Текст книги "Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон"

– Значит, – испуганно спросил Билл, – это непреложно? Земля – его?

– Ага.

– А как же я? Вы, дядя, моё наследие расфукиваете.

Мардук посмеивался.

– Всё остальное твоё.

– Всё-всё?

Мардук посерьёзнел вновь.

– Да, Билл. – Он замялся, расправил лицо, пытаясь выпустить наружу Мардука-простака. – Ну, понятное дело, кроме…

Все замолчали. Билл, в любую секунду готовый закричать «Полундра!», с оглядкой поторопил:

– Дядя, вы что-то хотели сказать?

– Кроме определённых территорий, на которые может быть заявлен равноправный династический иск.

– Вот те раз.

Билл быстро посмотрел на того, другого, третью, никого не отделяя взглядом.

– Как будет доказана правомочность, он это хотел спросить. – Изобразил умного Ас.

Мардук сделался страшно скрытным.

– Как-то так.

– А я, дядя? Я-то чем доказал?

Мардук тихо проговорил:

– А письмишко-то…

Билл вздрогнул.

– Надеюсь, у тебя хватило ума понять, что эта писанина и есть твоя грамота на эридийский стол?

– Какое письмо? – Встрепенулась Шанни. Она заметила, что веточка за подвижным островерхим ухом хозяина высохла и обуглилась.

Мардук воскликнул:

– Сам не знаю, что говорю! Видать, у меня началось то самое, о чём та умница предупреждала.

Он весело вытолкал их, приказав не опаздывать к….

Выходя, Билл посмотрел на Энкиду.

– Чего уставился? – Спросил тот, и Шанни опять подивилась тому, как спокойная, почти ленивая, интонация может изменить грубый смысл слов.

– Да вот. – Ревниво засопел Билл. – Думаю насчёт всяких самозванцев.

Энкиду остановился и тоже подумал – мощно, всем лицом изобразив безбурное течение мысли.

– У тебя стрелялок всё равно нету.

И, открыв дверь, вышел, но не уходил. Билл слышал, как он обратился к Иннан. Речь шла о каких-то особых камнях, которые он видел на восточном побережье, дескать, их хорошо бы отнести в оранжерею. И ещё что-то о свойствах, то ли магнетических, то ли ещё каких, труднопроизносимых.

Билл – следом и остановился, как сдвинутый теченьем камень.

– Ну… ни туда ни сюда. Билл…

Он вцепился в волосы, как видно, выросшие на камне.

– Да что ещё?

– Каков удар. – Билл высоко поднял брови и смешно оскалился. – Актёры нанимают актёров.

– Что ты бормочешь?

Билл взглянул…

– Только я смирился с тем, что происхожу из наймитов-свистоплясов, как тут меня подкашивают два слова дяди, по одному на каждую ногу. Выходит, актёры до того выродились, что уж сами и сыграть не могут.

– Не могут, Билл.

Ас, поставивший ногу на приступку для светильника, который давеча раскокал Билл, сочувственно разглядывал…

Билл надолго умолк. Шанни тем временем вытаскивала с полок в открытой кладовой коробочки без надписей. Билл, оказывается, ворошил свою долговременную память.

– Ради достоверности, вы забыли упомянуть, что сир главнокомандующий и партийный руководитель закончил свой путь, злоупотребив давней привычкой.

Ас, любовавшийся сапогом, сердито перебил:

– Он подавился виноградиной, ты это хотел напомнить?

– Верно ли будет сформулировать, – сладко ответил Билл, – и если нет, то поправьте меня… что его погубили производные винограда?

Энкиду, разговаривавший на крыльце, откликнулся:

– Сплетня не стоит размышлений. Сир Софокл, что несравненно важнее, занимался землеустроением. Разве не он подтвердил необходимость муниципальных кладбищ?

Иннан согласилась.

– Да. И к тому же, был сторонником равноправия, сделав женщину защитницей закона и общественным истцом.

– Не он ли плясал на студенческой пирушке, не имея на себе ни листка винограда?

Ас, уже не обращавший внимания на болтовню, замер.

– Гиматий свалился с него, Билл. Свалился.

– Проклятый костюмер. – Посетовал Билл. – Я бы взял его на ставку. А ты, что скажешь, Шанни?

Она, сунув подмышку коробочку, жестом заставила Энкиду посторониться.

– Игра в мяч на сцене – вот это мне нравится. У тебя, Билл, не хватило бы на это тяму.

Ас поднял руку.

– Шанни, умоляю… Теперь нам придётся поберечь головы.

8. Билла выводят в свет

Ас солгал во время разговора под унылыми честными фонарями. Энкиду это знал. А сам Ас догадывался, что Энкиду знает. Вот такая простая комбинация.

Должно быть, поэтому, когда Саид во время краткой деловой беседы с Асом, который обходил стройку властным шагом, мягким движением положил на незамазанный кирпич письмо, Ас тотчас его взял. И более того – взял, не таясь и тут же вскрыв, принялся читать, не притворяясь, будто владеет фотографическим зрением.

Наконец, он оторвал взгляд от бумаги.

– Годится.

На красивом – картина! – лице Саида изобразилось сомнение.

– Хозяин ведь уверен в том, что дом его – стальная крепость? – Произнёс он совершенно невыразительно. – Я имею в виду провода. Их обычно такая уйма, всё время путаются… между ног, да простят меня духи приличий.

Ас оглядел стройку так же, как читал до этого письмо, и посмотрел себе под ноги.

– Сир, вам известно, – учтиво начал он, – что здесь всё принадлежит мне. И то, что на поверхности, и то, что под ней.

– Но хозяину, – гнул своё Саид, – наверное, неуютно под землёй? Ведь он рождён для полёта, а там так тесно и темно.

– Сир, это пустяки. Главное, чтобы имелся выход наготове. А лучше несколько.

Ас вздохнул.

– Саид, прошу вас говорить без этих штучек. Они бы позабавили сира Баст-младшего, но я – всего лишь кусок мяса в погонах.

Саид кивком дал понять, что прекратил дурачиться, и, не меняя выражения, оправдался:

– Сир Гурд меня сбил, дружище. Он тоже не чужд церемониала, как выяснилось.

Ас искренне удивился.

– Энкиду? Потеха. Никогда бы не подумал. Мне всегда казалось, что он простоватостью решил заменить воспитанность, и в этом даже что-то есть.

Саид, подбирая слова, но с пляшущими чёртиками в глазах, возразил:

– Просто у сира Гурд такая полоса в жизни. Обстоятельства сложились… ему хочется выглядеть лучше, чем он есть… он даже брился давеча.

Ас вытаращил глаза – совсем, как сир Баст-младший.

– Убил.

В кратких выражениях Саид пояснил – понизив голос – с чем связано преображение их приятеля. Он не был скромен. Ас расхохотался – звук раскатистый и грубый. С некоторой оторопью отмечаю, что оба не остановили обсуждение полюбившейся темы и некоторое время поочерёдно высказывали разные предположенья, отличающиеся, как парадоксальностью, так и буквализмом. Это, – к вашему сведению, – и называется закрытой мужской беседой.

Насладившись этим вздором и вдоволь истаскав доброе имя ближнего, они притихли. Оба воровато огляделись. Так они были оба хороши, каждый в своём роде, да и боялись-то своего собственного приятеля, бывшего ничем не лучше их, а вовсе не карательной машины дяди Мардука, – что у луговых духов, во множестве толпившихся и рассматривающих подробности строительства и сующих носы в бочки с цементом, никакого отвращения они не вызвали.

Засим, слегка омрачившись, как всякий, кто вынужден прервать миг отдыха и от сплетен о душевном покое друга перейти к суровейшей из всех реальностей, командир, покашливая, молвил:

– Саид, мой ответ – и без вопросов – да. Скажите тем, кто вас ко мне отправил, не зная, как сложится Судьба курьера… что Александр сир Александр, владелец всех земель от южной отмели до северного мыса, охотно принимает вызов.

Саид на эту ересь слегка поклонился и еле слышно проговорил:

– Дружище, он дважды в сутки моется в ручье… когда его никто не видит.

Ас, храня чванливое выражение, прыснул, и углы его губ дрогнули. На том и распрощались.

– Нам обязательно туда лезть? – Канючил Билл.

Голос его звучал гулко и страшно, ибо весь он – вот по сих пор, – был погружён в глубокую дыру.

Все трое сошлись возле заброшенных Заводов этим знобящим утром. Возможно, что знобило их вовсе не из-за раннего часа. Серое и всякому, кто летом встаёт до рассвета, знакомое небо держалось в воздухе чуть выше их макушек. И как бы долговязы не были они, всё же выглядело неуютно.

Не решившие – остаться ли им чёрными, – рощи вдоль дороги блестели от росы или иных испарений нехорошего свойства. Невыспавшиеся и встревоженные, боги мечтали о чашке кофия (всё же раздобылись на чёрном рынке, спасибо одному молодому учёному-пройдохе) и толстой коротенькой солдатской сигаретке.

Энкиду, всех прочих образованней в широком смысле, невольно вспомнил предание о том, что девы леса – кикиморы, русалки, мары, мавки, дриады и неотпетые красавицы, зарытые в изножье вековых деревьев, – плачут, когда предчувствуют опасность и слёзы орошают всё вокруг.

Не зная, поделиться ли своим образованием с приятелями, он тоскливо взглянул на Билла. Вернее, на ту его часть, которая была доступна взглядам. Энкиду отринул нимф и сказал вяло:

– Билл, вылези уж. Достало на твою махину пялиться.

Билл проворчал что-то оскорблённо в нороподобный тоннель, к которому их обещал привести вчера на тайном перекуре командир, и, вновь наполнив земное ухо неприятными звуками, вылез. Взлохмаченный и красный, он разразился:

– И что мы там забыли? Сам же говорил, что этих там полным-полно. Мол, они там гнездятся, соединяют судьбы и производят маленьких чудовищ, которым не нужно бронировать место в детском садике.

Ас вмешался:

– Во-первых, Билл… разве ты не помнишь, что произошло с леди Шанни?

Билл прекрасно понимал, что на него давят военным бесстыдным пальцем, как на клавишу бесхарактерного Мегамира, но выскользнуть было непросто. К тому же, все трое содрогнулись. Они помнили… ещё как!

– Нам нужно покончить с этими тварями… выкурить их оттуда.

При слове «выкурить» Билл тяжело вздохнул, а Энкиду сглотнул. Ас возобновил нотацию:

– Мы ничего не знаем… и не узнаем, смею тебя уверить. Даже наши леди, – а они, конечно, умнее и дотошней нас, – не смогли обнаружить ничего… даже кончика крысиного хвоста, за который можно было бы вытянуть это преступление на свет Абу-Решитов.

Билл потоптался и, с силою заведя красные, дыбом вставшие вокруг лица волосы наперёд, заворчал, показывая пятерню:

– Но эти неведомые твари – несчастные жертвы. Их вызвали к существованию насильно… они и сами не осознают, кто они и откуда, будто барышня из старой доброй мелодрамы с нюхательной солью возле хорошенького носика.

– Вот мы и отправим их туда, откуда их вызвали. – Безжалостно оборвал Ас. – Пусть понюхают, как пахнет на том свете.

Билл, с надеждой сыпанул взглядцем в сторону братишки, но мягкотелый Энкиду ответил твёрдо:

– Билл, хватит тебе палочку тереть… ты не задуришь мне башку разговорами об экологии. Тут наш нехороший милиционер прав. Что до страданий живых существ… я тебе не Том, чтобы поить паразитов своею кровью… тем паче, кровью женщин.

Билл заткнулся.

Он снова оглядел источающий лёгкий смрад тусклый диаметр. По краям – железное кольцо, источенное ржой и в каких-то блестящих застывших потёках. Травяные семейки не окружали люк, хотя земля загустела от влажности и сытости.

– К тому же, этот тоннель мне нужен.

– С этого бы и начинал. – Огрызнулся Билл. – Когда полезем?

Ас внезапно скорчил важную рожу.

– На кой вы мне там сдались. Подежурите тут на всякий пожарный. Верёвочку подержите.

Энкиду нахмурился:

– Ты, очевидно, слишком налегал на традиционные закуски горцев. Нельзя же столько есть, командир.

Ас пожал плечом.

– Значит, подежурит Билл.

Помянутый внимательно вгляделся в командира.

– Почему это Билл?

– Ты, как бы это поделикатнее сказать, не оставляешь много места в комнате обычных размеров. А там куда теснее, Билл.

Тот, кого подвергли оскорблениям, утешил:

– Не беспокойся… спроси Иннан, она тебе в три счёта разъяснит, что даже если мы сильно потрёмся друг о дружку, опыления не произойдёт.

Ас как будто ждал именно таких слов.

– Ясно.

Энкиду вдруг разозлился:

– Ты что ж это? Изволил нас испытывать на благородство, белая ты косточка, голубая кровь?

Ас слегка покраснел и, отворачиваясь, процедил:

– Спасибо за понимание. В общих чертах, рождённый поневоле, в общих чертах.

Билл следил за перепалкой.

– Теперь, когда вы обменялись символическими пощёчинами, может, покончим с этим?

Ас вытащил из-за голенища смятую плоскую коробочку из-под сигарет.

– Ты что делаешь? – Алчно поглядел на коробочку Билл.

Ас встал на железный обод люка.

– Мы никуда не полезем. Но мне приятно убедиться, что вы, невзирая ни на что, меня не бросили.

– На что не взирая?

– Помолчи. Этот порошок, горсть которого мне одолжили лесные нимфы, – быстрый взгляд в сторону Энкиду, – мы насыплем в отверстие и прикроем люк. Билл, это тоже следует прикрыть – тут птички, могут перепутать.

– И что?

– Вот и весь рецепт.

– Позволь-ка, но где-то этот тоннель выходит на поверхность? Толпа скорпионолюдей может повалить туда с криком – спасение! Что тогда?

– Ничегошеньки. Я знаю, куда выходит отводная ветка. Там их ждёт огромный камень, который им послужит заодно надгробием, и на всякий случай – несколько хорошо сложённых мужчин, вооружённых и лишённых всякой жалости.

– Понятней некуда.

– Затем, очистив эту превосходную подземную коммуникацию, построенную нашими предками для нас, мы сможем использовать её.

– Но, что если…

Билл осёкся. Ас присел и, опираясь на колено, старательно вытряхнул сыпучее и задымившееся вещество. Затем, отпрянув, взглядом показал – веселее!

Они втроём подтащили к отверстию громадное железо, доставленное кем-то вчера ночью и позабытое у дороги. Энкиду, оглядевшись, зашагал к лесу и, выворотив на опушке валун, поднял его, распрямляясь с корточек, сначала на грудь, потом на плечо. Вернувшись размеренным шагом, он опустил камень и погладил его, желая передать изумлённому кристаллу свою мысль. Потом взглянул на них.

Под утро Шанни проснулась от вскрика – над нею склонилось лицо. Жёстких очертаний с пронзительным взглядом.

Она очнулась. Утренний туман льнул к стёклам. Она извернулась в постели – и в уходящем кошмаре ей показалось, что гигантское дерево, принявшее облик белки, вертится, устраивая ствол поудобнее в земле. Шанни вспомнила, что Энкиду и Иннан давеча возились возле него, укладывая у корней камни, о которых ей было сказано, что они полезны для корневой системы. Шанни не очень почему-то понравилось, что у неё не спрашивают разрешения. Вероятно, она воспринимала свои покои, как собственность в полном смысле. Она промолчала, и деятели довольно долго вертелись, переговариваясь односложно, как сообщники.

Молчание вообще порой приносит пользу. Вот и сейчас она сообразила, что сон всего лишь ветер, любимое развлечение природы Эриду, её кисть и метла. Сон был принесён ветром.

Весь день прошёл под его непостоянным знаком, а значит, весь день сон возвращался к Шанни.

Отчаянный ветер сменился пронзительным светом, и эта перемена была мучительна для нервов. Природа, невинно заглядывая в окна, спрашивала, как заправская буянка: «Как я себя вчера вела? Не оскорбила ли кого?» и, едва они простили ей вчерашнее безобразие, ударила новым потоком ветра в окна, мигом согнув чёрные деревья вполовину.

Позже выяснилось, что и космоплавание ни при чём. Это метеорит упал какой-то.

– Что за… – Начал Билл, явно воспринявший это, как личное оскорбление.

Иннан отправилась на студенческую сессию в университет на одном из островов. Мардук всегда злился, когда доместикус вытаскивал из ящика в конце аллеи, где по-прежнему висело пушистое гнездо ремеза, узкий длинный конверт с гербом университета. Доместикус безмолвно шествовал мимо господина, неся перед собой подносик с письмом, и Мардук только злобно всхрапывал, опуская чуб, и постукивал ножом по столешнице.

До того, чтобы вскрыть конверт, он никогда не опускался. Он и так знал, что в нём. Вскоре Иннан спархивала вниз, помахивая посланием, отпечатанным по традиции синим по желтоватой бумаге в знак того, что знания даны нам небом и именно этому университету поручено распространять их и сеять там и сям.

– Причём, всегда в пригородах, где содержание дома с бассейном обходится не меньше, чем та сумма, которую я вношу за твоё образование. Это не говоря о беспокойстве, которое мне сокращает жизнь. Но кого беспокоит старый маразматик, который не в состоянии осознать, что его дочь выросла и алчет самостоятельности? Меня давно надо пристрелить, и я удивляюсь, как это твои молодые друзья ещё не прищемили меня дверью.

– Инкогнито, папа. Я еду инкогнито, и самый красивый мужчина на двух планетах может не ревновать меня к серой студенческой массе.

– Я бы позвонил, чтобы тебя отчислили… – Говорил он, уклоняясь от руки дочери, обнимающей его мощную шею. – К чему, скажи, лулу, вдобавок, женщине – этот ритуальный сертификат?

– Папа… – Капризно протянула она, и по тому, как дрогнул столп шеи правителя, им стало ясно, какой, на самом деле, властью пользовалась студентка Иннан в зелёном королевстве Эриду.

Билл разулыбался и понимающе подмигнул.

– Надеюсь, вы там с девочками закатите тайную пирушку.

– Билл… там девочки, обычно дорабатывающие до пенсии… это же заочка.

– А… но и женщины постарше бывают такими весёлыми, милыми…

– Билл, прекрати.

Иннан принялась деятельно собираться в дорогу и совала в карман куртки Энкиду записочки, какие ей учебники купить в городском книжном магазине.

И вот как-то раз Энкиду на вопрос Билла, куда делась Иннан, ответил слегка невразумительно, зато прочувствованно:

– Она уехала, наконец… учёба… так приятно иметь дело с учёной девой…

Ас выглянул из газеты. Сегодня он устроил себе выходной.

– Мне она сказала, что уехала повидаться с родственниками по линии… в общем, по какой-то линии. Она торопилась.

Энкиду, который тоже решил остаться дома, откликнулся:

– Интересно, что она сказала Шанни.

Немедленно представился случай – Шанни прошла в окне, держа в ладонях растянутую мерную карту. (Какой местности, Билл не успел разглядеть.)

– Что тебе сказала Иннан, куда она поехала?

Шанни недовольно остановилась, схлопнув карту – склеилась синеватая каменистая долина.

Окно-игрок посмотрело на них сердитыми глазами Шанни.

– Никуда. Она сказала, что у неё ежегодная прополка… чего-то там.

Шанни ловко произнесла такое длинное многоступенчатое название, что Билл дважды почесал в загривке.

В оранжерее никаких признаков обманщицы, ни чёрного волоска, штопором повисшего на кактусе. В тайном саду, который разглядели, свесившись с уступа, никто ничего не пропалывал. Шанни не удивилась и, оставив их сетовать, ушла, вновь занявшись картой.

Трое отправились к дому, но как-то криво и зашли уж вовсе не туда, оказавшись так далеко от родного крыльца, что увиделся уже берег.

От берега, который неровно облизывало что-то прозрачное, лежала просто голубая бумага. И бумагу взрезало изнутри лезвие.

Плавник дельфоса приподнялся и продолжал мягко кромсать воду. Он приковывал взгляд и влёк за собой. У скалы дельфос, подражая волне, приподнялся, показав гладкий бок с белой меткой.

– Куда он?

– Он вообще спит? – Суховато осведомился Билл. – Я вчера этого чувака бачил… во-во.

Он щурился на солнце и норовил отмахнуть жгучий палец, тыкающий ему в глаз. Ас, который в этом круге огня чувствовал себя по-свойски, показал:

– У дельфосов два мозга. Один они отключают, когда пора всхрапнуть.

– То есть, не спят ни черта. – Заключил Билл. – На себе-то не показывай, чего у тебя два. Мне противно.

– Ещё, – продолжал разбрасывать семена просвещения командир, – этот двойной мозг помогает ориентироваться в мутной воде. Куда повернуть, когда лампочки перегорели.

– Вот бы тебе так. – Ласково заметил Энкиду, стоявший нахохлившись и сунув ручищи под футболку. Куртка лежала сброшенной кожицей у его ног, по щиколотки, ушедшие в песок. Кулаки шевелились под выцветшей тонкой тканью.

Билл мрачно взглянул из-под огненных в этом освещении бровей. Голубое тело скрылось в голубой воде.

– Я бы с ним поговорил.

– Для них твоя речь, Билл, слишком медленная… топорная – в смысле ударов топора. В то время, как их речь – музыка. Они могут слушать, как болтает целый взвод мудрецов, и ещё компания военных на бортике бассейна обменивается междометиями. Проанализировать всё это богатство для них – детская игра. Заодно они беседуют между собой, шутят по поводу ковыряния в носу и умиляются на лейтенанта, посматривающего на девушку-тренера, пока генералы отвернулись на принесённое кормление и делят бутерброды, согласно табели о четырнадцати рангах. Четырнадцать тысяч вербоглифов… не меньше, вот чем они располагают, эти дельфосы.

– Да у нашего… – Вскинулся Энкиду. – Я хочу сказать, это средний словарный запас нибирийского мальчика из интеллигентной семьи. И то, в момент наивысшего когнитивного напряжения.

Билл автоматически начал:

– Причём тут… – И осёкся.

– Сфера мозга, – толковал Ас, – сбивает в плотную массу неисчислимое множество тропинок мысли. Видят ушами и слышат кожей, а зрение этих ребят имеет два уровня – в глубину и разухабистое. Будто бинокль, который прикладывают так и сяк, а увеличение мне неизвестно.

– Страшно слышать. – Обескуражено отозвался Билл.

Энкиду посочувствовал:

– Пожалуй, беседу стоит отложить, пока ты не обзаведёшься ещё парой голов. Ну, прикупи хотя бы лексикон.

Ас с самодовольным видом подхватил:

– Если осмелюсь, могу посоветовать протоптать новые тропы, Билл.

Тот, на кого обрушилась волна домашнего остроумия, сердито отвернулся, а в бухте появился ещё один плавник.

Энкиду скользнул взглядом по лезвию, двигающемуся так, как будто кто-то изнутри порол неровно сшитую ткань.

– Ого, да это биллова акула. Билл, видал? То-то дельфос приголубит её. Командир, ты ведь кровожаден, сейчас ты насладишься схваткой двух чудовищ. Можно сказать, игра добра со злом.

Ас строго размерил диспозицию и возразил:

– Она в кураже, сразу заметно. Я б на неё поставил.

Энкиду прищурился:

– Махнёмся?

Билл с удивлением и даже лёгким ужасом увидел, как два демона азарта подают друг другу знаки за спинами этих болтунов.

Ас коснулся лба двумя пальцами, Энкиду хлопнул себя по джинсам.

– Сколько ставишь?

Ас вытянул из нагрудного кармана и пошелестел с некоторого расстояния большим мятым прямоугольником в радужных полосках. Энкиду, порывшись в джинсах, показал Асу что-то на ладони.

– А ты? – Внезапно спохватившись, спросил Ас. – Что ты думаешь?

– Думаю, – промямлил Билл, – будет ничья.

– Соглашатель. – Молвил вполголоса Энкиду, и непонятно было – ругается он или хвалит.

– Ты ставишь?

Билл встревожился.

– И не подумаю. Я такие излишества презираю. Сплошной разврат.

Ас оглядел его и повернулся к Энкиду.

– Да у него и денег-то нет.

– Как это? – Возмутился Билл. Он глубоко засунул руку в недра и, морщась, ловил нечто ускользающее.

Ас поторопил его бесцеремонным окриком. Билл вытащил и показал монетку.

– Выкуп за кровь… забыли?

Он подбросил монетку, и она перевернулась, тускло рассмеявшись. Билл поймал её в кулак.

– Так что я не ставлю просто потому, что не желаю участвовать в безобразии…

Он ещё говорил, но оба отвернулись, поторапливаемые демонами. Энкиду прицокнул, понудив свои дивные губы и зубы извлечь этот омерзительный звук, а командир показал острый кончик языка и сапог водрузил на камень, спешно подползший, чтобы удружить.

Билл, охваченный отвращением, отвернулся, но тут ему сунули заклады в обе руки. Оба тотчас жадно принялись следить за полем бухты. Билл же с жарким любопытством разглядывал платёжные средства.

На просквожённой радугой ассигнации Билл увидел изображение человека, сидящего на дереве. Острым клювом, помещённым там, где подобает быть лицу, он, очевидно, колотил в ствол. В другой руке, облагодетельствованной Энкиду, он нашёл маленькую фигурку из непонятного материала, но до того искусную, что Билл едва её не выронил, сообразив, что держит нечто чрезвычайно ценное. Это была сова, выставившая когти.

Расспрашивать владельцев бесполезно, понял Билл. Оба следили за расходящимися в стороны и вновь стремительно плывущими друг к другу плавниками.

В один миг сделавшим ставки показалось, что схватка неизбежна, но, почти соприкоснувшись, оба лезвия, словно их разом потянули, разженились под правильным углом.

Ас и Энкиду молниеносно потеряли интерес к треугольнику, всё дальше растягивающему свои боковины и норовящему захватить весь океан, и обернулись к Биллу. Тот поднял их заклады.

– Оставлю себе?

Ас шагнул к нему.

– Ну, ну.

– Не шути, парень. – Попросил Энкиду.

Билл покачал всем торсом, сунув руки в карманы.

– Тогда объясните, что это за штуки.

Ас невдохновенно начал:

– Я нашёл в одной из комнатушек на заброшенной ферме… это допотопные деньги, но сир Мардук, взглянув, уверил, что они в ходу.

– А что это за страхотина там нарисована?

– Всего лишь птица, Билл. Лесной кузнец и полевой хирург. Наши предки этой нехитрой аллегорией хотели показать, что помыслы их всегда будут чисты, а скверне нету места.

– С таким-то инструментом вместо башки, ещё бы. А вот это?

Ас подошёл и, выхватив ассигнацию, бережно расправил. Энкиду не так спешно, но тоже убрал с ладони Билла свою игрушку.

– Материал пустяшный, но сделано с большим искусством, верно? Это работы неизвестного мастера. Известно его прозвище – Бубо Стрикс. Он обожал сов и сделал бесчисленное множество их трёхмерных копий, к которым многие из местных питают столь большое уваженье, что сделали их мерою всех благ. Этим крошкам место в музее, но, боюсь, меня не поймут, если я попробую заняться эстетическим воспитанием.

Билл украдкой взглянул на свою монетку. Тяжёлая и стёртая, она прятала рисунок в глубине металла, как под кожей. Билл разглядел нечто вроде короны…

– Да это ведь тоже птица! – Воскликнул он.

– Лесной пастух. – Ответил Ас. – Птица королей и выглядит по-королевски. Но склонны к ссорам и неопрятны до абсурда. Другое имя – шут, ибо не все поклоняются короне. Есть те, кто уважает иные головные уборы.

Энкиду рассмеялся.

– Сразу скажи ему, что ты ни на что не намекал.

– Я ни на что не намекал… обычная птица, непонятно, к чему ей место на монете. Вот дятел… он мужик добротный.

Билл перебил:

– На правительственного агента похож. Вид собственника и обывателя.

– А сова и вовсе не птица. – Молвил Энкиду, поглаживая свою деньгу. – Напряжённая и осмысленная, единственная из всех пернатых не выглядит в полёте глупо.

Сам он не выглядел глупо, и умно тоже – да и холмы, на которых он утвердил самозабвенно блуждающий взгляд, никак не выглядели: чего и ожидать, просто это были холмы.

– Хищница натуральная…

Билл погладил монетку и спрятал.

Пари, после которого Ас и Энкиду слегка поскучнели, было виной – или отсутствие девиц, – но с полдороги к замку, и ожидать, просто это были холмы. оба кое-как распрощались и разошлись – один к белой башне, другой – к опушке леса.

Билл посмотрел им вслед и, решив не обращать внимания на перепады настроения друзей, отправился в сторону лугов. Отъезд Иннан его не взволновал, он посмеивался, размышляя, что же затеяла маленькая садовая ведьма… затем и эти помыслы утекли от него.

Он оказался на середине большого и чистого луга. Со стороны он видел и слышал, что идёт и поёт.

Билл сам не понимал, что происходит с его кровью – в неё будто добавили чистейшего кофеина. Жёсткие пряди на шее вставали дыбом от возбуждения и радости, граничащей с отчаянием. Его тёплые руки дрожали, когда он поднял покрасневшие ладони к глазам. Губы его полуоткрылись, как после глотка лучшего вина. Он чувствовал каждую каплю крови в своих венах и артериях, сам себя – сосудом непочатым.

Билл шёл по лугу, упал на колени и раскачивался, расставив руки, убаюкивая низкое небо. Зрачки его сузились на свету и почти пропали, растворясь в золотой радужке. Сердце ударяло в клетку мерно и весомо, и всё быстрее, всё быстрее.

Рыжие волосы и солнце составляли удачную рифму. Остатки песни завяли на губах Билла.

Билл сделал несколько телодвижений, какие видел у пляшущих цыганок. Это его самого позабавило. Томный и доброжелательный, он уронил голову к плечу и потёрся скулою… ворот мятой рубахи был влажен и собственный запах вкупе с густым ароматом травы довёл Биллов ослабевший ум до состояния восторга.

И тотчас его уши дёрнулись, как у леану, услышавшего еле приметный звук. Его внезапно охватил холодными тисками за тёплые плечи страх – необъяснимый… какой-то чужеродной природы.

Он немедленно вскинулся на колено и, озираясь в траве, смотрел мгновенно почерневшими глазами всегда готового к отпору хищника.

Цветной клубок перелетел ему дорогу так быстро, что и ветер опоздал бы.

Показалось, показалось. Он закинул лицо, и солнце сладко заплакало в его глазах. За спиной что-то… вихрь промчался. Билл повернулся – крутилось всё поле.

Тотчас всё устоялось – точно зверь мохнатый улёгся. Билл поднялся с колен.

Смотрите, это бог морей вернулся, и не иссякнут воды, и соль не истощится в недрах. Будет вам и посолить, и пострелять.

Да будьте милосердны к врагам – солите их крепко или стреляйте, но не мучайте.

Деревце в самом деле стояло. Нежная листва дрожала, а поле прогибалось под шагами кого-то невидимого.

Кровь в жилах земли пульсировала под ногами успокоенного бога морей. На полуслове огромная поющая фигура пошатнулась. Билл успел поднять обе руки к горящей голове – камень попал в висок.

– Это не та песня, Билл. – Произнёс резкий пронзительный голос.

Чёртов Ас. Рехнулся он…

Билл обернулся с намерением намылить длинную шею командира…

Но это был не командир Глобуса, кто-то другой вышел из лесу.

Тот, кто шёл к нему, сказал уже не асовым голосом, – своим:

– Дурно поёшь, Билл. В такт не попадаешь.

Билл машинально стёр с виска кровь. У ног его лежал маленький камушек. В следующую секунду Билл увидел у ног валун с заострённым концом, и тотчас тот упал песчинкой на стёблышко травы.

Шедший к нему продолжал:

– Но голос у тебя громкий и слова хорошие. Слушай сюда, Билл.

Билл весьма неохотно посмотрел на того, кто всё ещё шёл к нему. Дело в том, что… Загривок Билла поднялся дыбом, волоски на теле топорщились. Волна ужаса сковала его движения и даже непокорный биллов язык. Тот, кто подошёл, обмахнулся беличьим рыжим хвостом и, усмехнувшись, проговорил:

– Что, язык проглотил?

Билл еле смог поднять, как бы освобождённую, ради исключения, руку к горлу.

Страшное существо, хотя в общем ничего отталкивающего в нём не было, как ни в чём не бывало. продолжало, кружа возле Билла:

– Тебя ведь предупреждали друзья твои, чтобы ты не шумел в полях благословенных. А ты поёшь, шумишь…

Мастер белка, пугая Билла до того, что сердце заледенело, стоял прямо перед ним на земле. Билл скосился вниз. Вдруг колени его подкосило, и он рухнул, как тогда, когда пел про деревце, или по выражению Страшного гостя, – шумел.

– Вот так… Билл, голубчик. – Говорила белка – или что это было – и её острые длинные зубки весело показались из маленькой розовой пасти. – Так мне больше нравится… нам так удобнее будет. А?

Билл попытался ответить и разозлился. Существо почувствовало это и кивнуло. Мигом Билла вздёрнуло за шиворот вверх.