Текст книги "Предание о лисьих следах"

– Только научи его лгать, Маэрэльд, – улыбнулся король одним уголком губ, одобряя мою кандидатуру. – И прочим придворным навыкам. Было больно смотреть, как он пытается не проговориться, кем на самом деле является его «слуга».

– Безусловно.

Азаани вновь почтила короля легким наклоном головы, напоминая остальным преклонить колено. Собрание подошло к концу. Атмосфера приобрела теплый, дружественный оттенок, а со стороны жителей гор вновь стали доноситься голоса; все будто бы наконец ожило и встало на свои места.

Советники аирати долго уговаривали нас переночевать в Армазеле, но Маэрэльд упорно отказывала каждому из них. Мы провели в городе не более двух часов. Проделавшие долгий путь дети Аррума не успели рассмотреть и сотой части горных красот, и разочарование тех, кто не сумел побывать даже на приеме, помог скрасить лишь красочный рассказ об убранстве дворца короля.

– Постойте!

Наполовину вышедший за ворота отряд остановился, и все разом обернулись в сторону источника звука. Юная эльфийка с очаровательным, еще детским румянцем на округлых щеках бежала в нашу сторону, с трудом удерживая равновесие. В ее руках был крупный предмет – вероятно, именно он тянул ее к земле, – обернутый светлой тканью и накрепко перевязанный толстой нитью. Она несла его осторожно, на вытянутых руках, и сочувствие кольнуло меня острой иглой, когда я представил, как ныли ее мышцы.

– Аирати просил вручить вам подарок, – сбивчиво пробормотала она, обращаясь к замыкающему в строю. – Передайте некому… мальчишке с молниями.

Очередное потрясающее прозвище. Все вокруг стали подталкивать меня локтями и подбадривать, будто в руках девушки была величайшая награда из известных; когда я подошел и растерянно взглянул на посыльную, эльфийка уже успела отдышаться.

– Мне выпала честь вручить вам это от лица нашего короля, – произнесла она высокопарно, придавая моменту излишнюю, как по мне, торжественность. – Этот камзол прошит золотыми нитями, что не позволит ни одному магу проникнуть в ваш разум. Он пригодится вам во время пребывания в замке Греи. Люди любят играть нечестно.

– Но ведь и мы собираемся… – начал я с саркастичной ухмылкой, желая напомнить всем о многослойной лжи, что мне придется по крупинкам закладывать в разумы придворных, но вовремя остановился, решив не сбивать вдохновенную верность с лица девушки. – Передайте королю, что я глубоко ему благодарен.

Щедрый подарок я оставил на хранение в повозке, что шла рядом с азаани, ибо ощущение ее дороговизны ощутимо меня тяготило. Первый день пути был переполнен разговорами обо мне, моих силах и планах; настолько, что я мечтал упасть в сугроб на обочине тракта и закопаться в него с головой. Вместо этого я, искренне надеясь, что энтузиазм спадет после первой же ночевки, доброжелательно, хоть и несколько устало, отвечал каждому интересующемуся; знал, что их любопытство столь остро лишь потому, что в обычной жизни им не доводилось видеть ничего подобного.

Раны на ладонях не заживали, но боли я уже не чувствовал; либо перестал обращать внимание, либо она действительно исчезла. Напоминать о кострах Финдиру больше не приходилось, и я едва ли видел его на протяжении всех дней обратного пути. Он всегда был подле королевы, задумчивый и хмурый, но при этом активно жестикулирующий, и я надеялся, что сложные вопросы, решение которых возложено на его плечи, хотя бы в этот раз не касались меня. Единственное, что я получал от него, была вымученная, но гордая улыбка каждый раз, когда я без усилий и гримасы боли заставлял дрова светиться и трещать. Этого мне было достаточно.

Если с Финдиром мы отдыхали друг от друга вынужденно, то Бэтиель же избегала меня нарочно. Она умудрялась пройти мимо меня так близко, что наши плащи соприкасались, но сделав настолько занятой и безразличный вид, что я не смел ее окликнуть. Злость за неловкую ночь в моей палатке вряд ли была так велика, чтобы делать вид, что меня не существует, особенно учитывая ситуацию в замке аирати, и все же без причин никто не смог бы избегать общения так долго и мастерски. Меня беспокоили ее чувства. Ни в коем случае я не желал задеть их, причинить ей боль, разбить ее сердце – ее мать сделала это давным-давно, – и мне оставалось лишь надеяться, что дело было в ее вспыльчивой натуре и оскорбленном самолюбии.

Обратный путь был так же наполнен песнями и легендами, как и дорога в горы, но тему конфликта между народами старались больше не поднимать. Реакцией аирати были поражены все до единого, и многие из нас небезосновательно задумались о воссоединении, хоть оно и виделось маловероятным: оба народа слишком привыкли жить отдельно, придерживаясь разных принципов и взглядов. Отношение к людям не перестало быть камнем преткновения и, полагаю, никогда не перестанет. В любой момент это может вновь рассорить сестер и братьев, заставив заново переживать болезненную разлуку.

В последнюю ночь перед прибытием домой в репертуаре певцов неожиданно появилась история, старая настолько, что и вспомнили-то о ней случайно. В моей душе она отозвалась легким дуновением тоски по событиям, коих я не застал.

 
Возложена на его плечи непосильная ноша,
Но не сломлен сын Богини, он силен,
Верит он в победу, и все же убежден:
Их тела снега Богини запорошат.
Понимает сын, с луком и стрелами за плечом
Он бессилен перед армией, но у него внутри
Огнем пылает магия, какой не найти
И какую не одолеть ни одним мечом.
 

Глава 12

Я практически перестал спать.

Времени на это попросту не оставалось. Финдир, казалось, ни на секунду не спускал с меня глаз; не только на наших тренировках, но и в остальное время. Я постоянно ощущал на себе тяжесть его взгляда, обеспокоенного и серьезного, хоть он и старался подбадривающе улыбаться каждый раз, когда я поворачивался в его сторону. Весна близилась, и целью нашей стало изучение всего и вся, что было связано с предстоящей поездкой во дворец и моей силой. Старались успеть до возвращения Ариадны.

Думать о ней тоже удавалось не всегда, но это было к лучшему. Я понял, что у меня имелась пренеприятнейшая привычка – дорисовывать и додумывать слова и действия, которых никто не произносил и не совершал; а то, что мой разум упрямо навязывал, как правило, делало мне мучительно больно. Стоило лишь на мгновение дать волю воображению, как в тело вонзался кинжал; не в спину от близкого друга – я сам разрезал свою плоть и раскрывал ребра, чтобы любой желающий смог вырвать мое сердце голыми руками.

Тем не менее я действительно многому научился. Самым сложным оказался этап отделения молний от тела: они совершенно не желали самостоятельной жизни. Шаг в сторону – и они тут же растворялись в воздухе с поистине змеиным, злорадным шипением, будто бы смеясь над моими стараниями. Дело было в форме и в цели. Собранные в шары, они чувствовали себя более комфортно, и, видимо занятые общением с себе подобными, не обращали внимания, что я больше их не подпитывал. Единичные молнии нужно было отправлять в определенную цель, и я сумел увеличить расстояние, на которое можно отойти для удара, до шестидесяти шагов; скорость же была так велика, что, если время не становилось вязким, я едва замечал, как они долетали до цели.

Поляну для тренировок пришлось сменить и переместиться к самому краю леса. Болото, окруженное умирающими деревьями, оказалось единственным подходящим вариантом: молнии сжигали все, до чего могли дотянуться, и мне уже не раз приходилось приносить глубочайшие извинения пострадавшим и упрашивать Маэрэльд их вылечить. После десятого попадания в Финдира он запретил извиняться хотя бы перед ним; сказал, что это лишь издержки его профессии и он готов страдать, чтобы достичь чего-то большего. Мне, в свою очередь, казалось, что острые ощущения и потенциальная опасность лишь подстегивали его, воодушевляя на более рискованные эксперименты.

Маэрэльд долго размышляла над тем, что Рингелан сказал про способность лгать, и еще дольше искала того, кто смог бы с этим помочь. Мы проводили множество занятий с разными эльфами, что проверяли мое умение лукавить, и они утверждали, что не замечали проявлений нечестности. Азаани это не удовлетворяло. Она знала, что в сравнении с людьми дети Аррума наивны, как бы ни были умны. Моей легенде для двора требовалась продуманная предыстория, которую я смог бы рассказать без капли сомнения и сымпровизировать, если будут замечены нестыковки или понадобятся новые факты.

Не найдя иного выхода, королева приняла решение отозвать своего разведчика с задания, о котором никому кроме них двоих известно не было, и я был смущен, что заставил ее сделать это. Киан по прибытии поразил меня своим внешним видом; не будь я осведомлен о его происхождении, совершенно точно подумал бы, что он человек. Высокий мужчина средних лет с широкими плечами – такими массивными лесные эльфы не бывают, – и строгим лицом, обрамленным тонкими прядями русых волос, выбившихся из тугого хвоста, едва ли выглядел одним из нас. Его глаза были полностью карими, хоть возраст того и не предполагал, а имя в равной степени походило как на эльфийское, так и на человеческое.

– Потому я и разведчик, – с улыбкой ответил Киан на немой вопрос, читавшийся в моих глазах. – Смятение глазеющих – мое оружие.

– Я буду присутствовать на некоторых из ваших встреч, – прозвучал нежный голос азаани, и я отвлекся на нее, обрадовавшись возможности скрыть смущение перед новым учителем. – Прошу воспринимать это как заботу и заинтересованность, а не как недоверие.

– Ни в коем случае, – ответил я.

– Мы начнем с контроля над телом. – Киан, сложив руки за спиной, сделал несколько шагов вперед. Голос его стал ниже и серьезнее, но улыбка по-прежнему освещала лицо. – Именно оно чаще всего выдает нас, вне зависимости от того, как хороша легенда. Финдир все подготовил, но разбираться в твоей новой жизни вы начнете завтра. Сегодня – тело.

Я бросил короткий взгляд на Финдира. Тот кивнул, подтверждая слова Киана, и я встал прямо напротив разведчика. Первым делом было необходимо, как и всегда, нормализовать дыхание и биение сердца. Обладая опытом, я быстро с этим справился.

– Отлично, – произнес он, дотронувшись до моей шеи в месте, где пульс чувствуется отчетливее всего, и взял мое лицо в ладони, устраивая наши глаза друг напротив друга. – Всегда смотри в глаза. Будь уверен, не отводи взгляда, не отвлекайся на пышное убранство или роскошных дам. Если ты не сумеешь солгать, глядя в глаза, лучше не начинать притворяться вообще.

Его взгляд сверлил меня, проверяя на прочность. Внезапно все звуки вокруг стали невероятно меня отвлекать: я слышал дыхание Финдира в десяти шагах от нас, как птица, крадущаяся по веткам, царапала кору коготками, треск льда на болоте под палящим солнцем. Держать взгляд в одной точке казалось почти непосильным, но в мгновение, когда я готов был сдаться, учитель отпустил мое лицо, довольно кивая.

– Сколько зим назад ты родился?

– Сто двадцать семь, – ответил я, не задумываясь, все еще прикованный взглядом к его лицу.

– В какой месяц?

– В месяц сбора урожая.

– Братья, сестры?

– Никого.

– Солгал, – резюмировал Киан, не промедлив и секунды. – Обо всем.

– Да, – пораженно согласился я и размял плечи, ощутив, что пребывал в заметном напряжении. – Как?

– Часто сглатываешь слюну, – пояснил он. – Дыхание ровное, но волнение никуда не пропало, поэтому и сохнет во рту. Стоишь прямой и твердый, как палка. А зрительный контакт хоть и необходим, но, пожалуйста, не забывай моргать.

– Понял, – улыбнулся я, представив, как выгляжу со стороны. – Буду над этим работать.

– И не сжимай кулаки, – добавил Киан, усмехнувшись. – Ощущение, будто собираешься мне врезать. Не располагает к общению. В остальном – неплохо, без лишних деталей. Попробуй сесть.

Финдир тут же появился за моей спиной со взявшимся из ниоткуда стулом, и я опустился на него, устроившись так, как мне удобно.

– Расскажи про своего отца.

– Он был полукровкой. Внес вклад в стабильные отношения с Греей, был близок с двумя последними королями, но никогда не жил с людьми, – рассказывал я, ощущая легкое покалывание в груди. На ресницы опустилась снежинка и, начав таять, попала в глаз. Я быстрым движением смахнул каплю с лица. – Был чудесным отцом и мужем. Я рос в любви, но мои сестры, к сожалению, практически его не застали. Он покинул нас не так давно.

– Как он умер?

– Разбойники на тракте. Отец ехал с дарами от короля после праздника осеннего равноденствия, однако задержался там допоздна и добирался уже по темноте. В те годы разбойников тут было больше, чем сейчас, и они действительно порой нападали на путников. Его убили, бесчестно всадив стрелу в спину.

– Хотел бы я, чтобы ты солгал об этом, – сочувственно произнес Киан.

– А я и солгал. Королей было трое.

– Знаю, – усмехнулся разведчик. – Не трогай лицо, когда говоришь. Не чеши нос, не расчесывай волосы, не поглаживай подбородок. Выглядит, будто пытаешься спрятаться за руками.

– Вы тоже солгали, – сказал я, и Киан, изумленно вскинув брови, улыбнулся. – Когда сказали, что знаете про мою ложь, вы скрестили руки на груди. Выглядит, будто пытаетесь спрятаться за руками.

– Хорош. – Он подошел и, смеясь, похлопал меня по плечу. – Быстро учишься. Продолжим завтра, когда узнаешь легенду. Будем отрабатывать.

В такие дни, как этот, мне даже удавалось лечь спать до рассвета, чтобы встать, когда солнце едва покажется из-за горизонта. Однако сон не давал мне сил – лишь отбирал их. В забвении мне часто виделись тревожные вещи: убийство друзей, пропажа сестер, неудача при дворе. Порой в них появлялся Хант, счастливо женатый на Ариадне, и я едва сдерживался, чтобы не пустить молнию прямо ему в лицо, желая больше не видеть этой самодовольной ухмылки. Впрочем, если бы отделять явь от сна было проще, я бы вряд ли себя останавливал.

Повторялись сны, в которых корни деревьев сковывали меня, обвивая руки, ноги, грудь, не давая дышать и шевелиться, и наутро я часто находил на теле синяки, что болезненно сходили в течение долгого времени. Финдир успокаивал, говоря, что обладание магией открывает в нас своего рода порталы в другие миры, миры далекие и незнакомые, и, возможно, кто-то оттуда пытался достучаться до меня, но просто не мог подобрать действенный способ. Звучало как слабая отговорка, но уверенность учителя в своих словах, несомненно, подкупала, и через какое-то время я перестал обращать на синяки внимание.

В ночи, когда заснуть все же не удавалось, я развлекал себя мыслями о лисице. Воспоминания о вечерах, проведенных в башне Восхода, укутывали меня теплом, сравнимым лишь с крепкими, искренними объятиями. Я так часто вызывал в памяти эти моменты, что стал замечать мельчайшие, прежде невидимые мне детали: то, как Ариадна откинула волосы с плеча, раздраженная неверно написанной буквой; то, как ее рука потянулась к моему горлу в желании поправить воротник рубашки, но замерла на полпути, и она с силой прикусила губу, ругая себя за необдуманный жест; то, как она подперла подбородок рукой, мечтательно разглядывая звездное небо, и лунный свет нежно, словно скучавший после долгой разлуки, коснулся ее лица. Впрочем, я не знал, что из этого случалось на самом деле, а что воображение подкидывало мне, пытаясь спасти от надвигающегося безумия.

Мне становилось не по себе от мысли, что придется лгать Ариадне – смотреть на нее так, словно я не имел удовольствия прикасаться к ее губам, и разговаривать, словно она – одна из многих принцесс, которым мне приходилось кланяться. Я смел лишь надеяться, что сочиненная для меня легенда не предпишет избегать общества лисицы.

Легенда о странствующем рыцаре из Сайлетиса, гордо представленная Финдиром, частично оправдала мои надежды. Грея никогда прежде не сотрудничала с северным островом, как мы выяснили благодаря архивам, а ее жители не были связаны родственными или брачными узами ни с кем из местных знатных семей. К тому же внешне жители Сайлетиса могли сойти за лесных эльфов: их кожа бледна и часто покрыта веснушками, а волосы русые или рыжие. О большей удаче нельзя было и мечтать. Цвет глаз едва ли должен был вызвать вопросы; у людей они бывали всевозможных оттенков. Куда большую проблему составляли уши.

Вариантов было всего два. Первый – магия иллюзии, и мы неоднократно пробовали различные ее виды. Советница азаани, Филаурель, владевшая иллюзиями в Арруме лучше, чем кто бы то ни было, сразу предупредила меня, что не обещает верного результата. Вызывать иллюзии, возникающие перед определенным представителем рода эльфов или людей, проще, ведь для этого нужно проникнуть в голову лишь к нему одному. Чтобы замаскировать такую незначительную деталь, как заостренные кончики ушей, необходимо создать туман в разумах сразу всех окружающих, а их количество при дворе неумолимо стремилось к бесконечности. Порой удача нам благоволила, однако вместе с тем пропадала часть моих волос, не было видно глаз, или же лицо менялось до неузнаваемости. Когда уши удавалось скрыть как надо, и мы, довольно выдохнув, смели подумать, что добились необходимого результата, эффект исчезал, стоило Филаурель сдвинуться с места. Становилось очевидно: без ее постоянного присутствия в двух шагах от меня эффект не продержится даже до того, как я ступлю на порог замка, а это означало, что от данного варианта придется отказаться.

– Ты уверен? – в тысячный раз спросил меня Финдир.

– Иного способа нет.

– Они восстановятся, – успокоил он. – Полностью – через несколько лет. Может, пять или семь. А к тому времени, как попадешь в замок, уже успеют покрыться новой кожей. Будут выглядеть обычно, как у человека.

– Я готов.

– Прикладывай лед.

Чтобы снизить чувствительность, мне принесли обернутый в ткань кусок льда, отколотый с поверхности замерзшего пруда, и я послушно приложил его к правому уху, пока Финдир грел огнем лезвие своего кинжала. Поддержать – или позабавиться, или ужаснуться – пришло множество эльфов, близких и не очень, но матери, каждый раз вздрагивавшей при упоминании сей процедуры, я приходить запретил: сестренки совершенно точно увязались бы за ней.

Финдир кивнул, и я повернул к нему правую сторону лица, опуская руку со льдом. Он тут же, не медля, чтобы не дать мне возможности передумать, легким движением скользнул лезвием по уху, отсекая всю вызывающую подозрения часть. Боль нестерпимой волной окатила меня с головы до ног, а тошнота от сладковатого запаха горящей плоти подкатила к горлу. На несколько мгновений я перестал дышать, подавляя возникшие чувства, в то же время охлаждая левое ухо.

– В порядке?

– Нет, – процедил я сквозь зубы. – Но продолжай.

Лишившись еще одного куска плоти, я рухнул на колени, отчаянно пытаясь отдышаться. Горячий клинок запечатал раны, и кровь из них не заливала уши, но внутри пульсировала так, что я не слышал ничего вокруг. Ощущал руку на спине, руку, поглаживающую по волосам и собирающую их на макушке, руку, прикладывающую снег к поврежденным участкам, холодные капли, стекающие по шее, но не слышал ничего, кроме гудящего потока крови.

Других внешних изменений, к счастью, не потребовалось. Хоть Индис и внес предложение отрастить густые усы, которые, по его мнению, должны были добавить солидности и увеличить сходство с рыцарем, от этого отказались в пользу обычной легкой щетины, что была привычной частью моего образа.

Тренировки тела и духа продолжались, и Киан постепенно растерял свою любезность. С каждым занятием его требования повышались, улыбка реже освещала лицо, а серьезно сдвинутые брови оставляли все более глубокие заломы на коже. Самой большой проблемой был контроль рук: я даже не замечал, как часто складываю их на груди, прячу за спиной, как тянусь почесать нос или потереть глаз, как постоянно поправляю волосы. Точнее, в определенный момент разведчик дал добро на последнее; сказал, так мой образ выглядит живее, и посоветовал чаще делать это в присутствии женщин, ибо они могли воспринять это как флирт.

Снег начал сходить, и мое сердце взволнованно трепетало.

Маэрэльд часто мелькала между деревьев во время тренировок, озабоченно наблюдая за всем, что я делаю. Порой она появлялась в неожиданном сопровождении: огромный белый волк плавно скользил меж сугробов, вопросительно поглядывая на королеву. Казалось, они общаются, но я так ни разу и не увидел, чтобы губы азаани или пасть волка приоткрывались. Рингелан, похоже, был заинтересован в происходящем намного сильнее, чем ему бы того хотелось: в его присутствии я неизменно чувствовал на себе холодный пронзительный взгляд, но исключительно через волчье обличие – сам он ни за что не показался бы в Арруме по такой незначительной причине.

– Я должна показать тебе кое-что, – произнесла азаани, как только наше с Финдиром занятие подошло к концу. – Подойди, Териат.

Я сделал несколько шагов навстречу, и она протянула руку, положив ее мне на шею. Простояв так несколько мгновений, Маэрэльд подошла вплотную и прижала меня к груди, обхватив голову руками; так, как прижимают маленького ребенка, не в силах иначе выразить чувства. Я ощутил себя абсолютно беззащитным в ее объятиях. Ее пальцы блуждали в моих волосах, успокаивающе поглаживая их, а грудь усыпляюще ритмично вздымалась от дыхания. Наклонившись к моему левому уху, она аккуратно, стараясь не задеть незажившие раны, развернула мою голову.

– На колени.

Ноги подогнулись невзирая на мое нежелание выполнять приказ, и я упал к ногам королевы. Тело ее светилось, будто окруженное мириадами светлячков, а глаза горели зеленым пламенем.

– Так сможет сделать любой, чья энергия сильнее твоей, – извиняющимся тоном пропела она, и я почувствовал, как ослабло ее влияние; набравшись сил, я поднялся. – Если только он сможет добраться до твоего уха.

– Какую роль здесь играет…

– Вот здесь, – Маэрэльд протянула руку и коснулась места за левым ухом, у самого основания шеи. – Самое опасное место в теле. Его не защищают доспехами, и для многих воинов это становится роковой ошибкой.

– Но вы поразили меня не мечом.

– Если бы ты был при дворе короля хоть раз, ты бы увидел, что его друид или маг всегда сидит слева от него. Это место крайне чувствительно. Если направлять магию конкретно туда или же говорить, находясь к нему вплотную, то тебе будут беспрекословно подчиняться. Разумеется, если обладать необходимыми способностями.

– Покажите, – предложил я.

– Разве предыдущая демонстрация тебя не убедила?

– Покажите, – настаивал я. – Я хочу понять, что происходит в моем теле, когда на меня воздействуют, чтобы определить это чувство, если вновь его испытаю.

– Ты прав. Это может быть полезно, – согласилась королева, наклоняясь к моему левому уху, но тут же замерла там, терзаемая сомнениями. Она не хотела причинять мне боль, но нельзя придумать пример нагляднее; ей просто требовалось время, чтобы найти в себе силы это произнести. – Ты стар и страшно болен.

Сковывающее чувство прокатилось по телу, впиваясь когтями во все кости и мышцы. Магия в груди забилась в истерике, пытаясь стряхнуть с себя цепи и разрушить стены, моля выпустить ее и позволить побороть проникшую в тело заразу, но я нарочно оставил ее запертой. В спину будто воткнулась стрела – так резко она заболела, – и я, с трудом согнувшись и тяжело дыша, опустился на землю. Мысли спутались, а взгляд перестал фокусироваться на близких объектах, и лицо Маэрэльд размылось, превратившись в слегка сияющее светлое пятно. Я лег на спину. Тело стало гореть изнутри, но мерзнуть снаружи, и дрожь захватила все мое существо, заставляя зубы стучать друг о друга. Боль пронзала все тело острыми клинками, а я едва мог пошевелиться. Мне не хватало сил даже сжать ладонь в кулак.

Минуту назад молодой и здоровый, сейчас я был готов молить о смерти.

Неожиданно появившись, болезнь так же мгновенно отступила. Ломота в костях прошла, мышцы перестали ныть, температура тела нормализовалась. Я наконец смог взглянуть в лицо королевы, стыдливо опущенное, и даже заметить слезу, скатившуюся по веснушчатой щеке. Как только ощутил в себе достаточно сил, чтобы подняться, я тут же вскочил на ноги и заключил королеву в объятия.

– Это была моя просьба, – успокаивал я ее, совершенно позабыв о боли, только что разрывавшей тело на куски. – Вам не стоит так переживать.

– Прости мне мою чувствительность. Больно смотреть, как страдает дитя.

– Магия взбесилась, как только почувствовала пробравшегося в разум чужака.

– Возможно, она смогла бы тебя защитить. Однажды ты это проверишь, – сказала она, но затем шепотом добавила: – Но надеюсь, что надобности не возникнет.

Растаявший снег напитал земли Аррума влагой, и первоцветы начали радовать взоры лесных жителей. Завидев гонцов из Греи или услышав любой шум со стороны тракта, все завороженно замирали, ожидая услышать, что принцесса вернулась, однако воды, отделяющие побережья Куориана от материка, упорно не желали оттаивать.

Предвкушая приближающееся приключение, все учителя уменьшили количество тренировок. Чтобы не выглядеть подозрительно во время жизни в замке, мне необходимо было вспомнить и перенять обычный режим дня: люди там позволяли себе здоровый сон, ходили на завтраки, обеды и ужины строго по расписанию, а еще вели непринужденные беседы, о существовании которых я совершенно позабыл. Чтобы восполнить пробел в последних, я вновь стал много времени проводить с Индисом, и тот, казалось, был невероятно счастлив: он в мельчайших деталях рассказывал мне обо всем, что я пропустил в жизни Аррума и Греи, а я непременно переспрашивал, чтобы как можно глубже вникнуть в некоторые из событий.

– Думаете, у меня получится? – спросил я друзей, вновь поддавшись сомнениям.

– Скажу «нет», только если сможешь в красках описать свой будущий провал.

Индис поддерживал меня так, как я и не смел просить. Я видел его и рано утром по дороге к Финдиру, и поздно ночью, возвращаясь от Киана, и днем, когда он, как бы случайно проходя мимо, приносил мне что-нибудь перекусить; каждый раз без исключения он находил слова, чтобы подбодрить, и шутил, чтобы снять не покидающее меня напряжение.

– Ты уверен, что это все необходимо? – спросила Бэтиель.

Ее уверенности во мне, напротив, поубавилось. То, как самоотверженно она вмешалась в разговор аирати и азаани, предлагая мою кандидатуру и считая ее лучшей из возможных, совершенно не вязалось с тем, как она морщилась при каждом упоминании о Грее. Возможно, дело вновь было в ее матери; совет беспокоился, что она могла узнать во мне эльфа, но я совершенно точно знал, что никогда в жизни с ней не встречался, – она безвылазно жила при дворе короля, даже когда должность друида еще была занята моим отцом.

– Не я все это придумал, – напомнил я. – И не я развязываю войны со всеми подряд.

– Я в курсе, – фыркнула она, сложив руки на груди. Вспомнив уроки Киана, я улыбнулся. – И все же, может, есть какой-то… более безопасный для всех вариант? Кто знает, что с тобой сделает король, узнав, что ты следишь за ним?

– Не хотелось бы это узнать, – прошептал Индис, но Бэт, сделав вид или действительно не заметив, продолжила:

– Что, если мать все же почувствует в тебе эльфа и окажется настолько жестока, что поведает об этом королю? Что, если твоя принцесса не станет тебе помогать?

Подтолкнутая гневом, Бэтиель приблизилась на несколько шагов, но вдруг остановилась, и настроение ее переменилось. Беспокойство и нежность отразились на ее лице, и, несомненно, эти эмоции красили ее куда больше. Пухлые губы чуть приоткрылись, а рука потянулась к моему лицу.

– Ты знала, что… – начал я, но она по-прежнему не слышала никаких слов, кроме своих.

– Ты почти не спишь, изнуренный тренировками, – продолжила она, двумя пальцами заправляя пряди моих волос за едва зажившее ухо. – И твои уши… Это ужасно.

– Ты знала, что я говорил об Ариадне? – Накрытый волной беспокойства, я схватил ее руку. – Тогда, в замке аирати, ты… ты хотела рассказать, верно?

– Верно, – бесстрастно подтвердила она. От теплых чувств не осталось и следа. – Но передумала.

– Какая умница, – саркастично подметил Индис. Обернувшись, я заметил, что он тоже заметно встревожился. – Ты же знаешь, что аирати не стал бы помогать, узнай он про принцессу?

– Я не…

– Конечно, скажи, что не знала, – прервал он, подражая ее привычке перебивать. – Что не подумала. А зачем вообще думать, если в итоге мы все равно умрем и не сможем забрать мысли с собой, да?

Лицо Индиса раскраснелось, а дыхание было таким громким и частым, что его услышали бы и в ста шагах. Он ходил из стороны в сторону, размахивая руками, и на каждую попытку эльфийки сказать что-либо карикатурно фыркал, пародируя собеседницу.

– Индис, я…

– Я, я, я! Центр мироздания, великая и ужасная Бэтиель, задумавшая убить целый народ одним необдуманным словом. Так держать! О тебе сложат много легенд и будут воспевать, как ты всегда и мечтала!

Эльфийка хотела выкрикнуть в ответ что-то горькое, ядовитое, но вместо этого яд, не найдя выхода, растекся по ее собственному телу, медленно отравляя его. Она не стала плакать; лишь крепко сжала губы. Бессильно взмахнув руками, она умчалась, мгновенно скрывшись за зеленеющими деревьями.

– Не стоило, – произнес я тихо, подходя к другу. Он сидел на поваленном дереве так, будто только что потратил все силы в изнурительной битве на мечах, а не провел минуту в словесной перепалке. Он не привык делать кому-либо больно.

Несколько минут Индис молчал, пытаясь отдышаться; ритм его сердца восстановился, а краснота схлынула со щек, но напряженная складка меж бровей не исчезла.

– Я сделал это, чтобы не пришлось тебе, – выдавив улыбку, ответил он. – Ты уйдешь в Грею, и у нее не будет возможности простить тебя за громкие слова. Тебя не будет рядом, и ее обида будет лишь цвести, заботливо ей взращенная. Я же еще успею примелькаться, и у нее попросту не будет другого выбора. К тому же к моим выходкам она более-менее привыкла.

Удивленный тем, как он успел обдумать это в секунды между его словами и моими, я импульсивно пододвинулся к другу, крепко его обняв. Несколько ошарашенный, Индис замер, но затем гулко рассмеялся и похлопал меня по спине.

Нас прервало торжественное пение труб, доносящееся со стен города.

Она вернулась.