Текст книги "Жгугр. Будем жить!"

Все ночи полные огня

Разбитый и отчаявшийся Саша вернулся домой – дом был пуст, как и пространство на донышке его души. Саша чувствовал, что перенес хирургическую операцию – кусочек счастья, с которым он успел сжиться, слиться и срастись жестко ампутировали и эта внезапно образовавшаяся пустота саднила, ныла и требовала заполнения. Хотелось забить, зашить, и затоптать эту ноющую резь.

Саша вышел в магазин. Там он приобрел пива, две полушки «Столичной», пачку «Явы», батон и банку солений. Приобретенные богатства Саша расставил на столе и начал квасить. Пил он усердно и трудолюбиво, раз от раза выкуривая очередную сигу и закусывая огурцом. Его старания были вознаграждены – вскоре голова помутнела, а по телу разлилась приятная нега.

«Если она вернется, что я ей скажу? Да просто ебну, сама все поймет!» – готовил себя Саша на случай непредвиденных обстоятельств. Но никто не нарушал его хмельной покой. Селевым потоком накатила грусть. Саша вспомнил нищего с баяном на Садовой – сидя на кортах, прислонившись к столбу, запрокинув назад уродливый, сплюснутый череп тот надрывно наяривал «Таганку». «Таганка! Все ночи полные огня!» Голос нищего хрипел, натягивая связки до предела, вынося наружу всю накопленную обиду, всю слежавшуюся боль. «Таганка! Зачем сгубила ты меня?» Нищий прикрыл веки, отступая в тот край где счастье соединяется с горем, раз за разом повторяя куплет, открытой раной выворачивая наружу изнанку обнаженной и обожженной русской души. «Я знаю, милая, больше не встретимся, – подпел Саша, обращаясь к воображаемой подруге. – Дороги разные нам суждены! Опять по пятницам пойдут свидания! И слезы горькие моей родни!»

И немедленно выпил!

Саша пил, а когда водка горькой известью навязла в зубах, сходил за пивом. Надравшись в дрязг, он услышал, как бурчит давно не знавший питания желудок. Он взглянул в зеркало – в нем отражался самый несчастный человек на свете.

– Зачем все это? – задался он вопросом. – Ходить на работу, заколачивать вонючие бабки, чтобы вывезти бренную оболочку на море? Поддерживать жизнь в теле, мыть, питать и опорожнять его регулярно, чтобы остановиться посреди улицы и не знать, зачем и куда направить стопы? Дом? Что ждало его дома? Компьютер, четыре стены, так и не починенный смеситель в ванной и расписание тренингов на ближайшую неделю? Да, еще буклетики с мероприятий, до отвала заполненные мотивирующими слоганами: «Поверьте в себя, и у вас все получится!», «Смелость в постановке целей является первым ключом к успеху!», «Человек должен быть писателем своей жизни, а не читателем!» Думай, богатей, продай или умри, добейся успеха, заработай миллион. И за этот миллион ты сможешь купить себе «Ламборгини», особняк, яхту, шариковую ручку «Паркер» и множество разноцветных таблеток от депрессии, а вы спросили, откуда депрессия – депрессия будет! Не сомневайтесь! Потому что любви у вас не будет все равно – любовь не продается. Продается секс оральный, анальный, классический, уборка квартиры, глажка сорочек, обед из ресторана, а любовь – не только не продается, но даже места не имеет в мире, где потреблядство заняло наивысшее место на пьедестале человеческих страстей, в мире где, в то время как вы готовитесь употребить женщину, она уже употребит вас. И если вы окажетесь недостаточно вкусным, вас заменят на другого, а если не найдется другой, то на крокодиловый клатч от Prada, мини-кар Smart, тур в Испанию, комплект для катания на горных лыжах или новые туфельки. Мира между мужчиной и женщиной уже не будет никогда, женщины разучились быть женщинами, единственное, что осталось в них женского – это три дыры. И если раньше они давали любовь и рожали детей, то сознательно от этого отказавшись, редуцировали до состояния автономного трехполостного организма. Да и мужики хороши – бессмысленными соплями шатаются по свету, ища куда пристроить или ходят у баб на поводке, а бабы лишь погоняют да покрикивают. А что им остается – разве что в пидарасы податься. И подаются многие. Не, ну нах, пора съебывать из этого города, страны, земли. «Уеду в Индию, в ашрам, буду там медитировать до потери сознания», – решил было Саша, но вместо этого нетерпеливо приложился к непочатой полуторалитровке «Ячменного», сиротливо прижимавшейся к краю стола. Саше очень хотелось пожаловаться, поплакать в жилетку, облегчить душу. И туалет, к сожалению, для этих целей не подходил. Кому бы позвонить? Саша набрал Скифа, и не прогадал – веселый голос в трубке бодро отозвался звонким «Алло».

– Ски-и-и-ф? – протянул Саша так жалобно, чтобы не оставалось сомнений, заливаясь всеми цветами сивушной радуги.

Около полуночи возле Сашиного дома притормозил, сверкая красной эмалью, глазастый «Лендровер». Вынув из внутреннего кармана пиджака «Brioni» бордовый «Vertu» Скиф набрал Сашу. Здоровенная толстая «Cohiba» приятно отдавала в его нёбо клеверным медом. В машине чеканил ритм утомленный от собственной крутости голос популярного рэпера Буратино:

«Самовыражайся, сука! Заведи пинтаграм и квиттер, стань фотографом, запости завтрак с йогуртом, сфотай обед и свежий стул, сделай селфи в ТЦ на районе, с друзьями в боулинге, на Тае в роуминге, стань поэтом, пиши об этом, иначе ни одна телка на тебя не взглянет! Не умеешь, придурок? Тебя научим! Это просто как срать пометом сучьим, трам-пам-пам трам-пам-пам дыроколом по стопам. Только самовыражающаяся единица – личность, мы тебе сделали все на отлично, теперь чудак за тобой дело, не тормози, двигай телом!»

Из зассаной двери подъезда помятым колобком выкатился Саша.

– Куда едем? – поинтересовался он.

– В одно шикарное место. После него все барышни дают.

– Но я же не барышня! Или ты поменял ориентацию?

– Ха-ха. Тебе тоже понравится!

Саша промолчал и загляделся на дорогу.

– Ладно, колись. Что там у тебя стряслось? – Скиф с силой передернул «Zippo Gold Style».

Чуть не плача, Саша рассказал другу свою печальную историю. Скиф почесал голову. Взглянул вверх. Перевел взгляд на зеркальце бокового вида. Остановился глазами на собачке, раскачивающейся перед лобовым стеклом.

– В конце концов… мало ли кто где работал. Она тебя любит? – выдал наконец он.

– Вроде да.

– Так что тебе еще надо?

Оставив машину на набережной Фонтанки, друзья подошли к скромному классическому особняку. Два мраморных атланта трудолюбиво держали на своих плечах козырек парадной. За массивной дубовой дверью вход им перегородил здоровенный амбал. Скиф шепнул ему что-то на ухо, и тот вежливо отодвинулся.

– Вот это не фига же себе! – бормотал Саша под нос по дороге. Он был впечатлён: интерьер главной залы ресторана не уступал в роскоши Зимнему дворцу: расписанный золотом голубой потолок, высокие зеркала в золоченых рамах, картины вельмож на стенах. В одном из вельмож Саша узнал президента, в других – известных парламентариев. Высокие малахитовые вазы переливались всеми оттенками зеленого по углам, классические бра освещали залу, а с потолка свисала люстра, достойная зала приемов иностранных послов.

Друзья присели и Саша бегло осмотрел меню: шампанские вина «Граф Воронцов» и «Вдова Клико», кьянти 20-летней выдержки, шот «Боярский» и другие привлекательные названия волновали слизистую и разгоняли желудочный сок. Ассортимент кушаний был представлен богатейший: уха стерляжья, щи кислые, ленивые или зеленые, крем-суп из шпината и брокколи, судак под галантином, разварная осетрина, севрюжка по-купечески, разнообразнейшая дичь на выбор – индейка в мандаринах, утка под рыжиками, гусь в яблоках, тетерева и куропатки, – чего там только не было! На закуску предлагались пироги, калачи и кулебяки. Это царственное благолепие портили только гигантский телевизор обрамленный красным бархатом, и музыка, раздававшаяся из динамиков – новая песня популярной певицы Оксаны Труселевой «Трусы-огонь». Скиф заказал графин водки, два «Боярских» и закуску.

– И что мне теперь делать? Я хочу ее бросить, – продолжал Саша о своем.

– Что делать, что делать – жить! Хочешь бросить – бросай! Главное, нервы береги! Ладно, давай выпьем! – друзья сошлись стопками. Шот отозвался в гортани целой гаммой вкусов – от мяты до меда, черники, смородины.

Скиф оглянулся на плазму – по ней стройными балетными рядами катились, взрыхляя землю, танки. Бегущая строка оповещала: «Учения „Юго-Запад“ прошли по графику нормально, все орудия поразили цель», «Минобороны раскрыло планы США по созданию комплексов мгновенного глобального удара», «Россия может уничтожить США за 60 минут».

Скиф состроил гримасу: – Вот как не глянешь телек – там всегда военная пропаганда! Танки и ракеты, ракеты и танки, и самолеты разные – бомбардировщики, истребители со «стелсом» и без – мы самые сильные, можем повторить! На фестивале «Интервенция» тоже выставка оружия. Представляешь, Саша, на рок-фестивале, пису-пис, миру-мир, – оружие!

– А что, разве Россию не нужно защищать? – удивился Саша.

– Ха-ха. Защищать! От кого? От «внешних врагов»? Они, конечно, только и мечтают на нас напасть, рухнуть красным драконом с голубого неба и завоевать нас! Прям напасть и завоевать! Противные! – он затрясся от смеха.

– Думаешь, им не нужна Россия?

– Да кому она вообще нужна, это говнорашка? В России только две вещи хороши – бабы и бабки. Бабы – потому что дают, а бабки – потому что всегда есть кого подмазать. Все остальное полный дрек! Зато телек вещает: «Мы сожалеем об ухудшении отношений двух великих держав»! В великие державы себя назначили, ага. В Штатах о нас и не вспоминают! Мы для них не более чем… Верхняя Вольта с ракетами или Нигерия со снегом, как там говорят?

– А как же культура, космос и театр, Достоевский и Анна Павлова? – Саше стало обидно за державу.

– Культура? Знаю, знаю – космические корабли бороздят Большой театр. Не смеши мои тапочки. Россия всегда была отсталой потемкинской деревней с царями-тиранами. Чему Россия может научить Запад? Или ты и вправду веришь в «особый путь»? – Скиф гомерически заржал.

– А что, на Западе не было тиранов? – усомнился Саша.

– Были, конечно. Но знаешь, чем российские тираны отличаются от западных? Российские тираны утилизировали собственных граждан, чем вызвали их ненависть. Западные тираны утилизировали чужих граждан, чем вызвали любовь своих граждан. Вот и вся разница! Эй, девушка, девушка! – окликнул он проходящую мимо официантку. – Принесите нам еще по «Боярскому»!

Вагина Петербурга

Скиф махнул платиновой кредиткой, и друзья, пьяные и веселые, вывалились на улицу. Северная столица и не думала спать – по набережным и проспектам шатались толпы праздных людей, многие с бутылкой наперевес, отдельные громко пели. «В Питере – пить!» – доносились пьяные разбитные голоса. Белые ночи уже шли на убыль, но город и его дети – строения – не спешили окончательно погружаться во тьму, замерев в фантасмагорических сумерках, бледными силуэтами проступая в молочной мгле. Тени зданий напоминали сказочные замки, населенные кровожадными троллями и прекрасными эльфами, капители и шпили предавали им неземное совершенство, будто сам небесный град Асгард, обитель асов, ванов и дев-воительниц спустился на грешную землю и обернулся городом Санкт-Петербургом, где Один, хозяин святой Валхаллы, правит смертный бал на улицах, а тени заморенных в 41-м крадутся вдоль нечетной стороны Невского, погибшие на чужбине князья с гиканьем влетают в парадные, а царь-первопроходец Петр на вороном коне призывает народ к разврату и бражничанью с горящим аки Данко сердцем в руках. Повсеместно – в подворотнях, под арками и у узорчатых резных решеток – миловались романтические парочки, мальчики обжимали девочек, девочки открывались мальчикам, страстно лобзаясь и притираясь телами. Сфинксы, отрастив груди, ожили сладкими сиренами, погружая всех и вся в омут сладострастного предрассветного безумия.

Открыв двери автомобиля, Скиф сел за руль. – Поехали!

– А как же менты? – удивился Саша, покачиваясь, – они уже ждут тебя – там, за углом, со своим вонючим алкотестером!

– Менты до пизды! Поехали, говорю.

Саша не без труда впечатался в кресло.

– Слуш, у меня к тебе дельце одно, – зазвенел Скиф сразу деловыми нотками, – Хочешь поднять баблосы?

– Поехали в магазин, – невпопад буркнул Саша; он был бледен, скулы наперекос, и глаз подергивался.

Оценив состояние друга, Скиф уверенно повел к круглосуточному.

– Стаканчики нужны? – спросила продавщица. – Водку придется открыть.

Запарковавшись неподалеку от Марсового поля друзья вышли. Стало зябко, с Невы повеяло утренней прохладой.

– Пойдем греться! – предложил Саша.

– Куда?

– К Вечному огню!

Друзья заспешили к монументу, расположенному в центре сквера. Он представлял собой круглосуточно горящую газовую горелку, зажженную почетной большевичкой Прасковьей Кулебяко от печи мартеновского цеха Кировского завода, укрывшуюся меж гранитных глыб. «Бессмертен павший за великое дело в народе жив вечно кто для народа жизнь положил трудился боролся и умер за общее благо» – гласила надпись. Сам газовый рожок был окружен по периметру низким бордюром из нержавейки. Бордюр был годный: на нем можно было сидеть, лежать, ставить на него ноги и использовать его как кафедру для ночных возлияний. Огонь полыхал перманентно и имманентно, распространяя вокруг себя приятное согревающее тепло. Саша заглянул в рожок – внутри, ниже газовой трубы, валялись монеты, одноразовая посуда, смятые пачки сигарет…

– Выпьем? – вопрос повис в воздухе. Скиф разлил по маленькой – «лехаим»! Алкоголь нежным теплом согрел внутренности.

Марсово поле поражало своим величием. С античной строгостью из полутьмы выступали казармы лейб-гвардии Павловского полка, помнящие еще клуб работников Ленэнерго и залетный фашистский снаряд в стене главного корпуса, вдалеке маяком для пришельцев светилась телевизионная башня Ленинградского радиотелецентра. Друзья находились в эпицентре этого великолепия, у Вечного огня, памятника отважным воинам, сохранившим эту сказку.

– А ведь всего лет 300 назад, – задумался Саша, – на этом месте зелеными огнями мерцали зыбуны, зловеще булькали непролазные топи. Вёх и омежник прикрывали их зонтиками. Бухала выпь, свистел кулик. Нетопыри шатались. А сейчас красота, лепота и Северная Пальмира. Аттики классических дворцов. Фасады с колоннами, уходящие в перспективу. Шпиль Петропавловской крепости протыкающий небо. «Люблю тебя, Петра творенье..» Все это построили обычные люди, наши предки! – пораженный красотой открывающейся картины, Саша перевел взгляд на небо. Этой ночью оно было необыкновенно звездным. Млечный путь пролитым молоком пересекал небосвод. Или не молоком, а спермой? Сперма богов? Эякуляция божественного логоса, отдаленная на триллионы световых лет? Кто есть мы с нашим нарядным Марсовым полем и Вечным огнем в душе посреди этого ослепительного безграничного космоса? Блуждающие сгустки сознания? Произвольные соединения атомов, в тщеславии своем вообразившие себя центром вселенной? С какого бодуна? В конечном счете, что есть человек? Микроскопический сгусток энергии, набор молекул, бессмысленное ничтожество.

К огню подошли двое твердолобых, небрежно одетых парней. Один из них забрался на бордюр и присел на корты поближе к пламени, другой встал под ветром, опершись об огонь грязным кроссовком – всем хотелось получить свою толику тепла. Саша предложил им водки, и парни с радостью согласились. Выпили молча.

– Здорово ты их отхуяч… – продолжил незаконченный разговор стоящий, затем внезапно запнулся, взглянул вверх и загляделся, околдованный. Небесные светила осыпались на землю искрящимися хлопьями. И внезапно продолжил: – И правда! Кто мы в этой вселенной? Остатки звездной пыли из-под ног шута, мимоходом забежавшего на божественный бал? Или отражающие божественный свет осколки зеркала, в припадке ревности разбитого разгневанной богиней? Человек лишь точка, потерянная в безмерном пространстве, пересечение дециллионов параллельных линий!

Из ниоткуда возникли всклокоченный парень и девушка в мужской ветровке поверх летнего платья. Парень зябко поеживался, и гопник уступил ему место под ветром. Саша поднес водки. Девушка тоже решилась.

Парень опрокинул стакан и категорично заявил:

– Нет! Не согласен! Человек – не точка и не линия! Возможно, какая-нибудь тупая пизда и точка, а настоящий, с большой буквы, человек – торжество разума, венец творения и носитель божественной искры.

– Пизда – точка? Я бы поспорила! – вступила девушка.

– Если на карте, то безусловно точка. У Петербурга где она находится, как считаете, господа?

– У Петербурга ничего подобного нет! – образумила его девушка. – Петербург – мужчина!

– В таком случае где у Петербурга хуй?

– Хуй-то понятно где – на Дворцовой. А все же, где у Петербурга душа? – резонно заметил сидящий гопник, не отрывая взгляда от огня. Ветер поменял направление и теперь нес теплый согревающий поток на Сашу. К огню подъехал велосипедист в ярко желтой каске и, бросив рядом велосипед, пристроился к огню.

– С душой тоже все ясно. Душа Петербурга здесь. Ты в нее смотришь.

– Как, прям здесь?

– Да, перед тобой, – Саша показал на огонь.

Все присмотрелись к огню и залипли. И точно, где еще быть душе Петербурга, если не тут, на Марсовом поле, между Летним садом, помнящим романтичного кудрявого поэта, Михайловским замком, обернувшимся могилой для своего создателя, Спасом на Крови убиенного фанатиком императора и Невой – кровяной артерии Петербурга, – на поле, где когда-то маршировали полки, а сейчас в центре строгого сквера всегда горит одинокий отважный могучий лютый неуязвимый вечный огонь, и пока он горит, город будет жить, а сердце города биться.

– Кстати, где у Петербурга сердце? – прочитав Сашины мысли, поинтересовался велосипедист.

Разговор прервала женщина лет сорока в темно-сером пуховике, столь же уместным посреди лета, как волчья шуба, серой же шерстяной юбке и взглядом Цербера. Женщина угрюмо пересекала сквер и, заметив молодых людей, подошла ближе. Все сразу умолкли.

– Это, молодые люди, Вечный огонь, монумент воинской славы, а вы на него ноги ложите. Можно сказать, вытираете ноги об память защитников Ленинграда! – недовольно начала женщина, разрушая идиллию.

Никто и не шелохнулся.

– Нет, я вам русским языком говорю, уберите немедленно свои поганые ноги и водку от огня! Вы оскорбляете память тех, кто положил жизнь за победу в Великой Отечественной войне! Уходите, или я милицию вызову! – заистерила женщина.

– Сама уходи, тетка! Наши предки за то и гибли, чтобы мы сейчас сидели под этим звездным небом в городе-герое Ленинграде, пили водку и поминали их добрым словом. – обронил Саша не меняя позы. – За предков, наших защитников! – поднял он бокал. Собравшиеся молча чокнулись и выпили.

– Фу, какой хам! Так себя вести в Санкт-Петербурге – культурной столице нашей Родины! Тьфу! – тетка изобразила плевок и в негодовании отошла.

Но дело было сделано – волшебство безнадежно разрушено. Разговор завял. Теперь собравшиеся чувствовали себя не в своей тарелке.

– Ну, мы пойдем… Доброй вам ночи! – сообщили парень с девушкой и исчезли в предрассветных сумерках.

– Нам пора! – удалились гопники.

– Бывайте, мужики! – отчалил велосипедист, оседлав железного коня.

Саша со Скифом остались одни. Саша разлил.

– Ну что, выпьем?

– За что?

– За душу Петербурга!

Когда «Лендровер» остановился возле Сашиного дома, уже светало. Саша поднял руку: – Спасибо, чел, здорово погуляли! Я прям отдохнул!

– Еще увидимся, бро! А из-за женщины не переживай! Телки – фигня, они того не стоят! – подмигнул правым Скиф.

– Хорошо, не буду, – пообещал Саша, закрывая за собой бесшумную дверь.

В квартире его ожидало непредвиденное зрелище – на кровати, разбросавшись, безмятежно спала Алина. Ее безмятежное лицо и размеренно поднимающаяся грудь внушали такое умиротворение, что Саша и думать забыл о разборках. Установив будильник на ранний час, он прилег рядом с мирно посапывающей подругой. Та, очевидно почувствовав что-то, обняла его правой рукой. «Саша, я люблю тебя!» – произнесла во сне. Сашино сердце дрогнуло. Обняв подругу за талию, он также отправился к Морфею.

О тех, на ком ездят

Алина вернулась домой глубоко за полночь, а когда она проснулась, Саши уже не было – о том, что он заходил она догадалась по оставленной на столе банке от кефира, и тарелках в раковине. Позавтракав, Алина включила телевизор: по «Культуре» шел научно-популярный фильм, не то фантастика, не то история. Диктор увлеченно рассказывал о жизни некоего Даниила Андреева, писателя и визионера. Мелькнуло тонкое лицо печального человека в гимнастерке с погонами без лычек. Алина не без интереса, но и без лишнего внимания слушала рассказ о «переживании всемирной истории как единого мистического потока», «Небесном Кремле» и «прорыве космического сознания», пока в телевизоре не возникло изображение спрута со Спасской башней во лбу, охватившего своими щупальцами карту России. Глаза у спрута смотрели на нее как живые и… мигали. Мигали ей! Надпись под картинкой гласила: «Жгугр. Уицраор России». Кровь прильнула к голове. «Тихвин. Поезжай в Тихвин», – зазвенело колокольчиком в ушах.

Зазвонил, затрезвонил телефон.

– Алиночка, привет, доченька! – голос в телефоне был ворчлив и жалостлив.

– Я тебе позже перезвоню, хорошо мам? – настроения беседовать с матерью не было.

– Уж поговори со мной, доченька, я вскоре выходить должна, в поликлинику, а там очереди, не знаю, когда вернусь.

– Ну, хорошо, – вздохнула Алина, – я в порядке, как сама?

– Ты бы приехала, доченька, а то совсем я плоха стала – разболелась! Того и гляди помру.

– Что с тобой?

– Да разве разберешь? Голова мутная, горло болит, слабость седьмой день. На днях пять часов в очереди отстояла, так врач передо мной двери закрыл. Посуда давно не мытая. Приезжай, поможешь по хозяйству. А если встану, поедем в деревню, картошку полоть, пока не высохла вся. Уж весь огород сорняками зарос.

«Тихвин, – пронеслось в голове у Алины. – Поезжай в Тихвин».

– Хорошо, мамочка, приеду. Да, мамочка, поскорее. Уже собираюсь, да!

– И не забудь, пожалуйста, мои БАДы, разноцветные такие пилюли, знаешь, как они мне помогают!

Не успела Алина отложить телефон, раздался еще звонок.

– Привет, Алинка. Это Татьяна. Как твои дела?

– Ой! Танюша! Я… хе-хе, жизнь продолжается. Вот к матери собралась. Как у вас, как девочки?

– Алин, у меня малой заболел, – сходу перешла к делу Татьяна. – Нужно его срочно в больницу. Нина в отпуске, другие девочки придут позже. Заменишь меня на пару часиков?

Татьяна, ее коллега по «конторе», была слегка помешана на своем сыне. Ее ребенок получал все по первому разряду – детские электрические автомобили и кораблики с дистанционным управлением, кружки по рисованию и развитию ассоциативного мышления, новенький смартфон «Самсунг» (не проживший у малыша и недели) и другие детские радости.

– Я же говорила, что завязала, – попробовала отмазаться Алина.

– Будь ласка, Алинушка, только на пару часиков! У Славика температура поднялась, тридцать девять! А я тут значит мучаюсь… Помоги, пожалуйста!

Алина задумалась: с того дня как она вышла за водичкой в магазин, в салоне она не появлялась. Возвращаться «туда», даже на несколько часов, она категорически не желала. Алина чувствовала, что это подстава, но не знала как отказать подруге. Что если ее драгоценное чадо умрет, не попав вовремя к врачам?

– Я же русским языком сказала, что больше я в этой сфере не работаю! Мамочка не обрадуется меня увидеть. Неужели ты никого другого не можешь попросить? – в ее голосе слышались мольба и сомнение.

– Насчет этого не парься, мамочку месяц как уволили. Теперь у нас новая «мамочка», и зовем мы ее «администратор». А просить, честное слово, больше некого!

– Хорошо, через час буду. – сломалась девушка.