Текст книги "Наследник императора"

– Ну так добей его, чтобы никуда не нести, – предложил Молчун.

– Ты что, спятил? Добить своего?! – возмутился Кука.

– Тогда чего ноешь? Пошли!

Они дотащили парня до палатки легионного медика и уложили у входа – дожидаться скальпеля хирурга.

– Погодите! – окликнул раненый своих спасителей. – Назовите свои имена. Чтобы я знал, кого благодарить.

– Я – Тит Кука, – отозвался спаситель. – А это наш центурион Гай Осторий Приск. Тебя-то как звать?

– Сентий, – назвался раненый.

– Поправляйся, Сентий. Без тебя Сармизегетузу никак не возьмем, – отозвался Кука.

Часть II
Сердце Дакии

Глава I
Машины Филона

Лето 859 года от основания Рима

Горы Орештие, окрестности Сармизегетузы Регии

Приск тихо ругался себе под нос. Еще три дня назад он мог бы лично явиться к Траяну и с гордостью объявить, что благодаря своей памятливости и уму отыскал дорогу к Сармизегетузе. А теперь тропу вдоль реки не заметит разве что слепой – потому как истоптана она сотнями ног и валяются на ней или же прямо на берегу горной речки умершие от ран даки. Ступай по кровавому следу прямиком к воротам. Теперь просто глупо говорить кому-то: я нашел дорогу…

Однако провести серьезные отряды или повозки с осадными машинами по дакийской узкой тропе было практически невозможно. Двигаться вдоль несущейся с горы безумной речки можно лишь гуськом – по два, максимум три человека. Что хорошо для разведчиков да горцев, для римской армии не подходило вовсе.

Началась работа – обычная на этой войне – рубка леса да перелопачивание грунта. Не воины Рима, а заправские лесорубы да землекопы шли на приступ дакийской столицы. Чтобы построить дорогу, пришлось срывать часть холма – достаточно крутого, по которому храбро карабкались ввысь деревья. Слева получался уступ – справа оставался каменистый берег речки и горный поток. По гребню холма Траян выставил охранение из ауксилариев, тогда как внизу под их присмотром легионеры вгрызались в гору, превращая тропу в широкую дорогу. Работы тут было не на день или два – легионеры махали кирками и лопатами даже в темноте при свете факелов.

* * *

Через три дня после битвы Адриан, явившийся поглядеть на работы вокруг Сармизегетузы (Траян так еще и не нашел места, где именно надлежало принять участие в осаде Первому легиону), приметил знакомую фигуру среди фабров.

– Филон, – Адриан остановил суетящегося грека. – Чем ты здесь занят?

За то время, что они не виделись, Филон осунулся и похудел. И немудрено: очередная ссора с заносчивым Аполлодором перекрыла для него все радужные перспективы, и разработанный проект грандиозного храма вместе с деревянной моделькой был выброшен на помойку – в самом прямом смысле слова.

– Драгоценный ты мой, – отвечал грек. – А чем занят ты?

– Прежде – штурмовал Пятре Рошие. Но, как видишь, вернулся. И вернулся с победой. На Красной скале теперь наш гарнизон.

– Говорили, что крепость эта неприступна.

– Любую крепость защищают люди. А на Красной скале их оказалось слишком мало – понадеялись даки на ее хваленую неприступность.

– Не похоже, что у Децебала так уж мало людей, – Филон смотрел на Адриана снизу вверх глазами преданного пса. – Как тебе недавняя битва?

– Битва как битва – много трупов, теперь похоронная команда день и ночь сжигает тела.

Филон шмыгнул носом – воняло в самом деле мерзко.

– А где твой легион стоит?

Адриан махнул неопределенно вдаль.

– Далековато. Топать до цели далеко. Прямо беда, – заметил Филон.

– Почему бы тебе не сделать машину, способную прогрызать туннели в горах? – зло спросил Адриан, задетый замечанием механика-грека за живое.

– Для такой машины потребно наитвердейшее железо, сиятельный, – вздохнул в ответ Филон. – А такого железа у нас нет. Правда, говорят, среди германских кузнецов… – тут же увлекся своими фантазиями грек.

– Это была шутка, Филон! – Адриан уже повернулся, чтобы идти дальше. Под мышкой он держал таблички, в которых были зарисованы чертежи необходимых платформ – чтобы установить близ Сармизегетузы машины и штурмовые башни.

Правда, ему самому план с деревянными башнями не нравился: слишком высокие, неустойчивые. Да и даки не так глупы, сразу поймут что к чему, наверняка устроят вылазку, либо опрокинут, либо сожгут римских монстров. Поначалу Траян рассчитывал устроить насыпь, как когда-то это сделал Веспасиан при осаде Масады в Иудейскую войну. Но здесь не пустыня – песок не натащишь мешками, камень надо ломать – и для такой насыпи пришлось бы ломать его до самого снега: тут Адриан не поленился, сделал на восковых табличках нехитрый расчет да показал дядюшке на совете. Поскольку из вояк серьезным математиком был только легат Первого легиона, Траян никак расчеты проверить не мог, потому просто поглядел, поморщился да разровнял плоским наконечником стиля Адриановы записи.

– Но одну машину я сделал, сиятельный, – пробормотал Филон в спину Адриана.

Легат обернулся.

– Опять гигантская баллиста? – спросил с издевкой.

– Не совсем. – Филон хитро прищурился. – Не желаешь взглянуть?

– Желаю, – отозвался Адриан и вернулся назад.

– Машина стоит в лагере Четвертого легиона. Но легат обсмеял мои усилия и пообещал разобрать мою красотку на дрова.

– Красотку? Она в самом деле красива?

– Божественная малышка! – Филон причмокнул, будто речь шла о женщине. – Ты не забудешь ее до конца своих дней, драгоценный!

– Мне уже хочется на нее посмотреть. Не обмани меня, Филон!

Зенон подвел коня Адриану, легат легко вскочил в седло, а грека вольноотпущенник посадил позади себя на кобылу. Ехали неспешно – дорога при всем старании фабров получалась неровная, к тому же навстречу все время шли либо центурии легионеров, спешащих с топорами на рубку леса, либо катились повозки. Прошедший поутру дождь сделал дорогу скользкой, как пол в термах.

– Признайся, хитрец, ты попросту хочешь удрать со стройки, – сказал Адриан.

– Нет, драгоценный… Нет и нет. Я хочу порадовать твое сердце.

– Ты не девица, чтобы радовать мое сердце.

– Но ты же истинный архитектор и математик, Адриан! – беззастенчиво подольстился Филон. – Для тебя увидеть прекрасное создание механики – наслаждение.

Адриан не выдержал, покачал головой и улыбнулся: Филон знал, как завоевать симпатии молодого легата.

* * *

Встать возле Сармизегетузы единым лагерем римляне не смогли, даже если бы захотели. Не то что лагерь легиона – порой одну когорту редко удавалось разместить на подходящей террасе. Зато огораживать приходилось всего лишь один склон, самый пологий. Остальные обычно были столь круты, что забраться на них не под силу было не только римлянам, но и дакам. Четвертый Флавиев Счастливый легион встал на террасах вокруг небольшой дакийской крепости: в самой крепости устроили преторий лагеря, а когорты расположились лагерем вокруг на дакийских жилых террасах, образуя что-то вроде грибницы. У фабров имелась своя такая терраса. Сейчас она почти полностью обезлюдела – только несколько караульных стерегли палатки да мастерские – и еще два контуберния фабров, сменившихся с ночных работ, спали в кожаных, весьма уже потрепанных в походе палатках. Несколько рабов (не даков, разумеется, а уже приученных к неволе сирийцев) пекли на временной кухне хлеб да варили кашу: измотанные работой фабры должны были вот-вот пожаловать на обед и отдых. Здесь же грелась в больших котлах вода: мыться холодной водой в этих местах отваживались немногие.

Филон тут же потрусил к небольшой площадке на краю террасы. Нечто огромное, укрытое кожами, стояло за палатками фабров.

– Вот! – Филон, казалось, сам изумлялся громадности сооруженного монстра.

Двое фабров, повинуясь жесту Адриана, сняли с машины кожи.

То, что увидел Адриан, не поддавалось описанию. Больше всего это походило на подъемный кран, поставленный на обитые металлом колеса. Меж колесами торчали железные зубья, сейчас вбитые в грунт, – что-то вроде тормозов, которыми машина должна была вгрызаться в горную породу. Сверху же на особой платформе пристроен был механизм, но только не с ложем для копья или камня, а с огромной бочкой. Из бочки торчало нечто, похожее на поршень помпы. Машина не походила ни на одну, виденную до той поры Адрианом. А повидал он их немало.

– И зачем бочка? – обалдело спросил Адриан.

– Бочка – это самая важная часть конструкции, – торопливо сообщил Филон шепотом, привстав на цыпочках, чтобы быть поближе к Адрианову уху – будто опасался, что стоявшие вокруг фабры услышат его тайну. – В бочках – горючая смесь. Поршень такой, как в помпах Герона, что я строил для моста этого жулика Аполлодора, когда мы откачивали воду, а он прохаживался взад и вперед да размахивал своими короткими жирными ручками…

Филон задохнулся от ненависти, а Адриан улыбнулся. Уж в чем в чем, а в одном они с Филоном были полностью солидарны – в своей ненависти к Аполлодору. Мстительный Адриан не мог позабыть оскорблений, которые всякий раз наносил ему Аполлодор, высмеивая его архитектурные проекты, именуя их тыквами за страсть императорского племянника к куполам.

Адриан замотал головой, прогоняя обидные воспоминания.

– Ну так что делает твоя машина, рассказывай!

– Смесь сжимается, а потом с другой стороны в бочке открывается клапан, и струя под давлением выливается на стену. Да не просто жидкость, а жидкость, вспыхивающая в воздухе.

– Серьезно? Такое возможно? И как?

– Это моя тайна, – скромно потупился Филон[90]90
  На Колонне Траяна изображены подле стен Сармизегетузы удивительные штурмовые машины, не похожие ни на какие другие образцы. Считается, что на барельефе машины изображены не полностью.


[Закрыть].

– Филон, ты, кажется, позабыл: стена каменная, – заметил Адриан.

– Известняк. Твой центурион Приск говорил – кладка из известняка, обычные дакийские штучки: раствора нет, камни стянуты деревяшками. Известняк не очень-то терпит жар, станет хрупок, а то и вовсе рассыплется в песок. А уж дерево поперечин все выгорит. Так что после пожара надо просто кинуть пару камней из баллисты, бах… – Филон хлопнул в ладоши. – Стена и рассыплется.

– Филон, ты что, не видел стены Блидару и Костешти? Между рядами каменной кладки наверняка набиты песок и земля – а земля не горит, насколько я знаю. Разве что спечется.

– А вот и нет… С юга стена недавно перестроена – так говорил твой центурион Приск – и там только известняк. Без набивки между…

– А что за смесь внутри?

– Это тайна! – Филон хитро прищурился. – Никто, кроме меня, не знает. Я один. И не скажу – как ни проси. Тут вертелся один, пытался зарисовать – наверняка лазутчик Аполлодора. Так я не позволил. Уж ему-то не достанется моя машина – ни за что!

Договорить они не успели: взревела труба – на соседних террасах поднялась тревога. Когорты Четвертого Флавиева Счастливого легиона в боевом построении стали спускаться в долину.

– Потом договорим! – Адриан вскочил в седло. – Береги красотку! – бросил уже на скаку.

Он гнал коня, опережая легионеров. Адриан должен быть первым всегда и всюду, что бы ни приключилось на этой войне!

* * *

Оказалось, что защитники крепости попытались устроить вылазку, выскользнув из восточных ворот, прошли сакральную зону, спустились по лесистому склону, а потом смогли выйти к западной дороге. Здесь они напали на рабочих, занятых на стройке. Даки почти беспрепятственно убивали фабров: против фалькса кирка – плохая защита. Но на защиту фабров бросились ауксиларии и легионеры, отряд даков не успел отступить и был поголовно истреблен.

Адриан, первым делом прискакавший в расположение своего легиона, здесь уже получил известие, что вылазка даков не удалась. Так что трубили тревогу напрасно – помощь Первого легиона в этот раз не понадобилась. Легат оглядывал склон горы, но с таким же успехом он мог бы пытаться разглядеть сквозь густую овечью шкуру скрытые где-то внутри сердце или печень. Лес, густой лес, и больше ничего. Изучая добытые Приском чертежи, Адриан полагал, что крепость огромна и видна издалека. Сейчас же он видел только горы и лес, а крепость была каменным прыщом на этой горе – не более того.

Траян не придумал пока ничего лучшего, чем приказать этот лес валить, – бревна пойдут на мосты через бурные речки, на ограду лагерей и – главное, на создание контрвалационной линии[91]91
  Контрвалационная линия – непрерывная линия укреплений, которую сооружали осаждающие войска вокруг крепости с целью не выпустить осажденных и не дать им возможности производить вылазки.


[Закрыть]. Недавнее нападение лишний раз подтверждало, что она необходима. А значит, штурм столицы может затянуться до зимы.

Даже подступиться к Сармизегетузе было непросто – на жилых террасах даки разрушили дома и амбары, повсюду установили метательные машины. Пристрелянные механизмы били по римлянам, как только те оказывались в поле зрения стрелков. В основном это были баллисты, кидавшие камни, а камней у даков имелось в избытке. Любой склон они могли превратить в ядра для своих машин. Да уж, присланные Домицианом инженеры послужили Децебалу на славу! На следующий день, пытаясь подступиться к Сармизегетузе, римляне потеряли десять человек убитыми и еще столько же пострадало от ударов камней. Среди них и Адриан, опять сунувшийся в самую гущу событий. Ему в какой-то мере повезло, если случившее можно было счесть за везение: камень из баллисты ударил стоявшего рядом легионера в грудь и отшвырнул на Адриана – легат просто свалился с уступа и, пролетев футов десять, упал на камни. На счастье – опять на счастье – римляне, расчищая дорогу, сбрасывали вниз землю и листья, ветки, и весь этот мусор послужил своего рода подушкой, на которую свалился командир легиона Минервы.

Оглушенного Адриана тут же перевезли в лагерь, и личный медик Траяна Критон, присланный императором осмотреть племянника, запретил легату подниматься до следующего утра, опасаясь, что жидкости в теле молодого командира перемешались после падения, и может пойти горлом черная желчь. Адриан пытался заговорить медику зубы – расспрашивал о книге, которую тот пишет о походе императора, подражая своему патрону. Кажется, половина императорской свиты писала книги. Но Критон, хотя и покраснел от удовольствия, рассказывая о своей работе, в остальном остался непреклонен, вставать не позволил и поручил Зенону присматривать за господином.

Адриан скрежетал зубами, бесился от бездействия, когда Зенон, потупив взор и улыбаясь чему-то своему тайному – этот прохвост день ото дня забирал все больше власти, – провел к Адриану центуриона Приска. В новенькой начищенной лорике (всякий раз, надевая ее, Приск вспоминал, сколько еще ему придется просидеть без жалованья, чтобы оплатить доспехи) центурион выглядел почти щегольски. По приглашению легата Приск занял место на походном стуле Адриана. Зенон принес чаши с разбавленным вином, творог и хлеб, но из палатки не ушел, а поместился у входа, чтобы иметь возможность видеть, что творится в лагере легиона и одновременно – в палатке легата. Ясно было, что от присутствия Зенона избавиться никак не удастся.

Ничего не говоря, Приск положил перед Адрианом дакийскую золотую монету, ту самую, что подарила ему Флорис. Адриан взял в руки золотой, внимательно рассмотрел.

– Где ты ее нашел?

– В Сармизегетузе, когда гостил у Децебала. Кстати, будет царь приглашать в гости – найди повод отказаться.

– Позови Афрания Декстра! – приказал легат вольноотпущеннику.

Наглец в ответ покачал головой:

– Не хотелось бы оставлять тебя одного, господин!

– Я не один – со мной центурион.

Зенон, всем своим видом показывая, что поручение ему не нравится, все же отправился искать Декстра.

– Посмотри, он в самом деле ушел или торчит за палаткой и подслушивает, – приказал Адриан.

Приск выглянул из палатки. Увидел спину удалявшегося Зенона.

– Топает как миленький.

– А теперь говори, с чем пожаловал. Только быстро. Будь уверен: Декстр появится как из-под земли.

Марка Афрания Декстра Приск видел несколько раз в лагере. Тот был как прежде центурионом, но подразделением не командовал, а занимался тем, чем занимался и прежде, – сбором слухов, сплетен и тайных известий.

Центурион (пропустив историю про тринадцать убитых даков, решив даже не проверять – поверит ему Адриан или обсмеет) сразу перешел к рассказу о зарытых сокровищах. О том, как Бицилис приказал отвести воду одной из рек в этих горах, выдолбить огромную пещеру и на ее дно опустить золото и серебро.

– Золото Децебала! Невероятно! – пробормотал Адриан. – Думаешь, Бицилис покажет нам, где спрятан клад?

– Бицилис, может, и не покажет, но я найду, где зарыто золото. Думаю, мысль о награде меня воодушевит.

– А не хочешь ли ты просто ускользнуть из лагеря, чтобы не принимать участие в штурме?

У Приска слегка дрогнул уголок рта, что должно было означать улыбку.

– Если чего мне и удастся избегнуть – то это рубки деревьев и насыпки платформ для баллист. Но мне как центуриону это и так не грозит.

– Возможно.

– Полагаю, настоящий штурм начнется дней через десять, не раньше. Так что эти десять дней на поиск золота можно выделить честно. Ты бережешь меня – не потому, что я быстрее всех могу вскарабкаться на стену. Значит, веришь, что сокровища существуют.

– Хорошо, я отправлю четверых – тебя, Тиресия, Куку и Фламму на десять дней – искать якобы тайный проход в горах к стенам Сармизегетузы. Но если вы, четыре жулика, через десять дней не вернетесь, я буду считать вас дезертирами – со всеми вытекающими… – пригрозил Адриан.

– Мы вернемся.

– Тогда через час получишь нужный диплом.

В тот момент вернулся Зенон, а с ним Афраний Декстр.

Два центуриона смерили друг друга взглядами. Приск прикидывал, чего ждать от Афрания. Тот пытался догадаться, о чем шел разговор в палатке легата.

– Погляди! – Адриан протянул Декстру золотую монету.

Тот повертел ее в пальцах и сказал:

– «Козон». Так именуют эти монеты по имени царя, их чеканившего.

– Подробнее, – приказал Адриан.

– Я слышал об этих монетах вот что: будто бы после убийства Цезаря Брут заключил союз с Козоном, и тот отчеканил для Марка Юния Брута золотые монеты – дабы было чем расплачиваться с ненадежными союзниками. Здесь есть буква «B», что и означает – Брут. Этих монет должно быть очень много – то была плата, которой так и не дождались войска республиканцев. Все монеты остались здесь, в горах. Практически они никогда не имели хождения. Прежде я видел такую монету лишь однажды.

– Сегодня ты вряд ли расплатишься ими в Риме, – заметил Адриан.

– Но если их переплавить, то из каждого «козона» выйдет золотой аурей, – уточнил Приск.

– Я вот что подумал, – проговорил Адриан задумчиво. – Если бы Козон успел привезти свой золотой груз Бруту? Кто бы в этом случае победил в битве при Филиппах? Что ты думаешь, Приск?

Центурион пожал плечами: отец приучил его не вести опасные речи даже с друзьями – и дальше веселой шутки его вольнодумство никогда не шло.

– Я могу идти? – спросил он, давая понять, что в присутствии Афрания ничего говорить не станет. И это уже дело легата – решать, что говорить Декстру, а о чем умолчать.

– Ступай. Я пришлю диплом сегодня же, – пообещал Адриан.

Когда Приск вышел, легат повернулся к Афранию:

– Наш приятель знает, где находится основная часть монет. Их зарыл в землю Бицилис. Надеюсь, Приск их найдет.

– Бицилис, говоришь? Я кое-что слышал об этом жадном дакийском коршуне. – Декстр помолчал. – Но откуда у Бицилиса столько золота? Ведь все золото в этих горах принадлежит Децебалу.

– Оно и принадлежит Децебалу. Бицилис просто его зарыл. – Адриан не стал уточнять, сколько именно. Ему, как и всем остальным, названная Приском цифра казалась фантастической.

– Золото Децебала… – Декстр оскалился в хищной усмешке. – Это же замечательно! Если Приск найдет золото, Бицилис откроет нам ворота Сармизегетузы, – заявил Декстр.

– Вот как? Ты уверен? – оживился Адриан. – И как же ты его купишь?

– Расскажу тебе, когда золото будет в наших руках.

– Ты столько раз ошибался прежде, Декстр, что я не знаю, стоит ли тебе верить.

– В этот раз я не ошибусь, – ответил центурион. – Главное, чтобы не ошибся Приск.

* * *

День за днем поднимались все выше по склону горы римляне. Легионеры валили лес, таскали камни и бревна. Укладывали насыпи, делали настилы, теперь они уже не срывали горы, а горы строили – соревновались с самими богами.

Первым делом Траян приказал сделать настилы и поставить на них метательные машины, собранные со всех легионов (было их не меньше сотни), и обстреливать даков, что обороняли стены. Катапульты метали копья, баллисты – камни в полталанта и пылающие головни. Поначалу этот шквал согнал защитников со стены. Но, кроме машин, стреляли еще балеарские пращники и нумидийские стрелки, метали дротики легионеры, так что защитникам было и носа не высунуть. В это время другие легионеры валили деревья в окрестных лесах, обрубали ветви, подтаскивали окоренные стволы да камни, расширяя террасы, бывшие некогда жилыми, подпирали их бревнами и сооружали дополнительные настилы. Подкатить башни на колесах по склону здесь бы ни за что не получилось, но Траян рассчитывал построить неподвижные башни на ближних террасах выше стены и вести огонь из катапульт и баллист сверху, чтобы очистить стены от защитников. Тогда по приставным лестницам легионеры смогли бы взобраться наверх – тридцать футов кладки – не ахти какая высота. Идти же на штурм без подготовки Траян не собирался: в этом случае в легионах будут слишком большие потери. Время пока терпело – заканчивался июнь.

К тому же Траян, как и планировал, воздвигнул стену защитную – высокий частокол и деревянные караульные башни, – чтобы в другой раз не могли даки так легко подобраться к осаждающим. Однако брать город измором было глупо – запасов в Сармизегетузе имелось до следующей осени, вода подавалась по трубам из родников сакральной зоны, а если и перерезать водопровод – то дожди в этих местах так часты, что собрать воду в цистерну не составило бы труда, это не Масада, где дождь кажется милостью богов.

Две деревянные башни меж тем росли и по высоте уже достигали стенных зубцов. Но даки тоже не сидели без дела и, как только прекращался обстрел – а машины никак не могли стрелять непрерывно, – начинали наращивать стену, в то время как другие стреляли из своих осадных машин пылающими головнями и пытались поджечь деревянных монстров. Римлянам приходилось закрывать башни шкурами и все время обливать их водой. Тогда дакийские лучники находили новую добычу – и то один фабр, то другой падал, получив стрелу в незащищенное бедро или руку. Легионные госпитали были переполнены ранеными. Так длилось это соревнование стрелков – день за днем, и каждый день растягивался до бесконечности. А когда день заканчивался, даки работали ночью в темноте, порой действуя по интуиции и на ощупь, наращивая уже имевшиеся стены. Сразу новую каменную кладку возвести они, конечно, не могли, но устанавливали столбы и натягивали на них оленьи, воловьи да лошадиные шкуры. Шкуры обливали водой, так что пылающие головни, которыми забрасывали стену римляне, не могли поджечь защиту, а камни пружинили и отскакивали, стрелы застревали, и лишь копья из катапульт рвали кожи на куски. И все же под этой сомнительной защитой мастера могли теперь работать днем и ночью. Так что теперь римляне и даки соревновались в скорости – кто кого опередит – строители оборонительной стены или строители штурмовых башен.

* * *

Адриан уже не сомневался, что осада Сармизегетузы продлится не одну неделю, возможно даже – месяц. Подступ к западным воротам столицы – единственный удобный подъем – даки охраняли день и ночь. Едва легионеры попытались придвинуть сюда таран, как со стен на них обрушились камни, а следом – огненные снаряды, фабры отступили, бросив таран, и даки его благополучно сожгли. Теперь перед воротами грудой лежали обломки машины и хитиново-черные обгорелые тела тех, кто не сумел удрать.

Фабры пытались заставить пленных даков таскать камни, но те отказывались наотрез, просто ложились на землю, и никакие побои не могли заставить их подняться. Они предпочитали умереть под пытками, нежели помогать рушить стены своей столицы.

Приск, явившийся к загону для пленников в поисках подходящего проводника, вдруг услышал знакомый голос, взывавший к Замолксису. Крики дака прерывались руганью фабра, но все равно дакийский бог услышал несчастного: потому что парня, которого немилосердно избивал фабр, центурион узнал сразу. Это был его бывший охранник, Рысь.

– Прекратить! – остановил истязание Приск. – Этот человек мне нужен.

– Зачем? – изумился фабр.

– Он наш проводник. Приказ легата Элия Адриана! – Приск помахал в воздухе дипломом с печатью императорского племянника.

Фабр оглядел диплом и вернул центуриону, даже не стал читать. Но и спорить тоже не стал. Приска он знал в лицо и слышал, что этот центурион ходит в любимцах у нового легата легиона Минервы.

Фабр отступил, а Приск ухватил Рысь за ворот рубахи и поволок за собой. Спустившись на другую террасу, обширнее первой, Приск остановился. Рысь тут же уселся на землю, попытался стереть с лица кровь, сплюнул, опять-таки кровью, и спросил:

– Чего надо-то?

– Идти сможешь? – Центурион снял шлем с поперечным гребнем. – Узнаешь?

– Приск? – Рысь изумился. – Значит, жив? А говорили – ты замерз в горах.

Похоже, парень обрадовался встрече. Только с даком – как с волком – надо держать ухо востро. Даже когда тот улыбается. Вернее – особенно когда тот улыбается.

– Идти сможешь? – повторил Приск свой вопрос.

– Я был ранен в руку и совсем легко – в голову, идти могу. Вопрос – куда идти.

– Если отпущу, сможешь убежать к своим?

Рысь задумался, огляделся, потом покачал головой:

– Нет, не сумею. Тут повсюду ваши. Сразу убьют. Вот если бы пробраться дальше на север, там есть дороги.

– Хорошо, я помогу тебе пробраться на север. Но сначала покажешь нам тропы вокруг Сармизегетузы.

– Зачем? – Рысь насторожился.

– Я ищу пару террас, подходящих для того, чтобы поставить наши войска.

– Предательство! Не пойду. Ищи сам! – огрызнулся Рысь. Ссутулился, обхватил руками колени, всем своим видом показывая – дак не сдвинется с места.

– Какое предательство? Всего лишь террасы, Рысь!

– Предательство. Можешь меня убить.

Приск задумался. Как же заставить парня сделать то, чего он делать ни за что не хочет?

– А Саргецию покажешь? – произнес он наугад название, записанное и хранимое фальшивым Монтаном. Обрывок пергамента отдал ему Фламма. Но, что означает запись «Саргеция», Приск не ведал. Не знал даже – что это, город или…

– Реку? Зачем? – удивился Рысь.

Приск мысленно возликовал. Но постарался не подать и вида, нахмурился, придал лицу озабоченное выражение, вздохнул.

– Здесь, в Дакии, у меня есть женщина и ребенок. Так вот, они жили прежде на берегу этой реки. Она мне сказала название, когда мы прощались. Я не хочу, чтобы легионеры ее обесчестили и забрали в рабство вместе с моим сыном. Хочу их спасти.

Приск говорил так искренне, что Рысь ему тут же поверил. Да ведь это и не было ложью. Почти не было. Приск и в самом деле хотел найти свою царевну – что ни день, осматривал клетки с пленными. Но царевны не находил. Наверное, она укрылась в столице, как сказал Архелай.

– Хорошо, реку покажу, – согласился Рысь. – А потом ты меня отпустишь?

– Даю слово! – воскликнул центурион.

Он в самом деле решил отпустить пленника – всегда можно сказать, что проводник сбежал, – подобное никто не проверит. Да и не станет никто проверять, если легионеры найдут клад. А перед Рысью он был в долгу.