Текст книги "Глобус Билла. Вторая книга. Корабль Глобус"

И бросился на клавиатуру. Энкиду не успел его остановить и оказался отброшен вместе с табуреткой. Тотчас что-то произошло с комнатой. Пол и потолок поменялись местами. Билл рычал:

– Умереть. Нам нужно… они уже замёрзли… или сгорели. Мы успеем… с ними соединиться. Догнать!

Энкиду мгновенно сообразил и бросился на него, отдирая его пальцы, цепкие и твёрдые – как уже готовые пальцы статуи, – от несчастных кнопок.

Он молчал, экономя силы. Наконец, он захватил локтем горло Билла и рванул. Оба отвалились на пол, как сплавленные куски металла, шипя и исторгая сгустки огня.

– Умереть… мертвы… – Слышал Энкиду.

Он без пощады и вспоминая всё, что знал о боли, бил куда мог достать. Но все его усилия были без пользы. Они катались по полу, который стал потолком. Включился режим невесомости, рубка представляла собой взвесь из мечущихся предметов. Трёхмерка разлилась и захватила катающийся в воздухе клубок из могучих тел.

Сквозь расширяющиеся звёзды Энкиду видел у самого лица страшные пустые глаза брата или того существа, которое им было пять минут назад.

Красный и тёплый свет Привала лёг багровым подтёком на половину лица Билла. Рот кривился, скалясь и раззявливаясь. Белые длинные клыки пробили какую-то туманность, как будто ожила вся Большая Аллея.

Фонари Башен, теряя масштаб, просквозили вставшую дыбом гриву Билла, его руки так сильно сдавливали горло Энкиду под выступом подбородка, что между расставленных пальцев брызнула из разорванной кожи перепонок пурпурная кровь.

Энкиду, падая вверх, почуял смерть. Он ловил своё ускользающее сознание и в то же время видел со стороны происходящее в рубке. Руки его ослабели под натиском смерти, имя которой было именем его брата.

Глобус рушился камнем, его несколько раз со скрежетом задели загулявшие островки Браслета. Табуретка, как символ зла, витала над ними.

– Уйдём. – Прохрипел Билл. – Я сожгу… Глобус. Конец.

Он откинул лицо, так что кинжалом выставился кадык, и завыл. Цокнула и разорвалась лампочка в стене. Осколки летали в трёхмерке, рождая новые небесные тела. Энкиду тихо вздохнул. Глаза его прикрылись, и густая тень золотых ресниц плотно прилегла к побелевшей коже.

Глобус ударился о воздух, путая право и лево. Дверь открылась, влетела статуэтка из багажа Энкиду.

Она закрутилась в синеве, наполнившей комнату, курсором по звёздной карте. Между планет, как, наконец, появившееся и ответственное за своё творение божество, она танцевала со знанием дела.

Колени Энкиду хребтами оседали, он распластался в воздухе, как на твёрдой поверхности.

Лёгкий порыв воздуха приподнял на праздничном столе в Библиотеке забытый Шанни платок, и он, кружась, полетел, влетел в рубку и, намокая в густом месиве карты, падал вверх. Он затрепетал возле табуретки, и она, утратив украденную невесомость, рухнула, стукнув Билла по башке.

Билл повернулся вбок, и Энкиду вдруг сел.

Безмолвно он схватил Билла и, опрокинув его в воздухе, взлетел, работая коленями. Упав на клавиатуру локтем, он нажал кнопку. Билл, устремлявшийся к нему с распростёртыми руками, был откинут в сторону сменой курса. Энкиду поймал табуретку, и в тот же миг невесомость прекратилась. Статуэтка встала, покачиваясь, на краешке сейфа.

Энкиду умостил табуреткой биллову рожу, и тот с удивлённым лицом сел на пол. Энкиду на секунду задержался возле трёхмерки. Вращение и падение прекратились. Глобус висел в клубящемся перламутровом облаке.

Энкиду шагнул к Биллу. Встав коленом ему на грудь, взял его за голову и несколько раз приложил затылком к полу. Потом опустился рядом и отдышался. Билл приоткрыл глаза и Энкиду, нагнувшись к нему, прошептал:

– Билл…

Билл вскинулся, сморщил нос и всхлипнул. Он привстал и протянув руку, обнял брата за шею. Энкиду это стерпел.

Потом произнёс небывалую грубость и подождал. Билл кивнул. Встал, причём Энкиду следил с острым ужасом за тем, как тот медленно поднимается. Но когда Билл поднял к нему лицо, Энкиду вздохнул. Глаза его изменились.

– Мы должны посадить Глобус где-нибудь на «крылья ветра» над плоской местностью.

Билл кивнул. Глаза его постепенно становились осмысленными, страдающими.

– На случай, – продолжал Энкиду, подходя к клавиатуре и по пути подняв и поставив табуретку, – если придётся сажать его на поверхность, чего, конечно, делать нельзя. Но на крайний случай…

Он сунул статуэтку под куртку на грудь и, подставив под себя табуретку, сел плотно, всадником.

– Билл, иди… – Человеколюбиво сказал он. – Собери вещи.

Билл взглянул.

– Хорошо.

– Её вещи тоже.

Трёхмерка с чмоканьем выпиваемого невежей киселя втягивала излишки в своё ставшее снова плотным тело. Карта повисла и, подумав, подтянулась к тому месту в рубке, где положено. Вселенная помнила свой шесток.

Глобус, припоминая, покрутился, и Энкиду сказал про себя: Слава Богу…

Рубка не слишком пострадала от припадка невесомости. Сейф даже не шелохнулся. Энкиду бросил на него пытливый взгляд. Потом перевёл на дверь, где скрылась понурая спина Билла.

Энкиду сразу встал и, подойдя, примостился на корточки возле сейфа.

– Нет. – Услышал он.

Энкиду обернулся и пытливо посмотрел на брата. Лицо того, бледное в заплывающем синяке, прошло бы тест на среднестатистическую нормальность.

– Комр взял только пару. Надо сохранить это для неё.

Энкиду воздвигся и вернулся к командирскому месту.

– Оно может нам понадобиться.

Билл смолчал. Внизу в окне возникли в океане очертания прекрасного патрицианского лица. Энкиду сдержал вздох.

То был полуостров в синеве океана, жёлтый и зелёный, как сама душа Эриду. Синий треугольник проступившей венозной сетки свидетельствовал о том, что Эриду ждёт… и о том, что…

– Садиться здесь нельзя.

Энкиду снова испытал брата взглядом.

– Ну, и мордашка у тебя, Билл, в самый раз для вручения верительных грамот. Сделай что-нибудь, чтобы походить на царского сына, уголовник.

– Сам хорош.

Тем не менее, он вышел в полевой душ и, спустя минуту, оттуда донёсся хохот, потом громкое ойканье.

Билл вошёл с умытым лицом. Мокрые волосы делали черты его лица отчётливей. Теперь, когда он смыл кровь, повреждения оказались не такими удручающими.

– Пустяк. – Ответил Билл на взгляд Энкиду. – Скажу, что ударился при посадке… когда брился. Ты сам-то…

Энкиду подумал и не без сомнения покинул место командира. Войдя в душ, он увидел, что Билл остался верен себе. Лужа на полу и полотенце, повешенное так, что командир, где бы он ни был, содрогнулся бы. Это было какое-то чудовище, а не полотенце. Взмахнув им и прикладывая влажную махру к обожжённому болью лицу, Энкиду услышал гулкий звук удара. Он отшвырнул так и не обрётшую благопристойности тряпицу и сделал шаг в рубку.

Билл как раз поднимал над головой сейф. Энкиду приоткрыл уста. Билл обрушил сейф на пол и тот, досадливо проскрежетав, на глазах Энкиду деформировался. Часовой глаз замка остался нетронут.

Энкиду пожал плечом и, сверившись с курсом, присоединился к Биллу. Спустя несколько минут богатырских упражнений, они удручённо посмотрели на сейф.

– Похоже на то, как мы открывали ту банку со сгущёнкой. – Отдувался Билл. – Когда Шанни спрятала открывашку.

Произнеся её имя, он только слегка заморгал и тут же сжал зубы. Энкиду подумал об этих белых зубах и коснулся собственной челюсти – Билл успел её приласкать.

Энкиду вернулся к клавиатуре. Вдвоём они следили за наползающими друг на друга рисунками быстро листаемой Эриду. Несколько раз они обменивались взглядами и то один, то другой выказывал отрицание.

Разок фиалковые глаза Энкиду расширились. Билл взглянул ему за плечо.

– Тю.

Глобус срыву пошёл к западу.

Что-то в воздухе мешало Глобусу. Не шторм, но сам спокойный воздух верхнего слоя атмосферы отталкивал шарик.

– Колдовство какое-то. – Подумал вслух Энкиду.

Они видели под собой тёмное плато в окружении гор, а левее желтизну пустыни.

Глобус будет здесь в восемнадцати километрах над землёй, как за каменной стеной.

– Садимся в старые шатуны.

Когда они вошли в ангар, выяснилось, что выбор сделан правильно. Вся новая техника при взрыве эмоций Билла и космоса, помялась и требовала внимания. Старые неуклюжие шатуны, пришвартованные дедовским способом, ждали, как обстрелянные кони.

– И увидим ангелов.

Энкиду возразил:

– Главное, к ним не присоединиться, Билл.

Он помолчал.

– Если ты по-прежнему лелеешь мысль о суициде…

Билл, обеими лапами раскрывавший деликатную дверцу шатуна, вызывающе ожёг взглядом. Энкиду бестрепетно закончил:

– Напиши записку, чтобы я мог показать…

Билл осклабился:

– А ты, любитель пирожков с яблоками, и сам сможешь всё обстряпать.

Он яростно улыбнулся Энкиду и, скрываясь в скворечнике, крикнул:

– Дверь ты открываешь.

– Погоди…

Энкиду ляпнул и заткнулся. По его лицу, нёсшему печать братской страсти, прошла тень.

– Ты чего замер?

– Он сказал, – Энкиду повернулся, как на шарнирах в сторону, – чтобы ты закрыл дверь.

Билл изобразил и совершенно искренне непонимание. Энкиду поверил ему. Да и правда… личико брата, такое большое, непониманию способствовало. Оно сделалось совсем простым… загадочность стекла с него. Братец таращил глаза, а великолепная дуга нижней челюсти отвисла… так выглядят нибирийцы совершенно невинные, когда узнают о новом фантастическом законе парламента.

Энкиду воскликнул:

– Дверь! Ну? Без приказа? Он тебе, тебе сказал…

Договорить ему не пришлось. Билл выскочил как ужаленный.

Спустился и поднялся. Дверь с надписью «без приказа и так далее» была приоткрыта. Билл потянул её на себя и остановился на пороге. Попятился. Забормотал.

Вошёл в эту дверь бочком.

Битва за белое и чёрное завершилась. Тьма пустоты осталась наверху. Внизу покоился целый мир, где не было такой определённости красок.

Некий старый дух, вобравший позабытые здесь души нибирийского флота, следил за тем, как маленький шар резко осветился солнцем.

Энкиду ждал и высунулся из шатуна. Он ничего не спросил. Билл бормоча:

– Я знал… теперь я знаю… – Вошёл, спотыкаясь в ангар.

Он потирал щёку, на которой темнело зеркальное отражение братнего удара.

Энкиду спрятался и оттуда крикнул:

– Ты… закрыл?

Он услышал:

– Знаю… что? Да, я… закрыл.

Голос – обыкновенный биллов голос…

Раздался тоненький вой шатуна. Точно волки или осы… оса, проснувшаяся при луне, жужжит и спрашивает духа ночи… полёт странен, как всякий полёт.

– Интересно, она… она… – Сказал себе Билл, и, высунув последний раз голову, обратился к Энкиду:

– И как там наш холодильник? Там столько всего осталось.

Глобус смотрел покинутым окном в рубке, как несётся к нему, разрастаясь, пустыня.

Два шатуна, отделившись от него, взмыли и задержались по обе стороны.

Цитата

– Меня сегодня возьмут и расстреляют, а мне ещё правду узнать надо.

«Свой среди чужих, чужой среди своих».