Текст книги "Жгугр. Будем жить!"

Про русский космизм

Вечерело. На мутном московском небе высыпали немногочисленные звезды. Михаил Аристархович отдыхал, мирно посапывая на своем императорском ложе. Лежа на диване Саша, глядел в окно и думал об изменчивости бытия. Еще недавно он сидел у говняной стены в отделении ОВД, скрючившись от боли, затем лежал на деревянных нарах и чуть было не стал жертвой обторченного педика. Теперь он отдыхает в мягких номерах, его сосед министр, разве что еда все еще оставляет желать лучшего. Что дальше? Может Аристархович возьмет его с собой? Он поднимется, как Скиф? Да что там, Скиф будет в его ногах по-пластунски ползать!

У министра зазвонил телефон. Он дернулся на кровати, бросил взгляд на гаджет и приглушил его. Вернуться в сладкую дрему не получалось, министр включил свет. Он принялся раздраженно шагать по комнате, бурча себе под нос: – «Я этим педерастам покажу, где раки зимуют!» В конце концов он не выдержал и достал из шкафчика под телевизором две бутылки водки.

– Бухнем, Санек? – предложил он.

– Самое время! – согласился тот. – Но разве в изоляторе можно пить?

– Это смотря кому! Мне можно не только пить, но и закусывать, если ты еще не понял! Хочешь, блядей позову? – он снисходительно посмотрел на Сашу.

– Нет, пожалуй.

– Ну, как хочешь, – Михаил Аристархович постучал в дверь. Зашел дежурный.

– Принеси нам, дружочек, оливье и селедочки под шубой. И кока-колы пару бутылок захвати.

– Да, господин министр, будет сделано, – исполнительно отчеканил тот и исчез за дверью.

– Что пить-то будем? – спросил Саша.

– Ссаками не угощаю. Клюквенный «Ван Гог» или «Белуга»?

– «Ван Гог» хорошо пойдет! – поразмыслив, решил Саша, вспомнив ярко-желтые, кислотные подсолнухи в вазе. Министр достал хрустальные рюмки и профессиональным жестом бывалого алкоголика наполнил до верху.

– За знакомство! – чокнулся. – Рассказывай, какими судьбами?

– С ментами подрался на митинге. Омоновец девушку бил, я ей и помог. А про вас я в телевизоре слышал!

Михаил Аристархович опрокинул и выдохнул.

– Помог девушке – молодец, настоящий тимуровец! А эти балаболы в телевизоре врут и в ус не дуют! Думаешь, дело в этих несчастных двух лимонах? Как бы не так. Как будто это первый проект, за который я беру отступные! И другие берут, кто у нас в государстве живет по закону? Разве что по Божьему. Нет, я здесь торчу совсем по другой причине.. Потому что я ИМ дорогу перешел! Но мы еще поглядим, кто будет хихикать последним! Я еще станцую гопака на их могилах! У меня связи на самом высшем уровне, я от Самого на кремлевском банкете в пяти креслах сидел. Можешь на «ты», и зови меня Аристархыч раз уж вместе бухаем, – он разлил еще по одной.

Была какая-то недосказанность в его словах.

– Аристархыч, а кому это ты перешел..? – осмелился спросить Саша.

– Это сказ не быстрый, Санек, но я тебе на пальцах разложу. Есть такие люди – неолибералы. Их еще по-разному величают – масонами, иллюминатами, либерастами, глобалистами. Они всем западным миром управляют, хоть и не любят об этом распространяться. И двери перед собой они открывают кошельком, а если не кошельком, то пистолетом. Так вот, значит, им своей поляны недостаточно, лапы свои позорные они по всему миру распустили, и теперь хотят нашу Россиюшку с ее богатствами к рукам поганым прибрать, и брать ренту. Ты наверняка слышал про «Открытый мир», «Открытую Россию», «Открытые границы» – это всё их агенты. А чем им так стены не угодили? А очень просто! У каждого народа своя соборная душа. И ее надо защищать от чужаков, как собственное тело. Ты же не трахаешь бомжих с Курского вокзала? Вот! Но глобалистам народы с их душами не нужны, достаточно вспомнить как они с американскими индейцами обошлись. Им нужны ресурсы, рынки сбыта и мобильная рабочая сила. Потому они так ненавидят границы, что те мешают им прийти со своими баблосами и воткнуть на столбовом месте «Макдональдс». И, к сожалению, это им практически удалось… только помешал я им. Есть тут у них в Москве один спецпредставитель, американский дипломат под прикрытием, мать его ети… И значит, я ему со своим космосом костью в горле стою, кушать мешаю. Он меня сюда и засадил…

– Но он же не силовик? Он вообще американец! – удивился Саша.

– У тех, кто ТАМ всем управляет, ЗДЕСЬ все куплено, Санек, – Аристархыч состроил гримасу грустной обезьянки.

– Но разве на Западе кто-то всем управляет? Там же настоящая демократия, многопартийная система и невидимая рука рынка! – возразил он.

– Хрен там, Санек, а не демократия. Демократии на Западе не больше, чем в стаде овец – поголовье послушно голосует за тех, на кого укажут купленные СМИ. Но замаскировали они свою малину круто! Вот у нас все просто – есть царь, есть бояре и холопы. Царь сказал – все слушаются! А у них что? На вид – лепота и народовластие, а по сути та же херня и дымовая завеса. Пример: была у меня в 90-х сеть супермаркетов, продавал я в ней паленую колу: «Бабки-колу», «Дедки-колу» и другие разновидности. Напиток-то везде одинаковый, по единой технологии выделан, на одном заводе разлит, но цвет у бутылочных пробок разный! Споры до драк доходили – какая кола вкуснее. Так и с демократией у них – партий много, а начинка одна. Ты, наверное, спросишь, кто в их лавочке определяет цвет у пробок, кто там хозяин? А вот это без поллитры не разберешь – у супермаркета нет такого хозяина, чтоб пальцем можно было ткнуть. Есть совет директоров. Вот он и решает, какой цвет будет у пробок.

Вошел дежурный с прохладительными и салатами, молча поставил на стол. Михаил сунул ему в лапу сто-долларовую бумажку.

– Это раньше было две системы, и мы их буржуинским материальным ценностям охренительную сплоченность противопоставить могли. – вздохнул он, – велик русский народ коллективизмом. А нынче, Санек, всюду капитализм и каждый за себя. Вот и раскачивают они нашу лодку индивидуализмом своим адским, у которого нет ни рода ни племени, а бог его – комфорт.

При капитализме все продается и покупается. У каждого свой товар. Чем торгуем мы, как нация? Духовностью и скрепами. Только товар у нас хоть и надежный, проверенный, как хлеб ржаной, но заветренный, замшелый, залежавшийся на балансе у госкорпораций, у особо продвинутых пользователей смешки вызывает. Им не хлеб нужен, им хлебцы подавай. А что наши заокеанские партнеры? США торгуют «свободой и демократией», оптом и в розницу – 300 лет успеха. На чем держится бренд? На долларе. На чем держится доллар? На ракетах и авианосцах. Купите свободы с демократией на сотку ярдов? Не желаете? Тогда мы идем к вам. Да какое идем, летим на крыльях ночи.

Наша духовность тоже традиционно поддерживалась крепкими союзниками – армией и флотом. Но мы 70 лет шли к коммунизму, а пришли к разбитой харе в крови. После развала Союза армию распродали, флот на металлолом пустили, остались мы бобылями немощными в русском поле. А что делают со слабыми? Правильно, слабых бьют! Но еще остались в нас русский дух и пара ракет в загашнике. Вот и пытаются уважаемые партнеры взять нас без боя, так как с боем ссыкотно им, торгашам. Потому что мы, русские, в бою сильны, но себя не ценим, Божью искру в себе не ведаем, а все мечтаем, как Иван-дурак, переехать вместе с печью куда-нибудь подальше.

Поэтому с ковровыми бомбардировками они не спешат, все пытаются нам свой товар втюхать – убеждают, усердствуют, внушают, что только демократии нам не хватает для решения проблем. Их план простой: когда к власти придут «демократы» и откроют двери, установив «открытый рынок и границы» – они скупят все активы за гроши. Арифметика на уровне начальной школы: на покупку агентов они потратят в разы меньше, чем заработают на ресурсах. Но не покупаем мы их демократию протухшую.

Тогда они новую штуку придумали, интернет называется. Конечно, уже не очень новую… но в исторической перспективе еще свежую. Так вот, с помощью этого самого интернета, через СМИ и соцсети задумали клятые партнеры взять нас голыми руками, внушить нам такое зверское чувство неполноценности, такую безжалостную вторичность, чтобы мы сами в ноги свалились. Для этого идеи свои дьявольские они нам, каждому из нас, через интернет прямо в мозг закачивают. И это работает – народ у нас, конечно, ушлый, все знают, что их дурят, но думают, что дурят их чем-то совсем другим. Так что не стоит использовать смарты, компьютеры и прочие алкотестеры с блютузом, а стоит носить шапочку из фольги, хотя это слабо помогает – та фольга, что в магазинах продается, вся в нанодырах, хороша только платиновая фольга, но она не всем по карману.

Он с чувством отрыгнул и продолжил:

– Для работы с идеями амеры целую методологию разработали. В ней любая идея зовется мем. У мема есть сила. Когда ты в своем любимой соцсети ставишь лайк – усиливаешь мем. Ставишь дислайк – тоже усиливаешь, только поменьше. Чем сильнее мем, тем он убедительнее, тем больше его степень внедрения. Чтобы повысить силу своих мемов, смекалистые янки организовали специальные агентства. Они нанимают сотрудников и те весь божий день сидят, строчат посты и комменты и еще лайки ставят. В народе их троллями называют, хотя я никогда не понимал, какая связь между скандинавскими горными духами и работниками пиара. В США такие организации целые лофты занимают! Я сразу оценил опасность ситуации, и снял в «Москве-Сити» 4 этажа, которые заселил нашими, родными троллями. Чтобы наши идеи не «курили в сторонке», а боролись с американскими. Пришлось, конечно, их слегка обновить, упаковочку сделать праздничную, как нынче полагается. И теперь наши тролли и с их троллями воюют. Но, чтобы война не переросла в горячую, решили определить правила игры и играть на деньги, так спокойнее. Открыл я под это дело букмекерскую контору, где на мемы ставки ставят. Тут-то мне и поперла фортуна! Нефтянка детским садом показалась. Но американцев я подвел – они думали, что я все бабло поднятое буду к ним выводить. Не на того напали! – он рванул края халата так, что пуговицы с треском отлетели, обнажая распятие на груди. – Я все бабки в Россию инвестировал и сиротам дарил! Тут-то они всерьез и обеспокоились. И тогда этот их сотрудник, спецпредставитель, мать его ети, задействовал свои связи и… результат налицо – я за решеткой, а на мои активы идет бесстыдный рейдерский захват.

Он остановился перевести дух.

– И все же, при чем тут космос? – не удержался Саша.

– А при том! Что если рудники да шахты они еще скупить могут, то космос, что у меня в груди, им не одолеть, потому что безгранична душа русская и никаким янки ее не победить!

Он отхаркался и выпил. Потом продолжил:

– Есть книжечка такая – «Роза Мира», одного визионера Андреева, – из под тумбочки он достал подклеенный скотчем томик. Так вот, этот Андреев пишет:

«После вочеловечения Планетарного Логоса решающей ареной борьбы сделалось человечество, и в демоническом разуме выкристаллизовалась мечта: создать, пусть медленно, такое человекоорудие, которое в силах было бы осуществить в историческом плане абсолютную тиранию и превращение населения земли в дьяволочеловечество. Опять проявилась творческая скудость демонических начал: ничего самостоятельного измыслить не удавалось; можно было только отдаться законам мышления „по противоположности“ и рисовать себе картины, зеркально – искаженно противопоставляемые силам и путям Провидения. Космосу противопоставлялся антикосмос, Логосу – принцип формы, Богочеловечеству – дьяволочеловечество, Христу – антихрист».

Саша вспомнил пьяные поучения панка Жгугра.

– Сейчас на пути Провидения идет беспрецедентный наезд. Демонические силы, сконцентрированные на Западе, пытаются осуществить свой последний бросок. Они уже не первый раз делают такую попытку, но все, что их ждет – это разочарование и бесславная гибель. Роза Мира не проста! Она умеет обороняться! Из ее корневища, благоуханных листьев и острых колючек выйдут миллионы русских людей, православных и коммунистов, левых и правых, красных и белых, готовых защитить ее. А это значит, что вся Россия сойдется, чтоб побороть бесов, противостоять антихристу и способствовать наступлению Розы Мира по всей земле.

– За Россию-матушку! – он протянул бокал. Саша заметил, что по рукам пошла уже вторая бутылка. Они чокнулись.

«Выйду ночью в поле с конём…» – затянул Аристархыч хриплым баском, и Саша подхватил: «Ночкой тёмной тихо пойдём!»

– Знаешь, они от меня избавиться по-тихому хотят. Ну то есть натурально замочить, – его глаза сузились, а голос перешел в шепот.

«Точно, параноик», – убедился Саша.

– Если вдруг объявят, что я повесился или из окна вышел – не верь. Я буду бороться до последнего вздоха!

– А что татухи обозначают? – решился, наконец, Саша.

– Татухи?! Крест – значит, православный, звезды значат – в законе, а звездное небо – космос!

Он налил полную, оглушительно выпил и рухнул лицом прямо в недоеденный салат. Его круглая башка покоилась на тарелке, как голова Иоанна Крестителя, и приглядевшись, Саша заметил на правой стороне его шеи еще одну татуировку – маленькую распластавшуюся осьминожку.

Long Live America!

Секретный спутниковый канал ЦРУ наконец ожил, они очнулись! Слава Стэбингу! Оказывается, они даже не были в курсе, что обвалилась связь: так бурно праздновали назначение генерала Мэри Фистинг директором National Security Agency, первого трансгендера на этом посту. И даже дежурного позвали выпить. Кажется, это снова проделки Жгугра!

Кто играет семь бубён

Дальше время пошло спокойнее – больше Михаил Аристархович пить не предлагал. А еще через несколько дней Сашу и вовсе перевели в общую камеру. На этот раз номер оказался 4-местным, а соседи – проштрафившимися автомобилистами. Ровно в 7 утра в камере энергично включалось радио «Говорит Москва», а надзиратель, хлопая дверью, заходил в комнату и громогласно объявлял «Подъем!» Впрочем, на этом все и заканчивалось – больше их не трогали, оставляя дрыхнуть хоть до вечера. Один раз в день они прибирали спальное место и один раз ходили на прогулку. Остаток дня Саша проводил, лежа на топчане, наблюдая мутный, в подтеках, потолок или читая «1984» из тюремной библиотеки. Кто-то оставил в книге пометки:

«Если партия может запустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было, – это пострашнее, чем пытка или смерть. Партия говорит, что Океания никогда не заключала союза с Евразией. Он, Уинстон Смит, знает, что Океания была в союзе с Евразией всего четыре года назад. Но где хранится это знание? Только в его уме, а он, так или иначе, скоро будет уничтожен. И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой».

(«Теперь они пошли дальше: нет не только союза с Океанией, нет и самой Океании. Или есть? Никому не дано знать наверняка»).

«Иерархическое общество зиждется только на нищете и невежестве».

(«Этот принцип работает и по сей день, с видоизменениями: нищие и невежды составляют 99,9 процентов населения. Но они об этом не догадываются»).

«Когда изобрели печать, стало легче управлять общественным мнением; радио и кино позволили шагнуть в этом направлении еще дальше. А с развитием телевизионной техники, позволяющей вести прием и передачу с помощью одного аппарата, частной жизни пришел конец».

(«А с приходом интернета, товарищи…»)

По вечерам сокамерники бились в преферанс. Этой игре научил остальных один из водителей, и уже вскоре они вразнобой сыпали преферансистскими поговорками:

– Под вистующего с тузyющего, под игрока – с семака! – назидательно говорил сосед справа, кладя восьмерку.

– Кто играет семь бубён, тот бывает наебён! – парировал сосед слева.

– Вот топор занес палач, а народ кричит «Хуячь!» – подгонял Саша тормозящего игрока.

После подсчета пули проигравшие отжимались, а выигравший довольно потирал ладошки – вперед, слоники, не унывать!

Однажды дежурный вызвал Сашу в кабинет и сунул ему в руки бланк:

– Распишитесь!

– Зачем? – удивился тот.

– В получении передачи.

– От кого? – еще больше поразился он.

– От девушки! Красивой! Имени не назвала. Любят тебя девушки, такого смазливого!

Саша поставил закорючку и получил в руки бумажный сверток. В описи значились: чай «Гринфилд» – две пачки, конфеты шоколадные «Красный Октябрь», мед, яблоки «Голден» – три кило, «антоновки» – два кило, печенье овсяное, сало упакованное 350мг и блок сигарет «Лаки Страйк».

Передачка пришлась очень кстати – по арестантскому обычаю тот, кто получал продукты с воли, накрывал поляну для всех сокамерников. Товарищи по несчастью уже несколько раз кормили Сашу тюремными деликатесами, и он переживал, что не может им отплатить тем же.

– У тебя на воле есть кто? – участливо поинтересовался однажды один из сокамерников.

Саша задумался.

– Нет. Все мои в Новосибирске. Все далеко, – он опустил голову.

Теперь, гордо выложив продукты на общий стол, Саша смаковал конфету, наслаждался сладким чифирем с душистым медом и недоумевал: кто мог передать продукты? Катя? Или все же Алина? Или это вообще ошибка? Так или иначе, он был благодарен неизвестной дарительнице.

Ночь следовала за днем, а день за ночью, Саша не делал зарубки, не смотрел на часы и не вел счет времени до тех пор, пока одним светлым утром дежурный мент не попросил его собрать вещи и постельное.

– Куда едем? – спросил Саша.

– Куда-куда?! Освобождаться! Пошиковал за казенный и хватит! Пора на волю, пользу обществу приносить!

Потерянный рай

Освобождение грянуло как гром среди низких потолков. В приемной ему выдали личные вещи, документы и счет на оплату пребывания в спецприемнике по тарифу. И незамедлительно вышвырнули вон. Там, за стальными воротами, в золотистой пыли, среди огненной оранжево-красной россыпи, стояла скромная рыжая девушка в ярко-алом пальто. Она несмелыми шагами подошла к растерянному узнику и молвила:

– Саша…

Тот с размаху заключил Алину в свои страждущие, истосковавшиеся по теплу объятия. Глаза намокли. Руки ослабли. Мятежная прядь застила ее глаза. Засохший лист слетел с дерева и отправился в последний полет.

– Пойдем? – отстранилась она.

Алина изменилась. Повзрослела и посерьезнела. Озорная челка над глазами исчезла, уступив место прямому пробору. Она уже не напоминала потерявшегося в себе наивного ребенка с вечно ускользающей улыбкой Джоконды. Сейчас перед Сашей стояла молодая, осознающая себя женщина с осмысленным светлым взглядом. На ее лице читалось: она поняла «что-то», прошла через «что-то» и вышла «оттуда» обновленной, но вряд ли она поделится этим знанием. Алина смотрела на Сашу прямо, не отводя глаз.

– Пойдем! – просто ответил он.

И они отправились вниз по улице.

– Как ты меня нашла? – он искоса посмотрел на девушку.

– Мне Костя позвонил, рассказал о твоих несчастьях. Сказал, его папаша всю верхушку МВД на уши поднял, до министра дошел, чтобы тебе обвинение смягчили.

Саша многозначительно промолчал.

– Куда мы идем? – спросил он чуть погодя.

– К метро.

Они шли рядом, но чем дальше они отдалялись от тюрьмы, тем выше выростала стена между ними. Ширился крепостной ров. Возвращался потерянный рай. Саша не выдержал:

– Почему ты пришла? Я думал, ты больше не захочешь меня видеть.

– Я тоже так думала. Ты не рад?

– Я рад. – с чувством сказал Саша. – Я действительно рад, спасибо тебе, это редкий, неожиданный подарок. – Саша взял девушку за руку.

Они прошли еще сотню метров.

– Ты передачку посылала? – ему не терпелось разрешить интригу.

– Да, я, – потупила глаза.

Перед ними возникла красная «М» метрополитена.

– Домой? – предложила Алина.

– Куда же еще! – воскликнул Саша с радостью.

На Ленинградском вокзале они взяли билеты на ближайший поезд и уже через час, сидя на боковушке в плацкарте, прислушивались к синкопическому стуку колес, наблюдая сквозь стекло торопливо убегающую Москву. Кругообразно проплывали опоры ЛЭП, беспорядочно хлопала дверь тамбура. Алина прижалась к Саше:

– Прости меня, Саша, прости. – горячо зашептала ему прямо в ухо, – Я должна была сказать тебе сразу, но я не была честна. Я надеялась, что ты полюбишь меня такой, какая я есть, и не хотела рассказывать тебе о темных сторонах моей жизни. Но я была наивной дурочкой… Я согрешила дважды – первый раз перед Богом, когда пошла «туда» работать, второй – перед тобой, когда скрыла это. Я знаю, я кругом виновата перед всеми, но я безгрешна перед своей природой. Прости.

Саша не знал, что ответить. Наверное, хорошо было бы забыть и простить, но возможно ли это? Ее обнаженная искренность била прямо в сердце, но он не был уверен в своих силах. Да, он ее любил, но можно ли стереть прошлое в порошок? Исцелить боль, уничтожить дух и след того батальона, что она пропустила через себя? И как жить с этим дальше? Ответа не было. Поэтому он просто спросил:

– Как ты провела время?

– Ездила в Тихвин. А после отправилась в Москву, к тебе.

– Как мать?

– Не молодеет! – края ее губ опустились.

– Что там делала?

– Помогала матери по хозяйству.

«Говорить или не говорить про монастырь? – мучилась сомнениями девушка. – Он может не понять! Нет, про монастырь – молчок! Мало того, что он считает меня шлюхой, так еще будет считать сбрендившей шлюхой».

Осенний Петербург встретил их вымораживающим северным воздухом и накрапывающим дождем, дрожащими в лужах тусклыми фарами машин и прилипшими к асфальту листьями, декадентским пафосом мокрых коринфских колонн и тоской отсыревших парадных. Тем не менее, на площади Восстания вовсю кипела жизнь – толпились люди возле торгового центра «Галерея», духовой оркестр выдувал «На сопках Манчжурии», скрипач пиликал «Хаву Нагилу», а у кругляшки метро молоденький рэпер исполнял фристайл. Они быстро нырнули в подземку.

Дом показался Саше мертвым и покинутым; за плинтусами и под мебелью обосновались пыль и сырость. Саша распахнул окно, чтобы впустить немного воздуха, и закурил. Алина заперлась в ванной.

«Она хорошая девочка и любит меня», – думал Саша, затягиваясь сигаретой. Он вспомнил Соню Мармеладову, та тоже жила где-то неподалеку. «Алина как Соня – чистая душа, ангел. Много ли я про нее знаю? Я к ней несправедлив», – раскаивался он. «Надо проехать и забыть, начать все с нового листа» «Куда прешь, леший?!» – заорал сиплый женский голос во дворе. «Ах ты, стерва!» – вторил ей мужской. Стекло, разбитое об камень. Приглушенный визг. «Сука, блять!» Саша выбросил тлеющий бычок в ночную пустоту и закрыл окно. Окунувшись в уютную мягкость постели, он провалился в глубокий сон.

Саща проснулся ночью – его опутали нежные руки. Они проникали всюду, лезли в лицо и волосы, касались спины и плеч, ласкали враз окрепший член. Отдавшись наслаждению, Саша повернулся к девушке лицом и, захватив ладонями полные груди, впился в податливые губы. С жадностью истосковавшегося по ласке зверя он вжался в нежную плоть. Всем телом навалился он на девушку, и та уступчиво раскрылась для него. И когда он уже вознамерился вставить меч в ножны, чтобы соединиться с возлюбленной, в памяти, внезапно и абсолютно неуместно, всплыла ухмыляющаяся рожа жирного продюсера из галереи. «А ведь, наверное, он тоже… там, в ней, был!» – эта мысль острым лезвием полоснула по сердцу, горькой насмешкой ударила по члену, крученой удавкой сдавила дыхание. Его жезл потерял форму и скукожился, волшебство испарилось, карета превратилась в тыкву, а принцесса в потаскуху. Саша молча отвернулся к стене.