Текст книги "Кощеевы земли"

Глава 7
А НА КЛАДБИЩЕ ВСЕ СПОКОЙНЕНЬКО

Ведун Пашка Седов в конце концов собрался на рыбалку. У него, как и у любого заядлого рыбака, имелись свои потаенные места на берегах обширного озера. Оберегая личную «вотчину» от деревенских конкурентов Пашка всегда врал, описывая богатые уловом места совсем не там, где рыбачил сам. Кому придет в голову, наивно считал он, устраивать ловлю совсем рядом со старым кладбищем? Действительно, поддаваясь неясному зову, все рыбаки почему-то старались отойти подальше от деревни, на полном серьезе предполагая нежелание рыбы подплывать к деревенскому берегу.

В отличие от настоящих фанатов лески и крючка молодой человек считал процесс рыбалки важнее конечного результата. Вот и теперь, приготовив снасти и накопав полную банку червей, он затемно вышел из дома, прячась от любопытных односельчан. По сути дела ему просто хотелось немного уединиться и отвлечься от назойливых в своем сердоболии родственников. Всеобъемлющая опека многочисленных бабушек и тетушек для двадцатишестилетнего парня стала еще большей обузой, чем гипс, который ему пришлось носить почти целый месяц. Но сейчас он чувствовал себя полностью здоровым и ему хотелось немного развеяться и отвлечься от всего.

Белые ночи приблизились к северным местам вплотную, но еще не вошли в силу. В четыре утра начинало светать, и короткая майская ночная темнота нехотя отступала под напором восходящего солнца.

Насвистывая ставший модным в последнее время мотивчик, Пашка вышел на узкую тропинку, ведущую к заветному месту на берегу. Душа пела в стиле глупого диско. Длинное удилище качалось в ритм с шагами. «Куда идем мы с Пятачком большой-большой секрет, не расскажем мы о нем. О нет, и нет, и нет», – в унисон постукивало сердце.

Вывернув из-за высоких деревьев, окружавших небольшую песчаную излучину, рыбак уже было бросил пакет и снасти у заветного камешка, но посторонние звуки сразу сбили лирический настрой. Настроение упало до минимума. Среди деревьев на берегу сидели два незнакомых мужика и о чем-то задушевно беседовали. Рядом из воды торчала объемистая темно-зеленая бутыль, а на постеленной у кромки воды тряпице валялось несколько белых пластиковых стаканчиков. На появившегося парня они не обратили ни малейшего внимания.

Стараясь не шуметь, Пашка осторожно прошел за их спинами в сторону далеко вдающегося в озеро каменистого, заросшего густыми колючими кустами мыса. Там, на самом его краю, имелась удобная лысая площадка, не обозреваемая с излучины и, по мнению Седова, пригодная для плодотворной рыбалки.

С маленькой проплешины, окруженной с трех сторон густыми кустами, того, что творилось на излучине, видно не было. А у рыбака, собственно, созерцание затянувшейся пьянки восторга и не вызывало. В зрителях предстоящих удач или неудач такой крутой профессионал-рыболов тоже не нуждался. Поэтому, лишь убедившись в недосягаемости от посторонних взоров и возможных глупых советов типа «подсекай» или «дай поудить», он с облегчением предался процессу рыбной ловли.

Клев выдался на славу! Казалось, что местные окуни объявили вендетту всем червям, попавшим в воду. Крупные полосатые рыбины с настойчивостью камикадзе атаковали наживку и если хватали ее, то только на заглот. В течение часа пластиковое ведро наполовину наполнилось рыбой. Затем наступил момент, когда рыбы и черви объявили перемирие, и клев прекратился. В течение следующего часа никто не потревожил ни одного червяка, что скорбно корчились на острых крючках.

Даже торжественное оплевывание наживки желаемого результата не принесло.

Зеленые кузнечики и жирные мухи аппетита у водоплавающих также не вызвали. Рыбак, вздохнув, решил вернуться к излучине, где можно побегать по берегу, не боясь зацепиться удилищем за ветви деревьев. С имеющимся в ведерке уловом зрителей можно теперь не стесняться и на все их советы гордо не обращать внимания. Пусть сами столько наловят, а потом уже дают советы, как подсекать или наживку насаживать.

Узкий песчаный пляж на этот раз радовал пустотой. Пьяницы куда-то пропали, даже не загадив чистый берег. Седов сразу же закинул снасти в спокойную воду. В прозрачной глубине шустрыми стайками проплывали мальки, полосатыми подлодками курсировали огромные окуни. К рыбацкому сожалению, проявлять интереса к вяло шевелящейся на чистом песчаном дне наживке никто не спешил. Под набирающим силу солнцем поплавок торчал из воды абсолютно неподвижно.

Не поддаваясь унынию, рыбак решился на следующий шаг. Сбросив на просохший песок брюки, с удочкой в руках, Пашка, шипя от холода, зашел по колено в воду. Насадив на крючок наживку, он уже собрался закинуть снасть подальше в озеро, как вдруг перед ним забурлила вода и на поверхность вынырнула русалка.

Вопреки сказкам и расхожим домыслам, представшая на округлившиеся в удивлении глаза молодого человека водяная особь не соответствовала привычным с детства стандартам. Во-первых, она оказалась не так молода и совсем не прекрасна. Во-вторых, на нее был напялен нелепый жилет неопределенного цвета, завязанный на длинные ленточки водорослей. В-третьих, рыбьего хвоста, покрытого крупной чешуей, ведун не смог бы разглядеть при всем своем желании по причине его отсутствия, а ноги оканчивались узкими ластами. Русалка, разбрасывая брызги, приняла вертикальное положение и встала напротив размахнувшегося удилищем рыбака.

Рыбак с радостью заметил, что никакого желания, глядя на водяную деву он не испытывает. Этот факт его сильно воодушевил. Ведь всем известно, что водяницы сначала завлекают обманом и ласками свои жертвы в воду и лишь потом топят. А эта? По Пашкиному мнению, надо или упиться до такого состояния, что красивым кажется все, на что смотришь, и хочешь того, на что падает глаз, или быть поганым извращенцем, только тогда и можно безбоязненно глядеть на эту водную нечисть.

С шумом выплеснув из себя воду, водяница долгим кашлем прочистила горло и вызывающе взглянула на рыболова мутными оловянными глазами. Ведун на всякий случай сделал шаг назад, но русалку уже тянуло поскандалить. Откинув с бледного лба редкие прядки серо-зеленых волос, она противно заголосила:

– Ты что это, охальник, зенки свои вылупил? Срам один: без штанов по озеру шаришься, девушек честных в смущение вводишь! Бесстыдство разводишь! Я Хозяину расскажу, как ты блуд на озере чинишь!

Встряхнув перепончатыми руками, «честная девушка» хлопнула широкими ладонями по воде, обрызгав Пашку с ног до головы. Промокший в мгновение ока рыболов с воплем выскочил на берег, но русалка не унималась. Подойдя к самому урезу воды, она продолжала вопить ругательства вперемешку с оскорблениями. От злости ее грудь заходила как насос, и хлипкая жилеточка на травяных завязочках не выдержала такого испытания на прочность, развалившись на куски. Издав возмущенный вопль, русалка сначала попыталась прикрыться ладошкой, но, взглянув на катающегося от смеха по берегу парня, снова замахала руками и, отчаянно матерясь, продолжила поносить всех мужчин мира. И Пашку в том числе.

– Да ты не волнуйся, они – бабы, все таковы, – послышался из-за Пашкиной спины незнакомый хрипло-Батый голос.

Оглянувшись, Седов увидел двоих мужиков, что утром сидели на пляже. Сейчас они расположились в лесном тенечке под раскидистой березой и весело улыбались, слушая русалкины словообороты. А та, увидев что понравившийся объект отвернулся, завопила до звона в ушах:

– Ах ты, гад ползучий, сначала смутил, почти совратил, а теперь морду воротишь! Паскудник! Извращенец волосатый! – вращая вытаращенными глазами, бушевала водяная дева. – Я найду управу на тебя. Сволочь! Ну-ка, быстро в воду вернулся! Иди сюда, что я тебе говорю!

Мужички под деревом покатывались со смеху, а невезучий рыболов, надев штаны и подхватив снасти, подошел к ним.

– Присаживайтесь, молодой человек, – гостеприимно показал на поросший травой бугорок совершенно седой старичок в старомодной пиджачной паре, – отдохни, а то подруга у тебя больно гонористая. Как ты только с такой скандалисткой связался?

– Да только подруги этой лицо мне знакомо... – поддержал разговор второй мужичок, одетый в старорежимный офицерский френч и темно-зеленые бриджи. – Не Лушка ли это Феофанова? Ты, Евграфыч, должен был помнить ее, она как раз перед германской войной утопла.

Прищурив мутные глаза, мужичок закричал беснующейся на мелководье русалке:

– Лушка! Мать твою перемать! Это ты, что ли?

Водяница удивленно ойкнула и уставилась на мужичков. Ее толстые бледные губы расплылись в улыбке, и, всплеснув ластами, она, радостно глядя на пожилую парочку, затараторила:

– Наше вам, Егор Евграфович, и вам, Лука Денисович, сколько лет сколько зим. Обрадую Озерного Хозяина, что виделась с вами. Да и подружкам будет что рассказать. Вот радость-то какая!

Пашка подозрительно всмотрелся в неожиданных собеседников и... ужаснулся. Егор и Лука оказались самыми настоящими мертвяками. Но то, что они средь бела дня сидели под деревом, распивая вино, и совершенно не боялись света, его немного смутило. Все увиденное здесь показалось ему неправильным, неестественным. Да еще эта сексуально озабоченная русалка, которая после приглашения старичков резво вылезла из воды и присоединилась к странной компании. Поддавшись страху, рыболов начал потихоньку отодвигаться от рассевшейся на берегу нежити, стараясь сделать это как можно незаметнее.

– Э-э, молодой человек, да ты нас не бойся, – заметив Пашкины поползновения, укоризненно пробормотал седенький Лука. – Мы ж не упыри какие, да и ведунов чуем издалека. Себе дороже с вашим братом тяжбу вести. От нас вреда тебе не будет. Посидим, поговорим, вина попьем. Да и с Лушкой помирим. Уважь стариков! Ведь сегодня день-то какой – двадцать первое мая. В этот день нас с Евграфычем и похоронили в восемнадцатом году. Вот теперь празднуем эту скорбную дату. Но вино настоящее! Мне его в могилку родичи положили. Знали, как приятное напоследок сделать. Ох и крепкая, зараза! Сам попробуй – убедишься.

Он уверенно разлил по пластиковым стаканчикам густое красное вино. Русалка, глупо хихикнув, одним махом осушила протянутый ей стакан и собакой разлеглась в ногах у Луки. Мертвяки не спеша прихлебывали рубиновую влагу, но Пашка не решался пригубить предложенный напиток. Заметив опасения на лице парня, старички наперебой стали уговаривать его выпить, расписывая уникальный букет выдержанного старого вина и его полезность для молодого организма. Аргументов типа «ты меня уважаешь?» они не приводили, по-видимому считая это само собой разумеющимся. Пашка с сомнением понюхал содержимое подсунутого Лукой чуть ли не под нос стакана. Терпкий запах старинного напитка будоражил ноздри. «Да пропади оно все пропадом!» – плюнул на свои страхи парень и решительно пригубил ароматную жидкость. На вкус вино оказалось даже очень. Такого Пашке пить никогда не доводилось. Евграфыч и Лука удовлетворенно зашушукались и предложили выпить еще. За них, за старое поколение, за грозных и мудрых предков. Дальше тосты покатились, как на грузинской свадьбе. Каждый старался перещеголять другого велеречивыми высказываниями, даже окосевшая Л ушка потребовала слова. Под ироничными взглядами стариков она приподняла полный стаканчик и, отчетливо булькнув нутром, произнесла:

– Предлагаю выпить за любовь.

Евграфыч как-то странно посмотрел на Седова, но развеселившийся Лука, лихо опустошив стаканчик, произнес, обращаясь ко всем:

– Любовь зла – полюбишь и козла.

Русалка обиженно булькнула и повела сбивчивый рассказ о неразделенной любви. Что-то похожее Пашка уже читал в детстве в сказке о русалочке. Постепенно повествование водяницы становилось все более сбивчивым, в конце концов рассказчица запуталась в словах и замолкла. Слушатели за такой, по их мнению, интересный рассказ поощрили русалку еще одним стаканом вина. Обрадованная реакцией, она выпила предложенное и еще порывалась что-то рассказать, но разговор перешел на другие темы.

Когда казавшаяся бездонной бутыль опустела, старички степенно собрали стаканчики и, завернув пустой сосуд в тряпицу, стали прощаться. Их лица сияли радостью.

– Ну, молодежь, прощевайте, а нам пора на отдых. Спасибо за компанию, душевно посидели. Уважили стариков. Может, через год снова встретимся, – наперебой говорили они. – Только девку глупую не бросай здесь, лучше в воду ее брось, а то беда с нею может случиться. А насчет любви русалочьей ты не волнуйся – к утру, она все забудет. Это ж простая водяница, а не берегиня. Для тех – да, любовь на веки.

Захмелевшая русалка выползла на прибрежный песок. На дальнейшее сил у нее не хватало. Она медленно гребла по воздуху и песку высохшими ластами и жалобно поскуливала. Пашка попробовал взять ее на руки, но тут же опустил. Весила водяная дева немало, и поднять ее одним махом оказалось невозможно. Старичков и след простыл. Пришлось самому кантовать скользкую тяжелую тушу по рыхлому песку почти три метра.

Спихнув Лушку в воду и облегченно вздохнув, Пашка засобирался домой. Никакого желания рыбачить дальше у него не было. Странная встреча в двух шагах от родной деревни всколыхнула в душе тонкое чувство утраты чего-то важного. Неуловимого. Такое бывает, когда ощущение потери предвосхищает саму потерю. Ладно, подумалось ему, потом разберусь, а пока пора возвращаться домой.

Собрав раскиданные по песку снасти, Седов едва успел сделать первый шаг в сторону деревни, как посередине заливчика с шумным плеском всколыхнулась вода и на поверхности показалась еще одна русалка. Она подплыла к своей пьяной подружке, безмятежно лежащей на мелководье. «Такая же губастая и некрасивая, – с сожалением констатировал парень. – И какой дурак расписал их красоту?» Не обращая внимания на замершего у воды парня, трезвая водяница схватила коллегу по водному цеху за волосы и уволокла за собой на глубину.

Подойдя к деревне, ведун все же зашел на старое кладбище. В тени раскидистых берез и сосен он нашел Две соседствующие могилки, на которых неровными буквами со старыми ятями были начертаны имена: «Егор Евграфович Бастров 16.06.1841-21.05.1918» и «Лука Денисович Кяхр 3.11.1853-21.05.1918».

На заросших травой аккуратных холмиках с чуть покосившимися деревянными крестами лежало по пустой пузатой зеленой бутыли и по два белых пластиковых стаканчика.

Глава 8
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ГЕОЛОГИИ

Эти два представителя центра вызывали у депутата местной думы Суражкина чувство стыда и страха. Но если стыд, как свойство души, у слуги народа являлся чем-то этаким легким, эфемерным и даже необязательным, то страх тяжелым грузом придавливал к мягкому креслу все больше и больше.

– Итак, Николай Николаевич, получив три тысячи долларов за продвижение проекта, выдвинутого на республиканский тендер, – продолжал один из посетителей, назвавшийся Виктором Евгеньевичем, – вы добросовестно съездили в дружественную Финляндию, где так же добросовестно эти деньги прокутили. Наш проект даже не рассматривался. Получив запрос на оценку ресурсов северо-восточного района республики, вы также вместо того, чтобы использовать выданные средства по назначению, провели незабываемый вечер в казино…

Посетитель спокойным, даже равнодушным голосом перечислял прегрешения Суражкина, а второй, назвавшийся Евгением Викторовичем, разглядывал депутата как пресытившийся знаток смотрит на нечто малоинтересное.

– И теперь мы хотели бы услышать, что вы сможете сделать такого, чтобы нам не пришлось жалеть о бессмысленно потраченных средствах и задумываться о еще одной никчемной судьбе никчемного человека.

Виктор Евгеньевич замолк и пристально посмотрел на Николая Николаевича. Молчание затянулось. Затем депутат сдавленным голосом предложил:

– Есть один перспективный район, он находится на стыке интересующих вас мест. Северное Заозерье. Насколько я наслышан, там никогда не проводились никакие изыскания. Места глухие, отдаленные. Но что интересно – народ там живет богато. Почти четверть налоговых денег района приходится на одну деревню. Была куча различных проверок, но ничего не нашли. Все по закону. Интересный факт: сколько ни приезжало туда людей начинать свое дело, никто не преуспел. Возвращались оттуда одни банкроты, и то не все. А деревня процветает, как бы это ни скрывалось...

Посетители давно ушли, но Суражкин все размышлял. Его мучил один вопрос. А не совершил ли он ошибку, рассказав о странной деревне?

Колонна машин прикатила в Ламбушку под вечер. Притомившиеся в пути мужички стайкой высыпали на деревенскую улицу в поисках магазина, но их ожидало разочарование. На вопрос: «А где здесь?», сопровождаемый выразительным щелчком по горлу, местные дали совет сбегать в соседнее село, где есть магазин и торговля идет круглосуточно. Правда, бежать туда немного далековато, ну где-то километров двадцать-двадцать пять. Следующее разочарование наступило, когда местный представитель власти сообщил, что никаких помещений для приезжих в деревне не предусмотрено, а становиться лагерем даже вблизи Ламбушки запрещено постановлением номер таким-то. Последней каплей в чаше разочарований стало появление группы угрюмых здоровенных мужиков, которые дружески порекомендовали приехавшим воспользоваться гостеприимством какого-нибудь другого села, благо их в этой местности аж три штуки.

Лагерем геологи стали за деревней, как раз возле Развалин Шилова хутора. Искать какое-либо другое место для ночевки не было ни желания, ни времени – летнее солнце уже готовилось нырнуть за горизонт. Утром к ним приехал местный участковый. На возмущенные высказывания начальника партии лейтенант равнодушно ответил, что уважает право граждан своего участка на частную жизнь. Потом, предупредив о необходимости соблюдения порядка и законности, сел в потрепанную «ниву» и уехал. Следом появились местные егерь и лесничий. Они поочередно прочитали лекции о недопустимости нарушений правил нахождения в лесу и соблюдении экологической чистоты. Затем попрощавшись, убыли по своим делам.

Начальник партии еще накануне выезда в эти малообжитые места получил информацию о некоторых особенностях здешней жизни, но такого явного пренебрежения со стороны местного населения все же не ожидал. Обычно аборигены с интересом относились к работе экспедиции и старались оказывать посильную помощь. Нет правил без исключений, а здесь именно такой случай – исключительный. Начальник отбросил грустные мысли и занялся делом. Сроки, указанные заказчиком работ, казались очень жесткими.

На полянке, примыкавшей к заваленному забору, геологи поставили три большие и две маленькие палатки, рядом у дороги застыли автомобили, во дворе дымила полевая кухня. В короткий срок лагерь обрел жизнь – можно начинать работы, но геологи, не привыкшие к такому отношению местных жителей (многое приходилось делать самим), решили начать со следующего утра.

К вечеру начальник партии уточнил по карте и на местности последовательность выполнения работ и раздал задания. Район изысканий оказался небольшим, и при нормальной работе планировалось закончить все дела за неделю. То, что на изыскания бросались сразу такие большие силы, немного удивляло, но опытный, прошедший не одну экспедицию начальник привык относиться ко всему спокойно. На деньги работодатели не скупились. Главное – результат и сроки. Значит, так и будет. Проинструктировав назначенного старшим по лагерю авторитетного Сергея Александровича Ильина, начальник убыл в райцентр, где в местной гостинице для него заранее забронировали номер.

Убедившись в том, что тот уже сегодня не вернется, Ильин сразу же организовал гонца в Сельгу за водкой, работа предстояла завтра, а сегодня есть время, чтобы по старой традиции обмыть начало работ. Гонец обернулся за час. Он привез ящик водки и двух аборигенов, которые попались ему по дороге. Выполнение традиции по полной программе началось.

Расположившись у костра, разведенного во дворе заброшенного хутора, уставшие с дороги геологи пили водку, закусывали привезенными из дома запасами и рассказывали всякие истории. Двое местных, прибившиеся к огоньку, пили наравне с остальными, но в основном молчали, слушая треп тертых дальними походами поисковиков. Когда ящик со спиртным ополовинился, разговор перешел на местные достопримечательности. Сергей Александрович посетовал на негостеприимность жителей близлежащей деревни.

– Сектанты, что ли, там живут? – пьяно вопрошал он пожилого мужчину в стареньком, но чистом ватнике, назвавшегося Генрихом, и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Это же мормоны какие-то! Магазина и то нет. Деревня тоже непонятная: большие красивые дома, сады, теплицы, церковь, и очень спокойно. А главное – это лица. Они смотрели на нас как на пустое место. Как ленивый кот на пробегающего таракана.

Ильин стал горячиться, но потом, спохватившись, посмотрел на аборигенов. Генрих и второй мужчина, помоложе и одетый посовременнее, понятливо улыбались.

– А может, вы из немцев? – озарило вдруг Ильина. – Генрих, Рудольф. У вас имена-то импортные. Нерусские. Из ссыльных, что ли? Или потомки бывших оккупантов?

Аборигены весело рассмеялись. Вместе с ними засмеялись и остальные. Ответ на мучившие вопросы нашелся. Гулянка продолжилась до самого утра.

Утро началось с диких воплей Сергея Александровича.

– Подъем! Подъем, задохлики! – орал он, бегая по лагерю и периодически прикладываясь к припасенной с вечера баклажке с рассолом. – Через сорок минут выходим по маршрутам. Если пить не умеете, то сосите кефир через тряпочку. Быстро повытряхивали свои кости из спальников. Кто там в кустах прячется? Гадить на маршруте будешь, а не здесь, у жилья! Не забудьте маршрутные листы и все остальное. Ты куда, гад, поперся? Машины в другой стороне! Повар! Кормилец ты наш... долбаный! Где горячий чай? Это моча поросячья, а не чай! Объясняю. Крепкий, сладкий, горячий, и очень много! Степаныч! Дежурный хренов. Я, что ли, за тебя работать буду? Кто еще не встал, лично затопчу!

Разбуженный лагерь пришел в движение. Геологи и рабочие быстро проверяли снаряжение и на ходу отпивались чаем. Ильин внимательно следил, чтобы никто не вздумал опохмелиться. Потом он вспомнил об аборигенах, но представителей местного общества не наблюдалось. На недоуменный вопрос дежурный по лагерю пояснил, что те под утро ушли домой. Ушли так ушли, махнул рукой Сергей Александрович, да и черт с ними.

К определенному Ильиным сроку лагерь опустел и затих. Кто на машинах, кто на своих двоих – все разошлись по маршрутам.

К Черным Камням Серега Иванцов и Роман Смолин вышли легко. На карту еще накануне начальник собственноручно нанес ясно различимые ориентиры, по ним геологи быстро прошли напрямик, не делая большого крюка по лесным дорогам. Это был уже четвертый их сезон, и они считали себя опытными специалистами. За плечами – Северный Урал, Якутия, Алтай, – и таежная местность их не пугала, а юношеский максимализм, замешенный на неистертой обыденностью романтике, двигал честолюбивыми помыслами.

Черная безлесная горка возвышалась над излучиной небольшой лесной речушки. Окруженный густыми еловыми зарослями подъем казался на первый взгляд труднодоступным, но узкая, почти незаметная тропинка вывела изыскателей к подножию горы. К вершине с одной стороны вел пологий подъем. Легко его преодолев, Серега первым поднялся на вершину.

Вид отсюда впечатлял. До горизонта простиралось зеленое море из колышущихся на ветру деревьев, проплешины множества лесных озер отражали синеву неба, вдали угольно-черной пирамидой возвышалась еще одна такая же гора.

Вскоре взобрался на вершину и Роман. Он сразу же достал карту и стал сверять видимые с высоты характерные особенности местности. Серега с любопытством пошел по плоской вершине, разглядывая ее. С первого взгляда ему стало понятно, что здесь периодически появляются люди. Следы от костра, аккуратно сложенные в небольшой выемке деревяшки, вбитые в камень металлические колья, странные, нанесенные каким-то белым составом узоры на северной стороне вершины и... тишина. Воздух, казалось, застыл. Ни ветерка, ни вообще хоть какого-нибудь звука. Внизу шевелился под ветром лес, но до вершины горы ветер не доставал. Создавалось впечатление, что гору окутал непроницаемый для окружающего мира кокон. Даже слова, произнесенные здесь, звучали не так, как обычно. Звуки то гасли, то, наоборот, эхом усиливались до громового. К Сереге с обеспокоенным видом подошел Роман.

– Что происходит? – Голос Смолина заметался эхом, отражаясь от невидимых стен. – Что за чертовщина?

Глаза Романа удивленно расширились. Он, беззвучно шевеля губами, пальцем ткнул за спину Сереге. Иванцов оглянулся и восхищенно замер. На краю площадки, опираясь босыми ногами на белый узор, стелящийся по Черным камням, стояла полуобнаженная женщина. Кожаная юбочка и широкая перевязь через плечо составляли весь ее наряд. Она прижала к губам указательный палец и, сделав рукой приглашающее движение, скользнула вниз по склону. Смолин зачарованно потянулся за ней. Серега попытался удержать товарища, но тот с силой оттолкнул его и бросился вслед за незнакомкой. Иванцов, осторожно подойдя к краю плоской вершинки, посмотрел вниз, но на склоне никого не оказалось. Внезапно ему в лицо ударил ветер, зашумел в округе ветвями лес, и послышались неутомимые птичьи голоса.

Все оставшееся время Серега потратил на поиски напарника, но нигде не нашел даже его следов. Создавалось впечатление, что Смолин просто растворился в воздухе вместе с красоткой, рюкзаком, радиостанцией, инструментами и картой.

Вечерело, когда уставший и расстроенный Иванцов вышел на лесную дорогу. Наступало время возвращения в лагерь. Серега побрел по укатанной колее, надеясь, что вот сейчас выйдет к нему Роман, и многое станет проще, но тот так и не появился.

С наступлением темноты Ильин подвел итоги первого дня изысканий. Ожидать результатов за такой короткий срок, конечно, рано, но по давней привычке на исходе каждого дня он для себя делал отметку о том, что сделано и что еще надо сделать. Итоги оказались скромными. Из шести групп, вышедших на разведку в поле, четыре вернулись без каких-либо результатов вообще, проплутав по лесным дебрям весь день, но сразу найдя дорогу назад, а две группы не вернулись, по всей видимости заночевав где-то в лесу. Единственным отрадным, а может, и настораживающим фактором стало то, что именно эти группы отправились в конкретные точки и от них ожидался главный результат поиска.

Начальник снова укатил в город, где, по его словам, он проводил нужные для дела встречи. Ильин ухмыльнулся – любовь начальника партии к слабому полу считалась самым уязвимым местом главного геолога, и если у того появлялась хоть малейшая возможность распушить свой седой хвост перед дамами, то он эту возможность использовал.

У костра начал собираться народ, зазвучала гитара, пошли по кругу пластиковые стаканы. Одним словом, конец рабочего дня. Возле развалин как-то незаметно материализовались вчерашние гости. Они принесли бидон крепкой браги и мешок сушеной рыбы.

– Живем, братцы! – послышались радостные возгласы притомившихся поисковиков.

Генрих и Рудольф, добродушно улыбаясь, угощали всех. Появились утаенные накануне водка и спирт, и процесс пошел. Музыка, байки, тосты, несколько небольших пьяных ссор. Все как положено.

В самый разгар попойки на дороге появился медленно бредущий человек. Он подошел к освещенному костром месту, и все узнали Серегу Иванцова. Бледный, с ввалившимися от усталости и переживаний глазами, парень походил на смертельно больного. Подойдя к замолкшим при его появлении коллегам, он молча выхватил из рук одного из них початую бутылку водки и присосался к горлышку с яростью голодного вампира. Опустошив бутылку, Иванцов посмотрел на Ильина, попытался что-то сказать, потом махнул рукой, опустился на землю и заснул.

Сергей Александрович нагнулся над блаженно посапывающим Серегой и затряс его, но тот, пробормотав несколько матюгов, свернулся калачиком и снова отключился.

– Где Рома? Что произошло? – Старший по лагерю попытался выяснить хоть что-нибудь, но вопросы Ильина пропали втуне.

– Да не тереби парня, не видишь, что ли, в сосиску Ужрался, – подал голос Генрих. – Хряпнули где-нибудь с Другом, один там же спать остался, а этот пришел. Да не тревожься, Лександрыч, ничего с ним не случится.

Места у нас тихие, в лесу, если что, тоже спокойно. Не холодно по ночам, и звери не озоруют. Очухается сам придет.

Ильин подозрительно посмотрел на аборигена – Мол кто ты такой, чтобы советы давать. Геологи, притихшие при появлении Иванцова, оживились.

– Брось волноваться, старый, мужик дело говорит. Давай парня в палатку отнесем, а утром разберемся. Все одно утро вечера мудренее, – дружно загомонили у костра.

Сергей Александрович обреченно махнул рукой и, взяв протянутый стакан, сел на подстеленную куртку. Странное поведение двух, считавшихся очень ответственными людьми геологов выбило его из привычной колеи.

Лежавшего неподвижно Серегу отнесли в палатку, и кутеж продолжился. Пошли разговоры о всяких случаях, когда люди оставались одни в лесу и что при этом с ними происходило.

– Сказки все это, – вступил в разговор молчавший все время Рудольф. – Если голова на месте, то заблудиться в лесу невозможно. Столько всяких примет вокруг, что ими не воспользоваться может только абсолютно не приспособленный к жизни человек. С голоду умереть тоже трудно. Вокруг все растет, бегает, прыгает, плавает, ползает. Дикого зверя бояться тоже не надо. Крупного – обойди, не тревожь, а мелкий – так он сам тебя боится. Человек в здешних лесах не дичь, и никто на него охотиться не будет. Кроме другого человека, конечно. А россказни о всяких там страшилищах, чудах-юдах или им подобных – все это сказки глупых фантазеров.

– Сказки? – вмешался в разговор один из рабочих, набранных в здешнем райцентре, – А две недели назад куда московские туристы пропали? Две машины в лесу пустые, а людей как корова слизнула. Все вещи на месте, микроавтобусы в исправности, а людей нет. И это в полукилометре от шоссе. Неделю вертолетами и собаками искали, МЧС районное на уши подняли. Ничего не нашли. А деревня соседняя? Там вообще одни колдуны живут. Кровь из народа сосут, порчу наводят, а потом за денежки ее же и снимают. На эти денежки и власти местные ими куплены. Да ведь если б не власти продажные, то давно бы сожгли это гнездо колдовское. Мы тут в нищете живем, горбатимся, а они жируют. Ничего, – мечтательно добавил он, – будет и на нашей улице праздник.

Генрих поднес ему кружку, рабочий одним махом осушил ее до дна и завалился на бок. Обличительная речь закончилась крепким сном. Постепенно народ стал расходиться по палаткам. Выпивка закончилась, а другого повода не спать накануне рабочего дня не появилось. Пляшущий огонь бросал блики на лица собеседников. Несмотря на глубокую ночь, дежурный по лагерю не спал и тщательно соблюдал все нормы безопасности. Он подкладывал понемногу дрова в костер, следил, чтобы огонь предательски не убежал в сторону. Над огнем грелся закопченный котелок с водой. В ночной тиши перекликались птицы и потрескивали в костре поленья. – Вот ты, Лександрыч, не один десяток лет в экспедициях работаешь, а главного не понял, – рассуждал Генрих, – ничего не бывает просто так. Вы берете у земли, но взамен ей ничего не даете. Открыли месторождение – вам честь и хвала, а затем приходят другие. Они рубят лес, копают ямы, строят дома, загаживают вокруг все, что можно. Потом, взяв то, что хотели, уходят, оставляя за собой разор и гадость. Постепенно весь мир превращается в помойку. Уже сейчас вокруг городов сплошные свалки мусора. Противно даже смотреть!