III Васильевиче.