Текст книги "Москва футбольная. Полная история в лицах, событиях, цифрах и фактах"

Возможно, в чем-то при этом переходил границы дозволенного тогдашними законами. Знаменитый бегун, спартаковец Георгий Знаменский в свое время написал на Старостина в ГПУ донос, в котором, в частности отметил: «Николай Старостин посвящает свое время, внимание и деньги только футболу. Он игнорирует другие виды спорта. Он позволяет только нескольким избранным людям работать с футбольной командой. Он действует в своих личных целях, а не руководствуясь ситуации в спортобществе… Его методы похожи на методы антрепренера частного спортивного клуба».

Несколько слов о самих Знаменских. Рассказывают, что после очередного триумфа братьев (они были сыновьями священника) пригласили на торжественный прием к Сталину. Как раз в это время «доброхоты» написали донос и на них, в котором предупреждали вождя о том, что Знаменские – «классовые враги». И все же Иосиф Виссарионович очень тепло встретил спортсменов. В своей характерной манере он сказал им: «Что я могу для вас сделать? Назовите своих врагов!». Георгий смутился и кивнул в сторону брата: «Пусть Симка отвечает». (Как ни странно, духовным лидером среди них был младший, Серафим). Он подумал и махнул рукой: «Да ладно! Они сами найдут себе…». Он не договорил «наказаний», но все присутствующие поняли его. Ответ произвел впечатление на Сталина. Он обернулся и весело сказал окружающим: «Побольше бы таких «поповских детей», – а потом добавил, – И поменьше бы «пролетариев», которые пишут такие письма». После этого, якобы, никто и не решился открыто трогать Знаменских.

С началом войны братья добровольно вступили в знаменитую Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. Служили в медсанчасти, участвовали в диверсионных операциях. Жизнь Знаменских оборвалась трагически и загадочно. В мае 1942 года, на фронте, Серафим застал жену в компании ухажеров и, – то ли застрелился сам, то ли был убит соперниками. Говорили, что кто-то из них занимал в НКВД высокий пост, и поэтому дело было сфальсифицировано как самоубийство. Георгий умер в 1946 году. Среди причин его ранней кончины называли то рак печени, то загадочное убийство в подвалах Лубянки…

Вернемся к «Спартаку» футбольному. Со слов уже упомянутого нами Владимира Маслаченко «Спартак» для Старостина был любимым ребенком, делом всей его жизни. Мало того, Маслаченко пишет: «Гениальность этого человека заключалась в том, что он через всю жизнь советских времен протащил категорически запрещенную тогда частную собственность – московский «Спартак». Для него он был, выражаясь языком отца Федора из «12 стульев», маленьким свечным заводиком». Со слов Маслаченко получается, что Николай Петрович всегда считал свое детище «частной собственностью». А потом передал ее по наследству Олегу Романцеву. А вы говорите – народная команда!

К слову, термин «народная команда», появившийся в обиходе в конце 60-х, начале 70-х годов, наверное, не совсем корректен. Да, у «Спартака» была и есть необычайная популярность, у него миллионы почитателей разного возраста, разных профессий, разного социального уровня. Несомненно, что армия болельщиков красно-белых самая многочисленная у нас в стране. И ей есть, чем гордиться. Своей великолепной бескомпромиссной игрой, своими многочисленными яркими победами на всесоюзной и международной арене легендарные спартаковские игроки и тренеры такую массовую любовь, безусловно, заслужили. Но разве другие наши команды – антинародные? Разве армия, органы безопасности и правопорядка, автозаводцы, железнодорожники, самолетостроители, металлурги, химики, моряки, колхозники, механизаторы, строители и прочие – это не народ? Наверное, народная команда у нас только одна. Это – сборная страны. И спорить с этим не приходится.

Любопытную трактовку термина «народная команда» дали авторы книги «Московский футбол. ХХ век», которые пишут: «… конку ренты-динамовцы иронически называли спартаковский футбол «деревенским». Смысл такого толкования удачно раскрыл впоследствии известный спортивный журналист Аркадий Галинский: «Спартак» играет не в классическом стиле, а эмоционально, как Бог на душу положит, так в деревне в пляс пускаются, от души.

Конечно, хореографический ансамбль делает все правильно и красиво, но это выглядит все же несколько вычурно, а спартаковский пляс-перепляс всегда был полон живого огня. «Спартак» никогда не играл пасом поперек поля и тем более, назад, а всегда только вперед». Можно предположить, что и словосочетание «народная команда», столь часто ныне употребляемое применительно к «Спартаку», возникло изначально, именно исходя из характера игры красно-белых».

Согласитесь, это чем-то созвучно с тем, что написал в своей книге «Это – футбол» Игорь Нетто: «Игра московского «Спартака» несколько напоминает поведение человека с артистическими наклонностями. Человека не очень уравновешенного, способного на спады в настроении, на поступки, которые трудно объяснить логично. Но и способного на совершенно неожиданные взлеты! Старые почитатели московского «Спартака» вероятно, согласятся со мной, вспомнив не один пример из биографии команды».

О спартаковском вольнолюбивом духе. Как-то давно, одному очень уважаемому, близкому к «Спартаку» человеку задали вопрос: часто «Спартак» называют командой, славной своим чисто спартаковским, боевым духом. Правильно ли это? Человек ответил так: «Нет. По-моему неправильно. Ведь все команды играют с одинаковым моральным напряжением. Но «материальное» футбольное начало ничем заменить нельзя. Технику, физическую подготовку, тактическое решение духом не заменишь. И «Спартак» создавал свой авторитет во времена самых лучших, классных игроков. В те времена, когда играли Артемьев, Канунниковы, Прокофьев, Блинков, Маслов. Многие из них потом ушли, но класс игры, авторитет команды мы сохраняли еще много лет.

А потом авторитет «Спартаку» создала послевоенная плеяда, когда играли Симонян, Нетто, Сальников, Ильин, Татушин, Огоньков, Паршин, Масленкин и другие. Так что разговоры о спартаковском духе я отношу к красивым легендам». Человека, который откровенно отвечал на вопросы журналиста, звали Александр Петрович Старостин.

Скорее всего, никакого скрытого подтекста в необычайной популярности «Спартака» на самом деле не было. Дело тут совершенно в другом. Ю. Олещук абсолютно прав, говоря, что симпатии болельщиков в те годы разделились поровну. Половина – за «Спартак», другая половина – за всех остальных. А всем остальным тогда было «Динамо». Только эти две команды на протяжении многих лет стабильно демонстрировали классную, умную, внешне красивую игру, так притягивающую зрителя. И при этом показывали отличные турнирные результаты. Именно из футболистов «Спартака» и «Динамо» формировались тогда, в основном, сборные Москвы, РСФСР и СССР.

Здесь же были собраны и все лучшие (армеец Григорий Федотов редкое исключение из этого правила; кстати, до войны многие приходили на игры ЦДКА и болели не за команду в целом, а исключительно за Федотова) футбольные исполнители, игроки-личности, игроки-легенды (это о них писали: «С левой он мячом ломает штанги, с правой бить ему запрещено»), виртуозы кожаного мяча тех лет, если хотите – кумиры нации, на выступления которых болельщики специально собирались, как на великолепный спектакль звездной труппы. Народный артист России Марк Розовский свою давнюю привязанность к красно-белым цветам выразил так: «Для меня «Спартак» – это продолжение театра в состоянии «радостная душа» (т. е. внутреннее ликование)». Просто и понятно. И никакой политики.

Футбол и был театром. Театром комедии, драмы и высокой трагедии. И главные роли в таком «футбольном театре» (этот термин впервые ввел в обиход Михаил Сушков) играли спартаковские и динамовские футболисты. «Тех, кто игрою своею заставляет нас, хотим мы того или нет, прибегать к слову «искусство», не боясь его, не чувствуя неловкости, в сущности, единицы. Это те, кто расширили наши представления об игре, внесли в нее небывалые пассажи, заставляли замирать наши сердца, ибо то, что они умели делать, было умно и красиво. Они, каждый по-своему, поведением, манерами, жестами давали нам понять, каким должен быть человек на поле, чтобы футбол в его исполнении выглядел вдохновенным, радовал и зажигал аудиторию» – писал о футбольных мастерах-актерах прошлого Лев Иванович Филатов. При этом отметим, у красно-белых именно артистичность игры, ее театральность, ее интеллектуальность, если хотите, всегда были заметны более явственно.

По свидетельству ветеранов и динамовского, и спартаковского клубов, от исхода матча между самыми популярными командами Москвы, этого особенного футбольного зрелища-спектакля, зависела репутация его актеров, любовь к ним зрителей. К встречам между собой мастера «Спартака» и «Динамо» готовились, как к самым строгим экзаменам их спортивного мастерства, отношения к игре, понимания ее.

К. И. Бесков, в предисловии к книге «Великое противостояние», пишет: «Могу свидетельствовать, что встречи «Динамо» со «Спартаком» для обеих сторон всегда были особыми. Принципиальная игровая непримиримость, стремление каждого выходящего на поле до конца отдать силы для победы, стремление ни в чем не уступить сопернику, внутренний драматизм – этим были пропитаны все встречи на поле «Спартака» и «Динамо». Каждый поклонник бело-голубых и красно-белых знает, что какое бы место ни занимала его команда, встречу между собой эти клубы проводят по особому, счету, аккуратно, я бы даже сказал, скрупулезно, ведущемуся с первых междоусобных баталий…

В чем же суть этого принципиального диспута, с такой неиссякаемой страстью проводившегося на футбольных полях в течение всего существования такой страны, как Советский Союз? Ведь уже тогда мы начали привыкать к тому, что два старейших московских клуба обменивались не только игроками, но и тренерами, что по окончании игровой биографии бывшие спартаковцы работали в «Динамо», а бывшие динамовцы не жалели сил для укрепления «Спартака». Представители обеих клубов с одинаковым темпераментом и одинаковой ответственностью неистово трудились в станах «врагов», сближая и взаимно обогащая их стилевые отличия, манеры, подходы к игре. И с каждым десятилетием жизнь это не только подтверждает, но и делает замеченное обстоятельство более емким и массовым. Но все же…

Почему все это забывают зрители и напрягаются в ожидании чуда, как только две цепочки игроков в спартаковской и динамовской форме, вне поля, как правило, верные и добрые друзья, выстраиваются в центре поля перед трибунами, в мое время переполненными? …Истина, на мой взгляд, довольно проста – обе команды олицетворяли в своих лучших матчах-спектаклях яркое футбольное мастерство, которое и расцветало в непримиримом соперничестве, неуступчивости, страстном желании победы. Мы порой забываем, что шедевры и в нашей игре создаются обоюдными усилиями, в противостоянии равных или стремящихся быть равными. И мой «Спартак» и мое «Динамо» стремились не только доказать свое превосходство, но и показать, что оно не сиюминутное, случайное, а закономерное, основанное на прочном фундаменте и не боящееся постоянных проверок и испытаний.

В ходе своего непримиримого противостояния прославленные московские клубы сыграли выдающуюся роль в развитии советского футбола. Как бы не складывалось это противостояние, в какие бы зрительские, судейские и порой журналистские пристрастия оно ни выливалось, какими эмоциями и страстями ни расцвечивалось, в памяти моей и моих партнеров прежде всего сохранилось как достойная борьба достойных мужчин, где страсти, как правило, не перехлестывали, где люди сохраняли нормальный облик, где нервы держались в узде и где вся непримиримость сохранялась лишь до финального свистка судьи.

И как бы ни бросалась кровь в голову при обидных неудачах, как бы порой ни хотелось поспорить с ошибавшимся в игре судьей или партнером, дороги до раздевалки, как правило, хватало, чтобы успокоиться, отойти от неприятных моментов закончившейся встречи. И когда мы, ветераны прославленных команд, нет-нет да и собираемся вместе по случаю юбилеев и различных памятных событий, выясняется, что давно забыты стычки и прочие столкновения во время наших бескомпромиссных встреч, а осталось в душе только святое чувство товарищества и совместной причастности к большим победам советского футбола… Впрочем, иного и быть не могло. Поскольку мы искренне и полностью отдавались тому делу, которому служили, – игре, защите чести и достоинства прославленных коллективов, за плечами которых были всесоюзная, а подчас и европейская, слава и авторитет»…

Интересно, что популярность «Спартака» среди москвичей, популярность совершенно заслуженная, была огромна уже тогда, когда клуб «Спартаком» вовсе и не назывался. А выступал под более скромными названиями «Красная Пресня», «Мукомолы», «Дукат», «Пищевики» и т. д. Потому, что дело было вовсе не в «упаковке», не в названии, а в содержимом. Круг почитателей остальных московских коллективов в те годы был несравнимо скромнее. Практически – нулевой. Не было у них в середине 30-х годов еще ни победных традиций, ни выдающихся исполнителей (хорошие, мастеровитые – были, но не более), ни достойной игры. К армейскому клубу слава (да такая, что другим и не снилась!) пришла только после войны, когда в основном и сформировался круг его поклонников, к «Торпедо» – лишь в начале 60-х годов, а «Локомотив» и вовсе до начала 90-х годов прошлого столетия откровенно считался «пятым колесом» московского футбола.

Какие-то почитатели, в силу «местечковой» – производственно-ведомственной или территориальной – привязанности, у этих команд конечно же были, но их число не шло ни в какое сравнение с количеством болельщиков «Спартака», или «Динамо». Как говорят в Одессе – это две большие разности. Мало того. Почти все (если не все), кто в силу каких-то причин симпатизировал командам, не входящим в число «большой двойки», имел и вторую, часто тайную любовь – по имени «Спартак», или «Динамо». И ничего зазорного в этом не было. При желании, примеров можно привести сколько угодно.

Кроме того, не будем забывать, что фатального футбольного боления, спортивного фанатизма, в современном его понимании, тогда и в помине не было. Люди приходили на футбол (часто всей семьей), как на праздник (других-то развлечений практически и не было!), чтобы посмотреть красивую, увлекательную игру, наконец, просто выпить с друзьями пива или водки, закусив все это бутербродом. Никаких ограничений на продажу спиртного на стадионах тогда и в помине не существовало. Но при этом здесь не было ни пьяных драк, ни дебоширства, ни хулиганских выходок, ни «разборок» болельщиков между собой. Не было и откровенной вражды, а уж тем более ненависти, к представителям противоположной команды.

Поэт Константин Ваншенкин вспоминал: «Стадион «Динамо» был тем объединяющим местом Москвы, куда бросились жадно, изголодавшись, соскучившись. На футбол ходила «вся Москва». Это было принято, хороший тон, но это, прежде всего, было увлекательно. Это играло немалую роль в жизни. Ходили, как в театр, нарядные, с женщинами. И до сих пор осталось – к сожалению, только в памяти – радостное ощущение волнения, приподнятости не только от самой игры, но и от всего, что ее сопровождает…

Наполняются трибуны, набирается толпа, объединенная общим чувством предвкушения прекрасного зрелища, готовая к потрясению спортом… Спорт рождает удивительное по своей естественности чувство людского единения, близости. Совершенно незнакомые люди, возбужденно обсуждающие перипетии матча, понимающие друг друга вполне. В театре это невозможно. Единство зрительного зала распадается с последней репликой, с опущенным занавесом. А на стадионе людям жаль расставаться…».

А вот, как описывает уже более поздние футбольные времена известный журналист Павел Алешин: «… мне невольно вспоминаются толпы болельщиков, собиравшихся когда-то под таблицей чемпионата страны у Западной трибуны ныне разрушенного стадиона «Динамо». Это был футбольный Гайд-парк, где уживались поклонники ЦСКА, «Спартака», «Динамо», «Торпедо»… Не сказать, чтобы мирно – споры порой были горячими, но до оскорблений, а тем более до драк дело никогда не доходило. Вспоминается и то, как по окончании московских дерби болельщики соперничавших команд шли к метро – а в Лужниках это больше километра – одной колонной. Тогда не приходилось выпускать с трибун фанатов по очереди: сначала одной команды, потом другой – ни те ни другие своим поведением не давали для этого повода».

И еще о болельщиках. На сей раз, предоставим слово представителю противоположной стороны. При этом отметим, что по каким-то позициям мнения и Ю. Олещука, и приведенное ниже, сходятся почти стопроцентно. Итак, Владимир Воронков, бывший футболист, болельщик с 60-летним стажем, вспоминает: «У нас во дворе половина за спартаковцев болела, половина – за «Динамо». У спартаковцев уже тогда были зачатки современного фанатства. Почему? Например, «Динамо» – это НКВД и пограничники, «Торпедо» – мощный завод, «Локомотив» – железнодорожники, ЦСКА – армия. Все солидные фирмы. А «Спартак» в то время объединял «Промкооперацию». А что это был за народ? Болел МХАТ, особенно Яншин… Но в основном торгаши и люди, которые вокруг них крутились, – ворье, хулиганье. Поэтому остальные болельщики их не любили, обзывали «мулине», «тряпочниками», «барыжниками», «спекулянтами». Считалось: если ты спартаковец, значит, нехороший человек… Но все равно все матчи проходили мирно. Конечно, был шум, крик, но не так, как сейчас, – флаги, «волны», кричалки, бутылки летят на поле. Раньше до и после матча люди – по несколько сот – собирались около щита с футбольной таблицей и часами обсуждали шансы команд, а не выясняли отношения».

Господин Воронков не упомянул и еще одно прозвище футболистов «Спартака». В книге «Спартаковские исповеди» Никита Павлович Симонян рассказывает: «Во времена братьев Старостиных спартаковцев называли «бояре». Это объяснялось богемным образом жизни, который многие спартаковцы вели. Особенно в этом смысле выделялся Андрей Петрович Старостин. У него жена была цыганка, Ольга Николаевна. И стиль его жизни я бы назвал цыганщиной. Преферанс, бега, театр…». А вот, что вспоминал по этому поводу бывший футболист ленинградского «Сталинца» Георгий Семенович Ласин: «Спартаковцев мы не любили, называли Боярами (кстати, очень красивое название, благозвучное, особенно при сравнении с современным прозвищем. Жаль, что оно не прижилось. – А. С.). Они относились к нам с высокомерием. У них, что ни игрок – то знаменитость. Они и вели себя как светские звезды, все одеты по последней моде, у них были хорошие заработки, у каждого в престижном московском ресторане «Националь» был зарезервирован столик».

А американский исследователь истории «Спартака», профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего Роберт Эдельман (автор книг «Серьёзная забава. История зрелищного спорта в СССР» и «Московский «Спартак». История народной команды в стране рабочих») приводит воспоминания одного из старинных почитателей «Спартака», который, «в конце 1930-х годов, стоя на проходной стадиона «Динамо», увидел Николая Старостина, в роскошной меховой шубе, с чувством собственного достоинства вылезающего из огромного лимузина «Паккард». В те времена Старостины, должно быть, считали, что даже Сталин не может посягнуть на их вольницу».

Про квартиру же Николая Петровича на Спиридоновке (сегодня улица А. Толстого; здесь, на одной лестничной клетке находились квартиры Николая, Андрея и Петра Старостиных, Серафима Знаменского и Станислава Леуты), больше напоминающую антикварный магазин или музей, по Москве ходили легенды. Да и остальные братья Старостины и их родственники по коммуналкам не скитались. В этом квартирном вопросе уважаемый Юрий Олещук что-то напутал. Мало того, на лето все спартаковцы вместе со своими семьями перебирались на дачи в Тарасовке, которые оплачивала промкооперация. Подробно об этом можно прочитать в замечательной книге Андрея Старостина «Встречи на футбольной орбите».

Говорить же о том, что ряды спартаковских поклонников стремительно росли в те годы исключительно за счет недовольных режимом бунтарей, готовых в своей тайной борьбе (проявляющейся только на трибунах) встать под знамена легендарного гладиатора, в корне неверно. Подавляющее большинство населения СССР середины 30-х годов эту самую власть, ее внутреннюю политику, открыто и искренне поддерживало (вспомните рассказ А. П. Старостина о рождении «Красной Пресни», взволнованные воспоминания Н. П. Старостино о его встрече с В. И. Лениным, вспомните обмотанного красным знаменем Петра Артемьева, которого товарищи называли «комиссаром» из-за его характера, партийных убеждений и в связи с работой в должности заведующего военно-спортивным отделом Краснопресненского райкома комсомола, и который до конца жизни носил в нагрудном кармане «Союзный билет Российского Коммунистического Союза Молодежи» за № 5019, выданный в далеком восемнадцатом году) и вступать с ней в явную, или тайную конфронтацию и не помышляло. Им, болельщикам, в подавляющей массе наивным и восторженным, постоянно ожидающим от футбола только чудес, такое в голову и в кошмарном сне прийти не могло. Все это выдумано уже задним числом, или, как модно сейчас говорить – «притянуто за уши».

Не будем забывать, что 30-е годы – это время созидания и великих свершений (какой ценой, и какими методами все это осуществлялось – вопрос другой). «В буднях великих строек» поднималась новая, невиданная миром страна – «страна героев, страна мечтателей, страна ученых». И, добавим, – страна физкультурников и спортсменов, соперничество которых между собой ни в какие политические цвета окрашено не было. «Забавной, на взгляд профессионального футболиста девяностых годов, была наша спортивная молодость, пора простодушия, трогательной доверчивости в отношениях» – вспоминал К. И. Бесков.

А все разговоры о том, что на фоне ярко выраженной ведомственной принадлежности ЦДКА, «Динамо» или «Локомотива», «Спартак», само название которого «пахло духом свободомыслия и независимости», изначально позиционировался его создателями, как команда, представлявшая интересы простого народа, до сих пор страдающего от эксплуатации («это была самая популярная полуавтономная организация в государстве. Для многих поддержать этот клуб – значило в каком-то смысле высказать свое «нет» всему Советскому Союзу» – пишет уже знакомый нам Эдельман), никакой реальной подоплеки под собой не имеют. Не было ничего подобного. Даже в помыслах. И никакого «тайного общества» не было. Помните, в фильме «Друг мой, Колька!» детишки в школе «подпольную организацию» ТОТР (Тайное Общество Троечников) организовали, под девизом: «Помогать обиженным и слабым, мстить зубрилам и выскочкам»? Так вот, здесь похожий случай.

И еще. Всесильное пристрастие к той или иной команде, жгучая, глубокая привязанность к ней – до потрясения, до слез – дело сугубо тайное и трудно объяснимое. Юрий Трифонов как-то сказал: «В футболе есть вещи необъяснимые, так же как и в нашей любви к нему. Французы говорят: «Я люблю потому, что люблю». Лучше – не скажешь. И никакими политическими или другими мотивами это не объяснишь. Да и стоит ли? Любовь нуждается в признании, а не в оправдании своей привязанности. «Спартак» – команда настолько самодостаточная, настолько классная, настолько яркая и звездная, что ничего лишнего, ничего наносного ему и его славной истории не требуется.

Однако, вернемся к теме названия спартаковского клуба. Николай Петрович ошибается. Приветствие и значок, о котором он говорит, принадлежало вовсе не спартаковцам, а представителям Союза красных фронтовиков (СКФ, или «Рот Фронт»). Единственное, что здесь соответствует истине, так это то, что обе организации в разное время находились в Германии и были подразделениями коммунистической партии. «Рот Фронт» – полувоенное боевое подразделение КПГ в Веймарской республике – был основан 18 июля 1924 года. Первым председателем был Вильгельм Пик, позднее ему наследовал Эрнст Тельман. Собственная газета союза носила название «Красный фронт». СКФ работал нелегально под руководством КПГ вплоть до полного уничтожения организации национал-социалистами в 1933 году.

Формой приветствия Красного Фронта было произнесение «Rot Front!», при этом в конце приветствия свое правое предплечье следовало резко (молодцевато) приподнять до уровня головы, с ладонью сжатой в кулак, тыльной стороной кисти при этом повернутой в сторону противоположную от наблюдателя, иначе говоря, направленной назад. Поднятый и сомкнутый кулак символизировал объединенную мощь рабочего класса, единство пролетариата всех стран, готовность до конца бороться за победу Интернационала и ассоциируется также с силой и стойкостью. Соответственно, и значок организации представлял собой сжатый кулак. Приветствие СКФ было весьма распространено в СССР среди комсомольцев, коммунистов и молодёжи вообще с конца 1920-х годов до окончания гражданской войны в Испании (1939 год).

Так что, вместо «Спартака» на наших футбольных полях вполне мог появиться «Рот Фронт». Да вот только это имя было уже занято. В мае 1931 года в СССР находилась делегация немецких коммунистов. В частности, она посетила кондитерскую фабрику Центроюза в центре Москвы. В знак солидарности с германским пролетариатом эта фабрика по инициативе её рабочих была переименована в «Государственную кондитерскую фабрику «Рот Фронт» треста Моссельпром Народного комиссариата снабжения».

А «Союз Спартака» («Spartakusbund») – это совершенно другая революционная марксистская организация немецких левых социал-демократов. Он был образован 11 ноября 1918 года путем преобразования пропагандистской «Группы Спартак» в организацию с собственным ЦК, в состав которого вошли К. Либкнехт, Р. Люксембург, Ф. Меринг, В. Пик и др. Во время Первой Мировой войны спартаковцы призывали к мировой пролетарской революции, которая свергнет мировой капитализм, империализм и милитаризм. 1 января 1919 года «Союз Спартака» вошел в новую коммунистическую партию Германии. Задачи этой организации в свое время явно обозначила Роза (точнее Розалия) Люксембург, в статье «Чего хочет Союз Спартака?». Она (кстати, в честь этой дамы у нас даже фабрику и футбольную команду при ней назвали: «Красная Роза», и именно в ней начинали играть спартаковцы Георгий Глазков и Виктор Соколов, торпедовец Агустин Гомес), в частности, писала:

«Никаких больше эксплуататоров и эксплуатируемых! Вместо работодателей и наемных рабов – свободные товарищи по труду!.. Социализм в этот час – единственный якорь спасения человечества, социализм или гибель в варварстве!.. Пролетарская революция есть колокол, возвещающий о гибели всякого порабощения и угнетения… Безумный бред – верить, будто капиталисты добровольно подчинятся социалистическому вердикту парламента. Империалистический класс капиталистов будет защищать свое святая святых, свою прибыль и свою привилегию на эксплуатацию зубами и когтями… Все это сопротивление должно быть шаг за шагом сломлено железным кулаком, с беспощадной энергией. Насилию буржуазной контрреволюции следует противопоставить революционное насилие пролетариата. Грозящим опасностям контрреволюции – вооружение народа и разоружение господствующих классов… Борьба за социализм – самая огромная гражданская война, какую когда-либо видела мировая история, и пролетарская революция должна готовить себе для этой гражданской войны необходимое вооружение, она должна учиться применять его – для боев и побед… Вставайте, пролетарии! На борьбу! Ради того, чтобы завоевать один мир и побороть другой. В этой последней классовой битве мировой истории за высшие цели человечества враг заслуживает только одного: меч к горлу и колено на грудь!».

Так что, немецкие спартаковцы 20-х годов были лихими ребятами! Кто не с нами – тому меч к горлу и колено на грудь! Не больше, и не меньше. Правда, в первую очередь они грезили не освобождением рабов, а взятием в свои руки власти, пусть даже ради этого придется развязать кровавую гражданскую войну. И надо сказать, крови они пролили ой как много. В том числе, и наших белых офицеров, оказавшихся после революции в Германии. Очень любил этих германских громил «отец» первых советских концлагерей Лев Давидович Троцкий (Бронштейн).

Версия Андрея Петровича Старостина намного симпатичнее. Грозный и славный раб из школы гладиаторов Лентула Батиата, воспетый в одноименном романе итальянца Рафаэлло Джованьоли и блистательно сыгранный Керком Дугласом в одноименном же фильме Стенли Кубрика, организовал заговор рабов-гладиаторов с целью их освобождения и побега. Вскоре войско Спартака от 70 человек выросло до 12 0000, вбирая в себя все новые и новых беглых и освобождаемых рабов. Весной 71 года до Р. Х. на реке Силарус произошла решающая битва восставших с легионами Марка Красса.

Множество рабов пало в бою, 6000 пленных было распято на крестах вдоль дороги, ведущей из Рима в Капую. Погиб и Спартак, но навсегда вошел в историю как мужественный, несгибаемый вождь восставших рабов, борец против тирании и диктатуры, за свободу и освобождение простого народа, образец благородства, физической силы и отваги, боец, романтический герой и демократ в душе. Карл Маркс называл Спартака «величайшим и благороднейшим из героев античности». А Ленин его мятеж определял как революцию рабов. Именно поэтому, в начале ХХ века имя вождя восстания стало чрезвычайно популярным в среде революционеров. И в стране победившего социализма тоже. Его именем назывались и фабрики, и улицы, а вот теперь – и спортивное общество. Романтично и красиво. И зачем Николай Петрович своим «сжатым пролетарским кулаком воинствующих коммунистов» испортил такую идиллию?

Правда, был ли древний Спартак на самом деле борцом за права угнетенных, или преследовал иную цель – большой вопрос. Начнем с того, что Спартак никогда не был рабом. Вождь гладиаторов был фракийцем, знатного, чуть ли не царского рода. Известно, что в начале своей карьеры воевал Спартак не против римлян, а наоборот, в их рядах. Во время I Митридатовой войны он командовал алой – так назывались тогда образованные из союзнических войск фланговые соединения римской армии. Здесь-то Спартак и обратил на себя внимание полководца, а с 86 года до Р. Х. – и всесильного римского диктатора Луция Корнелия Суллы, пришедшего к власти (обратите внимание!) в результате победоносной гражданской войны. Сулла – подобно нашему Петру I – охотно опирался и на «новых людей», которые в римском обществе не имели никакой иной опоры, кроме самого диктатора; в их числе оказался и Спартак, не достигший особых высот, но неизменно отличавшийся, и отличаемый.