Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

Глава V
Тверская вотчина потомков в. к. Михаила Ярославича

I

Неудача тверских князей в борьбе за руководящее положение в великорусском политическом мире замкнула Тверское княжество в местной жизни и местной политике. Правда, традиция о былом, более широком значении Твери и ее князей долго еще живет в тверской письменности, волнует тверскую правящую и книжную среду, вызывая по временам порывы на новую борьбу и тягу к возвышению политической роли тверской княжеской власти. Но великорусская большая политика все крепче сосредоточивалась в московских руках, и Тверь, по выражению ее историка В.С. Борзаковского, «должна была поневоле ограничиваться интересами более узкими, только своими собственными».

Новые условия тверской жизни вошли в полную силу после гибели в Орде князя Александра Михайловича. С трудом отстаивая свою независимость от Москвы, или, точнее, от великорусской великокняжеской власти, Тверское княжество переживает внутренний процесс дробления и борьбы с ним местной великокняжеской власти. Аналогичный московскому, этот уклад внутренних отношений Тверского княжества отличается некоторыми особенностями, весьма интересными для изучения удельно-вотчинного строя княжого владения и княжого права.

То же значение, какое имеет духовная Ивана Калиты для истории московских междукняжеских отношений, принадлежало бы в истории Тверского княжества духовной грамоте князя Михаила Ярославича, если бы она дошла до нас. Однако единственный след ее находим в сообщении сказания о мученической кончине князя Михаила, что Михаил, собираясь в Орду, отпустил сыновей домой из Владимира, «дав им ряд, написав грамоту, разделив им отчину свою»449. Михаил оставил свою тверскую вотчину четырем сыновьям – Дмитрию, Александру, Константину и Василию. Вотчинами его внуков были: Александровичей – Холм и Микулин; Константиновичей – Дорогобуж; Васильевичей – Кашин. Возможно, но далеко не удостоверено, что такое распределение уделов предустановлено рядом князя Михаила Ярославича. Но это владение тверской отчиной по уделам, если оно и зародилось, никак еще не отразилось на единстве Тверского княжества при сыновьях князя Михаила. Лишь после гибели князя Александра в Орде, когда стол тверского княжения снова достался Константину Михайловичу, определилась вотчинная обособленность холмско-микулинских владений князей Александровичей450. О предсмертном ряде князя Александра лишь мимоходом упоминает летописное сказание о его кончине, повествуя о том, как он прощался со своими боярами, «и о вотчине своей глаголав»451. Если принять это указание литературной повести за точное воспроизведение факта, надо признать, что духовной грамоты князь не успел составить; нет и оснований для догадок, как он распределил между сыновьями свою отчину на доли-уделы. Скудные летописные известия о его сыновьях не дают свидетельства о таком разделе. Перед нами не отдельные владетельный князья, а семейная группа отчичей на холмско-микулинском княжении с вдовствующей княгиней-матерью во главе, и, судя по данным летописных сводов, в жизни Тверского княжества стал на очередь не вопрос о внутренних отношениях и распределении владений-уделов в этой группе князей, а другой – об их положении в Тверском княжестве.

От более позднего времени дошли до нас грамоты тверских князей, в которых одиначество всей тверской княжеской группы проявилось с такой яркой определенностью, какой не находим ни в московских междукняжеских договорах, ни в каком ином источнике для истории княжого права XIV в. В этих грамотах тверские князья выступают все вместе носителями единой княжеской власти в Тверской земле, под старейшинством своего «князя великого». Разумею грамоту тверскому Отрочу монастырю, которая сама себя именует: «Се милостыня князя великого Васильева Михайловича и его братаничев – княжа Всеволожа, княжа Михайлова, княжа Володимерова, княжа Андреева Олександровичев, княжа Еремеева, княжа Семенова Костянтиновичев, княжа Михайлова Васильевича»452, и ее позднейшее повторение от имени «рабов святые Троица» – в. к. Бориса Александровича и его «братии мододчей» князей Федора Федоровича, Ивана Юрьевича, Андрея Дмитриевича и Федора Александровича453.

Другую черту того же одиначества тверских князей, столь же существенную, вскрывает летописный рассказ о начале раздоров между тверским великим князем Иваном Михайловичем и его братьями454. При в. к. Михаиле Александровиче тверские великокняжеские бояре целовали крест всем Михайловичам (Ивану, Василию и Федору) и внуку великого князя (Ивану Борисовичу) на том, что «хотети им добра»; но старший князь Иван Михайлович, заняв стол великого княжения тверского, повелел «боярам своим целование сложити к своей братьи», несмотря на протест княгини-матери и младших князей455.

В семье тверских князей владение общей отчиной по уделам едва ли сложилось сколько-нибудь решительно ранее кончины князя Александра Михайловича (1339 г.). Опасное напряжение отношений к Орде и Москве, видимо, парализовало обычную тягу к удельному и вотчинному разделу, поддерживая на первых порах полное одиначество не только княжое – союзное, но и владельческое. Только с переходом старшего стола тверского княжения к Константину Михайловичу по смерти второго из старших братьев намечается удельное владение Кашином для князя Василия Михайловича и холмско-микулинскими волостями для семьи Александра Михайловича. Тогда же должно было определиться и значение Дорогобужа как будущей отчины Константиновичей. Не знаем, когда и как сложился этот ряд для князей Михайловичей. Конечно, возможно, что он предопределялся духовной грамотой в. к. Михаила Ярославича, но реально его последствия начинают сказываться в жизни Тверского княжества только после мученической кончины в. к. Александра456.

Предстояло определить степень самостоятельности удельных князей и гарантии единства тверской силы, подобно тому как та же задача стала перед московскими князьями по смерти в. к. Ивана Даниловича и разрешена была договором между в. к. Симеоном и его братьями. Не знаем договорных грамот между тверскими князьями, хотя на них указывают ссылки их на свои «докончания» при раздорах из-за взаимных прав и обязанностей. С большой остротой поднять этот вопрос в последний год жизни и княжения Константина Михайловича: «Того же лета князю Константину Михайловичу тверскому быст нелюбие с княгинею с Настасьею и с князем с Всеволодом Александровичем, и начя имати бояре их и слуги в серебре за волости, чрез людскую силу, и бысть над ними скорб велика»457. Дело шло о сборе дани458, это видно из дальнейшего: князь Всеволод, «того не могий терпети», ушел из Твери на Москву к в. к. Симеону, а затем оба – и Константин Михайлович и его племянник – отправились в Орду; но здесь князь Константин неожиданно скончался, а брат его Василий вступил немедля в правление Тверским княжеством и прежде всего прислал своих данщиков в удел князя Всеволода Александровича и взыскал дань на его людях459.

Действия Константина и Василия Михайловичей напоминают то «утеснение» ростовских князей и их княжества московской силой, о котором повествует Епифаний Премудрый в Житии св. Сергия Радонежского. Потерпев неудачу в борьбе за владимирское великое княжение, тверской князь сохраняет в пределах тверских владений титул великого князя и приемы великокняжеского властвования, пытается свести положение племянников, отчичей холмских, до служилого подручничества, подчиняя население их владений непосредственно своей великокняжеской власти, их бояр и слуг – ответственности перед собой.

Так, на первых же порах замкнутой в себе политической жизни Тверской земли семейное и владельческое одиначество тверских князей глубоко потрясено первым же переходом удела брата в вотчину его потомков. Великокняжеское отрицание независимости местного вотчинного княжества вызвало упорную борьбу двух линий тверского княжеского дома: холмской и кашинской, осложненную воздействием на Тверь Москвы и Литвы. В этой борьбе постепенно и неуклонно рушился семейно-вотчинный строй Тверского княжества с обособлением Кашина, который все больше подчиняется московскому влиянию, с измельчанием остального княжья до уровня служебных княжат – при настойчивом и последовательном стремлении обладателей старшего стола Тверского княжения к усилению своей великокняжеской власти над всей Тверской землей.

II

Князь Всеволод Александрович нашел при столкновении с дядей Константином некоторую поддержку в Москве; по крайней мере в Москву к в. к. Симеону Ивановичу ушел он из Твери и уже отсюда поехал в Орду к хану Джанибеку. Поэтому естественно предположить поддержку его домогательств в Орде перед ханом московским влиянием460. Поводом для немилости ханской к князю Василию послужили, по-видимому, жалобы на его самоуправство в сборе дани с отчины племянника: узнав в Орде об этом сборе, князь Всеволод «оскорбися» и пошел навстречу к дяде, который спешил в Орду с набранным серебром, перехватил его на Бездеже и «ограби его»; но сделал он это не самовольно, а пошел на дядю Василия «от царя изо Орды с послом»461. Оба князя прожили в Орде больше года, а вернулись – князь Всеволод Александрович на Тверское княжение, князь Василий Михайлович на свой Кашин462. Этим, конечно, не разрешалось «нелюбие» между князьями; их раздоры создавали «людем тверским тягость», так что «мнози люди тверские того ради нестроения разыдошася», а между князьями «мало кровопролитна не бысть»463. Помимо соперничества дяди с племянником из-за старшего стола отношения должны были еще более обостриться на том же вопросе – о степени самостоятельности удельного князя от великокняжеской власти, раз эта власть попала в руки племянника, а дядя вынужден ограничиться кашинским уделом. Но Всеволод и года не удержался на тверском великом княжении. Тверская смута закончилась полюбовным соглашением князей при посредничестве тверского епископа Федора, и «Всеволод Александрович съступися великого княжения Тверьского дяде своему князю Василию Михайловичю»464. В таком исходе их раздора можно видеть результат изменения московской политики: епископ Федор был тесно связан с митрополией – участницей этой политики465, а вскоре за примирением тверских князей произошли семейные события, которые закрепляли сближение Василия Михайловича с Москвой, а Всеволода – с Литвой. Литовский великий князь Ольгерд женился на сестре Всеволода – княжне Ульяне, а в. к. Симеон выдал дочь за Васильевича Михаила466. С этой поры кашинская линия тверских князей постоянно тянет к Москве, как холмская – к Литве.

Внешнее влияние и трудное положение между двумя сильными соседями неизбежно осложняли внутренние отношения Тверского княжества. Стремление обеспечить самостоятельность требовало сохранения единства его сил. Эта острая потребность поддерживала формальное одиначество тверских князей, какие видим в формуле тверских грамот, но непримиримый раздор двух линий княжого дома подрывал основы этого равенства и только укреплял тенденцию к иной форме объединения тверской силы – к усилению великокняжеской власти.

Василий Михайлович вернулся на стол тверского великого княжения и получил ханский ярлык467; и тотчас возвращается он к приемам великокняжеского управления брата Константина: «И нача братанича своего князя Всеволода Александровича Холмского обидети чрез докончание и бояр его и слуг его тягостью данною оскорбляти»468. При явной поддержке Москвы и покровительстве хана в. к. Василий смирил племянника и привел его в свою волю. Попытка Всеволода воззвать к суду митрополита Алексея «о своих обидах, что ся ему учинило чрез докончание», привела только к более тесному соглашению великих князей московского и тверского «по митрополичу слову»469. Пытался князь Всеволод съездить в Орду с жалобой хану, но тверские пути были в руках враждебного дяди, а на Переяславль не пустили его наместники в. к. Ивана Ивановича, пришлось пробираться окольными путями через Литву. В. к. Василий предупредил хана встречными жалобами на племянника, и ордынские власти «без суда выдали» ему князя Всеволода. «И бысть князю Всеволоду Александровичи) от дяди его князя Василия Михайловича томление велие, такоже и боярам его, и слугам, и продажа, и грабление велие на них, такоже и черным людем данная продажа велия»470.

Положение дел в Тверском княжестве изменилось со смертью в. к. Ивана Ивановича в 1358 г. В малолетство в. к. Дмитрия ослабела сила Москвы, опора в. к. тверского Василия, и усилился литовский напор на Восточную Русь. Князь Всеволод едет в Литву к зятю своему Ольгерду.

Больше, чем когда-либо, приходилось тверскому великому князю считаться в этот момент с силой литовского влияния в Тверской земле. Князь Всеволод вернулся в Тверь одновременно с приездом туда Романа, поставленного по требованию в. к. Ольгерда константинопольским патриархом на западнорусскую митрополию. Неудачный приезд Романа на Тверь имел целью перетянуть тверское духовенство на литовскую сторону, но покушение это разбито противодействием в. к. Василия и епископа Федора; однако Роман гостил «во властях тверских, потребное приемля от князей и от бояр тверских и от других неких», а князь Всеволод ему «многу сотвори честь и дары даде» и «паки повеле его проводити в Литву с честию»471, есть известие, что митр. Роман был родственником князя Всеволода472. В тот же приезд князь Всеволод «взя мир и любовь с братьею своею», причем они «разделишася волостьми», а князь великий Василий Михайлович, дядя их, «треть (трети?) их отчины отступился»473. Известие это дает только скупой намек на происшедшее и с трудом поддается комментарию, так как фактических данных для него мы не имеем. Но, кажется, следует признать, что злоключения Всеволода подорвали его одиначество с братьями, что в. к. тверской Василий захватил и затем вернул часть их вотчинных владений («трети» их отца) и что при новом полюбовном докончании князя Всеволода с братьями произошел между ними «раздел волостьми»474.

III

Разрушительное влияние наследственности уделов, т.е. их превращение в вотчинные княжения особых линий княжеского дома, на княжое одиначество сказалось в Тверской земле много сильнее и ярче, чем в Московской. Равенство братьев Михайловичей Ярославича сменяется по смерти в. к. Александра ожесточенной борьбой двух линий княжеского дома, а в этой борьбе сочетаются два мотива: столкновение тверской великокняжеской власти с местной удельно-княжеской независимостью и соперничество линий княжеской династии в отчинных правах на Тверь. Первый из этих мотивов дал повод к раздорам, но холмско-микулинские князья сразу переходят от самообороны к наступлению и разрушают всякую возможность компромисса в пользу договорного одиначества тверских княжеских сил решительным домогательством великого княжения тверского с поддержкой сперва в московских, затем в литовских связях и отношениях. Их вызвала на то прямолинейная великокняжеская властность дядей Константина и Василия – исходный пункт внутреннего разложения тверской силы, но сыновья в. к. Александра Михайловича выдвигают против нарушения своих княжеских прав не только защиту обычного «докончания» младших князей со старшими, но и свое вотчинное притязание на стол тверского княжения. Это их притязание получило сильную и глубокую опору в популярности среди тверского общества мечты об освобождении от татарского ига с помощью Великого княжества Литовского. Героем этих гаерских мечтаний стал брат Всеволода Александровича, микулинский князь Михаил, который стал опасен для дяди Василия, по-видимому, еще при жизни брата Всеволода, а после его кончины становится главным действующим лицом тверской исторической драмы475. Шла в Твери борьба за свою местную великокняжескую власть и за ее усиление, а питалась она неумирающим стремлением вырвать из московских рук великорусское великое княжение и отбиться сразу от московского засилья и татарского владычества.

В этой борьбе за большие задачи гибло владение общей отчиной по уделам, гибло княжое семейно-вотчинное одиначество. По смерти Всеволода Александровича и двух младших Александровичей их отчина распалась на две вотчины – холмскую и микулинскую, между которыми не видно какой-либо связи. Холмское княжество осталось за сыновьями Всеволода – Иваном и Юрием476. О князе Иване Всеволодовиче знаем только, что он в 1397 г. «сложил крестное целование» к дяде своему, тверскому великому князю Михаилу Александровичу, и отъехал в Москву к в. к. Василию Дмитриевичу, который принял его с честью, дал ему город Торжок и выдал за него сестру свою Анастасию477; вскоре великий князь послал его князем-наместником в Псков; а по смерти тверского великого князя Михаила Иван Всеволодович «сослался» с его сыном, в. к. Иваном Михайловичем, и вернулся по «докончанию» с ним в Тверь «со княгинею своей и бояры»478. Характерно, что Иван Всеволодович не причастен к спору в. к. Ивана Михайловича с братьями и племянником из-за сложения крестного целования великокняжескими боярами: оно касалось только семьи в. к. Михаила Александровича, а Всеволодовичи холмские и так вне того одиначества, которое скреплялось этим крестоцелованием; видно, что и цель его была закрепить верность великокняжеского тверского боярства за потомством в. к. Михаила мимо боковых линий тверского княжеского рода. Года через два князь Иван Всеволодович скончался (1402 г.) на своем холмском княжении бездетным, «а отчину свою приказа великого князя сыну князю Александру Ивановичу», что, однако, не помешало его брату Юрию быть после его смерти владетельным князем: только зимою 1404—1405 гг. он «отъехал со Твери на Москву» и сложил крестное целование к в. к. Ивану Михайловичу, который пытался затем помириться с ним и призывал его вернуться к «дому святого Спаса» и жить «на пределе отца своего». Обычное толкование «приказания» отчины Ивана Всеволодовича великокняжескому сыну Александру как завещательного распоряжения его в пользу этого князя и в обход вотчинных прав брата Юрия не соответствует подлинному смыслу наших источников479. Нет у нас и данных для разъяснения, почему холмский князь приказал свою отчину не великому князю, а его сыну. Но общий смысл свершенного свидетельствует о значительном усилении тверской великокняжеской власти. В. к. Михаил Александрович закрепил эту власть за своей семьей: великокняжеские бояре целовали, по его грамоте, крест его сыновьям и внуку. Боковые линии тверского княжого дома вне этого великокняжеского одиначества членов микулинской линии, добившейся старейшинства на Твери. Холмский князь не выдержал властной политики дяди, великого князя, отъезжал в Москву, где был в положении служебного князя при великом князе всея Руси, а по смерти тверского великого князя Михаила вернулся на свое холмское княжество по «докончании» с его сыном, в. к. Иваном, очевидно, смирившись перед тверским великокняжеским засильем над младшей братьей, князьями Тверской земли. Актом этого смиренья был и предсмертный ряд князя Ивана Всеволодовича. Низведенный до положения князя-подручника, он должен был признать великое княжение на Твери за Иваном Михайловичем и за его сыном Александром и отдать свою отчину под властную опеку последнего. Таким надо представить себе положение Холмского княжества, когда оно перешло к князю Юрию Всеволодовичу. Юрий не смог примириться с этим положением и в 1404—1405 гг., опасаясь захвата великим князем Иваном, бежал в Москву, а через два года поднял спор с в. к. Иваном в Орде, добиваясь крупной доли в тверской отчине, а не только холмского княжения, и сошел с исторической сцены неведомо как: наши летописи не сохранили сведений о его конечной судьбе480. С ним угасло стремление холмских отчичей к самостоятельному княжому значению. Юрьевич Дмитрий только упомянут в числе «молодшей братьи» тверского великого князя в договорных грамотах в. к. Василия Васильевича с тверским в. к. Борисом Александровичем. А его сыновья и вовсе сошли на положение служилых княжат.– Даниил на службе у в. к. Ивана III, а Михаил – при тверском в. к. Михаиле Борисовиче покорный «брат молодший» – склонился перед Москвой после бегства своего «брата старейшего» в Литву481.

IV

Младшая линия потомков тверского великого князя Александра Михайловича укрепила за собой великокняжескую власть и быстро разрушила притязания старшей, холмской линии на самостоятельное княжое значение. Еще раньше определилось такое же захудание дорогобужских потомков в. к. Константина Михайловича. Не имея определенных сведений о ряде в. к. Михаила Ярославича, историки полагают, что значение Дорогобужа как отчины Константиновичей основано на установлениях этого ряда482.

История Дорогобужского княжества открывается известием о смерти второго из сыновей в. к. Константина: князь Семен Константинович погиб от моровой язвы 1364—1365 гг., «а отчины своея удел и княгиню свою приказа князю Михаилу Александровичу». Из-за этого удела князя Семена началось «розмирье» между князем Михаилом и старшим Константиновичем, дорогобужским князем Еремеем, которого поддержал и великий князь, их дядя Василий Михайлович, опасавшийся усиления кн. Михаила Александровича. Князья обратились к третейскому суду митрополита Алексея; а судил их «по митрополичью благословению и повелению» тверской епископ Василий – «и оправил князя Михаила Александровича»483. Надо полагать, что в. к. Константин поделил дорогобужский удел между сыновьями, но, точнее, этот раздел нам неизвестен; имеем только одно указание, что Градок, отнятый в 1368 г. в. к. Дмитрием Ивановичем у тверского великого князя Михаила, был частью удела князя Семена484. Свой удел дорогобужской отчины князь Семен оставил жене485, «приказав» ее и ее владение в. к. Михаилу486. Можно усматривать в этом акте фактический захват Городка и других пунктов удела князя Семена удела князем Михаилом: можно утверждать, что он не упустил послать в Городок своего наместника487; но нет оснований видеть тут передачу ему чужого удела в вотчину путем владельческого духовного завещания. Можно указать предположительно и мотив распоряжения князя, умиравшего бездетным: переход его отчинного удела к вдове-княгине не мог не вызвать возражений со стороны брата Еремея и не внушать опасений за прочность ее владения488. Бессилие великокняжеской власти Василия Михайловича перед восходящей звездой популярного микулинского князя могло побудить князя Семена обратиться к нему, а не к тверскому великому князю. Усиление микулинского князя тревожило не только великого князя тверского, но и великокняжеское правительство в Москве. Вскоре после того, как спор из-за ряда князя Семена был разрешен в пользу микулинского князя, изменилось общее политическое положение. Митрополит Алексей и в. к. Дмитрий Иванович успешно закончили борьбу с Дмитрием Суздальским. В. к. Дмитрий «заложи град Москву камень» и «всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, а на тех нача посегати». Тверской в. к. Василий искал опоры в обновленной великокняжеской власти московского князя, и микулинский испытал на себе одно из первых проявлений московского «посегания». Снова поднято дело об уделе князя Семена. В. к. Василий, сын его Михаил и дорогобужский князь Еремей Константинович возбудили перед митрополитом жалобу на тверского епископа Василия, «что их судил о уделе княже Семенове не по правде». Князь Михаил Александрович ушел в Литву, надеясь тут найти помощь против московской силы, ставшей на сторону его врагов. По кратким сообщениям Никоновского свода489 трудно решить, был ли этот его отъезд в Литву связан с делом об уделе князя Семена или повод был иной, например построение Михаилом на Волге Нового Городка, которое и в Твери, и в Москве должны были понять как приготовление в борьбе, а потому принять какие-либо меры, угрожающие для князя Михаила. Во всяком случае, разрыв оказался полным, а тверичи проявили достаточно определенно свое сочувствие микулинскому князю, чтобы навлечь суровую репрессию великих князей490. Весьма вероятно, что борьба между князьями Василием и Михаилом сразу развернулась в борьбу за тверское великое княжение. Тверичи заперлись в осаду против великих князей, пока Михаил Александрович не вернулся «с своей ратью» и с литовской помощью491 и пошел к Кашину. До битвы дело не дошло. Князья помирились; условия докончания Михаила Александровича с Василием Кашинским, с дорогобужским Еремеем и в. к. Дмитрием нам неизвестны. Но из дальнейших известий ясно, что Михаил остался (с осени 1366 г.) великим князем на Твери, а дядя его Василий вынужден удовольствоваться своим вотчинным Кашином, где он и умер в 1368 г.492

Ступив на путь борьбы за тверскую великокняжескую власть, вслед за старшим братом Всеволодом Михаил Александрович достиг цели – утвердил ее за собой и своим потомством. Этим предопределялась полная его победа над дорогобужским Константиновичем Еремеем. Отъезд князя Еремея в Москву означал призыв великокняжеской власти Дмитрия Ивановича к новому вмешательству в тверские дела; возможно, хотя наши поздние летописные источники о том не поминают, что дело шло не только о притязаниях дорогобужского князя, но и о захвате Михаилом тверского великого княжения493. В. к. Дмитрий и митр. Алексей «зазваша на Москву любовию» князя Михаила и «бысть ему суд», а кончилось дело «поиманием» его и бывших с ним бояр. Но прибывшие в Москву ханские послы «усомнились» в таком деле, как расправа с князем мимо ханской воли, и в. к. Дмитрий отпустил Михаила Александровича, «укрепив его крестным целованием»494. Не знаем, в чем состояло это крестоцеловальное «докончание», кроме одного пункта, о котором сообщает Никоновская летопись: у князя Михаила отнята часть удела князя Семена – Градок, и в. к. Дмитрий послал туда своего наместника с князем Еремеем495. Однако покровительство Москвы ненадолго помогло дорогобужскому князю. В тяжелой борьбе с Тверью и Литвой в. к. Дмитрий отступился от князя Еремея; в. к. Михаилу вернули Градок, признали за ним весь удел князя Семена Константиновича, а князь Еремей вернулся в Тверь и умер на своем уделе в 1373 г.496, смирившись перед засильем тверской великокняжеской власти. Его сыновья – Дмитрий и Иван Еремеевичи, его внуки – Дмитриевичи, Андрей и Иван, еще владетельные князья тверские, участники того одиначества князей Тверской земли во власти над нею, выражение которого находим в формулах тверских жалованных грамот. На деле это одиначество связано с полным подчинением младших князей тверской великокняжеской власти, с фактическим их подручничеством, переходным состоянием младшего княжья к положению служебных князей и бояр-княжат497.