Текст книги "Предание о лисьих следах"

Глава 9

Учитель для меня нашелся быстро. Один из состоящих в совете тиаров – так зовут эльфов, что обладают магией, – согласился незамедлительно приступить к тренировкам.

Сказать, что Финдир был не слишком снисходителен к тому, кто в ужасе от сил, пустивших внутри него корни, – пожалуй, не сказать ничего. Занятия были изнурительными. Физическая подготовка, как заверил Финдир, важна не меньше моральной, потому как сила подобна птице, и если клетка ее будет недостаточно крепка, то она запросто вырвется, оставив после себя лишь обломки.

Опытный тиар также заставлял меня много времени проводить в глубинах сознания. Искать слабые места и бреши, которые при определенных обстоятельствах могли стать поводом для сомнений в себе и привести к потере контроля. Уходить вглубь себя, чтобы отыскать место, где сосредоточена сила, и узнать, что провоцирует ее появление.

Несколько раз во время подобных медитаций от меня отскакивали искры, а если учитель доставал вопросами, на которые я не знал ответов, небольшие разряды появлялись, проводя дрожащие дуги между пальцами и соединяя их между собой. Финдир, прежде не видевший ничего подобного, едва ли не пищал от восторга, а я, замечая молнии, тут же сбавлял градус гнева и позволял им пропасть.

– Э́зара, не расслабляйся! Попробуй еще раз, – подгонял он меня.

Узнав, на что я способен, тиар тут же придумал прозвище – Э́зара, что на староэльфийском означает «молния», – и с тех пор мое настоящее имя, означающее то же самое на более современном диалекте, никогда не касалось его уст. Впрочем, это помогло нам установить особую связь, вдобавок отделить мою привычную личность от кишащей неизвестностями личины и сделать вид, что та никак не влияет на первую.

Несколько недель за интенсивным обучением пролетели как миг, ибо я едва успевал даже спать, не говоря уже о том, чтобы общаться с семьей и друзьями. Бэтиель недовольно фыркала каждый раз, когда я пробегал мимо нее на пути к пустующей поляне, отдаленной от жилых мест в силу опасности наших с Финдиром экспериментов, а Индис понимающе кивал и замолкал, позволяя поделиться впечатлениями от уроков. Чаще всего я находил его на посту; несмотря на то, что я прекратил вылазки в Грею – по многим причинам, – он не переставал дежурить там чаще прежнего.

Факел в окне башни Восхода сохранял мучительное молчание.

Осень тем временем вступила в свои права. Лес, словно стеснительная, но обреченная нимфа, медленно раздевался, понимая, что иного пути к перерождению у него нет. Некоторые виды птиц покидали наши края, прощаясь с сородичами, в то время как другие старательно собирали пропитание и перебирали гнезда, делая их более теплыми и безопасными. Лисы сновали из стороны в сторону, беспокоя шуршанием сухой листвы в попытках обустроить норы, а кабаны неторопливо доедали уже иссохшие грибы и ягоды.

В день, когда первые хлопья снега коснулись земли, эльфы церемониально собрались на главной поляне, чтобы вместе с азаани поприветствовать грядущие холода. Зима для эльфов – время плодородное, но не благодаря земле, а благодаря чуду деторождения; из года в год случалось так, что именно в морозные месяцы рождалось больше всего наследников древнего народа. Эльфы приучили себя быть благодарными за это, ведь если новорожденный ребенок перенесет зимнюю стужу, все последующие годы едва ли станут для него большим испытанием.

С приходом холодов приходилось менять и гардероб: привычные темно-зеленые мантии сменялись на белоснежные, покрытые внушительным слоем меха с внутренней стороны. Да, благодаря мирным договорам с близлежащими государствами нужды сливаться с окружающей средой не было, однако эльфы чтили эту традицию, ведь однажды она могла сослужить им хорошую службу. Утепленные сапоги, более плотные рубашки и штаны – все это сковывало движения и усложняло передвижение, но все же было необходимо, несмотря на многолетний опыт жизни в лесу.

– Эзара, дракон тебя подери, соберись!

Финдир не слишком считался с высоким статусом, позволяя себе хлесткие выражения как во время тренировок, так и во время собраний совета. Вот и тогда, когда я в очередной раз не сумел собрать волю в кулак и отыскать источник силы, он вышел из себя. Я несколько часов сидел неподвижно, тщетно пытаясь продемонстрировать наставнику хоть каплю таившейся внутри силы.

– Я не могу, – честно признался я, закрывая глаза.

– Можешь.

– Не могу.

Учитель поджал губы, сжал кулаки и направился в мою сторону. Я знал, что он не сделал бы ничего, о чем позже пожалел бы, потому умом был спокоен, но тело сработало иначе – инстинктивно, – и реакцией на напряженного и быстро приближающегося эльфа стала готовность бежать. Все внутри меня приготовилось к прыжку, будто я обратился животным, затаившимся в ожидании нападения на жертву. Финдир протянул руку к моему плечу.

– Можешь!

В миг, когда его пальцы коснулись плаща, меня обдало волной жара. Она прокатилась вниз от живота к ногам, пытаясь поднять с земли, а затем взмыла вверх, к голове, не упустив ни единой клетки моего тела, заполнив собой все. Глаза распахнулись так широко, что их обожгло морозом, и несколько слез тут же скатились по щеке, на ходу обращаясь в лед. Казалось, время замедлилось, став тягучим, как смола. Я оглядел поляну и лишь затем задержал взгляд на учителе. Разряд молнии, прокатившись вниз от шеи к предплечью, игриво запрыгнул на руку Финдира и заключил ее в свои обжигающие объятия. Эльф отлетел на несколько шагов, но на его лице не было страха, злости или недоумения – оно выражало неподдельный восторг, а глаза сверкали зеленым огнем.

Время резко восстановило свой ход, и Финдир звучно упал в большой сугроб, подняв вокруг себя вихрь встревоженных снежинок. Он несколько секунд пролежал, даже не пытаясь встать, и я, занервничав, подошел, чтобы помочь учителю. Из глубины сугроба прозвучал раскатистый смех.

– Я же говорил, что можешь! – ухватившись за протянутую руку, заявил Финдир. – Ох, Эзара, чую, ты еще потреплешь мне нервы! Ты понял, как это получилось?

– Вы до безобразия меня достали, – шутливо ответил я.

– Ха! Без проблем, буду делать это почаще!

Широкая улыбка озарила длинное лицо; это, как и удивительно высокий рост, выдавало в нем родственника Аэгтира. Крупные черты лица – глаза, нос, лоб, челюсть, – все казалось пропорциональным, если не брать в расчет тонких, будто постоянно сжатых в раздражении губ. Короткие, лежащие аккуратными волнами русые волосы под отражающимся от снега солнцем сверкали огнем, а щетина и вовсе ослепляла. Огонь пронизывал все его существо, и в этом состояла его главная сила и обязанность: своей магией он поддерживал безопасное для леса освещение, потому как в команде с другим тиаром мог создавать не только огонь, но и иллюзию огня, дающую свет без разрушительного жара. Я с трудом мог представить, сколько лет тренировок ушло для достижения такой гармонии со своей силой, но, казалось, ему не терпелось рассмотреть все грани моей как можно скорее.

Выходка с молнией, конечно, впечатлила Финдира, но повлекла за собой неприятные последствия: покрытая многочисленными ожогами рука вынудила закончить занятие раньше обычного. Его восторженная реакция все же не избавила меня от чувства стыда – я не хотел причинять наставнику боли. К тому же обучение лишь началось, а это значило, что магия еще не показала своей истинной силы; если у меня не получится ее обуздать, то разрушения, что она принесет, будут куда серьезнее, чем несколько ожогов, появившихся в пылу ссоры.

Впервые за последнее время освободившись не глубокой ночью, а лишь с началом сумерек, я поспешил к Индису – вот уж кому захочется послушать о том, как задиристый Финдир получил отпор.

– Индис, ты не представляешь, что я сегодня натворил! – кричал я, пытаясь перебраться через последствия обильного снегопада. – Весь день ничего не получалось, и Финдир достал меня своей болтовней, а потом…

Отсутствие бурной реакции несколько смутило, но всю дорогу я упорно продолжал рассказ. Преодолев последнее препятствие, я обнаружил молчащего, слегка смущенного Индиса, устремившего на меня многозначительный взгляд, и лишь затем обратил внимание на животное рядом с ним.

Вороной конь поистине исполинских размеров стоял гордо, изредка недовольно фыркая. Его пышная грива развевалась на легком морозном ветру, а глаза казались пустыми впадинами, и он выглядел бы устрашающе, если бы сидящая на его спине дева не была мрачнее ночи.

– Я оставлю вас, – галантно предложил Индис и, кивнув принцессе, тут же покинул пост. Как ни странно, он не остался где-то поблизости, чтобы лишить меня необходимости пересказывать разговор позже; я слышал, как снег скрипел под его ногами, и звук удалялся, пока не исчез совсем.

Ариадна умело спустилась с коня и погладила его по морде. Животное подалось к ней, ласкаясь. Я слышал, что, когда знатных детей учат верховой езде, им дарят жеребят; они растут вместе, а потому понимают друг друга без слов. Вероятно, это был один из тех случаев.

– Я не думала, что ты будешь здесь, – произнесла Ариадна, смущенно опуская глаза. – Думала, передам письмо через Индиса, как делала это прежде.

– Письма? Какие письма? Он не…

Я замолк. С начала занятий магией мы с другом будто поменялись местами – я болтал, не давая ему вставить и слова, а он увлеченно слушал, хоть я ни разу и не отплатил ему тем же. Даже если он и хотел передать мне ее послания, я попросту не давал ему такой возможности.

– И все же я здесь.

– Как и я, – кивнула Ариадна, снимая капюшон. – Но это ненадолго.

Ее взгляд был непривычно робок, особенно на фоне грозного коня и полной экипировки. Голос слегка дрожал, причиной чему, вероятно, был холод, однако двигалась она уверенно, даже выверено. Спавший капюшон обнажил необычную прическу из нескольких кос и изящную шею. Я подался вперед, чтобы прикрыть оголенный участок кожи, подвинув капюшон, но остановился, испугавшись, что мое прикосновение вновь оставит на ней след.

Неловкость, которой я так боялся, отсутствовала, но вместо нее ясно ощущалась тяжесть несказанных слов; они будто летали вокруг, но так и не добирались до губ, чтобы быть озвученными, – так сильно мы не хотели их произносить. Приглядевшись, я увидел, что ожог на губах лисицы зажил точно так же, как на моих, оставив после себя тонкую полоску бледно-розовой кожи.

– Я так и не извинился как следует, – наконец произнес я, нарушив тишину. – За то, что сделал тебе больно, и за то, что поцеловал.

– Я рада, что тот вечер ознаменовался именно этим. В любом случае кто угодно был бы лучшим вариантом, чем мой будущий муж.

Сердце кольнуло дважды – «кто угодно» и «будущий муж», – но я выдавил улыбку. Я обещал себе ни на что не рассчитывать.

– И каково это, быть обрученной?

– Обреченной, ты хотел сказать, – поправила Ариадна. – Так, будто на меня надели кандалы, а в рот засунули кляп. От учтивой улыбки сводит скулы, от того, как хочется врезать Ханту, – кулаки.

Мы оба усмехнулись, неуверенные, насколько смех уместен в сложившейся ситуации. Ариадна медленно сняла перчатки из коричневой кожи и протянула мне руки. Я, осторожно проверяя состояние магии, что текла по моим венам, накрыл ее ладони своими.

– Я не держу на тебя зла, – прошептала она, мягко улыбаясь. – Уверена, ты бы не сделал этого нарочно.

– Никогда.

Наши взгляды встретились, и я с трудом поборол желание отвести свой. Рот принцессы был приоткрыт, и из него выпархивали крошечные облака пара, которые оседали на густых ресницах, окутывая их множеством мельчайших льдинок. Пульс набирал обороты, как при быстром беге, и дышать становилось труднее. Ледяной воздух обжигал легкие.

– Я уезжаю в Куориан.

Сердце на мгновение перестало биться.

– Отец отправляет меня туда познакомиться с семьей принца, – стала объяснять она, вероятно побоявшись, что я подумаю, будто она делает это по своей воле. – Нужно сделать это, пока вода не замерзла, поэтому выезжаем уже утром. Вернемся, как придет весна.

Я запустил руку в карман брюк, быстро убрав ее с ладони принцессы, и она вздрогнула, испугавшись моей резкости. Искать пришлось долго. Я мысленно отчитывал себя, что не расставался с запиской несколько недель, и все же забыл ее в единственный важный из дней, однако, добравшись до рубашки и нащупав ее в нагрудном кармане, облегченно выдохнул.

– Пожалуйста, возьми это, – произнес я, протягивая Ариадне небольшой конверт. – Я кое-чему научился, хоть наши уроки и прекратились.

На самом деле Финдир учил меня не только магии и самоконтролю. Он был грамотным дипломатом – когда-то он обучал и моего отца, – а потому хорошо владел и людской письменностью. Под предлогом «общего развития» – хотя это и было единственным выдвинутым мною условием – мы изучали и ее. Так же усердно, как налегали на все, за что брались.

Улыбка принцессы стала шире, а руки потянулись развязывать слабый узелок, сдерживавший свернутый лист бумаги. Я вновь накрыл ее руки своими, останавливая.

– Возьми это с собой. Не знаю, нужны ли тебе слова, что я написал. Возможно, стоило оставить их при себе, – объяснил я, и Ариадна замерла, заинтересованно разглядывая мое лицо. – Решать тебе: читать или не читать, ответить или промолчать. Я свой выбор сделал. И приму твой, каким бы он ни был.

– Полагаю, выбор сделан.

Лисица не уточнила, в какую сторону склонилась чаша ее весов, и я понимающе кивнул. Мы стояли молча, пребывая в смешанных чувствах от безмолвного признания, сделанного так скоро и так аккуратно, что от него при необходимости можно было отказаться. Руки раскраснелись от мороза. Кожа, казалось, вот-вот растрескается, но я едва ли ощущал дискомфорт. Протянув пальцы к лицу Ариадны, я дотронулся до шрама над ее правой бровью, заодно убирая выбившуюся из косы прядь.

– Откуда он?

Девушка улыбнулась, словно дождалась вопроса, на который ей невероятно хотелось ответить, или же порадовалась, что я первым решился сменить тему.

– Когда мне было 16, я увязалась за отцом в один поход. Если быть точнее, на рыцарский турнир, где он должен был стать одним из судей, – принялась рассказывать она. – Он не хотел брать меня с собой, так что я переоделась мужчиной, назвалась Иденом и каждый раз представлялась оруженосцем разных несуществующих рыцарей, коих там было бесчисленное множество. Это было захватывающе! Тебе бы понравилось.

– Не сомневаюсь.

– Один из рыцарей накануне перед боем страшно напился и не смог участвовать, а я тем же вечером в таверне имела неосторожность наугад выбрать имя рыцаря-сюзерена и попасть именно в него.

– Ты принимала участие в турнире?!

Я представил принцессу, под довольные крики толпы скачущую прямо на копье противника, и все внутри меня похолодело.

– Не просто участвовала. Я его выиграла.

От неожиданности я засмеялся так громко, что оглушил даже самого себя. Лисица обиженно толкнула меня, и через мгновение спины коснулся воздушный сугроб, но я даже не попытался подняться – совсем рядом на снег опустился серый плащ принцессы. Конь, пораженный выходкой хозяйки, недовольно фыркнул и отвернулся.

– Не стоит меня недооценивать, – шутливо укорила девушка. – Вот видишь, стоило тебе на миг потерять концентрацию, как я одним движением повалила тебя на землю.

– Того рыцаря ты тоже застала врасплох невероятной историей?

– Почти, – согласилась она. – Где-то на середине пути я сняла шлем. Зрители тут же затихли. Отца, кажется, чуть не хватил удар, а соперник опустил копье. Только мое копье не дрогнуло, и вот – одна шальная щепка.

– Вообще-то шлемы носят как раз для того, чтобы такого не случалось, – заметил я, и голос мой дрогнул. Я почувствовал, как пальцы Ариадны медленно пробираются к моим.

Она взяла меня за руку.

– Я буду молиться Богине, чтобы весна наступила скорее, – прошептала она отстраненно, устремив взгляд в беззвездное небо.

В ответ я лишь сжал ее ладонь, неспособный что-либо произнести; в голове проносились тысячи причин не сближаться с принцессой, в горле встал ком, но я гулко сглотнул и прогнал неудобные мысли. Все, что в тот момент имело значение, – тепло ее руки и звонкая, но почему-то приятная тишина.

Под теплом наших тел снег таял и впитывался в плащи. Какое-то время можно было не обращать на это внимание, но, когда я почувствовал дрожь, сотрясающую тело лисицы, я спешно встал, вытягивая ее за собой. Она растерянно оглянулась; за время молчания успела провалиться в дрему. Нас окутала глубокая ночь, и так как утром принцессе предстояло отправиться в долгое и трудное путешествие, задерживать ее было плохой идеей.

Я подвел Ариадну к скучающему, но терпеливо ожидавшему коню и помог забраться в седло.

– Ты точно сможешь добраться сама?

– Да, – взбодрившись, ответила она. – Там усилили стражу.

Намек на нежелательность моего присутствия я понял и, задержав взгляд на лице девушки, занес руку, чтобы ударить лошадь по крупу.

– Не прощаемся, лисица.

– Не прощаемся, Эзара, – ответила она, после чего молниеносно среагировала на возникшее в моих глазах изумление: – Индис рассказал. Мне понравилось, так… звучно. Теперь мне есть чем тебе ответить.

Я улыбнулся и едва успел дотронуться до коня, как тот уже помчался в сторону замка. Ветер трепал волосы, уши горели от холода, но я все смотрел Ариадне вслед. Спустя какое-то время из глубины леса послышалось шуршание шагов Индиса, но эльф молчал, чтобы не спугнуть, и дожидался, пока я первым не начну разговор.

– Ну, вперед, – подбодрил я. – Вещай.

– Она переживала о тебе, – слегка насмешливо заговорил друг. – Просила рассказать, чем ты занят и куда исчез. Похоже, ты ей нравишься.

– Не уверен, хорошо это или плохо.

– Передавала письма несколько раз, – не обратив внимания на мои слова, продолжил он. – Но я так и не сумел их тебе отдать. Впрочем, какая разница? Ты ведь все равно, дурень, читать не умеешь.

– А ты, я погляжу, в этом хорош? – повернулся я к другу.

– Нет, но я и не пытаюсь сойти за прекрасного принца.

Если бы эти слова произнес кто-то другой, я бы воспринял их как оскорбление. Однако все, к чему они привели, была лишь веселая потасовка двух старых друзей, пытавшихся спрятать неловкость за глупыми шутками.

Глава 10

Финдир заметил, что во мне что-то неуловимо изменилось, и это сделало его еще более требовательным наставником. Я не знал, что поддерживало в нем эту неуемную энергию – магия, излишнее воодушевление или сумасшествие, – но оно лишало меня всяческой надежды на отдых. Он оставлял меня одного лишь поздней ночью, а затем, как только солнце показывалось из-за горизонта, уже стоял возле моей постели, бодрый и готовый к новым свершениям. Впрочем, его настойчивость принесла свои плоды: кое-чему я все же научился.

Прошло где-то полтора месяца с начала тренировок, когда я наконец смог нащупать источник силы. Раньше она хаотично разбегалась по телу, неуправляемо вырываясь наружу при появлении любого раздражителя, но я сумел найти место, где она спит, когда ее никто не тревожит, и невидимыми кандалами приковать там. Я чувствовал ее негодование и слышал звон цепей, но ей не оставалось ничего, кроме как смиренно повиноваться. В состоянии покоя магия всегда сосредотачивалась в верхней части грудной клетки, между ключиц, прямо под крупной родинкой, что была у меня с самого рождения.

Облегчение, что я испытал, поймав эту птицу в клетку, было сложно описать словами. Все это время я был измотан и тревожился, что никогда не сумею обуздать небесный огонь, и потому каждый день казался мне вечностью, бесконечной тьмой, вцепившейся в меня когтями и утягивающей в бездну страхов и неизвестности.

– Ты – молодчина, Эзара, – одарил меня похвалой Финдир. – Мне на это понадобились годы.

– У меня хороший учитель, – пожал плечами я, и эльф отмахнулся от лести, как от летящей в него стрелы.

Мы переместили фокус внимания с удерживания и поиска силы на ее выход; стали выяснять, на что она реагировала ярче всего. Финдир рассказывал, что при обучении тиаров упор обычно делался на гнев и страх; моя магия вряд ли окажется исключением из правил. Проблема состояла лишь в том, чтобы вызвать нужные эмоции: у нас едва ли получалось разозлить меня в нужной мере, не говоря уже о том, чтобы действительно напугать. Воспоминания о чем-то жутком помогали воссоздать ощущения лишь частично.

Я грезил о сне, но даже несколько часов в ночной тишине всегда способствовали исполнению этой мечты. Я понимал, что телу и разуму отдых необходим, но постоянно тревожился мыслями о лисице. Меня беспокоило буквально все: как она перенесет путешествие, не случится ли с ней морская болезнь, как с ней будут обращаться при дворе Куориана, не захочет ли она остаться в теплых краях? Что подумает и почувствует, прочитав мое письмо? Прочтет ли его?

Что может позволить себе принц, находясь в официальном статусе ее жениха?

Я не имел понятия, как устроены помолвки, особенно у людей столь высокого положения в обществе. Существовали ли строгие временные рамки для того, чтобы сыграть свадьбу? Условия, что вступающие в брак должны были выполнить? Обязаны ли они испытывать друг к другу теплые чувства? Необходимость расспросить кого-либо об этом становилась все острее, иначе росла вероятность, что я направлю молнию себе в голову, не дожидаясь момента, когда та сама разорвется от наполняющих ее мыслей.

Азаани наконец занялась вопросом исходящей от людей опасности. Ее совет собирался так часто, как не делал этого уже несколько сотен лет, и очевидно занимался планированием ответных действий на каждый из вариантов развития событий. Собрания были серьезными и длительными, и лишь Финдиру разрешалось их пропускать. Это означало, что совет рассматривал мое обучение как нечто более важное, чем разработка стратегии защиты или нападения. Меня считали оружием. Нестабильным, неумелым, непонятным, и все же сильным и страшным оружием. Война определенно смогла бы вызвать во мне и страх, и гнев, и множество других сильных чувств, но это означало не только то, что они помогут вызвать магию, но также и то, что ей едва ли можно будет управлять.

– Как ты считаешь, откуда она взялась? – однажды спросил я у учителя. Спустя какое-то время мы перешли на «ты», так как Финдир заявил, что мое вежливое обращение заставляло его чувствовать себя старцем. – Больше ста лет, и ни капли необычного во мне не проявлялось.

– Магия всегда была внутри тебя.

– Но почему она проснулась именно сейчас?

– Что-то ее подтолкнуло. – Громко выдохнув, он присел у костра, что мы разводили по вечерам, и я понял, что разговор будет долгим. – Магия есть в каждом из нас, таков уж наш народ. Однако годы шли, нас становилось больше, и магия стала потихоньку гаснуть в сердцах эльфов. Засыпать. Но никто и никогда не сможет забрать ее у нас. Не пока сердца бьются у нас в груди.

– Но ведь люди тоже владеют магией.

– Это верно. В некоторых людях магия спит так же, как и в нас, дожидаясь нужного момента, но другие насильно наполняют ею свои души. Когда тебе доведется встретиться с чародеем, знай: если он молод, то тебе стоит его опасаться.

– Почему? – недоумевал я.

– Людская жизнь коротка. Так уж заведено, и бороться с этим – все равно что бороться с волей Богини, а потому ради молодости и красоты колдунам приходится делать страшные вещи. Ты знаешь, что магия деструктивна, – сказал Финдир, и я понимающе кивнул, в ужасе представляя, какие последствия может иметь небесный огонь, используемый в дурных целях. – И она всегда имеет свою цену. Как правило, она проявляется лишь в тех, кто может выдержать это испытание, ведь Мать Природа бережет свои земли. И все же бывали случаи, когда эльфы не справлялись с дарованными силами. Они становились похожими на зверей без тени разума, жаждущих лишь крови и исполнения низменных желаний. Впрочем, в последние столетия Богиня стала более избирательна.

Как бы ни хотелось смиренно принять уготованную мне судьбу, я был уверен, что Природа вновь сделала неверный выбор. В мире наверняка существовал кто-то, кто желал этой силы, грезил покорять мир и властвовать над народами, но мне это было не нужно. Желание наполнить жизнь приключениями обернулось нестерпимой ношей, вдруг отяготившей существование всех, кто имел несчастье знать мое имя.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы эльф вместо стрел пускал в воздух молнии? – наконец спросил я. – Не то чтоб я лелеял мысль о своей исключительности, просто… куда проще думать, что в этом нет ничего необычного.

– Слышал, – спокойно ответил учитель. – Пусть и не знал этих эльфов лично. Судя по всему, твоя сила работает точно так же, как моя или любая другая. Их природа одинакова, а это значит, что мы с ней справимся. Разве что молния куда быстрее, чем огонь, и долетает она, наверное, до более далеких целей, но с этим мы разберемся чуть позже.

– А какова… цена? Ты говоришь о ней время от времени, но я, хоть и пользуюсь магией постоянно, не чувствую никаких изменений.

– Действительно?

Финдир удивленно вскинул брови, и я на какое-то время замолк, задумавшись. Пожалуй, в свете последних событий у меня не было достаточно времени, чтобы прислушаться к своему телу. Я вспоминал последние месяцы, дни в которых были одновременно одинаковыми и непохожими друг на друга, и пришел к нескольким выводам. Трехчасовой сон никак не влиял на мою бодрость и продуктивность в течение дня, особенно учитывая то, как плохо и беспокойно я спал. Более того, я был ловок, стал легче сосредотачиваться, увереннее касаться огня в груди, а вечное сидение на снегу не заставляло меня мерзнуть, словно что-то изнутри защищало мое тело.

– Чувствую, – проговорил я наконец. – Но…

– Пока ты лишь слегка касаешься своей силы, она подпитывает тебя, – пояснил Финдир. – Ты чувствуешь себя живее всех живых, потому что огонь внутри тебя горит, как печка, что греет свой дом. Однако если ты решишь подкинуть дров сверх меры, дом может сгореть.

– То есть пока я пользуюсь силой по чуть-чуть, она работает мне во благо, но если сделаю что-то масштабное, она меня убьет?

– По меньшей мере значительно ослабит. Или сведет с ума, – кивнул учитель. – Но мы для того и учимся, чтобы ты чувствовал, где проходит та самая граница. Взгляни на меня: молод, умен, привлекателен, а ведь я почти ровесник азаани.

– И скромен, – вставил я, но, услышав концовку, изумился. – Тебе шесть сотен лет?!

– Пятьсот восемьдесят семь, если быть точным, – поправил он, наигранно задрав подбородок, и я понял, почему он вообще заговорил о своем возрасте, прося перестать обращаться к нему официально. – Я же сказал «почти ровесник».

– Ты вообще собираешься стареть? – возмутился я.

– Магия, – пожал плечами Финдир, не скрывая довольной улыбки. – В разумных размерах.

Его возраст действительно поражал; будь он обычным эльфом, уже, скорее всего, поседел бы и ворчал на внуков, бегающих по его двору. На деле же он выглядел немногим старше меня: по людским меркам ему бы едва перевалило за тридцать.

Порой до нашего отшельнического уголка долетали отголоски новостей из Греи, и в них не было ничего особенного или пугающего. Ни король, ни его старшая дочь не совершали вызывающих подозрения поступков, хоть мы и не прекращали напряженно ждать от них чего-то безрассудного. Королевская семья всерьез занялась подготовкой к свадьбе: закупка тканей, провизии и рассылка приглашений шли полным ходом. Одно из них пришло даже Маэрэльд, которую Эвеард, по заверениям его друида, безмерно уважал. Я использовал мысли о предстоящем торжестве как один из поводов вызвать гнев на тренировках, но одна деталь все же грела мою душу: раз Эвеард готовил свадьбу, значит, она должна была пройти в Грее. Значит, лисица еще хотя бы раз приедет на родину.

Однажды, в середине самого морозного месяца зимы, какая-то новость все же сотрясла совет настолько, что Финдир позволил мне провести весь день так, как захочется. Попробовав отдохнуть в полной тишине, я понял, что во мне плескалось невероятное количество энергии, которую я прежде не замечал из-за постоянных занятий с наставником. Малейший шорох заставлял вскакивать и искать источник шума, а ощущение, что я должен был что-то делать, но вместо этого бессовестно бездельничал, преследовало ежеминутно.

Я представлял, чем могла бы заниматься Ариадна. Гулять по вечнозеленым садам Куориана, блуждать в лабиринтах его улиц, поедать персиковые пирожные, которые она постоянно притаскивала на наши встречи в башне, находиться в объятиях принца… Раз за разом мысли приводили к картинкам, которые я предпочел бы не воображать, и их приходилось силком выталкивать из головы. Ревность, которую раньше я считал глупейшим и неправильнейшим из чувств, съедала меня, и я не знал, правда ли испытываю ее, или же все это – следствие изменений, к которым неизбежно приводит обретенная мной сила.

Я не смог провести наедине с собой и часа. Впрочем, это позволило мне, наконец, насладиться общением со всеми, кто мне дорог. Мать заметно повеселела, и тень беспокойства на ее лице мелькала все реже. Я несколько раз пытался поговорить с ней о ночи, когда мой дурной сон чуть не лишил нас дома, но она пресекала все попытки, по-матерински понимающе смотрела в глаза и гладила меня по волосам. Сестренки, как и всегда, едва давали мне вдохнуть, чтобы ответить на очередной интересовавший их вопрос. Талани представила мне составленный втайне от сестер алгоритм действий, которого следует придерживаться, если меня вновь будут мучить кошмары, и ее бесконечная забота о глупом старшем братце в очередной раз меня поразила. Шаэль продемонстрировала ряд шутовских номеров, суть которых, как по мне, была в том, чтобы изваляться в снегу и заполнить пространство вокруг звонким смехом. Файлин же сдержанно, пытаясь казаться безразличной, и все же невероятно смущаясь, показала мне свои рисунки, и они, без сомнений, были выше всяких похвал.

Индис все так же заражал жизнерадостностью, и это оказалось спасением для моего измученного разума. Глядя на то, что прежде было главным поводом для раздражения, я понимал, чего все это время мне больше всего не хватало. Время шло, а Индис, благодаря или вопреки, не сходил с избранного им пути. По крайней мере, его улыбка была искренней, а глаза стреляли такими искрами, что те посоревновались бы с моими молниями. Мы прекрасно поговорили, легко и ни к чему не обязывающе, как и многие годы до этого, и это теплым одеялом укутало мою душу, порадовав, что хоть что-то в этой неразберихе остается прежним.

Бэтиель, завидев меня издалека, помчалась навстречу и повисла на моей шее, душа в объятиях. Едва не захлебываясь словами, она принялась за рассказ, из которого я едва мог выловить отдельные фразы, не говоря уже о том, чтобы понять суть; сосредоточиться не выходило, даже учитывая недавно приобретенные навыки.