Текст книги "Между Москвой и Тверью. Становление Великорусского государства"

226 ПСРЛ, т. VII, с. 179 («Князь Дмитрий Борисович сяде в Ростове; умножи же ся тогда татар в Ростове, и гражане створше вече и изгнаша их, а имение их разграбиша; князь Костантин Борисович иде в Орду» – под 6797 – 1288/89 г.); т. IV, с. 44; т. V, с. 201 («А князь Дмитрий ростовский нача ведати всю свою отчину» – под тем же годом). О спутанности изложения и хронологии событий этих лет в наших летописных сводах см. выше, с. 86. Ростовский источник последний из упомянутых записей связал, по существу правильно, восстановление власти кн. Дмитрия в Ростовской отчине с его участием в военных действиях великого князя, но сбил и хронологию, и порядок событий, отнеся поход под Кашин не только к 6797 г., но и ко времени после занятия им Ростова.

227 В 1288/89 г. кн. Константин ездил в Орду, вероятнее – по поводу избиения в Ростове татар, чем искать управы на брата; по Никоновской, ездили в Орду оба ростовских князя (ср. ПСРЛ, т. VII, с. 179 и т. X, с. 168). Кн. Константин упомянут в числе князей, действовавших с Андреем Александровичем против в. к. Дмитрия в 1281 г. (ПСРЛ, т. VII, с. 175), тогда как нет указаний на такое же участие его брата Дмитрия; быть может, это объясняет поддержку Дмитрия Борисовича в. к. Дмитрием и их сближение после временной уступки Ростова Константину.

228 Спорные вопросы генеалогии этих князей удачно выяснены А.В. Экземплярским (т. II, с. 394—398). Судьбы Городца и Нижнего Новгорода определились позднее – в связи с историей владимирского великого княжения.

229 Летопись по списку монаха Лаврентия, с. 450; ПСРЛ, т. Х, с. 155 (кн. Давыд Константинович Галицкий и Дмитровский), т. VII, с. 174 и т. Х, с. 157 (то же); т. X, с. 156: кн. Давыд назван зятем ярославского князя Федора Ростиславича; о рождении в 1310 г. у галицкого князя Василия Константиновича сына Федора – в Новг. IV-2, с. 253; Соф. I – т. V, с. 205; Воскр. – т. VII, с. 185; Ник. – т. Х, с. 178. Ср. Экземплярского, т. II, с. 209—210.

230 О них см. выше и Экземплярского, т. II, с. 179—180.

231 ПСРЛ, т. VII, с. 168 и 206. Ивана Ярославича, кн. юрьевского, Экземплярский (т. II, с. 259—260) считает внуком кн. Дмитрия Святославича, восстанавливая между ними – вполне предположительно – юрьевского князя Ярослава Дмитриевича.

232 И столкновение кн. Ивана Переяславского с кн. Константином Ростовским, о котором имеем лишь неясное упоминание в Лет. по Академ. списку под 1301 г.

233 В.О. Ключевский говорит о «мелких верхневолжских уделах XIII и XIV вв.»; а «историческое происхождение удельного порядка княжеского владения, установившегося на верхневолжском Севере с XIII века», объясняет тем, что 1) «при содействии физических особенностей Верхневолжской Руси колонизация выводила здесь мелкие речные округа, уединенные друг от друга, которые и служили основанием политического деления страны, т.е. удельного ее дробления», и 2) что «под влиянием колонизации страны первый князь удела привыкал видеть в своем владении не готовое общество, достаточно устроенное, а пустыню, которую он заселял и устроял в общество». Типична для «удельного периода» фигура князя – собственника и колонизатора: «понятие о князе, как личном собственнике удела, было юридическим следствием значения князя, как заселителя и устроителя своего удела» («Курс русской истории», т. 1, с. 431, заключение XIX лекции). История Верхневолжской Руси XIII в. не знает таких князей. Мелкими «удельными» князьями, которые замкнулись в управлении своими «удельными» вотчинами, можно назвать разве суздальских – после Юрия Андреевича, да галицких; но и те не были «собственниками» своих вотчин, ни князьями на стольных княжениях, ни «заселителями и устроителями своих уделов» из «пустыни» «в общество». Даже князьями – колонизаторами и хозяйственными устроителями своих владений можем их считать разве потому, что ровно ничего не знаем об их деятельности. «Мелкие речные округа» колонизованы и «устроялись» не князьями, а боярами и монастырями, к деятельности которых, притом не только землевладельческой, постепенно примкнуло позднейшее княжье, размножившееся и измельчавшее.

234 Напомню, что переход Переяславля во власть московского князя отнюдь не «примысел» московский, а приобретение им стола переяславского княжения.

235 «Преобладание понятия о собственности, отдельности владения» не только не объясняет всей этой борьбы князей, но сделало бы ее невозможной в тех формах, в каких она протекала.

236 «Великие и удельные князья Северной Руси», т. II, с. 567. Объяснение А.В. Экземплярского, почему он называет Муром «уделом рязанским» (Там же, с. 609), – пример того, насколько не выяснено понятие «удел». Автор говорит об «уделах» Муромо-Рязанской земли, разбитой с 60-х гг. XII в. на две обособленные вотчины, между которыми органической связи уже нет.

237 Разоряют Муромскую землю татары – союзники кн. Андрея Александровича, разоряют Рязанскую и Муромскую земли ордынские князьки. ПСРЛ, т. VII, с. 175 («Муром пуст сотвориша»): т. X, с. 167 (рязань, муром, мордва повоеваны татарами).

238 Подобно В.И. Сергеевичу (см. выше), не думаю навязывать боярам XIV в. «дальновидные политические планы» вроде сознательного стремления к образованию «большого нераздельного государства», но столь же методологически наивным считаю сводить их предполагаемые мотивы к погоне за «богатыми кормлениями». Правильное замечание Сергеевича об очевидных «невыгодах многокняжия» с постоянной «борьбой князей» подтверждается широким значением этой темы во всей русской письменности с Повести временных лет и «Слова о полку Игореве», что, однако, не ведет еще к мысли о коренной перестройке политического строя, но питает тенденцию к усилению великокняжеской власти (идеализация таких князей, как Владимир Мономах, Александр Невский). И боярством, и церковной иерархией руководили как реальные интересы, наиболее им близкие, так и «благо земли», т.е. такой уклад быта и строя, который обеспечивал бы все реальные интересы, считавшиеся законными в данной среде.

239 По Воскресенской, 27 июля, по Никоновской, 23 июня (ПСРЛ, т. VII, с. 184 и т. X, с. 175). «И везше положиша его на Городце в церкви Св. Михаила Архангела» (Ник.); «И положен бысть на Городце, а бояре его отъехаша в Тверь» (Воскр.). Речь идет явно не о «городецких» боярах, а о боярах великокняжеских и в этом смысле – владимирских. У нас нет основания строить какое-либо представление об «удельном» городецком боярстве кн. Андрея Александровича.

240 «Убиение великого князя Михаила Ярославича Тверского от безбожного царя Азбяка», Великие Минеи Четии, ноябрь, тетрадь III (по изд. Археогр. комиссии), под 22 ноября (ст. 3092); о редакциях этого сказания см. у Ключевского «Древнерусские жития святых, как исторический источник», с. 71, и у Н. Серебрянского «Древнерусские княжеские жития», с. 250—257.

Летописные своды (ПСРЛ, т. V, с. 207 и т. VII, с. 188; или использованная ими редакция сказания об убиении в. к. Михаила) дают две мотивировки притязания Михаила Ярославича на стол великого княжения: благословение его на этот стол в. к. Андреем и старейшинство Михаила, соединяя их в одну формулу: «И благослови его на свой стол на великое княжение, сего христолюбивого князя Михаила, ему же по старейшинству дошел бяше степень княжения великого». Тут имеем соединение двух текстов, двух мотивов.

241 В Великих Минеях текст сказания не упоминает о благословении, а говорит лишь о том, как по смерти в. к. Андрея «доиде степени по старейшинству великого княжества Володимерьского сему блаженному великому князю Михаилу Ярославину». Эти строки, по верному наблюдению Н.И. Серебрянского, «слабо объединены» с дальнейшим рассказом и едва ли входили в состав «первоначальной повести о святом» (Указ. соч., с. 250); ими, надо полагать, заменено начало первичной редакции, где не было мотива «старейшинства», а был мотив «благословения».

242 Сказание об убиении в. к. Михаила Ярославича передает, что митр. Максим удерживал Юрия от соперничества с Михаилом («Со многою мол бою браняше ему ити во орду») и предлагая ему какое-то соглашение, ручаясь от своего имени и от имени Михайловой матери, кн. Ксении, что Михаил даст ему «изо отчины вашеа» (Александровичей Невского), что он «восхощет» (Великия Минеи, ст. 3093); и будто Юрий обязался не искать у хана великого княжения: тому противоречит боярская попытка захватить Юрия, чем соглашение было бы нарушено.

243 Соф. I (ПСРЛ, т. V, с. 204) отмечает только «много замятни в Суздальской земли и во всех градех». Воскресенская (т. VII, с. 184) сообщает о попытке перехватить кн. Юрия в Суздале, «хотяще яти его»; но он «со своею братьею пройде в орду иным путем». Никоновская (т. Х, с. 175) заменила Суздаль Костромой, что плохо согласовано в ее тексте с посылкой на Кострому кн. Бориса и его пленением (выходит, что, захватив кн. Бориса, бояре тут же, в Костроме, подстерегали и Юрия).

244 ПСРЛ, т. VII, с. 184: «Бысть вече на Костроме, на бояр, на Давида Явидовича, да на Жеребца и на иных, тогда же Зерна убиша и Александра».

245 Там же: «А в Новгород Великий тверичи силою послаша наместников княжих Михайловых, новгородци же их не прияша, но идоша на Торжок новгородци города блюсти; и совокупиша всю землю, и ссылашася послы межи собою, и мира докончаша до приезда князей». Без ряда с князем новгородцы не могли принять его наместников: это было бы их водворение «силою», а заключение такого ряда было для них невозможно, пока не разрешен спор о великом княжении.

246 Так в Воскресенской (ПСРЛ, т. VII, с. 184). Часть текстов (т. IV-2, с. 253; т. V, с. 204; т. X, с. 176) называет тут кн. Михаила Андреевича, но сп. Царского Соф. I заметил эту ошибку и исправил ее (т. V, с. 204). В Нижнем произошло то же, что в Костроме; бояре в. к. Андрея, владевшего Городцом и Нижним Новгородом, сделали попытку удержать их за Михаилом Ярославичем как великим князем. Через несколько лет в. к. Михаил повторит попытку овладеть Нижним Новгородом. В Никоновской летописи (т. X, с. 176) сохранилось указание, что в Нижнем избиты бояре «Андреевы Александровича». Как тут, так и в Воскресенской сама редакция известия показывает, что «избиение вечников» князем произошло на обратном пути его из Орды: «прииде из Орды в Нижний Новгород и изби всех вечников» и «пришед же… из Орды…». Оба свода приводят это событие под 6813 г.: Михаил Ярославич поехал в Орду по смерти в. к. Андрея (ум. летом 6812/1304 г.), а вернулся и посажен на великом княжении до кончины митр. Максима (ум. в декабре 6813/1304 г.).

247 ПСРЛ, т. VII, с. 184: «Князь Иван Данилович пришед в Переяславль сяде на княжение». Этот текст, смутивший В.И. Сергеевича («Др. рус. права», т. I, с. 54—55), несомненный плод редакционного недоразумения. Воскресенская летопись сильно сократила тот же источник, из которого Никоновская (т. X, с. 175) взяла заглавие «Повести об убиении Акинфове, боярине тверском» и строки «а князь Иван Данилович после брата своего Юрия седяше на Москве, таже с Москвы иде в Переяславль и сяде в нем на великом княжении». Этот источник, отнесший все переяславское дело ко времени по смерти Юрия, – та повесть об Акинфе, которую несколько полнее сохранили так наз. «Ростовская летопись» (ср. у Карамзина. Ист. Гос. Рос., т. IV, с. 324; рукопись Моск. арх. Мин. ин. дел, Библиотеки архива № 20/25, лис. 310) и Рогожский летописец (рукопись Библиотеки того же архива № 351/800, лис. 183: «О выезжем боярине Иродионе»). Эта повесть, составленная в эпоху местнических счетов, сообщает, что Акинф, бывший прежде боярином в. к. Андрея Александровича, перешел с другими великокняжескими боярами в Москву, но затем отъехал к кн. Михаилу Ярославичу из-за «заезда», какой испытал, когда из Киева прибыл боярин Родион Нестерович. Это сказание, вероятно, было известно составителю Никоновской летописи, который сохранил из него заглавие (мало подходящее к краткому тексту) и указание на то, что Акинф был ранее боярином в. к. Андрея (чего нет, напр., в Воскресенской), а остальное – отбросил. Переход Акинфа с другими боярами в Москву явно противоречит определенным сообщениям летописей; источником тут могла быть родословная запись о потомстве Акинфа, которое служило, начиная с его сына Федора, московским князьям. На всем рассказе лежит и печать местнического спора потомков Родиона Нестеровича (Квашниных) и Акинфовичей (Челядниных): «Квашнины, потомки Родионовых, описывают оное (происшествие) в своей челобитной, поданной ими в 1576 г. царю Иоанну Васильевичу, говоря, что Акинф бежал от Калиты к кн. Михаилу Ярославичу Тверскому» (Карамзин, т. IV, примеч. 324), полагая, что, несмотря на анахронизмы, «главное проишествие вероятно».

248 Летописное сказание об убиении кн. Михаила Ярославича содержит указание, что спор князей о великом княжении велся на повышении татарского «выхода» (князья татарские говорили кн. Юрию: «Оже ты даси выход болыни князя Михаила Тверьского, мы тебе великое княжение дадим» – ПСРЛ, т. V, с. 207; т. VII, с. 189), так что следствием княжеской «при великой» была «тягота велика в Русской земли». В суде над кн. Михаилом играло роль обвинения, что он не выполнил обязательств («царевы дани не давал еси»), причем характерны его ссылка в оправдание на то, сколько он дал «сокровищ» хану и ордынским князьям и сцена его унижения Кавгадыем перед его ордынскими заимодавцами (т. V, с. 211—212; т. VII, с. 192—194).

249 «Прииде благоверный князь Михаил на Русь и посажен бысть на столе великого княжения в Володимери блаженным и приснопамятным митрополитом Киевским и всея Руси Максимом (ПСРЛ, т. V, с. 208; т. VII, с. 189). Воскресенская летопись относит возвращение кн. Михаила на Русь к концу 6812 г., Соф. I и Никоновская к началу 6813 г. – осень 1304 г.

250 Фактические итоги первого периода борьбы Твери и Москвы во многом неясны. В ближайшие годы Михаилу пришлось с большим трудом устанавливать свои отношения с Великим Новгородом; Переяславль остался в московских руках. Но не знаем ни того, что собственно произошло в Костроме и в Нижнем Новгороде, каковы были причины и действующие силы возникших там смут, ни того, какова была ближайшая судьба этих городов. Связь костромского движения с московской борьбой против кн. Михаила устанавливается посылкой на Кострому князя Бориса Даниловича; нижегородского – походом Михаила Ярославича в 1311 году «на Нижний Новгород и на князя Юрья», как читаем в одних летописях, «на Нижний Новгород на князя Юрья», как выражаются другие. «Избиение вечников» Михаилом Ярославичем не утвердило его власти в Нижнем Новгороде; в чьих руках была Кострома после упомянутых событий – не знаем, но утверждение власти Михаила в этом городе – сомнительно.

251 А.А. Шахматов. Общерусские летописные своды XIV и XV веков. Глава III (Ж.М.Н.П., 1900 г., кн. 11).

252 Всего вероятнее, что он оканчивался тем самым известием 1305 г., которым замыкалась Лаврентьевская летопись, ибо как понять иначе то обстоятельство, что Лаврентий, писавший в 1377 г., довел свой труд только до 1305 г. (Там же, с. 150); на 1305 г. обрывался основной источник составителя Лаврентьевского свода, который он дополнял по другим материалам. К этому основному источнику А.А. Шахматов относит все то общее, что есть в Лаврентьевской летописи с так наз. Новгородской I, составитель которой использовал его, дополняя и редактируя свой свод также и по иным материалам. Последнее известие Лаврентьевской летописи: «В лето 6813, индикта 2, месяца июня в 23, на память св. мученицы Агрепины, в день во вторник». А.Ф. Бычков в примечании к изданию Лавр. лет. указал: 1) что в 6813 году индикт был 3-й, а 2-й – в 6812 г.; 2) что 23 июня приходилось на среду в 6313 г., а на вторник в 6812 г. Пожар церкви Св. Федора во Владимире, о котором сообщает под этой последней своей датой Лаврентьевская летопись, отмечен в Воскресенской летописи под 23 июля 6812 (1304) г. – ПСРЛ, т. VII, с. 184.

253 Ср. мои статьи: «Древнерусское летописание» и «Летописное дело в XIV—XVI вв.» в «Истории русской литературы до XIX в.», изд. под ред. А.Е. Грузинского, т. 1, гл. VIII и XII.

254 В статье «Летописное дело в XV—XVI вв.» я принял это предположение А.А. Шахматова. Тут предлагаю некоторую поправку к толкованию наблюдений А.А. Шахматова.

255 О конце Лаврентьевской летописи (т.е. ее «общерусского» источника) – 23 июня 1304 г., т.е. ранее кончины митр. Максима (ум. в декабре 1304 г.), см. выше примечание к главе II.

256 Начало «оправила митр. Максима»: «Благословение Максима, митрополита всея Руси» (Р.И.Б., т. VI, № 13); ср. «Правило Кирила, митрополита руського» – там же, № 6.

257 Соборное определение патриарха Антония о низложении митр, Пимена и восстановлении Киприана 1389 г. (Р.И.Б., т. VI, приложения, № 33).

258 М.А. Дьяконов. «Кто был первый великий князь «всея Руси»?» – «Библиограф», 1889 г., № 1; «Послание Нифонта, патриарха Константинограда, к великому князю Михаилу всея Руси» (Р.И.Б., т. VII, № 16). Тут же послание тверского инока Акиндина «великому князю Михаилу и честному самодержьцю руского настолования».

259 Ср. Н.Д. Чечулива. Начало в России переписей и ход их до конца XVI в. («Библиограф», 1889, № 2). 1273 (6781) – Новг. IV (ПСРЛ, т. IV-2, с. 243); Никоновская (т. X, с. 152) под 6783 (1275) г.

260 См. замечания В.С. Борзаковского (Ист. Тверского княжества, с. 18—19) и их оценку у А.В. Экземплярского (Указ. соч., т. II, с. 445). Грамота кн. Всеволода Мстиславича определяет пошлины «с тверского госгя и с новгородцкого и с бежицкого» (Д. к А. И., т. 1, № 3); слова «с тверского гостя» вызывали много сомнений: но они могли бы быть скорее выпущены в позднейших списках – редакциях, как не соответствующие памятной действительности, чем добавлены. В 1181 г. новгородская к черниговская рать сошлись для похода на Всеволода Юрьевича «усть Твери» (ПСРЛ, т. III, с. 17: «Устье Твери»; т. IV», с. 170 и т. V, с. 167: «усть Тфери»).

261 Под 1216 г.: кн. Ярослав Всеволодович занял Торжок и замкнул сообщения новгородцев с Низовской землей, мужи его «учиниша твердь, пути от Новгорода засекоша и реку Тферцу» (ПСРЛ, т. VII, с. 120) или: «Собравше Тверич и пути от Новгорода засекоша и реку Тверцу» (т. X, с. 169).

262 Подобно Пскову, Тверь рано завязала связи с Литвой. Второй тверской епископ Андрей был сыном литовского князя Герденя, соучастника (с Довмонтом) в убиении Миндовга (ПСРЛ, т. VII, с. 165).

263 В наших летописях нет известия о смерти старшего Ярославича – Святослава и вокняжении Михаила: последнее упоминание о Святославе под 1282 г., первое о Михаиле под 1285 г.

264 Причины его не указаны в наших источниках, только Тверская летопись поясняет общо и риторично, что Михаил «не восхот поклонитися» великому князю.

265 «Татарове же поимавше прежереченныя грады [14 городов] и восхотеша идти на Тверь; бысть же печаль велика Тверичем, не бяше бо у них князя, тогда бо князь Михаил в Орде бысть; они же целоваша межи себе крест и седоша во осаде, укрепившися на том, яко битися с Татары, а не предатися; бе бо множество людей збеглося во Твери изо иных княжений перед ратью. В то же время и князь их прииде из Орды, и сретоша его со кресты и бысть радость велика Тверичем. Татарове же, слышавше пришедша князя Михаила, и не поидоша ко Твери» – ПСРЛ, т. VII, с. 180.

266 М.К. Любавский. Возвышение Москвы, статья в 1 т. издания: «Москва в ее прошлом и настоящем». М.К. Любавский устанавливает, что «в XII и большей части XIII века население Суздальской земли группировалось преимущественно в средней ее части и восточной, а западная окраина ее, территория позднейших княжеств Московского и Тверского, была слабо заселена», и собирает данные, указывающие на заметный рост населения этих территорий к исходу XIII и в начале XIV в.

267 «Библиограф», 1890 г., кн. 5—6. Перепечатана в «Статьях по русской истории».

268 «До половины XIII в. (даже и позже)».

269 Пути на Новгород, куда в. к. Всеволод Юрьевич вызвал в 1207 г. сына Константина с войском в Москву, как сборный пункт его рати для похода на Чернигов, С.Ф. Платонов не поминает особо, изучая «начало Москвы»; но для выяснения позднейшей ее роли существенно сопоставить его наблюдения с легким доступом из Москвы путей к Новгороду и Твери.

270 Что бы ни говорили те же историко-географические наблюдения о выгодах положения Москвы для развития ее торгового значения, они не могут сами по себе «вести к заключению от возможности, даже удобства – к действительности в любую (в данном случае – древнейшую) пору. «Если вдуматься в известия летописей о Москве до половины XIII века (даже и позже), то ясна становится не торговая, а погранично-военная роль Москвы», – замечает С.Ф. Платонов и заключает свой этюд так «Следуя по летописям за первыми судьбами Москвы, мы прежде всего встречаем ее имя в рассказах о военных событиях эпохи. Москва – пункт, в котором встречают друзей и отражают врагов, идущих с юга. Москва – пункт, на который прежде всего нападают враги Суздальско-Владимирских князей. Москва, наконец, – исходный пункт военных операций Суздальско-Владимирского князя, сборное место его войск в действиях против юга… цель обороны с юга преследовалась, вероятно, и построением города Москвы».

271 Для С.М. Соловьева соперничество Москвы с Тверью объяснимо тем, что «место родовых счетов между князьями заступило теперь соперничество по праву силы: Юрий Московский был также силен, если еще не сильнее Михаила Тверского, и потому считал себя вправе быть ему соперником» («Ист. Рос.», кн. 1, ст. 901); даже с точки зрения «теории родового быта», быть может, не следовало бы столь индивидуалистически понимать «родовые счеты», игнорируя вопрос о старшинстве целых «линий». В.О. Ключевский развивает соловьевское объяснение в том смысле, «что московский князь не мог питать надежды дожить до старшинства и по очереди занять старший великокняжеский стол» и потому «чувствовал себя бесправным, точнее, обездоленным среди родичей» и выработал себе «своеобразную политику», не стеснявшуюся «политическими преданиями и приличиями» («Курс русской истории», ч. II, с. 11).

272 Ср. выше о борьбе за отцовское наследие сыновей в. к. Ярослава Всеволодовича; об отношении «отчинной» традиции к Новгороду и Владимирскому великому княжению; о том же говорит вся биография кн. Дмитрия Александровича, напр., его новгородская деятельность при великом княжении дяди Ярослава. Усобицы между братьями Александровичами не упраздняют притязаний каждого из них на следование по отчим стопам с устранением братьев, хотя бы и старших. Сказание об убиении в. к. Михаила Ярославича (Великия Минеи, ноябрь, ст. 3093 и ПСРЛ, т. VII, с. 189) сохранило любопытный намек на неудовлетворенные «отчинные» притязания московских князей. Тут повествуется о переговорах, какие ведет митр. Максим с кн. Юрием, чтобы отклонить его от соперничества с Михаилом Ярославичем из-за великого княжения: «Аз имаюся тебе, говорил ему митрополит, с великою княгинею Оксиньею, материю великого князя Михаила, чего восхощешь изо отчины вашея, то ти дасть». Это литературно обработанное известие содержит ценное реальное указание, что Даниловичи выдвигали притязания на свою «отчину», но что это могло быть, как не «дедина» по Александре Невском, раз отчина по Даниле и так была в их руках? Захват Юрием Костромы можно признать некоторым конкретным указанием на притязания Даниловичей.

273 О первоначальной истории Москвы знаем чрезвычайно мало. И.Е. Забелин нашел в кратких старейших упоминаниях о ней исходный пункт для наброска широкими и сочными мазками кисти археолога-художника ее облика как типичной княжеской вотчины. Первое из них говорит о том, как в 1147 г. кн. Юрий Долгорукий звал к себе на «Москов» (так в Ипатьевской летописи, 2-е изд., с. 339) черниговских князей, чествовал их тут «обедом сильным» и «дарами многими». Известия 1176 и 1177 гг. (та же летопись) сохранили название Москвы Куцковом или Кучковым (с чем связано предание о селе боярина Кучка, отнятом у него кн. Юрием) и рассказ о том, как Глеб Рязанский, придя на Москву, сжег «город весь и села». Эти намеки слагаются у Забелина в яркое представление о «княжеском хозяйственном селе» с угодьями для хлебопашества, огородничества и садоводства, исполненном «всеми надобными запасами», а затем – о вотчинном городе, который окружен рядом деревень и слобод, обслуживавших хозяйство князя-вотчинника. Известия Тверской летописи под 1156 г. (весьма ненадежное – см. о нем в упомянутой статье С.Ф. Платонова; что до даты, то С.Ф. Платонов не обратил внимания на общее свойство этой летописи: она вообще спешит в своей хронологии) приписывает закладку «города» Москвы Юрию Долгорукому; во всяком случае, с 70-х гг. XII в. имеем определенные известия о «московском огороде». Когда же стала Москва «стольным» городом? Владимир Всеволодович в 1212 г. «затворися в Москве» во время усобицы, а по заключении мира был «выведеггь» из нее в. к. Юрием и послан на княжение в южный Переяславль: это отнюдь не свидетельство о том, чтобы Владимир княжил в Москве. Михаил Хоробрит связан с Москвой только тем, что два летописных свода – Новгородская IV и Тверская летописи, сообщая о его смерти называют его «московским», что другими летописями не подтверждается. А в 1282/83 г. выступает в усобице старших Александровичей их брат Даниил «с Москвичи». Когда и как стал он владеть Москвой – не знаем. В.О. Ключевский прав, изображая Даниила «обездоленным среди родичей», но не потому, чтобы московский князь «не мог питать надежды» на великое княжение «по очереди», а потому, что владел он только Москвой, которая не была «стольным» городом, но лишь «волостью» великого княжения без политического прошлого. Если принять весьма вероятное предположение А.В. Экземплярского, т. II, с. 273, что Даниил, оставшийся после отца малым ребенком (род. 1261 г.), получил Москву от брата Дмитрия, то понятна его упорная вражда к старшим братьям.

274 ПСРЛ, т. VII, с. 184. Лаврентьевская летопись говорит о захвате князя Константина «некакою хитростью» (с. 462). Никоновская (т. X, с. 173), повторив тот же текст, дает пояснение этого намека: «Крамолою их же бояр Рязанских» и приписывает кн. Даниилу самые благие намерения: «Приведе его с собою в Москву и дръжа его у себя в нятьи, но в бережении и в чести всяцей, хотяше бо ся с нии укрепите крестным целованием и отпустите его в его отчину на великое княжение Рязанское». Книжник-редактор недостаточно согласовал это освещение дела со своей же редакцией известия об убиении кн. Константина, где о его пленении сказано: «Его же поймал хитростью некоего на бою» кн. Даниил (т. X, с. 176). Все это – черты редакционной работы, а не показание источника, как и устранение татар из Переяславского боя: «Одоле и много бояр и людей избил» (в Никон.). См.: «одоле князь Данило и много татар изби» (Воскр.).

275 Летописные тексты не упоминают о захвате Коломны, но затем – ею владеет Иван Калита. Д.И. Иловайский («Ист. Рязанского княжества», с. 91) предполагает, что захват Коломны был целью похода кн. Даниила на Рязань. С.М. Соловьев («Ист. Рос.», кн. 1, ст. 884 и 903), не приписывая захвата Коломны кн. Даниилу, говорит, что Юрий ее «удержал». Карамзин поставил присоединение Коломны в связь с действиями Юрия («Ист. Гос. Рос.», т. IV, с. 107 и примеч. 211), Троицкая летопись (Карамзин, т. IV, примеч. 211 и ПСРЛ, т. XVIII, с. 86) сообщает под 6815/1307 г., т.е. по убиении Константина, о возвращении кн. Юрия «на Москов с Рязани»; возможно, что все рязанское дело связано с вмешательством Москвы в рязанские смуты, о которых, впрочем, ясных и точных сведений летописи нам не дают: ср. предположение А.В. Экземплярского, т. II, с. 577. Коломна – ключ к Рязанской земле с севера: ее крупное стратегическое значение вполне определенно выступает еще в истории Северной Руси времен в. к. Всеволода Юрьевича (см. «Летоп. по Лаврентьевск. списку», с. 363–364, 367—368, 381—382, 385, 411, 438; ср. Иловайского, указ. соч., с. 64—65).

276 «Князь Александр и Борис Данилович отьехаша с Москвы в Тверь» – 6814/1306 г. – ПСРЛ, т. VII, с. 184. В Никоновской (т. X, с. 176) события этих лет изложены в сильно сбитом порядке и с сомнительной хронологией.

277 О посажении в. к. Михаила во Владимире см. выше, с. 105; его первый приезд в Новгород – в Новг. I лет. под 6816 г. (точнее, после проставки трех годов: 6814, 6815, 6816), в Новг. III под 6815 г.; последнюю дату приняли Воскресенская (т. VII, с. 185) и Никоновская (т. Х, с. 176); посажение на Новгородское княжение произошло «в неделю, на сбор святых отец 630 иже в Халкидоне», т.е. 16 июля (Новг. I, с. 310), которое приходилось на воскресенье в 1307 г., а не в 1308 г. К этому времени относятся новгородские договорные грамоты № 6, 7, 9, 10 и 11 (С.Г.Г. и Д, т. I); их научное издание и замечания об их датировке – у А.А. Шахматова в «Исследовании о языке Новгородских грамот XIII и XIV вв.». А.А. Шахматов напрасно предположил, что грамоты № 9—11 писаны «до получения Михаилом великого княжения»: различие формул «господину князю» и «господину великому князю» такого значения не имеет; напр., в грамоте № 3, которая несомненно обращена к в. к. Ярославу, читаем «господину князю». До возвращения Михаила Ярославича из Орды на великое княжение новгородцы не могли писать ему грамот, адресат которых определился ханским ярлыком на великое княжение. Первой в ряду этих грамот А.А. Шахматов признал с достаточным основанием изданную под № 9: новгородцы представили великому князю – за печатью архиепископа Феоктиста – крестоцеловальную грамоту, повторение той, на которой они в 1269/70 г. докончались его отцом (№ 3), с необходимыми редакционными изменениями и небольшим дополнением в конце. Трудно угадать момент, когда на смену первому договору явился второй, формулированный в основной договорной (№ 10) с дополнительной грамоткой (№ 11); обе соединены бечевкой, на которой подвешена одна печать – того же владыки. А.А. Шахматов отметил, что в этих грамотах «гораздо более фактического», чем в общем шаблоне первой договорной; «очевидно, – замечает А.А. Шахматов, – что Михаил был уже признан князем». Понимать это надо так, что первое «докончание» состоялось, и новгородцы приняли к себе великокняжеских наместников: они упомянуты в дополнительной грамоте (№ 11: «Како будешь и Новегороде у отца своего у владыце и у своих муже»), так что, действительно, «администрация края.... была уже в руках Михаила»; А.А. Шахматов указывает на то, что взимание вязчего упомянуто уже как злоупотребление Михайловых судей («а вязчего не пошло по новгородьской волости, то судиям твоим отложит»), что статья об отказе великого князя от «сел и свобод Дмитрьевых», которые были лишь пожизненно даны в. к. Андрею, предполагает проявленное Михаилом притязание на них; можно бы в таком же смысле понять статью: «А что сел, княже, на новгородьской земли твоих или княгыниных или бояр твоих, тех сел тобе сьступитися…» – в дополнение к общему требованию сел и слобод не ставить, не принимать и не покупать. Дополнительная грамота (№ 11) требует, чтобы великий князь «не кормил новгородским хлебом» Федора Михайловича (вероятно, белозерского князя, о котором см. у Экземплярского, т. II, с. 161) и Бориса Константиновича (?) и вывел их из Новгородской области с ликвидацией заведенного ими землевладения. Впрочем, сомнительно, чтобы первое «докончание» новгородцев с в. к. Михаилом было закреплено его крестоцелованием и ответной грамотой, хотя фактически и осуществлялось; практика наладившегося нового управления уже успела вызвать нарекания, отразившиеся в новых грамотах (10 и 11), о которых опять-таки не можем утверждать, что они были приняты и скреплены в. к. Михаилом. Окончательный договор был заключен в 1307 г., перед тем как в. к. Михаил прибыл в Новгород и «сяде на столе»: документы этого договора – две тождественные по тексту грамоты (№ 6 и 7) – одна за печатью владыки Феоктиста, другая за печатью в. к. Михаила (с пометкой на обороте: «Тфереская Михайлова»); это и есть «Феоктистова грамота», что «докончал (князь великий Михаило) со владыкою и с послы новгородьскыми на Тфери», которая вновь подтверждена мирным докончанием 1315 г. (№ 12). Как ни близка по всему составу договорных пунктов эта «Феоктистова грамота» к новгородским проектам договора, она сохранила следы того, что проредактирована была согласно встречным требованиям в. к Михаила: таковы ее необычное начало – «на сем, господине, Новгород весь хрест целует, княжение твое честно держати, но пошлине, без обиды» – и оборот речи от лица князя, наперекор всему ее строю – от имени новгородцев – «а что пошлин князю в новго– родьской волости, того вы мене не таити в всех волостьх». С.М. Соловьев («Ист. Рос.», кн. 1, ст. 903) отнес все три грамоты (№ 9—11) ко времени «тотчас после первого вступления Михайлова на стол новгородский», потому что не представлял себе возможным подчинение Новгорода великняжеской власти до этого «вступления»; однако А.А. Шахматовым указана запись в Новгородской I летописи под 1305 г., что Феоктист поставил церковь Бориса и Глеба «в державу христолюбивого князя Михаила».