Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

III

С в. к. Василием Ярославичем сошло с исторической сцены старшее поколение князей. Это знаменательный момент в схеме С.М. Соловьева. «Мы достигли того времени, когда прежние понятия о праве старшинства исчезают; великие князья показывают ясно, что они добиваются не старшинства, но силы. Каждый князь, получив область Владимирскую, старается увеличить свою собственность за счет других княжеств. Но когда преобладание понятия о собственности, отдельности владения заставляло каждого великого князя заботиться только о самом себе, то все остальные князья не могут уже более доверять родственной связи, должны также заботиться о самих себе, всеми средствами должны стараться приобрести силу, потому что им оставался выбор: либо быть жертвой сильнейшего, либо других сделать жертвами своей силы. Вот почему мы видим теперь восстание князей на великого, с попранием всех старинных прав, родовых отношений»176.

Основной мотив княжеских усобиц — «недоверчивость князей к великому князю владимирскому, постоянное нерасположение их к каждому князю, присоединявшему к своему уделу Владимирскую область»177.

Вдумчивая наблюдательность С.М. Соловьева метко выдвинула характернейшую черту событий, разыгравшихся в последнее десятилетие XIII и первое XIV в.: союзы младших князей между собою и с Новгородом Великим против носителей великокняжеского титула и великокняжеских притязаний. Но предвзятая теория междукняжеских отношений внесла в объяснение этого наблюдения черты, не оправдываемые данными наших источников и не соответствующие изучаемой исторической действительности178.

Необходимо продолжить обзор хода событий, потрясших в эту пору всю политическую жизнь Великороссии. По смерти в. к. Василия прежний соперник обоих дядей, Ярослава и Василия, переяславский князь Дмитрий Александрович мог беспрепятственно занять оба стола великого княжения «владимирского и новгородского» и «сяде на столе» сперва во Владимире, затем и в Великом Новгороде179. В духе прежних своих выступлений он энергично действует в северо-западных пределах. В первую же зиму своего княжения совершает «с новгородцами и со всею низовскою землею» поход на корелу180, а в следующем году ставит новое укрепление – город Копорье, который он еще через год «обложи камень»181. Как бывало и при Александре Ярославиче, усиленная военная деятельность великого князя в новгородских пределах не замедлила вызвать столкновение между ним и новгородцами из-за нарушения новгородской «старины и пошлины» и противодействия новгородцев властному князю. В 1280 г. новгородский архиепископ Климент едет к великому князю во Владимир послом от Великого Новгорода «о миру», но Дмитрий все-таки пошел на Новгород ратью «с братею своею» и, только «повоевав многы волости Новгородские», заключил мир с новгородцами182.

Смута началась с того, что брат Дмитрия Андрей Александрович «испроси себе княжение великое под братом своим старейшим» у хана и «приводе с собой рать татарскую»183. Летописные своды сохранили лишь один мотив, поясняющий поступок кн. Андрея: происки бояр – «боярина его Семена Тонглиевича и иных коромольников». С.М. Соловьев отождествил, вслед за Карамзиным, этого Семена Тонглиевича с костромским боярином Семеном, воеводой в. к. Василия Ярославича, который сыграл такую видную роль во враждебных действиях своего князя против Дмитрия Александровича; этим отождествлением, которое надо признать весьма вероятным184, устанавливается связь между борьбой против Дмитрия его дяди Василия Ярославича и восстанием на него же брата Андрея. Не личные мотивы князей, а настроения и тенденции окружавшего их боярства дали бы нам полное понимание событий. Но летописи заняты только князьями и дают лишь случайные (и тем более ценные) намеки на значение боярских влияний в междукняжеских отношениях и политике носителей княжой власти.

Приход князя Андрея с ханским ярлыком и татарским войском сплотил вокруг него русских князей. Дмитрий Александрович бежал из Переяславля «в мале дружине» к Великому Новгороду, однако здесь его не только не приняли, но встретили «всем полком», чтобы помешать ему засесть в Копорье, где были его наместники с гарнизоном185.

Кн. Дмитрию пришлось отказаться от этой мысли и идти, куда ему новгородцы «путе показаша», – по всей вероятности, во Псков186. В ту же зиму прибыл в Новгород князь Андрей Александрович и «сяде на столе»187; он был еще в Новгороде, когда кн. Дмитрий пробрался в Переяславль188, готовя новую борьбу. С опаской от брата вернулся в. к. Андрей во Владимир, сопровождаемый новгородцами, и поспешил на Городец в Орду. Посадник Семен Михайлович, обеспечив Андрею безопасное возвращение из Новгорода, занял «засадою» Торжок и не допустил его захвата наместниками кн. Дмитрия, а Новгород обеспечил продовольствием на случай неудачи в обороне Торжка. Однако поворот отношений в пользу кн. Дмитрия уже намечен. Ему удалось собрать достаточные силы, чтобы встретить под Дмитровом тверскую рать князя Святослава Ярославича, московскую князя Даниила Александровича и войска Великого Новгорода и склонить противников к миру. Новые татарские силы, какие привел на него брат Андрей, принесли только разорение земле, но не укрепили великого княжения за Андреем. Кн. Дмитрий ушел в Орду к Ногаю и, вероятно, заручился помощью ногайских татар против золотоордынских союзников Андрея. Его возвращение сопровождается примирением братьев, несмотря на противодействие новгородцев: князья русские перешли на сторону Дмитрия189, который отразил союзных Андрею татар190, принудил его уступить себе и великое княжение, и стол Великого Новгорода, а затем расправился с его боярами: Семена Тонглиевича велел убить, других «изымал».

Однако ему не удалось закрепить свой успех на сколько-нибудь прочных основаниях и восстановить авторитет великокняжеской власти, расшатанный усобицей, разорительной для страны, злобной и суетливой, и еще более – поруганный татарским засильем при постоянном княжеском искательстве в Орде перед ханом, ее вельможами, баскаками и послами. Юный тверской князь «не вьсхоте, Михаил Тверской, поклонится великому князю Дмитрию и нача наряжати полки»191 и встретил у Кашина рать в. к. Дмитрия, который шел на него с братьями, с ростовским князем и с новгородским полком; но мир был заключен без боя192. Однако напряженность междукняжеских отношений и вражда к в. к. Дмитрию не улеглись и на этом мире, а смуты в Орде, где шла своя борьба за ханскую власть, создавали удобную почву для княжеских интриг и происков. В 1293 г. кн. Андрей Александрович поехал в Орду с жалобами на старшего брата, и его поддержали другие князья193. Хан Тохта дал Андрею свою рать на в. к. Дмитрия с братом своим Дюденем. И снова «замятеся вся земля Суздальская». В. к. Дмитрий бежал в Псков, татары, водворяя нового великого князя, пограбили Владимир и еще 14 городов, а Великий Новгород отклонил их дарами от разорения своих волостей и похода на Псков. Князь Андрей занял новгородское княжение, а кн. Федор Ростиславич – переяславское. Но изгнанный Дмитрий нашел опору в Твери. Туда он перебрался из Пскова и оттуда вел переговоры с братом. Переговоры кончились миром, условий которого мы в точности не знаем, но княжич Иван Дмитриевич получил Кострому, а Федор Ростиславич покинул Переяславль, разорив его пожаром: в Переяславль ехал из Твери кн. Дмитрий, да по дороге разболелся и умер194 в 1294 г.

Стол великого княжения занял Андрей Александрович. Его великое княжение полно раздоров; основной их мотив – спор о владении Переяславлем, а действующие силы – Тверь и Москва. Выступление этих «младших» городов как самостоятельных политических сил вскрывает значительность внутренних изменений, которые назрели в жизни Великороссии под оболочкой старой организации Владимирского великого княжества, разлагавшейся в смутах.

Кажутся бесспорными вотчинные притязания на Переяславль именно старшей линии Александровичей Невского. Однако в его судьбах определенно и ярко выступают две иные черты тех же традиций «княжого права», которыми создавались и эти притязания. Переяславль – отчинный город для всех Александровичей, – а возможен спор о том, принадлежал ли он в. к. Дмитрию «в вотчину» или как старейший во всей братьи – Александровичах Невского. А это создавало связь Переяславля с великим княжением, поддержанную другим, еще более важным стремлением отстоять за Александровичами преимущественное отчинное притязание на само владимирское великое княжение.

Князь Андрей Александрович отнимает – ханской милостью и вооруженной силой – у брата Дмитрия и стол великого княжения, и Великий Новгород, отнимает и Переяславль, который пытается передать, по своей воле, союзнику Федору Ростиславичу. Все в его действиях с традиционной точки зрения произвол – насилие, интрига, так как он «выбивает из земли» старшего брата, но совокупность его целей и домогательств не выходит, по-видимому, за круг обычных представлений о великокняжеской власти.

Вторично князь Андрей «сел» на великом княжении уже после смерти брата; эта смерть делала только что заключенное с ним соглашение политически излишним, и новый великий князь, съездив в Орду, снова подымает вопрос о Переяславле, и снова «бысть нелюбие межи князей русских». На этот раз видим попытку разрешить «нелюбие» на княжеском съезде, который в одном летописном тексте характерно назван «разъездом в Володимери». По одну сторону стали в. к. Андрей с князьями Федором Ростиславичем и Константином Борисовичем, а по другую – Переяславский отчич Иван Дмитриевич с московским князем Даниилом Александровичем и тверским Михаилом Ярославичем, а с ними в «Переяславци с единого»195. Бурный «разъезд»196 в присутствии ханских послов кончился соглашением при посредничестве епископов владимирского Симеона и сарского Измаила, и князья разъехались «кождо во свояси». Но в. к. Андрей не примирился с таким соглашением, а стал собирать полки, чтобы идти на Переяславль; князь же Иван Дмитриевич поспешил в Орду – закрепить решением ханской власти свое отчинное право, а защиту своей отчины поручил Михаилу Тверскому и Даниилу Московскому; они стали с войском у Юрьева, не дали в. к. Андрею подступить к Переяславлю и принудили его «смириться» с ними197. Несмотря на совместные действия тверского и московского князей для обороны Переяславля от великокняжеских покушений Андрея Александровича, весьма вероятно, что уже намечались поводы их близкого соперничества, вскоре разразившегося упорной борьбой за господство над всей Великороссией. На съезде князей198 в 1301 г. у Дмитрова князья «взяша мир межи собою», но «Михаил с Иваном не докончали межи собою»199; по-видимому, вопрос о дальнейших судьбах Переяславля был тут уже поставлен и вызвал разногласия прежних союзников. Весной 1302 г. умер переяславский князь Иван Дмитриевич; в. к. Андрей поспешил занять Переяславль своими наместниками, но князь Даниил Александрович «посла наместникы своа в Переяславль, а княжь Андреевы намесници збежаша». Занятие Переяславля кн. Даниилом Александровичем было подготовлено и обусловлено предсмертными действиями кн. Ивана, то или иное понимание которых весьма существенно для определения основ «княжого права» данной эпохи.

Старейшей формулой летописной записи надо признать ту, что сохранилась в харатейной Троицкой летописи: кн. Иван Дмитриевич «благослови в свое место князя Данила»200. В силу такого благословения «сяде Данило на Переяславли»201 и водворил в Переяславле своих наместников. Даниил стал князем переяславским. В упоминании о том, как на Дмитровском съезде 1301 г. выступали «переяславци с единого» и как после кончины кн. Даниила (в марте 1303 г.) «переяславци яшася за сына его за князя за Юрья и не пустиша его и на погребение отче»202, видим указание на участие переяславцев не только в обряде его посажение на стол переяславского княжения, но и в самом укреплении его притязаний на это княжение.

Однако созданы эти притязания кн. Даниила на Переяславль благословением его «в свое место» князем Иваном: пример так называемой номинации предшественником преемника (аналогичной и благословению, какое давали митрополиты, по соглашению с великими князьями, желательным кандидатам на митрополию), какие бывали и в Киевской Руси203.

Этим еще не были исчерпаны правовые моменты, необходимые для утверждения Даниила на переяславском княжении: нужны были признания со стороны великого князя и остальных князей и санкция хана. Кн. Даниил этого не успел добиться. Но в 1308 г., когда князь Андрей Александрович вернулся из Орды с ханскими послами, в Переяславле был съезд, на котором присутствовали «царевы послы», в. к. Андрей с митрополитом Максимом, князья Юрий и Иван Даниловичи и «вси князи». «И ту чли грамоты, царевы ярлыки», а закончился съезд на том, что «князь Юрий прия любовь и взя себе Переяславль»204. Вся обстановка этого дела была бы, по существу, вполне понятна южнорусскому князю XII в., и протекало оно в обычных, традиционных формах междукняжеских отношений205.

Лишь по смерти в. к. Андрея Александровича (летом 1304 г.) разыгрались события, которые знаменательны как своего рода перелом в политической истории Великороссии. А время борьбы братьев Александра Невского за власть можно назвать весьма скудным по историческому содержанию пережитых Великороссией событий. Личная борьба князей-братьев и скрытая за ней борьба боярских групп – только симптомы разложения и упадка старой великокняжеской власти владимирских князей. Дмитрий и Андрей Александровичи борются за обладание этой старой великокняжеской властью, построенной на обладании стольным княжением во Владимире и в Великом Новгороде и на первенстве великого князя среди князей Северной Руси. Поскольку их деятельность не поглощена усобицами, происками в Орде, междукняжескими переговорами и спорами, она носит характер прямого продолжения, хотя скудного силами и бедного результатами, великокняжеской деятельности Александра Невского и старших Ярославичей. Мы видели в. к. Дмитрия Александровича, который и при жизни дяди Ярослава пытался идти по следам отца – в походе на корелу «с низовцами и с новгородци», в строительстве крепости Копорья, столь важного для боевой обороны новгородских пределов, что дорожить им будут и московские государи; его воеводы и позже приходили на помощь новгородцам206. Ослабление великокняжеской защиты новгородских пределов, неизбежное в эпоху внутренних смут и татарского засилья, открывало все более широкие возможности шведскому наступлению на спорные земли207. Новгородцы все более чувствуют себя покинутыми на собственные силы208. Но это только вопрос факта; ни новгородцы, ни великие князья не теряют из виду «общерусского» характера этой западной борьбы, и в. к. Андрей, по мере сил и возможностей, принимает в ней участие, то организуя поход с новгородским полком помощи брянскому князю Роману Глебовичу209, то отпор шведскому укреплению на берегах Невы210. Ни в чем не видно на всей борьбе и деятельности князей Дмитрия и Андрея, чтобы они, «получив Владимирскую область, старались увеличить свою собственность за счет других княжеств». На великом княжении Дмитрий не более «переяславский», а Андрей – не более «городецкий» князь, чем Ярослав был «тверским» или Василий «костромским»; и летописные тексты не подтверждают утверждения, что князь Андрей Александрович «жил в Городце и, будучи великим князем Владимирским, как Ярослав, жил в Твери, Василий в Костроме, Димитрий в Переяславле»211.

Однако при всей живучести «великокняжеских традиций» власть великих князей владимирских находилась в эпоху братьев и сыновей Александра Невского в состоянии все нарастающего упадка. Великокняжеским притязаниям старших Александровичей не соответствовали ни реальные их силы, ни подлинное значение в общей политической жизни Великороссии. Иллюстрировать помянутую «живучесть великокняжеских традиций» приходится фактами мелкими, немногочисленными попытками носителей великокняжеской власти действовать по-старому, в духе Александра Невского, притом попытками, которые не только не стоят на первом плане в суетливой и тревожной деятельности этих великих князей, но теряют смысл последовательной и выдержанной политики. И это не только потому, что сузился круг задач этой политики, что измельчали ее цели, что сведена она к поддержке слабеющей самозащиты на окраинах Великороссии, преимущественно (почти исключительно) западных; более роковой для исторических судеб великокняжеской власти, связанной со столом владимирского княжения, была потеря ею руководящего значения даже в тех действиях, какие были необходимы для этой самообороны Северной Руси от внешних опасностей. Новгород и Псков, некогда роптавшие на чрезмерную зависимость своих отношений к соседям от произвольного военно-политического хозяйничания владимирских великих князей на западных границах Великороссии, берут чем дальше, тем больше эту западную политику в свои руки, все повышая подлинно государственный характер своего местного «народоправства»; Псков почти вовсе ушел из-под влияния великокняжеской власти, входя все глубже в круг обособленных от великорусской жизни западнорусских, литовских и немецких отношений. Великий Новгород теснее соединен с Великороссией рядом экономических и политических связей; но и у него своя политика со шведами, датчанами и прибалтийскими немцами, с Литвой и Псковом, с Ордой и русскими князьями, которые в нем ищут влиятельного и богатого союзника не меньше, если не более, чем сам он нуждается в их воинском умении и «низовских» полках212; растет соответственно этому и политическая вольность господина Великого Новгорода и его влиятельная роль в разрешении внутренних столкновений во владимирском великом княжении из-за великокняжеской власти и ее отношений к местным владетельным князьям. Само развитие этих внутренних столкновений великорусского княжества свидетельствует о глубоком упадке великокняжеской власти, о потере ею значения существенного и необходимого политического центра каких-либо общих интересов Северной Руси. Эти столкновения быстро разрастаются в борьбу за владимирское наследство, в которой главными действующими силами будут Тверь и Москва. Но в чем же состояло это «владимирское наследство» и за что борются новые исторические силы?

Ослабленное и внутренне расшатанное Владимирское великое княжество сохранило до кончины в. к. Андрея Александровича старую политическую форму и основы старого внутреннего строя, как он определился со времени кончины Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, а более устойчиво – с тех пор, как Святослав Всеволодович «сыновци свои посади по городам, якоже бе им отец урядил Ярослав»213.

Святослав, пишет С.М. Соловьев, «утвердил племянников своих, сыновей Ярослава, на уделах, данных им покойным великим князем», и поясняет: «Здесь впервые считаем себя вправе употребить это слово, означающее отдельное, выделенное владение, остающееся постоянно при одной княжеской линии, ибо прежние волости княжеские не были уделами, и древний летописец не знает этого слова»214. Но слова этого не знают ни летописные тексты, относящиеся к XIII в., ни какие-либо иные памятники письменности этого времени. А под понятие «отдельного, выделенного владения, остающегося постоянно при одной княжеской линии» подойдет целый ряд явлений княжеского владения в Киевской Руси, начиная с Полоцкого княжества, выделенного Владимиром Святым для сына Изяслава и оставшегося отчиной «Рогволожих внуков», но не подходит именно тот вид княжеского владения, какой в XIV в. и летописи, и княжеские грамоты называют уделами215. Обратимся к фактам.

На ростовском княжении сидели осиротевшие в татарское лихолетье Васильковичи, Борис и Глеб, как до того – старшее поколение ростовских отчичей – Константиновичи. В порядках ростовского княжого владения – первый наглядный пример владения отчиной по уделам. Константиновичам – Васильку и Всеволоду – отец назначил первому Ростов, второму Ярославль, а Владимир, быть может, тоже по ряду отца – князь углицкий; однако такое определение княжичам уделов в общей их отчине не делает их обособленными друг от друга «князьями-собственниками»: три Константиновича – ростовские князья и втроем выступают вместе представителями княжеской власти ростовского княжения216. Но уделы потомственны, а переход их к следующим поколениям неизбежно грозит – по мере ослабления семейных связей – разрушением единства общей отчины; владение ею по уделам легко может перейти в обособление ее частей как вотчин отдельных княжеских линий. Так, по смерти Всеволода Константиновича оторван от ростовской отчины Ярославль, правда, совсем не обычным путем, ибо по решению князей родичей не только оставлен за вдовой княгиней и ее дочерью217, но перешел затем к зятю, мужу этой Всеволодовны, князю Федору Ростиславичу и остался (1299 г.) особой вотчиной его сыновьям218. Углицкий удел остался после кончины старших братьев за кн. Владимиром Константиновичем, так как Ростов укреплен за Васильковичами, его племянниками; и тем не менее связь Углича с ростовской отчиной не утрачена: когда угасло потомство кн. Владимира на втором его сыне Романе (ум. 1285 г.), Углич вернулся во владение ростовских князей.

Собственно Ростовское княжество осталось за братьями Васильковичами, а внутри его наметился удел князя Глеба. Возможно, что летописная запись под 1251 г. «Поеха Глеб на Белоозеро в свою отчину» действительно означает переезд Глеба Васильковича из Ростова на княжение в Белоозеро. Однако он из-за этого не перестает быть ростовским князем, каким был вместе с братом и до того, хотя, быть может, Белоозеро и ранее считалось его уделом; кн. Глеб и впредь принимает вместе с братом участие во всех ростовских делах. В 1277 г., когда все русские князья были вызваны в Орду с военными дружинами для участия в ордынском походе на Ясов, князь Борис Васильевич умер, а Глеб вернулся на ростовское княжение один219. Он умер в следующем году, и тогда «по нем седости два князя в Ростове Дмитрий да Константин, Борисовы дети Васильковича»220. Для ростовского княжества настал критический момент: Белозерский удел грозил выделиться в особое вотчинное княжение Михаила Глебовича и его потомков. Одна только Никоновская летопись сообщает, что князь Михаил по смерти отца «сяде в вотчине его на Белоозере»221; другие своды прямо переходят к сообщению о ростовской смуте. Началась она с того, что «князь Дмитрий Борисович отьимал волости у князя Михаила Глебовича со грехом и неправдою великою»222. Через год поднялась «вражда и крамола» между братьями Борисовичами. Константин уехал во Владимир к в. к. Дмитрию Александровичу, а Дмитрий Борисович «нача рать совокупляти в Ростове блюдяся братьи»223. Великий князь на этот раз примирил Борисовичей, но не надолго. 1285 г. принес новый компромисс между ними; им досталось Углицкое княжество, когда угасла линия местных углицких князей, и Константиновичи «разделиста отчину свою» в ее новом, расширенном объеме224, притом так, что Дмитрий Борисович занял углицкое княжение, а Константин ростовское225. Такая комбинация не могла удовлетворить князя Дмитрия; он сближается с в. к. Дмитрием Александровичем, выдав дочь за его сына Ивана, входит в его планы, участвует в его походе на Тверь, а с этим связано известие, что он снова занял Ростов и «нача ведати всю свою отчину», очевидно – с поддержкой в. к. Дмитрия и татар226. Константину Борисовичу пришлось смириться и, видимо, остаться без самостоятельного владения, вторым ростовским князем при брате, после кончины которого в 1294 г. Константин занял стол ростовского княжения, посадив в Угличе сына Александра227.

Стол Суздальского княжения занимал после отца, кн. Андрея Ярославича, кн. Юрий Андреевич, но вся деятельность его, насколько она нам известна, принадлежала Великому Новгороду, под рукой великого князя; только последние годы жизни (ум. 1279 г.) провел он, видимо, в Суздале, так как об участии его в каких-либо делах этих лет не слышно; в суздальском соборе и погребен князь Юрий, а стол княжения перешел к его братьям, Михаилу, затем Василию, от которого и пошли позднейшие суздальские князья228.

Кроме этих вотчинных княжений остается упомянуть о Галицком, Стародубском, Юрьевском. Галичем владели по смерти кн. Константина Ярославича (ум. 1255 г.) его сыновья Давид (ум. 1280 г.) и Василий (упом. под 1310 г.), о которых до нас дошли только случайные упоминания229. Стародубом – князья, потомки Ивана Всеволодовича, о которых сведения столь скудны, что оставляют спорной даже их генеалогию230. Юрьевом-Польским владел по смерти кн. Святослава Всеволодовича (ум. 1253 г.) сын его Дмитрий, по смерти которого (в 1269 г.) упоминается лишь под 1340 г. юрьевский князь Иван Ярославич231.

Таков состав вотчинных княжений на территории Владимирского великого княжества, кроме Москвы и Твери, – накануне их многозначительной борьбы за великокняжескую власть.

Бурная история Ростовского княжества весьма характерна. Она показывает, как мало было во внутренней жизни Владимирского великого княжества XIII в. условий, благоприятных для установления сколько-нибудь прочных и устойчивых княжеских владений – вотчинных княжений, замкнутых в себе и обособленных от более широкой политической жизни. Во внутренних отношениях Ростовского княжества тяга к вотчинному распаду встречает резкое противодействие князя Дмитрия Борисовича, который выступает против братьев – родного и двоюродного – с попыткой одному «ведати всю свою отчину» – с Белоозером и Угличем; его приобретения – не «примыслы», его деятельность скорее попытка добиться более крупного княжеского значения, и, пожалуй, можно его назвать своего рода Андреем Боголюбским малого калибра. Честолюбивые цели князя Дмитрия недостижимы без участия в общих делах великого княжения, в которых ростовские князья, как и ярославский Федор и суздальский Юрий, выступают активными деятелями. Общая жизнь великого княжества еще преобладает над разобщенностью княжеских интересов; от нее они сильно зависят, ее условиями – определяются. Князья всей Владимиро-Суздальской земли группируются вокруг великого князя, участвуют в его походах под его воинским предводительством или по его посылкам, ездят с ним в Орду, им созываются на съезды для решения спорных вопросов. Летописные своды отметили и бытовую сторону этого общения князей Низовской земли, перечисляя их как присутствующих на каждой свадьбе, на каждом погребении членов своей среды. В смутные годы Александровичей нет еще «частных» войн между отдельными вотчинными княжениями; первые примеры таких войн дадут московские захваты Можайска и Коломны232. Усобицы XIII в. – подлинные междоусобия внутри политически единого Владимирского великого княжества; местные споры еще неразрешимы, помимо великого князя, блюстителя общего мира и княжеского права. Содержание усобиц XIII в. – борьба за великокняжескую власть, и их участники объединены вокруг того или другого претендента на него. От таких усобиц «замятеся вся земля Суздальская»233.

С.М. Соловьев отметил характерную черту этой «замятни» – восстание младших князей на великого. Однако борьба идет то за обладание великокняжеской властью, то за Переяславль, с которым связаны далеко захватывающие представления о наследии Александра Невского234; ведут ее две группы князей – часть их стоит на стороне данного носителя великокняжеского титула и власти, а главные противники великих князей Дмитрия, затем Андрея – князья тверской и московский – ищут союза с Великим Новгородом: для них эта борьба – путь к великокняжеской власти и политике235.

«Владимирское наследство» есть прежде всего великокняжеская власть, первенство во всей Великороссии, притязание на распоряжение ее боевыми силами и на руководство ее отношениями к Орде и к соседним странам. Со столом владимирского великого княжения связаны вековой традицией притязания на княжескую власть в Великом Новгороде, в котором для великих князей опора более широкого политического значения и возможный источник материальных средств, а из-за Пскова с Новгородом – и во Пскове, хотя он и обособлялся все больше в своих западных отношениях и связях. До конца XIII в. владимирские великие князья сохранили некоторое влияние и на Смоленск, и на княжества распавшейся Чернигово-Северской земли. В делах западной великокняжеской политики участвуют при Дмитрии и Андрее Александровичах, по их зову и их «посылке» князья смоленский и брянский. Тесно примкнули к владимирскому великому княжению княжества Муромское и Рязанское. До Батыева нашествия муромские и рязанские князья, как и после, в течение всего XIII в., «не могут, – по выражению А.В. Экземплярского, – считаться совершенно самостоятельными, так как ими свободно распоряжаются великие князья владимирские»236. В борьбе с мордвой и половцами Рязань и Муром ищут естественной опоры у владимирского великого князя и участвуют наравне с другими подручными младшими князьями в его походах. Татарский погром и ордынское владычество на время ослабили эту связь самозащиты. Татарское господство легло особенно тяжко на Муромскую и Рязанскую земли. Летописные своды почти вовсе молчат о них, и наиболее крупное явление в судьбах этих земель за весь XIII и начало XIV в. – «нахождение» татар и разорение от них237. Великие князья не в силах дать оборону этим окраинам Великороссии, подавленным безысходной трудностью своего положения, пограничного с опасной степью. Местным силам великорусских окраин придется самим организовывать свою самооборону, пока в центре не окрепнет обновленная власть и не возьмет на себя опять это дело; но оглядка на этот центр с попыткой найти в нем опору будет непрерывно поддерживать ослабевшие связи с ним, вопреки назревшим и разросшимся антагонизмам.