Текст книги "Наследник императора"

– Так что сам выбирай: упорствовать и умирать в муках или сказать про золото, – вмешался нетерпеливый Оклаций. – Если скажешь, где золото, жизнь сохраним: беги на все четыре стороны – только быстро беги, так чтоб и квадрига белых коней тебя не догнала.

– А коли я в самом деле не ведаю, где золото? – У Эмпрония уже в голове от долгого висения стучали настоящие молоты, и перед глазами плыло алое марево.

– Тогда умрешь, – сказал легионер-палач так буднично, будто речь шла о какой-то безделке.

– Спусти меня на землю. Я все скажу… – Эмпроний застонал. – Так ведь просто словами не скажешь. Я план, как пройти к кладу, нарисовать должен.

– Ну гляди… Обманешь, пытать буду долго. Очень долго, – пообещал палач.

Молчун спустил Эмпрония на землю, ног не освободил, да и руку выпростал из-под веревок только правую. Достал восковые таблички да стиль.

– Рисуй…

– Погоди! Пальцы онемели… – Эмпроний попытался сжать пальцы и не смог.

– Хватит! – рявкнул Молчун.

Эмпрония вдруг стало трясти.

– Я сейчас… я честно…

Он с трудом сжал пальцами стиль. И в этот момент сверху кто-то сбросил солидный камень. Да так ловко, что угодил как раз по голове Оклацию. Шлем загудел, и парень повалился на траву. Молчун метнулся в сторону – это и спасло – второй камень пролетел мимо.

Молчун ухватил пленника за шкирку и оттащил за дерево – укрыть за солидным стволом. Сам встал рядом. Огляделся. Было тихо. Тогда Молчун метнулся к снаряжению, схватил щит, прикрылся и побежал к Оклацию. Эмпроний не видел, что происходит, – он извивался ужом, пытаясь освободить вторую руку. Потом сообразил, что неправильно делает. Согнулся, принялся стилем рвать ремень на ногах.

– Монтан!

На крик пленник поднял голову. По тропе мчались двое. Ветур и рыжий – Эмпроний их сразу узнал. Но почему они здесь? Их же схватили легионеры! Освободились? Как?

Молчун ринулся бегущим наперерез.

Один римлянин против двоих даков. Шансов у палача было немного. Эмпроний вновь принялся рвать ремень на ногах. Звон металла, крики, глухие удары. Грохот металла по камням – кто-то скатился вниз. Фабр не поднимал головы, не ведал, кто побеждает. Стиль был острый, и вскоре ноги освободились. Он поднял голову. На тропе дрались двое – Ветур с римлянином-палачом.

Эмпроний вскочил, но тут же упал вновь – ноги не держали. Он перекатился, очутился на краю обрыва. Спуск был не так уж и крут, к тому же поросший травой. Обычно здесь паслись овцы, но сейчас никого не было – ни пастуха, ни его подопечных. Невдалеке лежал рыжий и не двигался. Эмпроний повернулся. Дак одолевал. Молчун, раненый, отражал удары, но силы его оставляли.

Если Молчун умрет, Ветур довершит задуманное и убьет Траяна. Эмпроний, сам не ведая, что делает, вскочил и заковылял к дерущимся. Ноги тут же прошили тысячи иголок. Молчун, решив, что помощь спешит к даку, вдруг воспрянул, отбил удар и сам сделал выпад, метя в шею. Ветур отскочил и ударил мечом – Эмпроний едва успел увернуться – иначе бы досталось ему. Меч дака опустился на подставленный щит. В этот миг Эмпроний подскочил сзади и всадил стиль в спину даку. Лазутчик пошатнулся и рухнул на колени.

Молчун, тяжело дыша, в недоумении смотрел на поверженного противника. Потом глянул на Эмпрония. Тот попятился. Дак стал подниматься, его шатнуло назад, и он едва не сбил с ног Эмпрония.

– Они пришли убить Траяна! – завопил лже-Монтан.

Он прыгнул и покатился с холма. Задержался на спуске возле рыжего, свободной рукой сдернул с него пояс и плащ, зажал добычу зубами и, то съезжая на заднице, то бегом добрался наконец до подножия холма.

Здесь вскочил на ноги и побежал, на ходу терзая ремни кинжалом. В лагерь нельзя. Если Молчун явится и расскажет о том, что приключилось, начнется дознание, а потом – пытки и смерть. Значит – бежать прочь. Навсегда прочь. Куда – неведомо. Но там, в лагере, у Ветура и рыжего союзник… ладно – пусть ищут. Молчун пусть ищет. Пусть пытает. Их – не его.

Он только что спас Траяну жизнь – и это его радовало. Но он никогда не получит за это награды – и это бесило. В голове – будто пылал пожар. Мысли лезли одна на другую, так стадо сбивается на узком горном карнизе и не ведает – двигаться дальше или повернуть назад, овцы лезут друг на дружку, сшибают в пропасть. Мысли – овцы… Эмпроний фыркнул – его разбирал смех несмотря ни на что. Он бежал и падал…

Что делать?

Где-то в горах его ожидало золото – сотни или даже тысячи фунтов золота, которое он планировал преподнести Траяну и получить великую награду. Но теперь до золота не добраться. Выхода не было – только бежать. Куда? Неведомо. Лучше всего – на восток. Рок преследовал его и

гнал, как несчастного Актеона – собственные псы. Надо переправиться через пролив и оказаться в Вифинии. Деньги? Он тряхнул кожаный кошель, пристегнутый к трофейному поясу, – там забренчало. На дорогу хватит. Можно вернуться в постоянный лагерь легиона. Там в легионном хранилище его сбережения. Если опередить гонцов-почтарей – еще когда Молчун и его друзья доложат о случившемся, и только после начальство разберется да отправит в лагерь сообщение – Эмпроний доберется до подаренных Траяном монет. Скажет – приболел, едет на лечение. Изготовит поддельный пропуск – не привыкать. Лишь бы до Вифинии добежать… жить хочется, смертельно хочется жить… Он опять фыркнул.

Споткнулся, едва не упал, присел у дерева. Тропинка тем временем выводила к дороге. По ней шагать и шагать – до темноты и уже в темноте. А здесь в тени он позволил себе немного передохнуть, испить воды из ручья – строители дороги вывели русло в небольшую чашу, чтобы путник мог напиться и напоить коня.

Отныне Авл не просто беглец, предатель и бывший доносчик – он дезертир. Простого дезертира, если поймают – за отлучку переведут на службу в какую-нибудь совершенно задрипанную часть ауксилариев. Но предателя и перебежчика – казнят. Была, конечно, надежда – бухнуться в ноги Траяну, умолять о прощении, в память прежних заслуг. Может, и простит. За золото даков простит. Эмпроний тут же представил надменно изогнутые губы, гадливую брезгливость в глазах человека, которого он обожал. «Нет, не переживу… презрения Траяна ни за что не переживу, – решил про себя. – Все что угодно. Но только не это».

Авл поднялся и побежал дальше.

* * *

У каждого легионера с Роком свои счеты. Бывает, хранит судьба долгие дни, а потом внезапно одна нелепая атака варваров, пущенная из засады стрела, и валится ветеран на пыльную землю с пробитой шеей, захлебываясь собственной кровью. А бывает так, как у Молчуна, – рана за раной уродуют тело, обезображенное лицо кривится в нелепой гримасе – гаже некуда, – а Кронос с острым серпом мимо проходит, косит белым глазом в сторону, не замечает. Вот и сейчас две новые раны – одна окровавила ногу, вторая – плечо, а смерть мимо махнула серпом и проскочила. Второго дака Молчун добивать не стал – сшиб на землю ударом щита (умбон славно треснул в грудь, вышибая дыхание), а потом повязал тем самым ремнем, который палач приготовил для Эмпрония. Уже после этого поковылял к краю обрыва (раненая нога отдавалась болью и норовила предательски подогнуться). Эмпроний уже спустился со склона и шустро трусил прочь. Догнать? Лошади, на которых они с Оклацием прискакали и привезли пленника, стояли привязанные у второго дерева. Хорошо, что их привязали, – во время драки рвались они ускакать, да не смогли. Но по этому склону на коняге не спуститься – слишком крут – на заднице съехать – да, можно, а лошадка непременно ногу сломает или подвернет. В обход же – время терять. И все же Молчун готов был пуститься в погоню: всего-то дел – взвалить пленного дака на конягу, да вперед. Другое смущало – раны. Свои и пленника.

К тому же не выходил из памяти крик Эмпрония: «Они пришли убить Траяна!» А если так – не беглого фабра надо ловить, а спешить в лагерь, везти связанного пленника и того, второго, дака на склоне, коли жив. Если прав Эмпроний, если в последний миг не смог подлую тайну в душе утаить, надо торопиться из последних сил: того и гляди, раненый лазутчик умрет. Да и сам Молчун, как ни крепок телом, а кровь будет терять капля за каплей. Размышляя обо всем этом, Молчун вытащил из углей раскаленный железный прут да прижег себе рану на руке, а потом, скрежеща зубами и воя, – на ноге. Кровь унялась, однако на миг Молчун уплыл в страну Морфея – но не в приятном сне, а в темном рвотном провале беспамятства. Очнувшись, обвязал полосами чистого льна из сумки покалеченную ногу, зубами затянул узел повязки на руке.

Пока перевязывался – выбор сделал. Да и не было никакого выбора. Решение только одно: назад, в лагерь, предупредить Траяна и не думать, что пленник, удрав, унес с собой тайну, где спрятано пятьсот тысяч фунтов золота.

Потом подошел к связанному даку, его раны оглядел. Две почти не кровоточили, зато из третьей кровь бежала бойко. Дака тоже приложил железом и перевязал. Потом приволок второго варвара наверх по склону – тот был еще жив, но рану на животе Молчун даже не стал перевязывать. Взвалил обоих пленников на лошадь кулями. Прежде чем уехать, оттащил тело погибшего Оклация поближе к дереву, накрыл плащом лицо да закидал ветками, заготовленными для костра. Остатки веток побросал в огонь – отпугнет на время хищников, пока не придут за погибшим свои, не унесут тело для достойного погребения.

После чего палач вскарабкался на коня и поехал в лагерь. Налетевший ветер раздул оставшийся без присмотра костер, взметнул к небу алые языки.

«Оклаций Урс прожил свое», – пробормотал Молчун, не оборачиваясь.

* * *

Молчун привез раненых лазутчиков в лагерь уже перед закатом.

– Мне к легату, – сказал часовому, после того как назвал пароль, – эти двое явились убить Траяна. Наверняка в лагере у них есть сообщники.

Но отвели Молчуна не к легату, а прямиком к императорской палатке. Туда же доставили пленников – каж-

дого теперь держали по два преторианца. Не только руки скрутили ремнями, но еще и за локти придерживали, и за волосы. Ликорма, отпущенник императора, забежал внутрь, пробыл недолго, вышел, откинул полог и сказал Молчуну:

– Заходи.

Потом сделал знак преторианцам – ввести следом за легионером пленников.

Император сидел на походном стуле. Лициний Сура – подле.

– Вот, оказывается, как собирался Децебал выиграть войну, – усмехнулся Траян, разглядывая связанных лазутчиков.

Рыжий был ранен тяжело – штаны чуть ли не до колен бурели натекшей из раны кровью. Жив был лишь благодаря своей удивительной силе. Стоять он не мог, висел на руках гвардейцев. Ветур же еще держался, хотя и раненный трижды, но легко, смотрел дерзко.

– У них есть сообщник, – сказал Молчун, повторяя то же, что сказал караульному. – То есть должен быть. Мы задержали этих людей как подозрительных, а они вырвались и бежали. Значит, кто-то помог.

– Этот рыжий – скорее всего, дак, – сказал Сура, разглядывая пленных. – А вот этот… – Он кивнул в сторону Ветура, – похож на римлянина…

– Дезертир, – фыркнул Ликорма.

– Допросить! – приказал император.

– Под пыткой, – добавил Сура.

– Дозволь мне, – предложил Молчун. – Я у наместника палачом целый год был.

Глаза его вспыхнули, как у рыси в темноте, – холодными зеленоватыми огоньками.

* * *

Приск лежал на походной кровати у себя в палатке, но не спал. Как и Кука, и Тиресий, и Фламма, что сидели тут же. Все искатели золота были в сборе, все мрачны, темны лицами. Стоявший на столе кувшин с неразбавленным вином уже опорожнили, Обжора притащил новый. Приск был мрачнее тучи. Точила центуриона стыдная мысль: не погонись они за золотым кладом – был бы Оклаций сейчас жив. С другой стороны, расчет был верный. Собирались они устроить пытку Эмпронию все вместе (Приск с Кукой должны были прибыть в условленное место вслед за Молчуном и Оклацием), да только Адриан срочно вызвал центуриона и Куку к себе. Фламме Приск поручил обыскать сумку фабра (ее легионеры унесли из палатки фальшивого Монтана). Обыскать на предмет чертежей или схем, способных указать местонахождение клада.

Фламма ничего не нашел – только крошечный кусочек пергамента, на котором было написано «Саргеция». Имя девицы? Или какого-то места в Дакии? Фламма так и не понял, но найденный клочок припрятал, чтобы потом показать Приску.

Теперь Фламма сидел в углу, всхлипывал и зачем-то раздергивал жилы, что сшивали квадраты кожи на пологе. Приск все порывался сделать ему замечание, но язык не поворачивался. Если Фламма не успокоится, то вскоре в палатке у центуриона будет миленькая такая квадратная дыра сбоку. Особый вход для друзей.

– А еще я грозил вычеркнуть его из списка на жалованье, – повторял Фламма раз за разом.

Сразу по возвращении в лагерь Молчуна Приск кинулся к Адриану, но тот не стал с ним разговаривать – только приказал ни ему, ни его бенефициариям никуда не отлучаться. И даже за телом Оклация никому из друзей не позволил ехать – послал похоронную команду.

Сейчас полог палатки был откинут, небо уже светлело. Вот-вот заиграют побудку.

Но еще до побудки явился Молчун. От него пахло костром, горелым мясом и кровью.

– Как поживают лазутчики даков? – спросил Приск у палача.

– Всех повязали. – Молчун схватил кувшин с неразбавленным вином, сделал большой глоток. – Что случилось, скажи? Почему эти двое оказались на свободе?

– Откуда мне знать? – огрызнулся Приск. – Мы с Кукой сдали их фрументариям, как дакийских лазутчиков. Полчаса объясняли дуракам, почему приняли этих двоих за людей Децебала. А потом Адриан нас вызвал к себе, и что было дальше – не ведаю.

– Наверняка дурни-фрументарии пленных заперли в эргастул да ушли, не подумали, что в лагере можеть быть третий, – предположил Кука.

– Третий и четвертый, – уточнил Молчун, плюхаясь на походную кровать центуриона. – Уже схватили голубчиков. Под пыткой ничего не сказали, ну да ладно – Ветур не подвел, выложил весь их план.

– Значит, так, лазутчиков приперлось четверо, – резюмировал Кука рассказ Молчуна, – но кто знает, нет ли пятого?

– Пятым должен был стать Эмпроний, но бежал, – сказал Молчун.

– Траян поверил в то, что его любимый Монтан – всего лишь бывший доносчик с подлой душонкой? – спросил, ни к кому не обращаясь, Приск.

Ответить ему никто не успел: вместе с сигналом трубы в палатку прибежал Зенон и вызвал Приска к Адриану.

Легат Первого легиона выглядел странно, не то что расстроенный, а какой-то растерянный, он что-то спешно записывал в табличках. Полог палатки был поднят, но светильники все еще горели.

– Эмпрония лучше найти, – сказал Адриан.

– Уже послали погоню.

– Что ж ты его не ищешь? – Адриан вновь вернулся к своим записям. Впрочем, ничего он не записывал – а просто карябал воск – верный знак, что едва сдерживает бешенство.

– Ты приказал лагерь не покидать, – кратко ответил центурион.

– Но ты и не просился в погоню. Интересно знать, почему?

– Каждая встреча с Эмпронием мне приносит беду. Может, Судьба сама его уничтожит, и мне не след мешаться у нее под ногами.

– С каких пор ты стал так суеверен, центурион?

– С тех пор как погиб Оклаций.

Странный получался разговор с Адрианом. Адриан спрашивал вовсе не то, что его интересовало, а Приск говорил не совсем то, что думал. Не врал, нет, но именно так – не совсем то, что хотел.

– Не сваливай на Рок накопленную муть в душе. А то однажды утром заявишь, что Рок не дозволяет идти в битву, – отрезал Адриан. – Ты что-то недоговариваешь, центурион, что-то скрываешь. И я хочу знать – что…

– Не планы Сармизегетузы – это точно! – попробовал отшутиться Приск.

Адриан, еще мгновение назад пылавший гневом, рассмеялся. Все верно, центурион не лгал: зарисовки укреплений дакийской столицы Приск выложил перед легатом Первого легиона в первую же их встречу после прибытия Адриана на лимес. Подробные планы, тщательно вычерченные.

– Надеюсь, ты меня не разочаруешь, центурион… – прищурился Адриан.

Подозрительность легата Первого легиона и склонность к быстрой смене настроений была всем известна.

– Обещаю, – проговорил Приск, глядя в землю.

Выйдя из палатки Адриана, Приск так и не понял, правильно ли он поступил, не рассказав Адриану о золотом кладе. Несколько мгновений он даже сомневался – не вернуться ли, чтобы поведать будущему императору о тайне Монтана. Но, еще пару мгновений поразмыслив, решил, что возвращаться не стоит: слишком большие расстояния отделяли лагерь Траяна от гор, где укрыто золото. Слишком много дней и даже месяцев до того момента, когда можно будет начать поиски. И так в тайну посвящено слишком много людей. Если Адриан обо всем узнает, то проведает непременно и его вольноотпущенник Зенон… И – возможно – Траян, а вместе с ним непременно Сура… Утечет тайна, утечет горным ручьем, а вместе с ней вожделенная награда. Вспомнит ли император спустя год, кто первым сообщил Траяну о золоте?

Нет, время откровений еще не наступило.

* * *

Не успел Приск уйти к Адриану, как вновь у входа появился посланец.

– Чего тебе? – спросил Молчун и обмер.

Держась рукой за кожаный полог, в проеме стоял призрак Оклация. Белое как снег лицо с черными тенями вокруг глаз, стоящие дыбом белые волосы. Истлевшие лохмотья спускались с его плеч, прикрывая лорику легионера плащом, пахнущим плесенью и тленом.

– Вы бросили меня! – проговорил призрак, протягивая скрюченные, перепачканные в крови пальцы к прежним друзьям.

Фламма взвизгнул и кинулся на кожаную стенку палатки, которая спружинила и отбросила его назад, однако палатка пошатнулась.

– Ок-клаций… – пробормотал Кука, вставая.

– Вы, мои друзья, бросили мое тело… Как вы могли!

Тиресий неожиданно поднялся, подошел к призраку, ухватил того за руку, дернул на себя. Рука, к изумлению прочих, оказалась из плоти. Призрак пошатнулся, едва не упал и рухнул в объятия Тиресия. А тот опустил страшного гостя на походную койку.

– Всего лишь мел, – сказал Тиресий, отряхивая ладонь. – Мел и сажа. Розыгрыш. И гнилой плащ с помойки.

Он наполнил бокал вином до краев и протянул «призраку».

– Но вы меня бросили, – пробормотал Оклаций, делая большой глоток. – У меня до сих пор голова гудит и в глазах двоится…

– Я думал, ты мертв, – признался Молчун. – Дыхания не было…

В ответ Оклаций показал ему язык и тут же сморщился: видать, камень, сброшенный лазутчиками, сильно его приложил, несмотря на шлем.

– Ну, может, я и помер, – согласился Оклаций, – добрался аж до самого Стикса, до переправы, поглядел на старика Харона и вот что подумал: а чего это я здесь делаю? Я ж могу сыграть со своими друзьями преотличнейшую шутку, Фламма от ужаса обмочится…

– Я не обмочился! – с обидой воскликнул Фламма.

– А все остальные – так просто обосрутся…

– Ты подонок! – воскликнул Кука, обнимая приятеля. – Ты самый подлый подонок, которого я знаю. Но, бессмертные боги, как же я рад, что ты жив!

* * *

Через пару часов весть о том, что императора пытались убить дакийские лазутчики, уже облетела все палатки всех легионов. Солдаты, стихийно собравшись на плацу, орали: «Аве, император!» – и бряцали оружием. Кто-то даже предлагал устроить Траяну салютации, пятые по счету, но Траян, выйдя к ним лично, велел разойтись по палаткам и отдыхать, заверив, что больше опасность ему не грозит, а завтра будут принесены жертвы за избавление императора от опасности, и войскам дан будет праздничный день – чтобы возрадовались, что Траян все еще с ними.

Салютации же войска пусть устроят потом – когда подлый и коварный враг, решивший подослать к императору убийц, будет окончательно повержен.

* * *

День давно миновал, прозвучал отбой.

Приск и его друзья спали, вино давно уже было выпито, а кувшин – разбит. Воскресшему Оклацию Кука на лоб положил смоченную холодной водой тряпку, но компресс вскоре сполз и теперь лежал под щекой самого Куки – бывшему банщику, возможно, снился фригидарий в Байях.

Не спал лишь Тиресий. Он сидел за столом и смотрел на вход палатки: крылья ее были подняты, и сквозь вечерний туман прорицатель прозревал невидимое другими. Он видел, как скачет почтарь по дороге, как соскакивает с лошади у ворот лагеря. Вот он идет по дороге, отыскивая нужную палатку.

Тиресий не удивился, когда посланец возник у входа.

– Центурион Приск?

– Он спит.

– Ему послание.

– Я передам.

Гонец положил на стол рядом с подсыхающей лужицей вина запечатанные таблички с письмом.

Тиресий сломал печать, как будто письмо было адресовано ему.

«Центуриону Гаю Осторию Приску от Кориоллы, привет!

Я только что получила сообщение из Ракаи: мой брат погиб еще в июле, охраняя поля поселенцев от нападений варваров. Стрела угодила ему в глаз.

Его прах привезли в Эск. Во время недавней атаки на Дробету погиб центурион Валенс. Мы с Флорис здоровы, Мышка тоже.

Будь здоров!»

Кого-то смерть должна была забрать из их контуберния – это предсказатель Тиресий знал с начала лета. Не ведал лишь имя. Выходит, Судьба давно определилась с выбором.

* * *

Едва Зенон дотронулся до спящего Адриана, как тот вскочил, будто ужаленный. Ему казалось, на сегодня хватит известий. Покушение на Траяна, лазутчики даков, разоблачение героя прежней войны… Что еще должно произойти, чтобы поток дурных известий иссяк? Однако Зенон не стал бы будить его просто так.

– К тебе человек из Рима, легат.

– Пусть войдет.

Адриан ожидал увидеть почтаря, но в палатку вошел Афраний Декстр. Правда, не в доспехах центуриона, а в гражданском дорожном платье. Но он и прежде зачастую хаживал переодетый путником или варваром – по обстановке.

– В чем дело? Разве ты…

Декстр кивнул:

– Это я, как видишь. Узнаешь? – Его в самом деле трудно было узнать – и не только из-за одежды. Он похудел так, что остались кожа да кости, глаза запали, рот скалился в какой-то нелепой усмешке.

– Что случилось? Ты был болен? – Версия болезни приходила на ум сразу же.

– Можно я сяду?

Адриан указал на складной стул. В палатке было тепло, но легата вдруг продрал такой озноб, будто нежданный гость принес с собой дыхание зимы.

– Слышал, мой отец убит? – Афраний говорил как-то странно, будто перед Адрианом был совсем другой человек, которого прежде он никогда не видел.

– Да, известие пришло уже давно. И даже про то, что был суд Сената, знаю, и что рабов и вольноотпущенников твоих оправдали.

– Частично. Рабов не казнили, но вольноотпущенников выслали. Смешно… – Афраний оскалился, и в груди у него что-то захрипело, будто в каком-то сложном механизме заклинило зубья. – Сенат учудил нечто безумное. Кстати, выслали сюда, на Данубий. Так что одного из сосланных таскаю за собой. Старик ходит и плачет. Спрашиваю: ты не рад, что с хозяином? Он говорит: рад. И плачет.

– Зенон, вели подать завтрак! – приказал Адриан вольноотпущеннику, а сам, пока Декстр не видел, коснулся виска. Зенон слегка кивнул в ответ. – А скажи-ка мне, Марк, почему ты здесь, а не в Риме? Случилось ли что?

– Да, представь, случилось.

– А что мальчишки, племянники Децебала? Что с ними? Плохо? Убиты? – Адриан пока никаких известий о мальчиках не получал, и это его тревожило.

Декстр отрицательно покачал головой:

– Нет, легат. Они не убиты. Хуже. Бежали. Полагаю, сюда, в Дакию, к дяде. Не приручились, волчата. Я их чуть-чуть не перехватил в дороге. Убил одного раба-дака. Но мальчишки улизнули. Переростки они, не подходят для дрессировки. Теперь уж точно – вырастут в настоящих волков.

Но только по-волчьи в этот миг зарычал Адриан.

Зенон выскочил из палатки, чтобы не видеть, что будет дальше.