Текст книги "Жгугр. Будем жить!"

Спасение строптивой

Вдруг они сорвались. Бросились как овчарки. Видимо, поступила команда – отряды полицейских, в черных касках, бронежилетах, с дубинками наперевес, – врезались в толпу, клином разделяя митингующих. Первые попавшие в котел даже не пытались вырываться, но чем больше было задержаний, тем активнее люди сопротивлялись. Саша попробовал выскользнуть с тыла, но все выходы оказались плотно перекрыты. Возле решетки Александровской колонны откормленный хряк из ОМОНа тащил в автозак субтильную неформалку в пестрых индийских штанах и футболке «dont fuck with me». Девушка отчаянно сопротивлялась, и ОМОНовец для пущей убедительности задвинул ей коленом в живот – она сложилась конвертиком. Этого Саша вынести уже не мог – подскочив сбоку, он изо всех своих сил и социальной ненависти занес «космонавту» в башню. Тот покачнулся, потерял хватку, и, выпустив жертву, свалился на асфальт. Саша сгреб девушку в охапку и помчался прямо в расщелину, случайно образовавшуюся в кольце. Они вырвались из круга оцепления и наутек бросились к набережной Невы, через Дворцовый мост и Стрелку к Петропавловской крепости, пока не оказались на Горьковской; тут они остановились. Саша разглядел спасенную – она оказалась милашкой. Фиолетовые дреды, закинутые за спину, открывали очаровательное личико с щечками и пунцовым от бега румянцем. Девушка дрожала.

– Ты в порядке? – спросил Саша.

– Да… Вроде цела… – перевела она дыхание.

– Рука не сломана?

Она согнула несколько раз руку в локте.

– Вроде на месте.

Саша затянулся сигаретой, предложил девушке.

– Как тебя зовут?

– Маша.

– А я Саша, – впервые улыбнулся он, – ты из какой колонны?

– Я с ЛГБТ33
  Деятельность на территории РФ запрещена


[Закрыть], а ты?

– Я от «Справедливости».

Они зашли в ближайшее кафе и заказали два капучино.

– Нас предупреждали, что будет винтилово. Я, правда, думала, они его еще на Марсовом устроят, – сказала девушка.

– Кто предупреждал?

– Свои люди в МВД, – она заговорщически подмигнула. – Говорили, что менты спровоцируют драку, а тех, кто будет сопротивляться, закатают по статье.

– Какой статье?

– Неповиновение сотрудникам полиции или массовые беспорядки, смотря что взбредет в их дурные головы. Кстати, я бы на твоем месте уехала из города. Стоит залечь на дно, пока не уляжется.

Саша медленно потягивал свой кофе, наслаждаясь пережитой опасностью. Только сейчас он обратил внимание, что время исчезло. Стоило ему подойти к черте на расстояние двух локтей, как бег времени пропал: прошлое забылось, будущее растворилось, и осталось только настоящее. А вместе с ним – ясность и четкое видение ситуации. «И то верно, – понял он. – Надо уехать!»

– Спасибо тебе! – сказала девушка с благодарностью.

– За что? – вернулся на землю Саша.

– За то, что спас меня от этих варваров.

– А, это… Как же было не спасти. Он тебя чуть в бараний рог не согнул. А ты вон какая.. хрупкая. – Саша с нежностью посмотрел на девушку.

– Да, это была жесть!

Она помолчала.

– Хочешь пойдем ко мне, у меня вино есть, – предложила, опустив глаза.

Чувственные губы ярко выделялись на ее пряном лице.

– А пойдем! – согласился он.

Поздним вечером Саша вышел от девушки. На улице болотная кикимора по-прежнему правила свой промозглый бал, но в Сашином теле билось радостное возбуждение. Машина быстро мчала его по питерским улицам среди тонущих в мглистом тумане готических замков и барочных дворцов к Московскому вокзалу, где его уже ждал ночной поезд в Москву.

Основы неолиберализма. Цели и задачи Шестого Интернационала. Часть 3

Неолиберализм – религия века постмодерна

У каждого века своя религия. Древние греки придерживались язычества, христианство стало религией средневековья, а либерализм – эпохи модерна. Религия века постмодерна – неолиберализм.

Целью эпохи модерна была победа. Задачей – достижение. Героем модерна был победитель. Перед лицом серьезных вызовов, стоящих перед нациями – индустриализации, доминирования, освоения недр и космоса – от человеческих сообществ требовались волевые качества: преодоление, рост и сила. В цене были лидеры-мужчины, умевшие брать ответственность.

Сейчас на дворе век постмодерна – время технологической уравниловки, разрушения идеалов, рисайклинга ценностей и переосмысления понятий. Базовые проблемы существования преодолены, а человеческие сообщества поставлены на службу глобальному капиталу. Цель человека времени постмодерна – потребление. Задача – наслаждение. Герой – хромой негр-трансгендер, больной СПИДом с синдромом Дауна. Такого человека превозносят СМИ, такой человек выиграл в лотерею жизни. Максимум на что могут рассчитывать лидеры это на должность заместителя руководителя отдела утилизации бытовых отходов по хозяйственной части. Обществом востребованы менеджеры, без яиц, буквально и фигурально. Менеджеры возглавляют корпорации и государства. Менеджеры управляют ресурсами. Но менеджеры не решают. Они не входят в совет директоров.

Потому что в век постмодерна победители уже определены. От конкурирующих народов должны остаться шотландские килты, ирландские волынки, мексиканские сомбреро, русские матрешки и украинские вышиванки. Футбольная сборная – высшее проявление национального суверенитета. У неолиберального государства нет конкурентов, ему не нужны лидеры и бузотеры. Победителям в глобальной игре нужна обслуга, марионетки, бодающиеся меж собою меньшинства, группы и подгруппки. Нужны слабые жертвы и обидчивые слабаки, дерущиеся за право исполнения коутоу. Нужны рабы. Жертвы и рабы должны быть сыты, так они лучше работают. Чтобы рабы не теряли работоспособность нужны психотерапевты. Психотерапевты – санитары леса.

Банально говоря, при трансформации от модерна к постмодерну множество субъектов переходят во множество объектов. Роль субъекта как носителя воли исчерпана, субъект превращается в артефакт и должен исчезнуть. Единственный легитимный субъективный носитель воли – неолиберальное государство, а мы объекты рабы его бездушные, чипами нашпигованные. В ближайшем будущем человечество следует готовить к замене на роботов.

Разделяй и властвуй, Макиавелли.

Дырявая байдарка

Дорогой читатель, вы наверняка посещали Сахаровский центр в Москве. Да-да, тот самый, что возле Курского вокзала, к которому ведут все дороги. Вполне вероятно, вы в нем были вчера! А если не вчера, то в минувшем году. Как не посещали? Тогда еще обязательно посетите – все однажды случается в первый раз, именно это и произошло сегодня с Сашей.

Проснувшись с утра в Москве, наш герой обнаружил вокруг себя яркое солнце, высокое небо, широкие проспекты, протыкающие небо шпили высоток, мордатые конструктивистские здания, безликую массу гастарбайтеров и рой москвичей, спешащих не то на пожар, не то как на пожар. Москва-расторопница! Большое светлое чувство накрыло Сашу, и он набрал Эрнеста.

– Алло! Алло! – прокричал Эрнест в телефон, – Это Саша?

– Да, Саша, Саша! Эрнест, я в Москве.

– Какими судьбами?

– Я скрываюсь. Меня могут арестовать.

– Знаю, знаю, наслышан о ваших подвигах… 225 человек замели, а вы космонавтам наваляли… Уж не ты ли постарался?

– Может, и я.

– Тогда приезжай скорей в Сахаровский центр, тут концерт начинается, подумаем вместе, куда тебя спрятать. Не бойся, тут все свои!

Уже на подходе к дворянской усадьбе центра, островком протеста скрывающейся между зеленых деревьев, Саша заметил огромную, в два этажа, растяжку на фасаде: «Фестиваль бардовской песни „Дырявая байдарка“». Возле здания не было ни души, лишь скучали иномарки на парковке, да клевали землю веселые воробьи. Эрнест не отвечал. Осторожно приоткрыв дверь, Саша решился войти. Прихожая была оформлена в стиле чебуречной «ОБКОМ» – на стенах висели выцветшие черно-белые портреты советских диссидентов: Сахарова, Буковского, Щаранского, коллажи из газетных вырезок брежневской эпохи, советские ордена и медали; Саша опознал орден Ленина и орден Дружбы народов. Наверх вела витая деревянная лестница. Стараясь не шуметь, Саша поднялся на второй этаж.

– Так вот они где! – перед ним открылась уютная зала библиотечного типа. На лакированных, красного дерева полках вдоль стен стояли, мелькая разноцветными незапыленными корешками, книжки, книжки и еще много книжек. На невысокой сцене, покрытой дубовым паркетом, немолодой мужчина в рубашке навыпуск, с торчащей клочьями бородой и всклокоченными волосами рассказывал:

– Когда самолет оторвался от земли, я выдохнул и показал в иллюминатор средний палец – всей святой чучхе троице: и Ким Ир Сену, и Ким Чен Иру, и Ким Чен Ыну. Я наконец сбежал из-под их пристальных очей. И если у Оруэлла за тобой следит один Большой Брат, то в КНДР их целых три!

Публика жидко зааплодировала, а с первого ряда кто-то выкрикнул: «Браво!» Саша внимательно разглядывал публику, ища Эрнеста. Люди в зале были преимущественно пожилые, с морщинистыми лбами и проницательными прищуренными глазами, отмеченными печатью неизбывной интеллигентности. Многие носили очки. Без пол-литра было ясно: эти люди много думают о судьбах страны и мира. В задних рядах Саша заметил Эрнеста и помахал ему рукой. Тот не обратил внимания, напряженно глядя на сцену. Саша махнул еще раз и еще, но ответа не было. Протолкнувшись мимо нескольких благообразных женщин с шиньонами, прислоненных к стене лыж и макета байдарки в углу, Саша приблизился к родственнику.

– Эрнест! – помахал он прямо возле его головы.

Тот подслеповато вздрогнул, обернулся: – О, Саша! Ты приехал! Ну пойдем выйдем, поговорим…

Они вышли во двор, несмотря на утро, Эрнест выглядел усталым.

– Сейчас концерт должен начаться, пока ждем артистов, сам Кикаджава должен приехать, но задерживается. Говорят он страшно занят, страшно занят… Ты слышал интереснейший рассказ Вадима Зиксельберга о его путешествии в Северную Корею?

– Только самый конец. Он что, там в тюрьме сидел?

– Да нет, туристом посетил. Как сам?

– Все норм, но я в переделке. Опасаюсь, не миновать мне ареста, – помня интеллигентные манеры родственника, Саша старался говорить культурно.

– Да ты не бойся, не бойся, мы сейчас с соратниками все обсудим и решим, на конспиративную квартиру тебя устроим, там тебя даже Шерлок Холмс не найдет. – ободрил Сашу родственник.

Салат, укроп, петрушка и страшное

Алина очнулась от глубокого сна: кто-то тряс ее за плечо. С трудом открыв глаза, она обнаружила над собой трясущуюся гору жира в форме РЖД, кудахчущую, как наседка на сносях: «Вставайте, девушка, вставайте, приехали уже! Сейчас поезд уедет в депо и ищи его!» Не вполне понимая, кого и где ей надо искать, Алина вскочила с места и выбежала на перрон. Пасмурное небо низко висело над приземистой аркадой старинного вокзала, угрожая залить землю живительной, но избыточной влагой. Пройдя насквозь привокзальный парк, Алина вышла на дорогу. Стоя на облупленной, утопающей в мусоре остановке, она недоумевала: с тех пор, как она отсюда уехала пять лет назад, здесь не поменялось ровным счетом ничего. Все те же покосившиеся крестьянские избы, покрытые обитой краской заборчики, знакомая надпись «Маша – дура», продуктовый магазин «Утята» на углу, асфальт в дырах, как после бомбежки, и уходящая в горизонт улица с облезлыми пятиэтажками – все как прежде. Ярким пятном на этом фоне выделялась новенькая вывеска с изображением веселого синего автобуса, привинченная к столбу. На ней какой-то остряк уже успел нарисовать половой член с крупными яйцами. Клокоча мотором, к остановке подъехал раздолбаный рыдван. «Еще бывают такие цены на проезд?» – удивилась Алина. Глядя в окно, она играла с собственной памятью в «угадай следующий дом»: сейчас будет дом с красной крышей, где жила Катюха, за ним – краснокаменные заброшенные палаты, где они нюхали клей в седьмом классе, а вот и гордость города – деревянная усадьба с резным балконом на длинных ножках. Автобус заехал в панельный микрорайон. «На остановке!» – выкрикнула Алина, и как только ржавые двери маршрутки со скрипом разъехались, вылезла на покалеченный асфальт. Лавочка у родного подъезда все так же косилась на правый бок, на код, механически забитый привычными пальцами, домофон отозвался привычным «пи-и-п», серый карцер подъезда был чист и вымыт. Поднявшись на третий этаж, Алина нажала на кнопку звонка.

Еле слышное шарканье стоптанных тапочек по линолеуму. Широко распахнулась дверь, и сразу в нос – уют поношенного халата, дегтярное мыло, сахар, ваниль и яблоки с кухни, объятия: «Ну, приехала, дочка! Уж заждалася я!» Когда наобнималися, надышалися, наплакалися, пошли на кухню. Сидя на покоцаном эмалированном табурете, Алина молча смотрела на мать – отблески былой красоты еще пробивались сквозь седые пряди, но она очевидно сдала. Волосы высохли и поредели, талия расплылась, в больших глазах на располневшем от сдобы лице отражалась безвременная усталость.

– Что-то ты выглядишь утомленной, тебе бы отдохнуть!

– На том свете отдыхать буду.

В молодости мать слыла боевой девушкой – комсомолкой, активисткой, отличницей, но жизнь учит смирению. Терпеливым жизнь учит быть и тихим, а беспокойных бьет серпом по буйной башке, чтоб не бузили. Вот и мать после гибели первого мужа от производственной аварии, алкоголизма и нелепой смерти отца притихла, приняла и смирилась. Мать вскипятила воду на газу и налила чаю, черного байхового, на стол поставила печенье. Протянула было руку за сахаром, но Алина остановила – не надо, мама. Окно прикрывали все те же тюлевые занавеси, та же желтая клеенка с давно выцветшими розочками покрывала стол, над столешницей возле раковины на крючках-петушках висел засаленный протертый рушник, а правее – тяжеленный стальной половник. Его-то Алина помнила очень хорошо, с тех пор как в пятилетнем мелком возрасте решила поиграть в стряпуху и уронила его себе прямо на голову. Взбухшая шишка адски болела, маленькая Алина проплакала всю ночь, воображая, как она отомстит злой железяке. К утру вся подушка была мокрая.

Будь проклята, Россия!

В главном зале Сахаровского центра кипела, взрываясь искрами шампанского, светская тусовка! Театральные режиссеры, критики, писатели и другие представители творческой интеллигенции двигались по залу, перебрасываясь словами и сплетничая. Компании сходились и расходились, меняясь участниками. Обсуждали насущные проблемы и события: когда приедет Кикаджава, когда падет режим и когда наступит 37-й год версии 2.0. Как только Саша с Эрнестом пристроились в углу, к ним подошел благообразный мужчина с баками и сияющей лысиной. Под значком «Мы были на Болотной и придем еще» на лацкане его вельветового пиджака была подколота белая лента.

– Марк Фурман, режиссер документальных фильмов, – представил подошедшего Эрнест.

– Что, друзья, полагаете Кикаджава приедет? – завел разговор Марк.

– Приедет, обязательно приедет!

– Но, говорят, его задержала полиция на выходе из дома?

– Ах, неужели! Проклятый 37-й год!

К компании присоединилась дама в модных изогнутых очках с розовой оправой и пастельным газовым кашне. В аккуратной коробочке с надписью «Россия будет свободной» она несла противогаз.

– Лия Херсонская, поэтесса и филолог, – представил гостям подошедшую Эрнест. Дама изобразила что-то вроде реверанса.

– Кикаджава уже в пути! – радостно сообщила она.

– Неужели его уже отпустили? – удивился режиссер.

– Его и не задерживали, – возмутилась дама, – он застрял в пробке на Кутузовском из-за кортежа президента.

– Ох уже эти власти! Они доиграются! Они еще увидят русский бунт, бессмысленный и беспощадный! – поднял левый кулак Эрнест.

– Ой, простите… А какие власти, в смысле, кто сейчас в Кремле? Я запуталась! – захлопала глазами Лия.

– Как кто? Президент! – удивился Саша.

– А как же… натовские танки на Тверской? Помните как это было здорово! – воскликнул режиссер.

– Ш-ш-ш… – прошипел Эрнест. – Об этом лучше не говорить! У стен есть уши! Они еще увидят русский бунт, бессмысленный и беспощадный! – поднял правый кулак Эрнест.

– Кстати, как ваш новый фильм? – подобострастно заглянула Лия Марку в глаза.

– Какой? О восстании в Ингерманландии или о «Пусси Ребелс»?

– Ах, у вас два! Поздравляю! И как успехи?

– Оба фильма готовы, но Минкульт прикрыл фестиваль! Буду по европейским площадкам двигать.

– Вот сатрапы! Все лучшее, честное, искреннее не выживает в этой стране! Но я уверена – в Европе вас ждет успех!

– Да уж надеюсь! Быдло, грязь, воровство – все как они любят!

– Но бюджет-то выделили? Фонд кино утвердил? – заботливо поинтересовался Эрнест.

– А как же! Еще бы он не утвердил, я бы им такой кипиш устроил! На ушах бы у меня прыгали.

На сцене возник конферансье в джинсах и потрепанном шерстяном свитере:

– В связи с задержкой нашего почетного гостя объявляю пятиминутку поэзии.

Появился мужик, похожий на оленевода, в резиновых сапогах и телогрейке, будто только вернувшийся из тайги и анонсировал стих политзаключенного Стомахина, со свидания с которым он, по его словам, только вернулся.

«Будь проклята, Россия! Ненавижу

Твои поля, леса и твой народ!

О, наконец, когда же я увижу

Тебя, Россия, вые… нной в рот?!

Напалмом или ядерным оружьем,

Иль пусть тебя затопит океан…

И чем тебе, Россия, будет хуже,

Тем я сильней от счастья буду пьян!»

Морскими брызгами прокатилась овация – публика надрывала животы. Саша спустился покурить. Уже вчера наступила осень, но погоды в Москве еще стояли летние, шепчущие, душно полыхало солнце, подрагивали зеленые кроны деревьев, с Садового доносился невесомый перманентный гул. Стоя на крыльце, Саша наблюдал, как возле особняка притормозил новенький, с металлическим отливом, «infinity», из него вышел иссушенный человек с волевым лицом, острыми кавказскими скулами и круглыми очочками на глазах-маслинках. В правой руке он нес гитару. Лицо человека было столь знакомо Саше с многочисленных голубых экранов и афиш, что Саша догадался – это Кикаджава! Ему пришлось подвинуться, чтобы пропустить мэтра, от которого несло пряным перцем, гнилыми зубами, водкой и табаком.

След взят

Сидя в своем кабинете, Сэм Скотт пригорюнился.

– Мы по уши в дерьме, что подскажешь, Лев Давидыч? – обратил он взгляд к портрету. Троцкий глядел на Сэма строго и с задоринкой – мол, не горюй, товарищ, прорвемся, будет нам еще мировая революция!

На телефоне высветилась скабрезная рожа Джорджа.

– Алло, босс! У нас хорошие новости! Мы нашли парня! Его имя Александр Литвинов. Он оказался нашим подопечным – работал на митинге «Справедливости» в Питере. Проживает в доме номер 40 по Гражданскому проспекту вместе с девицей – Алиной. Девица бывшая проститутка. Сегодня его видели в Москве вместе с дядей, известным оппозиционным активистом, в центре Сахарова. По нашей информации, он скрывается от полиции. Девица, Алина, уехала к матери, в городок Тихвин, у них дома никого нет.

– Это просто великолепные новости! – воодушевился Сэм. – Сдайте его русским ментам да проследите, чтоб закатали его по полной, нам он здесь не нужен. Срочно собирайте группу прикрытия из самых опытных бойцов, поедем к нему за портфелем! Я лично буду участвовать в обыске! Предварительно проведите рекогносцировку местности, сфотографируйте двери, подберите отмычки. Спишем на квартирную кражу. Панк-дебил уже сидит, я надеюсь?

– Вынужден огорчить, босс, панка не найти. Он лицо без определенного места жительства. Пробивали по базам, по картотекам – без пользы. Он часто ошивается на площади Искусств, но каждый раз как за ним высылают наряд, его там нет.

– Установите слежку и задействуйте спецназ. Почему мне все приходится объяснять? Ууу, растяпы!

Отчитав подчиненного, Сэм облегченно выдохнул и облизнулся – он был весь в предвкушении.

Изгиб гитары желтой

В зале уже царил, пританцовывая, легкий ажиотаж. Собравшиеся обхаживали Кикаджаву, предлагая ему свои услуги.

– Чайку вам, горяченького, с бергамотиком? – Нет, спасибо.

– Сигару, сэр? – Кубинскую? – Э-э-э-э… да. – Чтоб я использовал продукт рабства и нищеты?!

Девушка в больших очках заботливо вытирала морщинистое лицо мэтра влажной салфеткой, а молодой человек протягивал флягу с виски. Мэтр хлебнул и глаза его увлажнились.

– Хорошо пошла, курва! Сразу видно – шотландский, односолодовый!

Изгиб гитары желтой возник материализовался в жилистых руках. Струны отозвались перезвоном. Он запел. Для разогрева мэтр исполнил песню о бравом солдате. Его голос, подсевший, с хрипотцой, звучал приглушенно и оттого еще более проникновенно. Публика отозвалась восторженными аплодисментами.

– Маршевая рота направлялась в Батуми, а оттуда путь лежал к Новороссийску, в самое пекло. Замечательно! Давай-давай! – пустился в воспоминания мэтр, не забывая прикладываться. Закончив песню о взятии Берлина, он резко шибанул гитарой об пол, та гулко завибрировала.

– Устал, друзья! Конец концерта! – объявил он.

Публика недовольно зароптала, а две экзальтированные дамы – одна кудрявая, а другая с горшком Мирей Матье на голове, – вскочили со своих мест с цветами. Не прошло и минуты, как плотная толпа обступила мэтра, воспользовавшись шансом пообщаться со знаменитостью – властителем дум, повелителем душ. Галдели наперебой, задавали вопросы.

– Что вы думаете о текущей политической ситуации? – выкрикнул Эрнест.

Мэтр нахмурился. Его сухое, непроницаемое в морщинах лицо исказилось болью:

– Что думаю? Думаю – ситуация говно! Но! Враг будет разбит, победа будет за нами! Дом Советов мы взяли, и этих сволочей добьем!

Он сделал добрый глоток из фляги и вполголоса заговорщически произнес:

– Знакомый чеченский командир, друг Басаева, с которым ваш преданный слуга еще в 95-ом имел честь встречаться, уже собирает отряд! Так что скоро, скоро падет прогнившая власть чекистов!

– Когда? Когда? – закричала публика. – Сколько еще ждать?

Кикаджава еще раз приложился к горлышку, его повело.

– Точно не скажу, но обещаю – ждать осталось недолго. В Ростовской области наши уже готовят фильтрационные лагеря для слуг режима и их приспешников. Да, чернь еще поддерживает власть, но вскоре и их доведут до сосиски. Долой самодержавие! – вдруг завопил он, и бывалая публика, ветераны Болотной и Сахарова, подхватила: – Сбросим ярмо кровавого режима! Народ быдло! Коммунизм говно! Русский мир – блядский цирк! Да здравствует свободная Грузия! Да здравствует свободный Кавказ! Ура! Ура!

Дышать стало окончательно нечем, и Саша вышел на улицу. Когда он вернулся в зал разыскать родственника, тот, соединившись руками с другими участниками, водил на сцене гигантский, в три круга, хоровод. В центре хоровода горделиво восседал Кикаджава с гитарой, хрипло запевая, а публика в едином порыве подтягивала: «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке!»