Текст книги "Жгугр. Будем жить!"

О тайной комнате и непредсказуемом женском характере

Саша заметил Алину около плетеной решетки Михайловского сада. Она была неотразима: модная, по сезону, косуха легко облегала девичьи плечи, черные колготки вкупе с гофрированной розовой юбочкой подчеркивали стройные ноги, длинная челка нависала над изумрудными глазами. Вытянув шею, девушка разглядывала прохожих, даже подпрыгивая от возбуждения молодого организма, наконец ощутившего животворящие лучи солнца. Он остановился перед ней, чмокнул в губы: – Привет! Я соскучился!

– О, Саша! – прижалась тонким станом, – Я тоже!

«Кажется простила!» – обрадовался парень.

Саша достал из рюкзака еще прохладную черно-красную жестянку с огненным энергетиком и дыхнул смесью спирта с таурином: – Будешь?

– Ты пьян? – лоб Алины пересекла тревожная линия, брови в недоумении поползли вверх.

– Разве что слегка! – улыбнулся Саша. – Весны ради!

Она нерешительно потопталась на месте, затем отстранилась, попятилась, и произнеся «Прости, мне нужно идти!», резко пошла прочь. Онемевший от удивления Саша так и остался стоять с протянутой рукой, разверстыми глазами наблюдая ее стремительно удаляющуюся фигуру. Присев на поребрик, он в ступоре уставился в землю. Мимо при полном наряде с важным видом прогуливались Петр Первый и Екатерина Вторая, перебрасываясь редкими фразами:

– В жопу этих гребаных туристов, – ругался Петр, – ни один турист херов не хочет фотографироваться!

– Не надо их так, они наши деньги! Хотя в доле истины тебе не откажешь: деньги какие-то мелкие! – отвечала Екатерина, аристократично покачивая веером.

«Какая муха ее укусила? – недоумевал Саша, все еще держа в руке непочатую банку „Ягуара“, – так радостно меня встретила, и на тебе!»

Саша открыл жестянку и выпил пару глотков, но захмелеть больше не получалось – всю пьянь как дождем смыло. Слегка поразмыслив, Саша достал смарт.

«Ты где?» – набрал он смс.

«На Конюшенной», – пришел ответ.

«Где именно?»

«Найди меня :-)»

«А если не найду?»

«Значит, не судьба!»

– Она играет со мной, как с котенком! – возмутился Саша. – Что ж, подыграю ей! Если не встретимся – не буду ей больше ни писать, ни звонить, ебись оно конем! А если.. значит судьба?

Оставалось положиться на провидение – ведь и правда, по нераскрытому закону мироздания самые важные, самые нужные человеку вещи происходят случайно, не «нами», а «с нами», в то время как тщательно подготавливаемое и планируемое зачастую оборачивается унылыми фекалиями. Жизнь указывает, мордой тычет, как нашкодившего кота в свежие ссаки – не дергайся, человече, положись на меня, все равно твои планы, чаяния и надежды и отчаяния суть пустота и суета сует. Аннушка, трамвай, масло.

– Японский городовой, как же задолбали эти дети Орды! – в сердцах воскликнул Петр Алексеевич, только покинутый организованной группой узкоглазых в тридцать душ. – При мне такого безобразия не было!

– Да, «задолбали» – не то слово, болванчики фарфоровые! – вежливо вторила ему Екатерина Алексеевна.

Саша встал. Перешел мост. Оставив за собой глянцевые рестораны и сувенирные ларьки Конюшенной площади он вышел к набережной Мойке. Несмотря на стоящее в зените солнце, там было удивительно малолюдно. Лишь двое подвыпивших англичан пели Стинга стоя на Большом Конюшенном мосту, набивая ритм на самодельном маракасе. «I am an Englishman in New-York..» – летело над городом. Алины нигде не было. Саша вернулся назад и по Большой Конюшенной направился к Невскому, разглядывая по дороге веранды многочисленных летних кафе и баров. Здесь люди кучковались, как семечки в арбузе: они болтали, курили, пили кофе, доедали свой сандвич с ветчиной и гуакамоле, искали что-то в свои планшетах, обнимались и радовались солнцу, но Алины среди них не было. Саша дошел до Невского, и миновав очередной суши-бар, свернул на Малую Конюшенную улицу. Подняв голову, он внезапно увидел Алину – полностью голая, с торчащими грудями и рыжими локонами, она сидела, прислонившись к решетке балкона третьего этажа над «Бета-банком». Снизу на нее уже пялились несколько зевак. «В таком виде? В таком месте?» – успел удивиться Саша, прежде чем распознал в девушке удачно пристроенный манекен. Дойдя до конца улицы, он растерянно вернулся назад, к каналу Грибоедова.

– Вот, кажется, и все, – выдохнул Саша разочарованно. Пожав плечами, он с размаху запустил пустой жестянкой в мусорку, но промазал – та со звоном отскочила на тротуар. Дойдя до речки, он нырнул в узкий проход, вымощенный массивными нетесанными валунами. Ход этот не пользовался популярностью у туристов, разве что у местных нариков, регулярно пулявших там мульку, оставляя за собой баяны и юзаные презики. Там редко можно было встретить прохожих, а Сашина душа алкала одиночества. По правую сторону от него, за кованой решеткой, бликами искрилась на солнце Мойка, а с другой стороны, за забором из профнастила и строительными лесами виднелось продолговатое приземистое здание петровских императорских конюшен с арками старинной каменной кладки. Когда-то в этом здании жили кони: лифляндские клепперы и арабские скакуны, пегие и в яблоках – Петр I любил лошадей. «А может там до сих пор живет последняя императорская кляча, чудом дожившая до наших времен?» – вообразил Саша и тут же услышал одинокое ржание, словно в подтверждение своих фантазий. «Свят-свят», – перекрестился он и для надежности нагнулся, чтобы трижды постучать по балке с гвоздями, валявшейся на пути. Склонившись, он обратил внимание на дыру в ограждении, пробитую не то загулявшей молодежью в поисках уединения, не то торчками в поисках клада. В Саше взыграло любопытство. Он осторожно заглянул внутрь – там валялись разбитые бутылки, пивные банки, усохшие клочки туалетной бумаги и прочий сор. По тонкому слою извести и битого камня к строению вела еле заметная тропинка. Скрючившись в три погибели, Саша пролез в отверстие. Осторожно ступая, чтобы не напороться на битое стекло, он дошел до широких каменных ступеней, ведущих в подвал. Внизу дорогу ему перегородила иссохшая от времени, низкая дубовая дверь, крест-накрест перечеркнутая ржавыми коваными балками. В верхней части двери была пробита небольшая форточка, вероятно, служившая глазком, а теперь наглухо заколоченная ставнями. Саша толкнул дверь, та со скрипом отворилась. Низко пригнувшись, он зашел в помещение: его взгляду открылась миниатюрная келья, похожая на монашескую или на одну из тех «тайных комнат», что использовались в средневековых крепостях для подслушивания осаждающего неприятеля. Стены келейки из неотесанного камня отдавали влагой и плесенью. В каменных нишах по бокам размещались небольшие иконки, под ними мерцали зажженные свечи, валялась пачка крекеров, а в дальнем углу на большом, ярко красном пуфе, среди блесток и конфетти, сидела рыжая Алина в ярко розовом ажуре и улыбалась.

– Явился не запылился! – весело воскликнула она.

– Господи, Алина, что ты тут делаешь? – Сашиному изумлению не было предела.

– Тебя жду.

– Как ты тут оказалась?

– Это моя тайная комната, мой маленький секрет!

– А почему ты убежала?

– Мне надо было тебя проверить. Не найдешь – значит не мой, чужой человек. А если найдешь – значит суженный! – она просияла и хитрой лисой подмигнула Саше, – А еще я очень не люблю пьяных… Но раз ты меня нашел, ты вероятно успел протрезветь!

И точно, весь хмель как в трубу вылетел. Саша ощущал себя чистым как стеклышко. Впрочем, недолго. Нега и томление другого рода овладевали молодым человеком, будоражили кровь. От алтарей исходила нечеловеческая энергия. Воздух в комнате был пропитан эфиром, как будто шаловливые эльфы-проказники расплескали феромоны или разбили запечатанную колбу с волшебным афродизиаком.

– Алина… – ласково произнес Саша, присаживаясь рядом с девушкой. Она обняла его и вложила в его большую шершавую ладонь свою маленькую ладошку с тонкими пальчиками. Их персты переплелись, и Саша вновь почувствовал неземную нежность, источаемую порами ее тела. Она проникала сквозь кожу. Струящаяся, выплескивающаяся, слепящая женственность передавалась молодому человеку через сомкнутые пальцы. Губы встретились, языки схлестнулись. Сашу охватило сильнейшее возбуждение. Член стоял, как кол. С решимостью зверя навалился он на девушку и резким движением вошел внутрь. Та, почувствовав в себе мужскую плоть, застонала, заерзала, запрокинула голову. Обняв его за спину, она раскинула чресла и приняла, соединяясь с мужчиной в единый сопящий хрипящий и истекающий жидкостями организм, чувствуя, как темп нарастает, а пульс ускоряется. Все закончилось единовременным сокрушительным оргазмом, когда он, разбрызгивая семя, похоронил ее под собой, рыча как медведь на случке. Еще несколько минут они кожей впитывали друг друга. Саша по-богатырски прижимал к груди возлюбленную, его глаза набухли, диафрагма ходила ходуном, а девушка пряталась под ним тихо, как мышь. Наконец он встал и огляделся.

– Как ты нашла это место? – Саша озадаченно обходил комнату по периметру. Каменные стены дрожали при зыбком свете свечей, с них стекал конденсат, а потолок был покрыт теми мутными разводами, что проявляются по прошествии веков в промозглых подвальных помещениях. Он обратил внимание, что на иконах изображены были не христианские, по обыкновению, святые, а какие-то совсем другие образы. На одной стене висело изображение не то креветки, не то осьминога с двумя круглыми черными глазами навылупе в окружении извивающихся щупалец, наложенное на карту Российской Империи. Голову монстра венчала росшая изо лба высокая корона, напоминавшая Спасскую башню Кремля. Картина напротив являла прекрасную рыжую деву, целиком обнаженную, в окружении созвездий. Соски у девы вызывающе торчали вверх, ноги призывно приоткрывались. В ее тонких руках призрачным блеском светился хрустальный шар, а в нем отражались далекие миры и чужие планеты. На миг Саше почудилось, что дева чем-то напоминает Алину…

– Шла, шла и нашла. – безразлично вымолвила Алина, без сил отдыхающая на пуфе. – Это мое место, я всегда сюда прихожу, когда мне плохо или я не знаю чего делать, – добавила.

– Это храм? – недоумевал Саша.

– Не знаю…

– Это ты повесила эти… картины? Кто на них изображен?

– Представления не имею, – оживилась девушка. – Они показались мне странными, но я не стала их снимать. Они принадлежат сюда, этой комнате.

– А пуф откуда?

– А вот пуф я лично привезла из «Икеи»! И свечки тоже…

– Удобный, – согласился Саша.

– Пойдем отсюда, – Алина взяла Сашу за руку.

– Почему?

– Не стоит тут долго оставаться.

– А как же свечи?

– Сами догорят.

– Крекеры захвати!

– Оставь. Ему нравятся, – загадочно возразила девушка.

Пробуждение Сэма

Третий секретарь политического отдела при посольстве США в Москве, профессиональный дипломат Сэм Скотт очнулся утром, совершенно неожиданно для себя, в первой городской Мариинской больнице города-героя Санкт-Петербурга. Дневной свет заливал широкими полосами белые койки, тонкими алюминиевыми ножками стоящие на плиточном в клеточку полу. Приподняв веки, Сэм сделал попытку потянуться, но безуспешно – даже пошевелиться не смог. Сэм безрезультатно напрягал память – откуда взялись белый потолок, белые стены и где он находится? «What’s the fuck?» Постепенно, из подсознания, как вареники со дна кастрюли, стали всплывать подробности минувшей ночи. Встреча с админом, папка с документами, ребята в берцах, кулаки, удары, еще кулаки и еще удары по лицу, почкам, ребрам и тело, его любимое холеное тело эмбрионом в грязи под желтым питерским брандмауэром. «Shit!» – больше ничего он подумать не смог и снова вырубился. Когда через неопределенное время он вновь включился, процесс пошел быстрее. Он повторил попытку приподняться в кровати, но острая боль в спине, шее и прочих органах воспрепятствовала его намерениям. Да, болело все просто охренительно. Невероятным усилием воли ему удалось слегка повернуть голову – слава богу, шея двигалась. Он осознал, что находится в небольшой, на четыре койки, больничной палате, рядом покоились другие страдальцы. Подтянувшись наконец на постели, он провел поверхностную инспекцию: на нем была надета голубая больничная пижама, левая рука и правая нога были плотно завернуты в свежий, пахнущий штукатуркой и спиртом гипс. Слава богу, все конечности были на месте. И сразу следом, лезвием по щеке, полоснуло – портфель! Где портфель? Американец напрягся и предпринял еще одно, последнее, самое сложное усилие, чтобы сесть, но лишь без сил повалился назад. Он достал до звонка – тот противно взвизгнул. Незамедлительно в палату влетела медсестра – пышная блондинка с прямым пробором.

– О, вы проснулись! – радостно возвестила она.

О необычных способах потери девственности

Рассказывая Саше, что не имеет понятия о фигурах, изображенных на иконах, Алина, безусловно, кривила душой. Она, конечно, сразу узнала ЕГО с того самого первого раза, как забрела сюда случайно, в тоске и печали блуждая по туманному Петербургу. Это ОН ее спас, когда она тонула. Тогда, девочкой-подростком, начитавшись Гоголя, впечатлившись гаданиями, русалками и чертями, она зазвала подружек купаться в Царицыном озере в ночь на Купалу. Девчонки до вечера палили костер, пили водку и водили хороводы, а когда стемнело, в одних венках из кувшинок, полезли в воду. Вначале все было хорошо – камыши нежно щекотали девичьи прелести, полная луна отражалась в озере, рисуя на воде блестящую световую дорожку, по которой хотелось плыть только вперед. И Алина плыла, но лишь до тех пор, пока не почувствовала тонкие скользкие пальцы на лодыжках. Пальцы тянущие ее ко дну. Она попробовала вырваться, но поздно: как мотылек в паутине билась она в сети из растянутых девичьих волос, хрупких талий, полных грудей и, о ужас, чешуйчатых рыбьих хвостов! Когда воздух в легких закончился, а разум тронулся и помутился, она неожиданно ощутила себя в богатырских объятиях гигантского теплокровного существа, определенно мужского начала, с многочисленными шершавыми руками-щупальцами. Он ласково и сильно обвивал ими девушку, нахально засовывая их во все ее интимные места одновременно. Что-то крепкое и надежное было в этой непристойной напористой ласке. Она расслабилась. И без колебаний отдала себя во власть своенравных колец. Она уже знала, что любит его. Это продолжалось долго, спрут был ненасытен. Удовлетворяясь, он выпускал клубы белой молочной вязкой жидкости, солоноватой на вкус. И так много, много раз… Алина очнулась на берегу, горел костер, подруги озабоченно хлопали ее по щекам. Она не знала, как именно она спаслась, но хорошо знала, кому быть благодарной. Поэтому, когда впервые она увидела икону со спрутом, она сразу ЕГО узнала. А в деве она узнала себя..