Текст книги "Жгугр. Будем жить!"

Папка

– Как в Питере, Алиночка? – наклонила голову мать.

– Все хорошо, мам, справляюсь.

– Есть у тебя там кто? Парень? Жених? – глаза мамы хитро сощурились.

– Да, мамочка, я живу с парнем, может, мы поженимся, – хоть и самой уже не верилось.

– Ах какие новости! – всплеснула мать ладонями. – Как зовут жениха?

– Сашей зовут, – нехотя пробурчала Алина.

– Когда свадьба-то?

– Не знаю, как будет – позову! Как сама? – сменила тему девушка, пресекая навязчивые расспросы.

– Я, дочка, тихо, понемногу живу. Одно дело за день сделала – и слава богу! Все лето в деревне была, недавно вернулась. На огороде-то, знаешь, огурцов народилось столько, что банок не хватило, пришлось соседям раздавать, и еще в земле остались, поди гниют, а помидорчики-то какие хорошие вышли, загляденье просто. Ну и салат тоже, и укроп, и петрушка. А соседка-то теть Валь, помнишь ее, так померла по весне, но на похороны я не пошла. Очень хотела, но я тогда ногу вывихнула, лежала лежнем. Хорошей подружкой была мне Валя… Кстати, завтра день рождения отца, сходила бы ты, дочка, на могилку, да в храм свечку поставить, а то я не могу, старая стала, нога разболелась и ноет чертяга. Как погода меняется, так и ломит ее, окаянную!

Алина молча грызла печенье.

– А ты мне лекарства привезла?

– Конечно, мам, – Алина достала из сумки тюбик с мазью от боли в суставах и коробку с разноцветными, пестрящими в глазах БАДами.

– Ах, спасибо, обязала! – обрадовалась мать.

Мать долго еще бормотала про огород, похороны, поликлиники и врачей, но Алина уже не слышала ее, провалившись в детство, в то время, когда она носила голубое платьице с оборочками и была от силы метр росту. Перед ней глыбой возник отец: высокий, поджарый, пахнущий дешевым табаком, всегда веселый и бодрый, если не пьян. Калейдоскопом пронеслись картинки: она сидит у него на коленях, платье в горошек, а отец щекочет ей спину, ей и щекотно и смешно, а вот она едет на трехколесном велосипеде, отец на бегу поддерживает велик: «Крути педали, Алинка, крути быстрее!» Вот они с отцом купаются в озере. Собирают грибы. Поют песни. Рыбачат на Тихвинке. Рыба не клюет, но отец не унывает: сейчас приплывет наша рыбка! А вот его привезли домой немого и безжизненного, с кровоподтеками на лице. Труп положили в гостиной.

Дождавшись, когда мать выйдет из комнаты, маленькая Алина тайком прокралась внутрь и, превозмогая страх, дотронулась до руки. Та была твердая как камень и холодная как лед. Алина пошевелила руку, затем ударила по ней, закричала: «Папка! Папка!», – но папка лежал себе молча и в ус не дул. Осознав детским умом, что случилось что-то непоправимое и папка уже не двинется, Алина разрыдалась в голос, да так и не успокоилась, пока мать не вывела ее вон.

Еще долго мать судачила с соседями и гостями, гадала о причинах и обстоятельствах смерти, перемалывая время в труху. Говорили, что в последний раз его видели живым с двумя приезжими мужиками, разбивающими на троих за гаражами, а после – только тело. Пришла милиция, взяла показания, но так никого и не нашли.

Арест

Из здания Сахаровского центра Саша с Эрнестом вышли затемно – молодой человек заботливо поддерживал пожилого за локоть, а тот затейливо пританцовывал, шатаясь на непослушных ногах:

– Дырым-дым-дым! Тарам-пам-пам! Дыроколом по стопам! И еще вот так… – тут он что-то вспомнил: – Не получилось организовать тебе убежище, завтра этим займемся, дурум-дум-дум, дарам-дарам-дарам, – он чуть не рухнул, но Саша держал крепко. – Видишь, какой сегодня выдался день, дрын-дрын, поехали ко мне.

Через час они подошли к приземистой хрущевке в одном из спальных районов Москвы. Возле входа в подъезд ошивался мужичонка – низкий, щуплый, в сером пальто с каракулевым воротником и клетчатой булгаковской кепке. Он зябко прохаживался взад-вперед, поеживаясь и ругаясь от холода. При виде Саши с Эрнестом его приплюснутое лицо озарилось искренней радостью – с прытью горного козла он подскочил к ним: – Ваши документы, пожалуйста! – махнул перед носом красной книжечкой.

Повертев паспорта перед фонариком, мужчина вернул Эрнесту ксиву.

– Вы свободны, а вот молодого человека я буду вынужден задержать. – равнодушно сообщил он.

«Ну вот и все!» – обреченно выдохнул Саша. Вертухай проводил его к машине без опознавательных знаков, стоявшей во дворе, и усадил рядом с мирно кемарившим водителем. Вслед доносился надрывный голос Эрнеста: – Позор! Палачи! Опричники!

Основы неолиберализма. Цели и задачи Шестого Интернационала. Часть 4

13 святых заповедей адепта Всемирной Церкви Неолиберализма

1. Верь в неолиберализм. Правоверные неолибералы являются избранным народом и получают награждение в виде наслаждения здесь и сейчас, под защитой Бога-государства.

2. Наслаждайся! Загробной жизни нет и ждать оттуда нечего. Удовольствие есть рай в этой жизни.

3. Доверяй Богу-государству. Оно укроет несчастных, обогреет убогих, защитит права и призовет к ответственности.

4. Защищай и охраняй основные ценности неолиберализма – права меньшинств, толерантность и политкорректность.

5. Будь слабым. Слабым быть выгодно! В глазах Бога-государства право слабого всегда выше права сильного. Слабый всегда прав. Слабый сильней сильного. Сильный слабей слабого.

6. Защищай права оскорбленных меньшинств, стоящих за свои права. Помогай меньшинствам, укрепляй меньшинства, множь меньшинства, отнеси себя к какому-нибудь меньшинству или сразу к нескольким. Все люди равны, но меньшинства равнее.

7. Придерживайся любых традиций или религий, до тех пор, пока они не входят в столкновение с ценностями неолиберализма. При столкновении ценностей неолиберализма и традиционных религий всегда выбирай первый. Помни: Бог есть анахронизм и мракобесие, нет Бога кроме государства.

8. Следи за своими правами! Бог-государство защитит их через посредничество жрецов своих – правозащитных организаций и адвокатов. Их офисы – храмы, а юриспруденция – псалтырь.

9. Обращайся к психологу, когда чувствуешь дезориентированность и потерю веры. Потеря веры в неолиберализм называется депрессией и это очень опасная болезнь.

10. Права человека должны быть защищены в любом месте, где находится хотя бы один неолиберал. Продвигай ценности неолиберализма в любой точке земного шара и вселенной!

11. Будь нетерпим к нетерпимости. Борись за полное и окончательное искоренение нетерпимости во всем мире. Люди, не верящие в неолиберализм, есть быдло и нецивилизованные дикари, не заслуживающие пощады. Огнем и мечом неси свободу и толерантность дикарям, варварам и нецивилизованным странам. Для убедительности (поскольку дикарям свойственно отторгать ценности цивилизации) можно и нужно применять в целях убеждения дикарей боевых собак, массовые расстрелы, танки, самолеты, крылатые ракеты, ядерные бомбы и любые другие средства убеждения.

12. Не забывай о своей исключительности. Неолибералы – представители высшей интеррасы, правители мира. Остальные люди суть быдло, рассада и биомасса, чьи жизни не стоят и чиха таракана в канализации.

13. Никогда не признавайся, что неолиберализм – это твоя истинная вера и религия. Это убережет тебя от нападок неверных и уравнения истинной религии с традиционными мракобесными культами.

В монастыре

«Как я могла забыть!» – корила себя Алина, оживленно шагая по утреннему городу, еще дышащему холодной влажной росой. Солнце еще не взошло, а в воздухе живой водой разливалась свежесть, та, что бывает только в деревне, да на окраинах удаленных провинциальных городов. Путь девушки лежал к храму, но первым делом – к отцу.

«Какая удача, что я приехала именно сегодня, в день его рождения!» – радовалась она.

Дойдя до места, где асфальтовые дороги переходят в проселочные, а блочные дома – в деревянные домишки, Алина замедлилась и теперь уже неторопливо шла по обочине, огибая причудливых форм лужи – утрамбованная шинами дорога была размыта после дождливой ночи. В зеленой, но уже почуявшей дыхание холода траве вальяжно разлеглись широкие лопухи, зонтиком качался на ветру борщевик, шелестела зазубренными листьями опасная крапива. Алина собирала на ходу полевые цветы: волшебный синий борец, розовую душицу, крупные созвездия тысячелистника, пока перед ней, наконец, не забрезжила кладбищенская решетка, не замаячили длинные ряды скосившихся надгробий. Девушка быстро нашла могилу отца. Подметя щеткой затхлую ветошь, Алина аккуратно сложила букет на темную гранитную плиту, перекрестилась, поклонилась в ноги и продолжила путь.

Белокаменное здание Успенского монастыря возвышалось над высокой крепостной стеной, обросшей башенками и узкими отверстиями для орудий, темно-голубыми куполами отражалось в пруду, создавая дуалистическую картинку реальности, разделенной на четкий идеальный мир сверху и его размытую копию снизу. «Наш мир – в воде, и в нем водяные бродят», – подумала Алина. Обойдя озерцо кругом, Алина зашла на территорию через главные ворота, обрамленные колоннами, увенчанные строгим аттиком, а затем по узкой, огороженной нарядными булыжниками, тропинке направилась к храму. Широкий луг справа от пруда отдавал мокрым сеном и болотной свежестью, возле воды гыкали монастырские гуси. Алина закутала голову в ситцевую зеленую косынку и сразу стала неразличимо похожа на одну из тех несчетных славянских женщин, что вот уже который век, переступают этот порог. Несмотря на ранний час, в просторном монастырском притворе толпились люди: они выбирали книжки, заказывали молебны, писали записки. Взяв в лавке восковую свечу, длинную и тонкую, Алина зашла в храм. Свет, проходя через рубленные стекла витража, широкими полосами ложился на высокие византийские своды, покрытые бледными, выцветшими от времени фресками, оживляя подсвеченные лики святых. Обделенные же светом угодники, строго и мрачно глядели вниз из сумеречной полутьмы. Повсюду, непоседливыми опарышами, копошились туристы – они беспрерывно фоткались, селфились и снимали праведников на телефоны, фотоаппараты, планшеты и камеры, а те лишь равнодушно взирали на них через пустые глазницы сквозь века – без гнева, без осуждения. С чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери на аналое, монгольским прищуром на приплюснутом лице, отрешенно смотрела Богородица, писанная еще самим святым евангелистом Лукой. Ее направленный в себя, рассеянный и закрытый взгляд не оставлял сомнений – после всего, что она видела, иллюзий у нее не осталось. Сбежав от раскольнического папского престола в Риме и от гневных магометан в Константинополе, в конце XIV века она объявилась на реке Тихвинке, «светозарно шествуя по воздуху, ангелами невидимо носима», чем окончательно закрепила, по мнению иерархов, новый статус Руси как Третьего (и последнего) Рима. Поклонившись богоматери, Алина подошла к широкому мраморному кануну в углу. Зажгла свечу и скороговоркой пробормотала:

Упокой, Господи, душу усопшаго раба Твоего Игоря, и елико в житии сем яко человек согреши, Ты же, яко Человеколюбец Бог, прости его и помилуй, вечныя муки избави, небесному Царствию причастника учини, и душам нашим полезная сотвори.

И, трижды склонившись перед алтарем, вышла наружу. В боку закололо. Острое чувство настигло Алину – все тверже и настойчивее стучалось оно сквозь селезенку. «Не уходи. Остались еще дела» – услышала она. Не понимая, что от нее требуется, Алина присела на лавочку и закрыла глаза. Крики детей, кряки гусей и голоса прихожан смешались в беспорядочный гул. Затем они отстранились и затухли. Стало очень тихо. «Доверься судьбе. Иди за собой», – отчетливо произнес голос.

Алина так и сидела на скамье, благая и упокоенная, пока легкий порыв ветра не заставил ее проснуться. Первое, что она увидела перед собой, открыв глаза, была высокая монастырская колокольня, с пятью острыми синими маковками. «Заберись на звонницу!» – приказал голос.

Нагнувшись, чтобы не ушибиться о свод, Алина открыла тяжелую кованую дверь. Витая белокаменная лестница крутой спиралью шла вверх. Каждый десяток метров на поднимающихся паломников строго и слегка презрительно взирали со своей недоступной высоты изображения суровых мужчин с нимбами, подвешенные в выступах под потолком. На предпоследнем этаже Алина обнаружила чудаковатую выставку, скорее напоминавшую блошиный рынок – чего там только не было: контрастные дагерротипы Тихвина конца ХIХ века, скандинавская кукла старухи с клюкой и спутанными волосами, антикварные часы с кукушкой и маятником, морские пейзажи и тканые полотенца… Алина не без любопытства глазела на собранную неизвестным коллекционером ветошь, а затем поднялась еще на один пролет, на крышу, к звоннице, где колокола большие и малые тонули в хитросплетении веревок, образующих паутину из нитей на фоне чистого голубого неба. Низкая ограда из сбитых досок охраняла посетителей от падения. Отсюда можно было разглядеть и монастырь, и поросший кувшинками с камышом пруд вокруг него, и белые стены с узкими окнами-бойницами, и серую кровлю, а за ней Русь – поля, луга, рощи, огороды и скучившиеся в дымке силуэты крестьянских халуп, над которыми высоко стояло, заливая весь мир прозрачным белым светом, нежгучее осеннее солнце.

О невеселых приключениях героя в сетях российской правоохранительной системы

Принявшие Сашу мусора были малость навеселе.

– Не боись, малой, – утешил Сашу сухощавый мент с сломанным носом и роскошными кавказскими усами, сидевший за рулем. – Сейчас быстро с тобой разберемся и отпустим.

Угроза разобраться оптимизма не внушала. Отпустить – вполне.

– Если суд решит! – издевательски расхохотался второй, невзрачный, подтверждая опасения. «Сейчас телефон отберут», – понял Саша и срочно набрал Скифа: «Меня только-что повязали. Помнишь, ты говорил о связях? Сейчас самое время их задействовать». Тот обещал помочь.

Подвальная камера на два с лишком квадрата с узкими лавочками по периметру и решеткой вместо двери окончательно расстроила Сашу. Ко всему прочему, после бессонной ночи в поезде он очень хотел спать! К счастью, лампочка в камере перегорела, и только угасащий свет долетал из соседней комнаты, где сидели менты. По стенам клетушки стекали мутные разводы, подозрительно напоминавшие человеческую кровь. Саша прислонился к стене и задремал. Но спалось плохо – мешали крики, разговоры. Перед ним возник ад – ночь, костры, просторное поле покрытое выгоревшей травой, бурлящие котлы и горящие глаза крупных рогатых существ, ловко орудующих гигантскими сковородками. Сам он сидел в предбаннике, в очереди на поступление.

– Когда запустят? – спросили из очереди.

– Суд в 13. Если судить будет Вишневская, может дешево отделаюсь, а если Королева – мне конец!

– Я всю жизнь без прав езжу, думаете, меня возьмут?

– Подвинься, расселся тут! – взмокшая слоновья туша больно толкнула Сашу в бок.

Огни исчезли, а на их месте расстелилась широкая долгая дорога, покрытая гладким серым ковром, но вдруг на глазах дорога скривилась, скомкалась, спуталась как подарочная лента из супермаркета в шаловливых лапках котенка. По кривой дорожке пошел – догадался Саша во сне. В комнате резко запахло говном, как будто кто-то обосрался. Вероятно, так оно и было. Потянуло блевать, тошнота подступила к горлу. Что он делает в этом месте? Как дошел до жизни такой? Этот вопрос пробивался в сознание, тревожил сон, пока окончательно его не разбил. А может сон развеяла вонь, исходящая от соседа, смердящего жиртреста, постоянно пытающегося положить на Сашу грязную, в струпьях, голову, чтобы наконец задать решительного храпака? Злость, нерастраченная злость желчью поднялась к горлу и залила его изнутри. Саше до нельзя хотелось кого-нибудь избить, отпиздить, отмудохать по-взрослому. Но цель еще не сформировалась – не то бить следовало вонючего жирдяя, не то ментов, не то себя за то, что подставился. Да и что он там защищал, на Дворцовой площади? Конечно, девушку надо было спасать, но что он там вообще делал? Что они все там делали? Боролся против коррупции? И много ли они набороли? И есть ли другой метод? На эти вопросы ответа не было. В комнате еще сильнее запахло дерьмом. Саше стало больно сидеть, прислонившись к стене, заломило спину, заныло под ложечкой, он раздвинул пошире ноги и положил голову на раскрытые ладони. И в этот момент толстяк всей массой свалился прямо на него. Саша встал и попросился в туалет.

Когда за ним пришли, он крепко спал, растянув на освободившейся, после того как увели жиробаса, лавке, ноющие конечности. Саша не сразу сообразил, где находится, но при виде стальных решеток, все вспомнил. Его нервно передернуло.

– Вы обвиняетесь по статье 212.1 – «организация массовых беспорядков, сопровождавшихся насилием, погромами, поджогами, уничтожением имущества, применением оружия, взрывных устройств, взрывчатых, отравляющих либо иных веществ и предметов, представляющих опасность для окружающих, а также оказанием вооруженного сопротивления представителю власти», – цитировал УК следователь, статный мужчина с правильным лицом и взглядом, отмеченным печатью неизгладимой государственности. – По этой статье вам угрожает до 15 лет строгого режима. И не пытайтесь отнекиваться, у нас есть улики – запись со статического видеорегистратора.

– Это вы? – он достал из папки и продемонстрировал Саше слегка размытую фотокарточку. Изображении недвусмысленно свидетельствовало: Саша, с яростью в лице, распрямленной правой бил омоновца прямо в защищенный шлемом череп.

Конечно, Саша сразу узнал себя, но, вспомнив поучения многоопытного Эрнеста («Саша, помни, на допросе никогда и ни в чем нельзя признаваться!»), он хладнокровно соврал: – Нет, это не я.

– А если вас опознают? – ехидно зажмурил левый глаз следак.

– Согласно статье 51-й статье Конституции я оставляю за собой право не свидетельствовать против себя, – проявил Саша юридическую подкованность.

Следователь уставился в бумаги и принялся их старательно перебирать, что-то в них разыскивая.

– Вы признаете себя виновным?

– Не признаю! – Саша с вызовом поднял голову.

– Зря, Александр Сергеевич, зря вы так… – голос следака искрился неподдельным сочувствием. – Лучше бы вы сотрудничали со следствием, тогда бы мы вам и срок скосили. А так закатаем вас по полной! Уведите его! – громко крикнул он.

Двое быковатых конвойных вежливо отвели Сашу в клетку, надев на него наручники. В занюханой тесной камере молодым человеком овладела болезненная неконтролируемая тревога – дрожали колени, схватывала судорога, в груди скреблись кошки, нет – крысы. Дальнейшие события протекали в мучительном бреду. Сокамерники менялись, как программы в телевизоре, его вызывали на еще один допрос, приходил адвокат из «Справедливости», но ничего конкретного не обещал, только сфотографировал его, да все интересовался, бьют его или не бьют. День слился с ночью. Сознание ослабло, дало трещину и провалилось. Саша проводил время, не вылезая из этой спасительной туманной полудремы, медленно сходя с ума, но на вопрос следователя: «Признаете ли вы себя виновным?» – всякий раз отвечал: – Не признаю!

Саша не знал, минул ли миг или век, когда его вывели из ОВД и посадили на заднее сиденье автомобиля.

– Куда едем? – спросил он у сопровождающих.

– Куда, куда? На суд едем! Хватит уже, засиделся у нас! – последовал ответ.

– Какой сегодня день? – спросил Саша.

На этот раз ответа не последовало.

О нисхождении богорожденной монады и прекрасной девицы Звенты-Свентаны

По дороге вниз Алина была остановлена попом с длинной седой косичкой и потухшим кадилом в правой руке:

– Добро пожаловать, Алена Игоревна!

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – поразилась девушка, которую паспортным именем называла лишь давно ушедшая бабушка.

– Я многое про вас знаю. Вероятно, даже больше, чем вы сами. У меня к вам имеется серьезный разговор, – мягко, но весомо произнес он.

Это звучало столь убедительно, что внутри нее что-то откликнулось и отозвалось воздушными трелями весенних колокольчиков. «Иди за ним!» – произнес голос. И она без колебаний проследовала за священником в небольшую келью за углом.

«Да воздастся каждому по делам его», – значилось на деревянной табличке над входом.

Обстановка в небольшой, но чистой келейке была скромной, даже аскетичной – возле стенки стояла кушетка, около высокого сводчатого окна: стол и стул. На правой стене висела икона со спрутом, точь-в-точь как в тайной комнате, на левой – дева с шаром. Сердце Алины екнуло и затрепетало.

– Будете квасу? Наш, монастырский, – дружелюбно предложил батюшка, указывая на темную бутыль на столе.

– Нет, спасибо.

Он снял с полки большую пивную кружку, налил квасу и, похрюкивая от удовольствия, выпил.

– Алена Игоревна, вы наверняка уже догадались, почему вы здесь.

– Нет, не догадалась! – Алина почувствовала себя на приеме у следователя.

Батюшка лукаво посмотрел вокруг и спросил:

– Неужели вам ничего не говорят эти изображения?

– Говорят, конечно! – воскликнула девушка. – Это те же картинки, что в моей тайной комнате в Петербурге!

– Вот! – назидательно произнес отец. И повторил: – Вот! Значит, верно я вас опознал среди сотен тысяч посетительниц, сюда входящих. Не каждый имеет доступ в тайную комнату, не всякая может лицезреть эти изображения… только избранные. И вы, Алена Игоревна, как раз такая избранная. Дело в том что вы… как бы это сказать… – он мялся, подбирая слова. – Ладно, скажу как есть: вы являетесь физическим воплощением богорожденной монады Звенты-Свентаны, земной инкарнацией русской народной души, невестой Жгугра IV, уицраора Святой Руси.

– Что? – только и раскрыла рот Алина, и в горле у нее пересохло. – Невестой кого?

Мир опрокинулся, и знакомый голос из ниоткуда внятно произнес:

«Меня, дщерь, неразумная!»

Очнувшись, она обнаружила перед собой стакан, доверху наполненный квасом. Жадными глубокими глотками пила она квас – в нос ударила смесь ржаного солода и меда, щеки запунцовели, краски вернулись.

– Вот, – показал батюшка на изображение спрута, – твой жених, познакомься! Уицраор Жгугр. Он живет глубоко под землей, в земной коре.

– Он что, крот? – удивилась девушка месту прописки жениха, но неожиданно легко приняв сам факт его существования. В памяти всплыли костер, вода, воздух, выходящий из легких, и нежные настойчивые щупальца в ее теле.

– Он не крот, он – спрут, демон и защитник русского государства, покровитель русских земель и русской метакультуры! И все мы – слуги его, носим у себя на шее его знак – татуировку с маленьким осьминожком, вас он тоже пометил!

– Но у меня нет татуировок! – возразила пришедшая в себя Алина.

– Окстись, отроковица! – неожиданно переходя на «ты», поп протянул Алине зеркальце. К ее пущему изумлению, из отражения на девушку выпученными глазками-пуговицами смотрел маленький осьминожек, угнездившийся на шее, прямо над левой ключицей.

– Вот это да-а-а! – только и смогла она выговорить.

– Идеальные Соборные Души, пребывающие на земле, наконец позволили Силам Женственности зайти и пустить корни в бренной человеческой оболочке. Прекрасная Звента-Свентана, носительница Вечной Женственности, снизошла на землю с космических высот, чтобы воплотиться в твоем земном теле, девица! Поэтому с рождения тебе даны большие способности.

– Нет у меня никаких способностей.

– Ну как же нет? Ты можешь и сама о них не ведать. Вот подвинь эту чашу с квасом, что стоит на столе.

Алина протянула руку и подвинула стакан.

– Нет, подвинь его силой мысли, клинком сознания!

– Разве это возможно?

– А ты попробуй!

Взглянув на стакан, Алина напряглась, сконцентрировалась и внезапно почувствовала, как сквозь лоб, из места, где у людей обычно находится «третий глаз», беря начало в шишковидной железе, родился, вырос и потянулся к стакану тонкий энергетический луч, как будто у нее отросла еще одна конечность. Луч слушался! Она поводила им вправо, влево, зацепила стакан, и тот, медленно пополз по столу. Доведя стакан до края, Алина, не расплескав квас, вернула его на место.

– Вот видишь! – торжествующе радовался священник. – Еще можешь позвонить в один из колоколов, что в звоннице.

– Прямо отсюда?!

– Ну да! – прыснул он. – Сверху-то любой дурак сможет.

Алина снова собралась, пред внутренним взором ее возник большой монастырский колокол, и колокола поменьше, с льняными бечевками, привязанными к язычкам. Сконцентрировав всю энергию на самом крепком канате, она отрастила луч и резким движением, собранной в пучок воли, дернула за язык. Раздался зычный гул. Затем за соседний, вон тот, помельче. И еще за один! Хаотичный перезвон накрыл монастырь. Люди на лужайке потянули вверх головы, стараясь разглядеть, кто звонит и по какому поводу.

– Ну ладно, ладно, будет! Сейчас не время! – испуганно остановил ее священник. – Поигралась и полно!

Алина остановилась, и только долгое звенящее послезвучие еще несколько минут стояло в ушах, сливаясь с тишиной. Когда утихли последние вибрации, воцарилось тотальное безмолвие. Никто не знает, сколько времени оно держалось, но в какой-то момент из ниоткуда возникло жужжание мухи. За ним послышалось стрекотание цикад, рывком врезался гудок далекого паровоза, загалдели веселые голоса детей. И лишь тогда весь честной мир возродился во всем своем играющем многозвучии. Священник продолжил:

– Это только ничтожная часть ваших возможностей, – голос его приобрел возвышенные нотки, и он снова перешел на «вы». – Нам, – подчеркнул он, – известно о ваших погружениях в пучины Дуггура, о незавершенной власти, которой обладает над вами Великая Блудница, лунная демоница Воглеа. Вы много грешили и посему не можете распоряжаться вашими силами в полной мере, ваша сверхсила еще заблокирована. Но это мелочи жизни, – священник не к месту засмеялся, – не это главное! Главное, что с тех самых пор, как Демиург Яросвет и соборная душа России Навна сформировали основы русской метакультуры, с тех пор, как в Энрофе возникла большая восточнославянская общность и поднялась, сверкая золотыми маковками, Киевская Русь, с тех пор, как Великий Демиург создал Жгугра – уицраора Святой Руси, весь русский сверхнарод жаждал прихода девы, что несет в себе Вечную Женственность, несравненной Звенты-Свентаны. И она пришла!

Сбылось, – продолжал он, – древнее предсказание о нисхождении Великого Женского Духа Звенты-Свентаны в бренную человеческую оболочку и теперь все народы мира, томимые страданиями, застыли в ожидании наступления Розы Мира, идеальной Церкви-Братства всех людей. Вам выпала огромная честь и великая ответственность нести в себе ее бессмертный дух. Ваша миссия – выйти замуж за Жгугра, помочь ему превзойти его демоническую сущность и зачать от него младенца, чье рождение возвестит приход эры благоденствия и процветания, эры расцвета Розы Мира.

– Батюшка! – воскликнула Алина. – Разве же это мне по силам? Я и сама потеряла уж Царство Небесное, как я могу кого-то спасти?

– По преданию, для преодоления демонической сущности Жгугру требуется соединиться с девушкой, в чьем земном теле воплотится божественная Звента-Свентана. Девушка должна быть чиста душой и безупречна телом. И что самое главное – это должен быть ее сознательный, добровольный выбор. Для того, чтобы стать женой уицраора Святой Руси Жгугра IV и помочь ему спастись, вам самой следует очиститься, покаяться и искупить свой грех. Вы готовы принять эту высокую миссию?

– Я много грешила, – замирая от волнения молвила Алина. – Я блудила. Обманывала. Гневалась и ленилась. Я алкала денег. И как теперь? Как я могу просить Господа об искуплении? – она расплакалась от переполнявших ее чувств.

– Никто из нас не безгрешен, а Господь милостив. Постригитесь в монахини Тихвинского женского монастыря. Послушание и искреннее раскаяние помогут вам искупить грехи. Бог простит вас, и сила ваша восстановится.

– Я готова, я готова! – вскричала Алина. – Когда начинать? Сегодня? Завтра?

– Не спеши, дочь моя, вернись в мир и хорошенько подумай над своим решением, – голос батюшки подобрел, и он снова перешел на «ты». – Посоветуйся, с кем считаешь нужным. Доделай дела свои мирские. Попроси прощения у тех, кого обидела. Верни долги. Можешь утешать себя радостями мирскими, ибо после еще долго не видать тебе их. И если решишься – являйся сюда, мы будем ждать.

– Вы правы, батюшка, ах как вы правы! Мне правда стоит остудить голову! Батюшка.., – она замялась, – а я могу общаться с мужчинами… близко?.

– Как знаешь, – усмехнулся тот, – демоны не ревнивы. Пока ты не постриглась, у тебя нет никаких обязательств, только перед совестью и перед Богом… Это тебе, – он снял с полки фолиант с золотыми тиснеными буквами на обложке – «Роза Мира. Даниил Андреев» – и вручил ей.

Алина поклонилась в пол. Уже выходя из кельи и прощаясь со священником, она обратила внимание на маленького осьминожка, вопросительно и с надеждой поглядывающего с могучей выи попа.