Текст книги "Предание о лисьих следах"

Глава 18

Ночи я все чаще стал проводить в компании своего «фамильного» меча. Занимался до тех пор, пока не начинало темнеть в глазах, а уши не заполнял уже забытый мной мерзкий писк. Как только сердцебиение приходило в норму, а все признаки наступающей потери сознания отступали, я начинал снова. Снова и снова, на протяжении нескольких недель я проводил ночи в саду, в тренировочном зале или за стенами замка, ни на мгновение не расставаясь со стальным спутником. Я пообещал себе, что больше не позволю взять надо мной верх, как бы плох ни был мой навык; я создам хотя бы видимость умения. За одним заброшенным домом на окраине Греи я тренировался пускать молнии посредством меча – отправлять их в цель, направляя лезвие в нужную сторону, – и выжег все живое, что смог там найти. К счастью, судьба этого забытого Богиней места не интересовала ни одну живую душу в королевстве.

Неделя постельного режима пробудила во мне небывалую жажду физической активности, и я практически перестал спать, находя источник энергии в смене деятельности. Как только начинало светать, я возвращался в покои, обмывался и менял одежду, скрывая следы ночных похождений, дожидался Лэсси и делал вид, что рад наступившему утру, после чего сразу же направлялся в тренировочный зал.

Сначала капитан Фалхолт искренне удивлялся моему рьяному желанию пропускать разминку, не делать перерывов и не выпускать меча из рук, но спустя пару недель он привык, ясно понимая причину моих стремлений. Каждый день он отмечал, как быстро я двигаюсь к цели, хотя до этого долго стоял на месте, и со временем стал обучать меня сложным схемам атак и блокировки удара. Мне казалось, он знал, какую дыру я заполнял в своей душе и на чьи глаза изредка отвлекался, если наше занятие вдруг затягивалось до обеда.

Если сначала я старался не смотреть на шрам, то теперь я ежедневно старательно его разглядывал. Он больше не вызывал во мне ненависти к Ханту – его лицо при встрече в столовой справлялось с этим куда лучше, – но напоминало об ожиданиях и надеждах, что я собой являл. Когда-то я думал, что взял на себя чересчур много, но все оказалось иначе – этого было недостаточно. Я был недостаточно умен, недостаточно тренирован, недостаточно хорош в своем деле, и, глядя на шрам, я находил силы не прекращать бороться с несовершенствами. Я жил в замке уже несколько месяцев. В замке, куда меня отправили, чтобы я разузнал о планах старшей принцессы по захвату власти и военных стремлениях Греи. И что же я узнал? Ничего. Мне казалось, я собирал информацию по крупицам, но в то же время многое упускал. Однажды это выльется в то, что я слишком поздно обрушу новости на головы эльфов. Или же все обернется так, что на мою голову обрушится топор палача.

Я стал больше гулять по замку. Забавно, что люди были так внимательны к слухам о скандалах и непотребствах, но в коридорах проходили мимо, никого не замечая на своем пути. Я лишь однажды видел, как кто-то в самом деле остановился, чтобы обменяться несколькими ничего не значащими фразами, но это был кто-то из новоприбывших к свадьбе гостей, и я не знал их имен.

Убранство замка со временем казалось мне все более очаровательным. Каменная кладка будто бы рассказывала, как долго строилось здание: от комнаты к комнате менялись цвет и фактура камня, кое-где даже покрываясь неким подобием мха. Находящиеся под потолком витражи в противоположных концах коридора не впускали достаточно света, а потому на каждом пригодном для того выступе красовались канделябры ручной работы, и каждый – уникальный в своем роде. Пламя свечей колыхалось каждый раз, когда кто-либо проходил мимо, но почему-то никогда не гасло, создавая впечатление, что давно мертвые лица с портретов провожают живых обитателей замка взглядом.

Больше всего времени я проводил на первом этаже. Он был самым старым, а значит, хранил больше памяти о членах королевской семьи и, в частности, ее основателе – Уинфреде. История о замурованном оружии, как я думал, была лишь красивой выдумкой, призванной приукрасить нежелание правителя вступать в войны, но если тот меч и существовал, то наверняка прятался в одной из этих стен.

На первом этаже находилось все самое необходимое: кухня, из которой по вечерам доносился хохот Ариадны, притащившей служанку полакомиться пирожными; вход в конюшню и тренировочный зал; опустевшая оружейная. И камин, что я прежде не замечал. Он располагался в левом крыле – я обычно бывал лишь в правом, – в самом его конце, и размеры его поражали воображение. Деревья для меня важны настолько же, насколько голос матери или лик отца, но даже я не мог отрицать, что зрелище завораживало. По ночам я часто бывал в том крыле, что казалось безлюдным, и подолгу наблюдал за горящими поленьями, жадно вдыхая запах, что так сильно напоминал мне о лисице.

Как оказалось позже, место полюбилось не мне одному. Из одной из дверей, что открылась внезапно, нарушив мое безмолвное наслаждение камином, вдруг вышел мужчина, сверкающий белоснежной улыбкой.

– Господин советник, – поприветствовал его я, и лик того мгновенно потускнел. Он испугался, обнаружив меня; взгляд его взволнованно забегал по сторонам, проверяя коридор на наличие лишних ушей.

– Доброй ночи, сэр, – нарочито громко ответил он.

Дверь тут же захлопнулась, и советник поспешил покинуть этаж, чтобы избежать неловкого разговора. Я же совсем не почувствовал неловкости; напротив, меня позабавило, что я сумел смутить столь важного чиновника. Сам он точно жил в том же крыле, где и король; я слышал об этом другой ночью около прачечной, когда одной из служанок объясняли, куда отнести свежее белье. Кто же жил здесь? Может, советник предпочитал взрослых серьезных женщин вроде Аурелии Ботрайд? Или, наоборот, бегал к юной кузине принцесс Эйнсли? А может, уже завел близкое знакомство с кем-то из без конца прибывающих гостей? Несмотря на частые прогулки по крылу, я так и не понял, кто его заселял. Что ж, нужно запомнить: первый этаж, левое крыло, пятая дверь слева.

Гостей действительно было много; я поражался, что замок мог вместить в себя столько постояльцев. Меня утомляли постоянные знакомства и ежеминутно растущее количество стульев в королевской столовой, и потому я иногда пропускал приемы; сомневаюсь, что кто-либо успевал это заметить, ведь если попробовать лично поздороваться со всеми присутствующими за ужином, то наверняка вернешься в покои не раньше полуночи. Лицо Ариадны выражало постоянную усталость, и с каждым днем она наваливалась на нее все сильнее; свадебные хлопоты, и без того не доставляющие ей удовольствия, усугубляли родственники, что считали невероятно важным внести свой вклад в организацию торжества.

До свадьбы оставалось пять недель. За четыре полагалось устроить приветственный бал – опять же, для гостей, что должны к тому моменту прибыть все до единого, – на котором, помимо пира и бала, проводится церемония подношения даров Богине. Все на балу обязаны быть в черном – это символизировало траур по свободной жизни будущих молодоженов.

Так как в моем разросшемся гардеробе не нашлось подходящего одеяния, его пришлось шить.

– О, Богиня! – сетовала Лэсси. Фэй тихонько ей вторила. – Зачем вам костюм, господин, если ваша спина и так черна, как ночь?

Синяки не проходили. Темные сгустки также встречались на коленях и локтях, а на груди появилось несколько новых шрамов – следствие неудавшихся попыток управиться с магией, когда молния вылетала не из того конца меча.

Разумеется, у придворных портных было невероятное количество заказов. Неужели никто из гостей не знал об этом обычае? Меня не волновало, что именно мне сошьют; проблемой было время. Мне пообещали выдать наряд лишь в день бала.

Я не успевал прошить его нитями.

Без них я не был обречен, но нельзя было отрицать, что жизнь с ними виделась куда более простой. Я в самом деле чувствовал меньше попыток Минервы пробраться в мой разум: мне перестали сниться сны о ней, и я не ощущал благоговения пред ее ликом, хоть что-то внутри и предательски щекотало то ли от страха, то ли от восхищения. Я мог ей противостоять, и она, казалось, на какое-то время отвлеклась от попыток меня подчинить; у нее обнаружились куда более важные дела.

Минерва постоянно куда-то пропадала. Однажды даже уехала на несколько дней в полном одиночестве, не сообщив о цели путешествия никому, кроме отца и советника; по крайней мере, лишь они не были взволнованы ее отсутствием. Вернувшись, она привезла с собой седовласого юнца, который исчез так же внезапно, как и появился, вновь ничего не объяснив широкой публике. Впрочем, никто и не смел требовать от нее отчета.

Отсутствие Минервы порождало лишь больше обсуждений ее персоны; я слышал их отовсюду, в каждом коридоре и зале. Проходя мимо кабинета, в котором по утрам заседал королевский совет, я слышал ее имя из уст всевозможных чиновников. Удивительно. Знал, что все одержимы ей, но лишь слегка сбросив эту пелену с собственных глаз по-настоящему заметил, насколько слепы окружающие.

Я не мог назвать Минерву злым и плохим человеком; подобные суждения поверхностны и сухи. Ее внутренний мир и разум куда более интересны, чем кто-либо мог себе представить. К тому же предположения – это все, чем она позволяла довольствоваться; дверей в сердце старшая принцесса не открывала никому. Ее властность и жажда внимания и поддержки казались мне панцирем, под которым она попросту чувствовала себя в безопасности. А так как безопасность – естественная потребность, позволяющая жить в гармонии с собой и миром, Минерва, осознанно или нет, пыталась обеспечить себя ей, насколько это было возможно.

Недовольства по поводу того, что в центре внимания находится ее младшая сестра, принцесса не скрывала, старательно переводя фокус на себя. Не преследуя цели тем самым помочь Ариадне, она все же значительно облегчала ее ношу.

– Жду не дождусь сегодняшнего бала, – было слышно практически от каждой леди, что я встречал тем утром. – Интересно, что наденет принцесса Минерва!

– Я слышала, что портной готовил ее платье еще с весны, – непременно отвечали ей.

Бал начинался исключительно с наступлением темноты; весь день до этого был занят активной подготовкой зала и гостей. Такого ажиотажа я не видел никогда; нельзя было ступить и шага, чтобы не врезаться в слугу, несущего чье-то платье или украшение. Не желая быть затоптанным, я отказался от ежедневных прогулок и, закончив привычные часы в компании меча, до самого вечера заперся в комнате.

Как только начало смеркаться, в дверь требовательно постучали. Фэй держала мой наряд, а Лэсси уперлась кулаками в талию и выжидающе смотрела мне в глаза.

– Что? – рассмеялся я, не выдержав.

– Вы разденетесь сами или мне вам помочь?

– Помоги.

Лицо служанки мгновенно изменилось. Глаза расширились, а руки опустились, превращая яркую девушку лишь в бледную тень себя. Отвыкшей от подобного отношения, ей по спине будто дали плетью, чтобы не дать забыть о своем месте. Я вспомнил, как она рассказывала мне о детстве, что провела в фактическом рабстве у пьяницы-отца; точнее, у его друзей, которым он продавал дочь каждый раз, когда ему не хватало на выпивку. Рассказывала, что первое время вздрагивала от моих резких движений, потому что ждала удара.

В сердце вонзилась стрела осознания.

– Прости, – виновато пробормотал я, стягивая с тела рубашку. – Глупая шутка.

– Я схожу за обувью, – будто не заметив, ответила она.

Фэй растерянно смотрела то на уходящую девушку, то на меня.

– Дело не в вас, – наконец, тонким голосом пропела она.

– Мне стоило держать язык за зубами.

– Просто сегодня не ее день.

Вернувшись, Лэсси сделала вид, что ничего не произошло. Наглая улыбка, шутки, резкость движений. Нижний слой моего наряда состоял из мягких и легких тканей, с которыми не возникло проблем, однако верхний кожаный слой доставил служанкам немало проблем: в него я еле втиснулся. Мускулатура плеч и рук заметно развилась с тех пор, как я стал активнее заниматься искусством владения меча, и я с неудовольствием подумал, что, продолжая в том же духе, фигурой стану походить на Ханта.

Отойдя на два шага и заставив меня обернуться вокруг своей оси, Лэсси оценивающе осмотрела меня, после чего довольно улыбнулась. Я взглянул в зеркало. Наряд действительно смотрелся впечатляюще: добротная кожа богатого, глубокого черного цвета. Если бы она не была отполирована настолько, что отражала свет, в темноте человека в таком одеянии не разглядел бы даже самый зоркий эльф. Кожаные брюки снабжены двумя карманами по бокам и поясом, к которому удобно крепить любые ножны, а жилет – множеством декоративных ремней и заклепок, металлические детали которых были также окрашены в черный. Нужно будет непременно оставить этот комплект себе.

Обернувшись, я тут же бросился к Лэсси, заключая ее в объятья. Ее сердце билось как бешеное с тех пор, как я сказал то проклятое «помоги», и мне хотелось забрать у нее хоть каплю той обиды, что я так бездумно влил в ее душу. На мое удивление, ее руки тут же обвились вокруг моей талии, а голова прижалась к моей груди.

– Прости, – вновь прошептал я.

– Я не держу на вас зла, – ответила она.

Уверен, среди знати не принято водить дружбу с прислугой, но я не знал, как можно было жить иначе: эти прекрасные девушки проводили со мной столько времени, что стали мне родными. Им было плевать, лгу я о своем происхождении или говорю правду: они видели меня, а не маску, что я так старательно демонстрировал остальным. Эта дружба могла сыграть со мной злую шутку, но я точно знал: Фэй и Лэсси меня не предадут.

– Еще кое-что, – воскликнула Лэсси, и, достав из ниоткуда длинную черную накидку, надела ее на мои плечи. – Так-то лучше.

Бальный зал преобразился до неузнаваемости. Свечи исчислялись тысячами, создавая невероятную атмосферу интимного ритуала. Цветы, отобранные для украшения, были исключительно белыми или оранжевыми. Белый символизировал начало нового этапа, оранжевый – Куориан, серый камень стен – Грею. Найти кого-то среди гостей было невозможно из-за однородности цвета; когда будущие супруги поднимутся на пьедестал, все мы станем лишь тенью, что отбрасывает луна, глядя на них через искусный витраж под потолком.

Все прибывающие на бал выстраивались в шеренги от входных дверей до пьедестала, образуя коридор, по которому должны пройти виновники торжества. По нелепой случайности я оказался в той стороне, большую часть которой составляли воины с острова. Восприняв это как возможность, я напряг слух, стараясь выловить их слова из общего гула. Мне повезло: южане до ужаса болтливы.

– А король Дамиан уже прибыл? – спросил один из воинов.

– Не-а, – лениво ответил другой. – Будет ближе к свадьбе. Своих дел хватает.

– Скорее бы. Достала меня эта дыра.

– Это ты еще в теплые месяцы приехал, – поддакивал он. – Я тут был зимой… Мерзость, да и только.

Стоило мне сосредоточиться на разговоре, как все тут же умолкли. Я инстинктивно повернул голову к входу.

Комнату будто залило светом; все до единого открыли рты. Минерва вышагивала медленно, высоко задрав подбородок и с ощущением полного превосходства над мелкими людишками, млеющими от одного ее вида. Было очевидно, что слухи о том, что на ее платье портному понадобилось полгода работы, оказались правдивы; к тому же черный невероятным образом контрастировал со светлыми волосами и сапфировыми глазами старшей принцессы. Платье было до безумия откровенным; так открывать тело позволяют себе лишь блудницы. Тонкие бретели оголяли хрупкие ключицы, по наклонной уводя взгляд к двум треугольным лоскутам ткани на бюсте. Юбка была прямой и многослойной, но тонкая ткань позволяла без труда разглядеть каждый изгиб и движение принцессы. Наплевав на собственную инициативу отказаться от кричащих украшений, Минерва являла собой воплощение богатства. Ее шею плотно облегало золотое колье толщиной в два пальца с прозрачными драгоценными камнями, и от него к плечам направлялось множество тонких золотых цепочек. Там они соединялись с золотыми наплечниками, имитирующими драконью чешую, из-под которых струилась ткань, полностью прячущая руки. Талию принцессы обнимало некое подобие корсета – разумеется, тоже из золота, – в виде переплетенных между собой ветвей. Голову украшала тонкая тиара, от которой так же, как от колье, вниз по волосам утекали струйки золота тонкого плетения. Каждый провожал ее взглядом, ведь взору тут же открывалась оголенная белоснежная спина. Проходя мимо меня, Минерва на секунду задержалась. Внимательно посмотрев в глаза, она слегка ухмыльнулась: почувствовала, что я не защищен.

Следом за принцессой в зал вошли Ровена и Эвеард; их наряды смотрелись скучными и невзрачными, хоть они и обладали эффектной внешностью. На фоне черных одеяний благородная седина Эвеарда выделялась еще сильнее, подчеркивая загорелое лицо, а точеные скулы и пухлые губы Ровены служанки удачно подчеркнули высокой прической. Королевская кровь поистине не доставалась кому попало.

Следующим вошел принц Хант; в белых одеждах, не до конца скрытых под плащом в традиционном цвете его страны. Наследнику Куориана рукоплескали, и тот отвечал публике взаимностью, по пути обмениваясь комплиментами со случайными гостями. Я так сильно ненавидел его, что был совершенно спокоен, ведь знал – именно это пугало его больше всего. Холодная ярость и безразличие, умение сдержаться и выждать момент, когда соперник будет уязвимее всего; ему подобный уровень самообладания недоступен. Принц знал, что мы соперничаем и что соперничество закончится лишь тогда, когда сердце одного из нас замрет навеки, притом не зная, в чем истинная причина вражды. Этим знанием обладал лишь я, и в этом было еще одно мое преимущество.

Толпа вновь умолкла.

Ариадна.

Плотная темно-серая накидка закрывала все тело принцессы, и ее платья не было видно. Амаунетский бархат переливался в теплом свете свечей, подсвечивая лик лисицы, сегодня смущенный и робкий. Ариадна не стеснялась пить в таверне и спать на постоялом дворе, украдкой сбегать из замка, сквернословить и грубить, но быть в центре внимания и удерживать груз, что ложился на ее плечи под взором сотен любопытных глаз, ей стоило немалых усилий. Лишь заметив меня, она едва заметно выдохнула, ощутив поддержку; я знал, что ей тяжело, и мы обязательно снимем эту ношу с ее души. К сожалению, не сегодня.

Обрученные заняли место напротив королевы, что стояла на пьедестале, являя собой олицетворение Матери Природы. В ее руках глиняный горшок с молодым деревцем, на поясе – кинжал. Взглянув на короля и получив его одобрение, Ровена прочистила горло.

– Благородный народ Греи и дорогие гости нашего королевства, – начала она, и в полной тишине голос эхом разнесся по огромному залу. – Сегодня мы узнаем, благословляет ли Богиня брак Ханта из династии Гаэлит и Ариадны из династии Уондермир. Прошу, подойдите ближе, дети мои.

Поднявшись по ступеням, они встали напротив королевы и вытянули левые руки, обратив ладони к потолку. Далее ритуал не сопровождался словесными пояснениями; тем интереснее было наблюдать. Я впервые видел его вживую и потому заранее отыскал в толпе место с наилучшим обзором.

Свободной рукой королева сняла с пояса кинжал и с легким нажатием провела им по ладоням наследников. Кровь закапала на каменный пол, в полной тишине отбивая гулкий ритм. Я не видел лиц, разгадывая эмоции лишь по звуку дыхания и ритму вздымающихся плеч: Хант был возбужден, Ариадна – холодна и безразлична.

Прислонив кровоточащие ладони друг к другу, обрученные пролили кровь на землю в глиняном горшке и принялись ждать. Считалось, что если деревце расцветало, то Богиня благосклонна к планам молодых, если нет – свадьбу надлежало отменить. Разумеется, если бы Мать в самом деле что-то решала, она бы ни за что не позволила этому случиться. Но, к моему сожалению, ритуал был лишь представлением. Забавной традицией. В темноте за пьедесталом, на котором происходило действо, скрывалась что-то тихо приговаривавшая Лианна. Друидская магия способна на многое; с несчастным деревцем она уж точно сумела бы справиться.

Листья спящего дитя природы распустились, и рядом с ними тотчас возникли розовые цветы. Это была вишня, которую так любила принцесса; теперь и она омрачена связью с островным принцем.

Толпа ликовала.

– Никто не знает, куда вас может завести судьба. Даже Богине это неподвластно. Потому, дети мои, я прошу вас обратиться в белый, – церемониально вещала Ровена. – В знак чистоты, с которой начнется история вашего, несомненно, многообещающего союза.

Речь королевы была складной и торжественной, но взгляд ее переполняло сочувствие к дочери. Она знала, каковы истинные чувства Ариадны. Знала, но, как и все прочие, ничего не могла с этим поделать. Ее мнение ценилось при дворе, но я сомневался, что с ней советовались, принимая столь масштабные решения. Она не хотела того же для дочери, но здесь круг замыкался, и бессилие терзало материнское сердце.

Пока королева говорила, обрученным уже обработали и перевязали руки, и теперь, не боясь запачкать плащи кровью, они развязали их и отбросили в сторону, поворачиваясь к толпе. Белый наряд Ханта был виден и до этого: прямые штаны, легкие ботинки, плотный кафтан с множеством накладных карманов. Но на Ханта никто не смотрел.

Платье Ариадны ослепляло своей белизной. Метров ткани, ушедших на этот наряд, с лихвой хватило бы на дюжину пышных свадебных платьев. Она будто закуталась в облако – мягкое, пушистое, но легкое и полупрозрачное. Длинные широкие рукава спереди оголяли ее запястья, но сзади уходили к полу, сливаясь с юбкой. Как противоположность старшей сестры, Ариадна была одета скромно – виднелись лишь кисти рук и шея, – но смоляные локоны и чувственные губы делали ее образ куда более притягательным. Если бы Богиня имела своих посланников среди людей, уверен, они бы выглядели именно так.

Далее бал не представлял собой ничего особенного. Королевский друид и приглашенный мастер – люди звали его чародеем, но магией он не владел, – дополняли праздник различными деталями: плывущий по полу дым, вылетевшие из пустоты бабочки, огненное представление. Для самых юных гостей был приглашен жонглер, развлекавший их в стороне от танцевального зала. Музыка лилась, заполняя собой все пространство, а голоса бардов вторили ей, рассказывая невероятной красоты истории. Атмосфера располагала, и я, боясь показаться неблагодарным гостем, вошел в водоворот танцующих. Привыкнув кружиться по залу, я приглашал на танец каждую, перед кем доводилось остановиться перед началом новой мелодии. Когда я поднял глаза во время очередной остановки, перед ними сверкнуло золото.

– Ваше Высочество, – слегка присаживаясь, я склонил голову и вытянул вперед правую руку. – Изволите?

Дав молчаливое согласие, Минерва вложила свою ладонь в мою. Холодная, как лед.

До конца вечера я не отпускал ее руки. Мы танцевали песню за песней, не обращая внимания ни на кого вокруг, полностью поглощенные головокружительным ритмом. Будто плывя в воздухе, не касаясь ногами земли, я полностью растерял себя. Не мог оторвать взгляда от взмахов черных ресниц, что заставляли сапфиры ее глаз сверкать еще выразительнее; утопал в пшеничном поле ее волос. Минерва часто прижималась ко мне ближе, чем то позволяли рамки приличия, и я сквозь кафтан чувствовал холод ее оголенной кожи. Звон золотых цепей стоял в ушах, заглушая музыку. Ее магия когтями вцепилась в мой разум.

Я пытался противиться, но был почти бессилен; умудрялся лишь не подпускать ее к левому уху – месту, о котором мне рассказывала Маэрэльд, – и она замечала, что я намеренно отворачиваюсь, якобы отвлекшись на что-то. Магия в груди яростно металась по клетке из ребер, желая защитить меня, но я не мог позволить ей выбраться и потому отчетливо ощущал все, что Минерва заставляла меня чувствовать.

Я хотел сорвать с нее это проклятое звенящее платье. Желание пылало во мне, сжигая низ живота, а принцесса лишь хищно ухмылялась в ответ. Она пыталась сделать из меня животное, идущее на поводу у инстинктов, и ей бы удалось, если бы не многочисленные гости торжества, снующие где-то на фоне. Она закусывала губу, и я делал то же самое, сдерживая порывы.

Вдруг музыка прекратилась: король взял слово. Минерва отпустила мою руку, и мы, как и все, остановились, обратив лица к правителю. Я не слышал ни слова из того, о чем он говорил; лишь жадно вдыхал запах принцессы, стоящей в сантиметрах от меня. Подняв затуманенный взгляд, я столкнулся с глазами Ариадны: разочарованными, пустыми. Разумеется, она нас видела. Будто получив пощечину, я слегка пришел в чувство и оглянулся в поисках ближайшей двери. Двигаясь медленно, маленькими шагами, к концу королевской речи я выскользнул из бального зала.

Коридор показался мрачным и холодным. Я не мог отдышаться, выгоняя запах Минервы из легких; в глазах темнело, и я прислонился к каменной стене всем телом. Я не знал, сколько времени провел, пытаясь очистить разум, но, открыв глаза, увидел спадающие по волосам золотые цепи.

– Ты сбежал.

– Я не пес, чтобы сорваться с привязи и сбежать, Ваше Высочество.

– Ты правда так считаешь?

Она приблизилась к моему уху – правому на этот раз – и обожгла кожу касанием губ.

– Взять, – властно скомандовала она.

И я не смог воспротивиться. Жадно впившись в ее губы, я позволил рукам исследовать ее тело. Как во снах, где я не знал, взаправду ли касаюсь ее кожи; этот раз не казался более реальным. Желание накатывало волнами, и я чуть не рычал, когда успевал вдохнуть. Начав покрывать поцелуями шею, я обратил внимание, как дышит принцесса – тяжело, прерывисто; наплевав на вероятность быть увиденной, она наслаждалась одержанной победой. Я открыл глаза, до того блаженно прикрытые, чтобы взглянуть в ее лицо; рука запуталась в ее волосах.

В проеме за ней мелькнули смоляные пряди.

Меня обдало холодом. Я замер, мгновенно забыв обо всех порывах. Да, Минерва имела власть над моим телом и разумом, могла заставлять делать все, что вздумается, но этой власти никогда не сравниться с той, что имела надо мной Ариадна, – над моей душой.

– Зачем вы делаете это, Ваше Высочество? – взмолился я. – Зачем играете со мной?

Улыбка на лице старшей принцессы тут же превратилась в оскал. Она уперлась руками мне в грудь и оттолкнула так, что я чуть не пробил древний камень стен.

– С детства привыкла отбирать игрушки у сестры.

Спешно поправив прическу, Минерва тут же вернулась в зал.

Мне возвращаться не хотелось. Не хотелось смотреть Ариадне в глаза. Точнее, хотелось, разумеется, каждую секунду, но не хотелось увидеть в них то же безразличие, с коим она смотрела на Ханта. Безразличие, которое пугало его больше всего, и, как оказалось, пугало меня не меньше. Я был готов на все – на гнев, на слезы, на обиду, на жалость, – но не на отсутствие чувств.

Однако, вернувшись, я не увидел и этого, ведь попросту не смог поймать ее взгляда. Ариадна мастерски уходила как от меня, так и от жениха, кружась в танце с кем угодно, кроме тех, кто отчаянно пытался удостоиться хоть капли ее внимания. Она ни с кем не общалась, бездумно глядя куда-то за лица и стены, в пустоту, но не в пустоту коридоров или ночного неба за окном; в ту, что зияла внутри нее.

Когда бал подошел к концу, гости выстроились в коридор, подобный приветственному. Торжественно взявшись за руки, будущие супруги проследовали к выходу из зала. Согласно традиции, жених должен проводить невесту в ее покои, где, взамен на его обещание быть верным ей до свадьбы и после, она должна подарить ему свой первый поцелуй. Я знал, что этот поцелуй не будет первым ни для нее, ни для их пары, и все же поежился, невольно его представив.

Гости стали лениво разбредаться; потребовалось даже позвать стражу – эль в тот день был особенно хмельным, и некоторые гости не могли сами добраться до кровати. Капитан Фалхолт без конца раздавал указания, едва успевая справляться с потоком навалившихся дел. Я так и стоял на месте до тех пор, пока зал полностью не опустел.

– Следуй за мной, – как будто издалека прозвучал голос, и я поднял глаза. Кидо по-дружески похлопал меня по плечу.

Всю дорогу он что-то говорил, и, хоть я и не понимал ни слова, звук его голоса помогал мне вернуть чувство реальности. Мы спустились на первый этаж, свернули в левое крыло.

– Куда мы идем?

В ответ он лишь пожал плечами, будто бы знал, что ответ в самом деле не слишком меня заботил. Камин в конце коридора становился ближе, а я все больше приходил в себя. Как только Кидо остановился и снял с пояса ключ, я обернулся назад, отсчитывая количество пройденных дверей. Слева. Пятая.

Покои оказались простыми, лишенными роскоши, к тому же маленькими; неудивительно, ведь этот этаж заселяла в основном прислуга. Кидо никогда не хвалился благородным происхождением, и расположение его покоев лишний раз подтверждало кротость и бескорыстность юного капитана.

– Что это было?

Он сел на край кровати, сложив руки перед собой, и голос его прозвучал тяжело, вопросом придавив меня к земле. Взгляд требовал ответа.

– О чем ты?

– Мне казалось, ты влюблен в другую принцессу.

По спине пробежали мурашки. Я так расслаблялся в компании капитана, поддаваясь дружеской атмосфере, что совсем забывал о лжи, служившей основой моего существования в замке. Забывал скрывать взгляды, намерения, чувства. Забывал, что он служил короне, а значит, в первую очередь представлял ее интересы.

– Кто я такой, чтобы любить ее?

– Прекрасный человек, – тут же отчеканил он. – Не упивающийся обожанием толпы и кровью захваченных земель.

– Ты и сам все знаешь. Я не мог ей отказать.

– Знаю, – подтвердил он. – Но Ариадна была разбита. Почему ты не пригласил ее хоть раз?

– А почему ты не пригласил Лэндона?

Кидо закашлялся. Глаза его забегали по комнате, точь-в-точь как у советника ночью, когда я застал его покидавшим спальню капитана. Он будто не мог подобрать слов, чтобы ответить на мой вопрос.

– О чем ты?

– Я видел, как ночью он уходил из твоих покоев.

Капитан протянул «а-а-а» и рассмеялся так громко, что мне стало не по себе; я не хотел обидеть его, но посчитал, что увиденное нельзя трактовать иначе… впрочем, сцена в таверне должна была намекнуть на несостоятельность моей догадки. Пытаясь отдышаться, Кидо кругами заходил по комнате, но каждый раз, когда его взгляд скользил по моему озадаченному лицу, он заходился новым приступом смеха.

– Мы друзья, Териат, – хлопая меня по плечу одной рукой, а другой держась за разболевшийся живот, объяснил он. – И всего-то.

– Не хотел тебя обидеть, – вместо извинений пробормотал я.