Текст книги "Мой немой Афган"

По прибытии в аэропорт попадаешь в руки билетно-ресторанной мафии. Билетов в кассе на нужное направление для «афганцев» обычно не было. Кассирши сочувствовали по этому поводу и советовали сходить в местный аэропортовский ресторан, подождать там, пока не появятся билеты, которые, возможно, будут через несколько часов. Им хорошо подыгрывали военные патрули и сотрудники милиции, так же сочувственно советующие не светиться в полевой форме на людях, а спрятаться на время в ресторане. Знание психологии вояк было безупречным. Где же еще скоротать долгие минуты ожидания билетов, имея достаточно денег, как не за рюмкой в непривычно роскошной обстановке ресторана. В ресторане гостей встречали приветливые и красивые администраторы. Конечно, женщины. Советовали, что выбрать из блюд, как правило недорогих, чтобы не потратить лишнего, а сохранить деньги для дома, для семьи. Влезали в доверие, интересовались проблемами и, узнав, что нет всего-навсего билетов, облегченно вздыхали и говорили: «Ну, мы вам сможем помочь. Вы как-никак с войны, вы наши защитники». Надо вложить в паспорта двадцать пять чеков или их эквивалент в рублях (пятьдесят) и воинское требование на бесплатную перевозку. Проблема с билетами будет решена. Одновременно предлагались на выбор официантки, которые по одному движению пальца «мамочки» выстраивались в шеренгу из семи-восьми красавиц прямо у столика.

Это предложение тоже было психологически обоснованно. Офицеры и прапорщики в своем абсолютном большинстве не имели возможности быть с женщинами, в основном по причине их отсутствия в районах боевых действий. В боевых условиях, в постоянной занятости, когда все мысли направлены на то, чтобы выжить, отсутствие женщин было не так уж тягостно. А вот когда наступало время отпуска, по мере его приближения, мысли о том, как вернуться через год и больше в семью нормальным мужиком, а не импотентом, посещали все чаще. К тому же стрессы и алкоголь не способствуют сохранению хорошей потенции. Вот и использовалось случайное знакомство в ресторане как лакмусовая бумажка определения своих мужских способностей. Как все просто получается. Можно ехать домой, не боясь, что тебя вдруг обсмеют и осудят в случае сексуальной неудачи. Не получится, виноват буду не я, а общество, не научившее делать это с соблюдением средств безопасности. Вот и везли любящие и верные мужья заразу в семью, не подозревая о грозящей беде. От этого происходили трагедии, ненависть, измены, разводы. Я должен сказать, что так поступали далеко не все, но надо еще раз подчеркнуть, что любая война, как и все, что с ней связано, – это горе и грязь.

Из Ташкента в Домодедово самолет летел около пяти часов. По прилете взял такси не торгуясь, сел на заднее сиденье. Вдоль дороги по Каширскому шоссе до МКАД стояли березы, в Афганистане их нет, а здесь, при взгляде на них, душу пронизывает щемящее чувство Родины. Никогда, ни до ни после той поездки, это чувство не было таким острым, пронзительным. Спустя несколько лет, уже учась в военной академии, даже хотел поехать в Афганистан, чтобы попробовать испытать это чувство еще раз. Я человек далеко не сентиментальный, а тут даже слезы на глазах выступили. В боковом кармане в картонной коробке лежал мой боевой орден. Носить его официально еще не разрешалось, а точнее, не рекомендовалось, существовали некоторые ограничения, связанные со службой в Афганистане. Например, на кладбищах на надгробной плите погибшего нельзя указывать дату и место гибели. Как в появившейся «афганской» песне:

 
На могильной плите вместо даты – тире
И слова «Выполняя задание»,
Я сюда каждый год прихожу в октябре
С побратимом моим на свидание.
Так теперь и живу, не боясь ничего,
Может быть, за себя, может быть, за него…
 

В Москве, на Первомайской, в универмаге купил бутылку водки, шампанского, дочке большого Микки-Мауса. Приехал домой, а там никого нет, все двери закрыты. Видимо, мама с женой и дочкой ушли в магазин. Дом свой, частный, отец строил еще лет тридцать назад. У деревянного крыльца прохладная мягкая зеленая трава. Там, «за речкой», весна была всего две недели, с середины февраля до начала марта. Потом земля высыхала, растрескивалась, появлялись различные жуки, пауки и другие противные гады, нарастала жара и начиналось знойное, удушливое лето, без единого облачка и капли дождя, и так до ноября.

Я лежал на траве и испытывал настоящее блаженство. Потом пришли родные. Дочка увидела меня и заплакала, не узнала. На фотографии, к которой она привыкла, я был другой, не обгорелый и без усов. Зато утром проснулся от того, что по мне ползает и пытается щекотать подмышки моя почти трехлетняя любимая доченька. Девочке не хватало мужской, отцовской ласки. Отпуск был сорок пять суток без дороги. Проводил время с семьей, дважды встречался с афганскими друзьями, теми, кто тоже был в отпуске, с друзьями детства. Но полностью положенное не отгулял, тянуло к друзьям на войну, в знакомую обстановку. Оставалось еще восемь отпускных суток, когда я попрощался с семьей и уехал. В Ташкенте, на той же пересылке, ничего не изменилось. Такая же обстановка, такие же группы бывалых «афганцев» рассказывают о своей службе новичкам. Так же задерживаются вылеты, кого-то снимают с рейса, кто-то ищет деньги дотянуть до него. Обязательно встретишь знакомых по службе в части, по участию в одной операции. На пересылке узнал о гибели своего друга – командира разведывательной роты. Это была его последняя операция перед заменой. Ходили на Файзабад. Опять подтвердилась истина: новички гибнут от недостатка опыта, а заменщики – от уверенности, что все закончилось и ты почти дома.

Глава 32
Кишлак Караятим

В конце ноября 1982 года меня вызвали в штаб полка.

«Значит, так, капитан, задача вашей роте: совершить ночной десятикилометровый марш-бросок в пешем порядке, перейти вброд горную реку и, уничтожив посты охраны душманов, блокировать кишлак Караятим, обеспечив ввод в бой батальона полка и уничтожение противника огнем бронегруппы роты. Вопросы есть? Давай, не стесняйся, дело серьезное».

Началась подготовка личного состава к выполнению. Бронегруппа из шести БМП и трех танков должна выдвинуться заранее и занять огневые позиции вдоль реки на направлении ожидаемого отхода душманов. Рота, усиленная саперами, выдвигается четырьмя колоннами к бродам, указанным на карте. Однако разведку маршрута и бродов провести невозможно, душманы контролировали территорию, да и времени до начала операции было в обрез. Особого внимания требовал подбор людей для захвата и уничтожения постов охраны. На этом этапе действовать можно было только холодным оружием, бесшумно и скрытно. Саперы следом должны провести инженерное разграждение возможных минных полей и поставить свои мины и растяжки гранат. Завершить блокировку кишлака нужно к пяти часам утра. Взаимодействовать с нами должна разведрота, совершив марш по своему маршруту и блокируя другой участок. Очевидно, что задача операции поставлена серьезная и ответственная, тем более что местность нам незнакома. Каждому офицеру дополнительно определили свои задачи. Зам с техником роты готовил бронегруппу, я с инструктором по рукопашному бою – группы уничтожения постов охраны, взводные – группы огневой поддержки и группы блокирования. Старшина проверил экипировку, распределение боеприпасов, готовность радиостанций, подгонку снаряжения. Времени до выхода маршем оставалось менее суток, вроде вполне достаточно, можно было еще раз все проверить, подготовить и немного отдохнуть. Но как часто бывает, жизнь внесла свои коррективы в наши планы.

Днем командир дивизии лично поставил новую задачу на боевую работу в районе Ханабада. Мол, срочно надо, давай. А все мои доводы об отсутствии времени и необходимости подготовки к ночной операции были отвергнуты. «Съездишь, вернешься, еще полдня на подготовку будет, успеешь. Вперед!» На первый взгляд задача вроде была не сложная, но район Ханабада контролировали банды доктора Шамса, одного из приближенных Гульбеддина Хекматияра. В общем, при возвращении в часть мы попали в хорошо подготовленную засаду. Уверен, что шла утечка информации от афганцев, с которыми выполняли задание. Сработано было по знакомой, к сожалению, схеме: подрыв на мине передовой машины и огневое поражение из гранатомета замыкающей, и сразу шквал огня по заблокированной колонне. Первая БМП от мины не сдетонировала, но в экипаже были раненые и убитые. Видимо, мина была не пластиковая «итальянка», а «мешок с деревяшкой» с большим количеством взрывчатки. Начался огневой бой, колонна вырвалась из блокады вперед по движению. Мы совершили маневр, развернулись и вышли к застигнутым врасплох, не ожидавшим нас «духам». Стреляли и давили гусеницами, уничтожив всю банду, взяв в плен главаря с охранником и гранатометчика. Забрали тела погибших товарищей, разбитую без башни БМП оставили, а связанных пленных погрузили в десантное отделение другой БМП. В движении доложил о бое и потерях. На другом конце связи повисла оглушительная тишина. Называется «Ничего себе съездили и помогли афганским друзьям, призыву в народную армию ДРА». А впереди был еще ночной рейд, которого никто не отменял.

В полночь собрались и построились. Еще раз все проверили, даже попрыгали, чтобы убедиться, что нигде не звенит. Попрощались с товарищами, которых не смогли отвезти в морг дивизии из-за отсутствия машин и времени. Все были немногословны и сосредоточенны. Забегая вперед, скажу, что у нас пленных не было, – в батальоне были, и немало, а у нас нет, в этот день в роте их не брали.

Афганские ночи темные, в трех шагах ничего не видно. Шли молча, почти тихо, впереди дозоры по два человека в каждой из четырех колонн. Через три часа вышли к реке, залегли. Сразу начали разведку бродов, указанных на карте, а их нет. Карта старая, видимо, неточная, да и горные реки часто меняют русла по временам года. Речка эта вообще-то не маленькая, ширина метров семьдесят. Сначала для переправы использовали лучших физически сильных бойцов с альпинистскими шнурами, которые закрепляли на берегу противника. После уничтожения трех постов охранения (их бесшумно вырезали) переправились остальные и заняли огневые позиции вдоль реки. Разведрота почему-то опаздывала, что вызывало тревогу, так как часть участка оставалась не закрытой для блокирования. Бывший командир разведроты, мой друг Бахадир Наметов (Борей называли), погиб в конце августа в Бадахшане. На дороге смерти Кундуз – Файзабад его БМП наехала на мину, боекомплект сдетонировал, и погибли все находившиеся в машине. До замены ему оставался месяц. Его преемнику было далеко до Бори и по опыту, и по ответственности, и по исполнительности.

В общем, в этот раз разведрота опоздала с выходом на рубеж форсирования на сорок минут, была замечена «духами» из-за нарушений маскировки, громких разговоров, использования подсветки и фонарей. «Духи» дали возможность роте войти в реку и расстреливали ее в воде. В это время батальон развертывался в боевую линию и выходил на рубеж спешивания. Я же со своим подразделением не мог прийти на помощь разведке, так как, разблокировав участок, ставил под угрозу выполнение всей задачи, а 600 человек второго батальона могли попасть в мясорубку при подходе к кишлаку. Так по вине командира погибли 17 бойцов, четвертая часть роты. С тех пор я стараюсь никогда и никуда не опаздывать, а к опозданиям подчиненных или коллег отношусь очень болезненно, испытав на себе цену секунды.

В остальном все прошло по разработанному плану. «Духи», не имея возможности вырваться из блокады и выдавливаемые из кишлака силами батальона, отходили к реке, попадая под огонь бронегруппы. Большая часть была уничтожена, остальные сдались. К полудню операция закончилась, роты сходились в районах сбора, куда подходила бронетехника для доставки личного состава в места постоянной дислокации. Подошли и наши четыре БМП. Построив роту, я коротко подвел итоги боевого этапа и поставил задачу на возвращение, определив порядок построения и назначив старших на машинах. Дорога Даври-Рабат – Кундуз часто минировалась, и возвращение по ней не обещало стать простой прогулкой. Желая разрядить обстановку после боя и перед маршем, я шутя обосновал порядок построения колонн БМП и назначение командиров: замполит возглавлял бронегруппу, значит, ему и идти первой машиной на мины; взводные подсиживают порою, так и до меня недалеко, их вторая и третья БМП; а я самый старый, можно сказать, дед, скоро замена, мне четвертая, самая безопасная машина. Дал команду «По машинам!», вошел в связь, по внутренней предупредил механика-водителя идти след в след впередиидущих БМП. На каждой машине внутри и снаружи было по 20–25 человек десанта. Минут через тридцать, пройдя половину расстояния до Кундуза, размышляя о предстоящем матче по футболу с зенитным полком у нас на плацу, краем глаза заметил выход левой гусеницы из колеи буквально на десять сантиметров. Раздался взрыв. Тряхнуло так, как от динамического удара при раскрытии парашюта, но гораздо сильнее. Десант, зная, что боекомплект может сдетонировать в любую секунду, сапогами прошелся по моей голове и плечам в полном составе. А я, покидая машину, как и положено «капитану», последним, пробежал метров десять и упал в ближайшую канаву. Ребята с остальных машин спешились и, развернувшись в цепь, залегли, ожидая обычного в таких случаях огневого нападения «духов» из укрытий.

Взрыв был такой силы, что броневые плиты, предназначенные для защиты от попаданий гранатометов, улетели в стороны от БМП метров на пятнадцать, броня с левой стороны треснула полосой более двух метров и шириной два сантиметра, а в днище между командирским сиденьем и боекомплектом образовалась дыра сантиметров в тридцать. От динамического удара у меня порвало лямки десантного комбинезона, сам комбинезон был в дырках от мелких осколков брони, из носа выбило все, вылечив гайморит навсегда, ну и конечно, контузило. К воронке, где я лежал, подполз Туркин. «Командир, ты как?» – «Что, должности делите? – ответил я. – Передай, что рота в развернутом строю действовала хорошо, а мне не повезло, взялся за нос, думал, кровь, а это сопли…»

До ППД полка добрались без приключений. Сгоряча сыграл в футбол, и только к вечеру и ночью начала раскалываться от контузии голова. Чувство такое, что человек десять тащат ее руками в разные стороны. Постепенно это прошло. Молодой организм (мне было тридцать), новые задачи и повседневная боевая жизнь на время как бы все вылечили, а осознание очередной близости смерти пришло намного позже.

Глава 33
Похоронка

Как нередко бывает в жизни, эта печальная история начиналась с, казалось, безобидной шутки, разыгранной друзьями. Вернулись с операции, где не все прошло, как планировалось, были безвозвратные потери, да и возвращение по пескам и через горный перевал оказалось не без приключений. Получили небольшую паузу для отдыха. Эти несколько суток использовали для прощания в морге с погибшими, определения с ранеными, написания писем их родственникам. Сюда же входили баня, ремонт обмундирования и, конечно, мероприятия по психологической разгрузке. Сидя вечером за столом, друзья, смеясь, рассказали, что по связи из соседнего полка на меня выходил сослуживец в Союзе, ему ответили, что я в морге, имея в виду прощание, а что понял он, неизвестно, так как связь прервалась. Ситуация стала еще комичнее, когда через полчаса офицер штаба принес телеграмму на имя командира полка от моей супруги с просьбой сообщить, жив ли я.

Находясь в эйфории от окончания операции, долгожданного отдыха, выпитого спиртного, мы дружно и по-идиотски смеялись совпадению случайных событий, не понимая возможного продолжения истории. О том, насколько все серьезно и что сейчас переживает моя семья, ни я, ни мои боевые друзья в тот момент не думали. Только утром, еще раз оценив ситуацию, во избежание недоразумений, я дал свой домашний адрес в Союзе прапорщику, улетающему в этот же день в отпуск, и попросил его отправить из Ташкента телеграмму, что все хорошо и чтобы не волновались. Как оказалось позже, прилетев в Ташкент и окунувшись с головой в мирную жизнь, прапорюга потерял связь с действительностью. Телеграмму он отправил, только когда очутился дома, а это произошло лишь через две недели. Как же случилось, что жена вынуждена была прислать телеграмму такого содержания?

Ранним утром, выезжая с дочкой на автобусе из военного городка на детскую площадку, моя супруга стала невольным свидетелем разговора между офицерами. Вообще-то салон автобуса с военными, которые едут на службу в часть и вечером домой в военный городок (не только по моему мнению), самое лучшее место для получения шпионами сведений о том, что происходит в Советской армии. Офицеры живут службой круглосуточно, и поэтому обмен информацией о том, что происходило в течение дня в части, продолжается и по пути домой. Так было и этим утром. Начальник разведки полка – он бывал у нас дома с семьей на различные праздники – горячо убеждал своих собеседников, что «ему (то есть мне) не надо было так добиваться службы в Афганистане, и вот теперь получилось, что получилось». Супруга, услышав мои имя и фамилию, понимая, что разговор идет обо мне, спросила, что он имел в виду под фразой «что получилось». Майор поздоровался, смутился, а остальные быстро отодвинулись, чтобы не участвовать в неприятных объяснениях. Ему пришлось рассказать, что накануне на утреннем разводе командир полка довел до офицеров официальное сообщение, что в Афганистане при выполнении интернационального долга погиб капитан (то есть я), бывший командир роты полка, и по прибытии тела в части состоится официальное прощание сослуживцев.

Жена говорила, что не помнит, как вместе с сестрой попала на прием к командиру, и он подтвердил все вышеизложенное, выразив соболезнование и удивление, что из военкомата еще не пришло официальное уведомление. К тому же, по его словам, к нему приходила жена офицера, который год назад уезжал со мной в Афган, и рассказала, что муж прислал письмо, в котором сообщил о моей гибели во время последней операции. Командир посоветовал готовиться и мужественно принять случившееся, заверив, что командование и сослуживцы не оставят ее наедине с бедой.

Вечером наступил следующий этап «прощания с телом». Офицеры-сослуживцы, узнав, что командир полка официально сообщил «вдове о гибели мужа», поняли, что теперь и они с семьями имеют право и обязаны выразить свои соболезнования. Соболезнования, как часто бывает, перешли в застолье с тягостными для жены воспоминаниями. Сейчас даже представить трудно, что пришлось пережить моей супруге, что чувствовала почти трехлетняя доченька, постоянно видя в доме чужих людей и слезы мамы. Слава Богу, для моих близких через какое-то время все прояснилось, и горе, к сожалению, пришло в другую семью. Как оказалось, погиб офицер-капитан с очень похожей фамилией. В Афганистан он был направлен почти сразу по прибытии к новому месту службы в военное училище. В гарнизоне его никто узнать не успел, а на слуху была моя фамилия, вот и решили «похоронить» меня.

По прошествии тридцати семи лет эта история воспринимается с некоторым комическим оттенком, что случилась какая-то путаница с документами и почти двадцать дней хоронили живого человека. Все так, но знаю, что моей жене эта история далась очень трудно, оставив след на всю жизнь Не очень удобно рассказывать, но как-то приехав с семьей в отпуск, проводили его в родном доме. Однажды вечером, как бы по секрету, моя мама сказала мне, пораженная увиденным: «А твоя Луиза совсем седа я, случайно видела, как она моет и красит волосы. Вот что с вами война сделала. Ты ее обязан всю жизнь на руках носить». Заканчивая эту главу хочу с большой благодарностью и любовью сказать спасибо своей любимой жене за крепкий, надежный тыл и очень счастливую, хотя иногда и тревожную совместную жизнь.

Глава 34
О водке

Вспоминать и писать о ней, родимой, и легко и тяжело.

Легко, потому что почти все встречи и проводы сопровождались ее употреблением. Тяжело, потому что видел и знаю, сколько мужиков сгинуло с ее помощью. Я не могу сказать, что она играла большую роль в афганской жизни, но заметной была точно. Можно написать очень умеренно, чтобы не создалось впечатления о непрекращающемся пьянстве всего «ограниченного контингента», или написать чистую неправду, что, например, в 40-й армии существовал «сухой закон». И то и другое будет далеко от истины. Я постараюсь проанализировать, по каким поводам употребляли алкоголь в Советской армии, и в Афганистане в частности. Выделю пять основных:

– по установившимся традициям;

– по приобретенным традициям;

– по необходимости;

– по возможности;

– по потребности.

Попытаюсь разобрать каждую из них как можно подробнее.

Во-первых: по установленным традициям русского, а затем и советского офицерства; по государственным праздникам и знаменательным датам. Эти праздники отмечались или дома с семьями и друзьями, или организованно с коллективом полка в Доме офицеров. Был и худший вариант – попасть в наряд или караул. Года три-четыре после училища, пока ты считался молодым офицером, он был самым распространенным.

Сюда же относились и очень ожидаемые и потому дорогие для каждого офицера повышения в должности, присвоения очередных воинских званий или государственные награды. Все эти события проходили по одному сценарию: стол, тосты, песни, танцы, и расходились по домам. Считаю, что в этом отношении мне повезло. Командир полка интересовался и хорошо знал некоторые традиции русской армии и очень интересно и поучительно сочетал их с настоящим временем, проводя так называемые офицерские собрания. По его рассказам, во время учебы в военной академии он имел возможность в читальном зале библиотеки знакомиться с некоторыми дореволюционными трудами по военной истории. Особенно его заинтересовал созданный в 1904 году «Кодекс русского офицера» (на основе записок ротмистра В. Кульчицкого «Советы молодому офицеру»), в котором были прописаны основные правила жизни, как личной, так и общественной. Интересно описывалась служба и военный быт в книге «красного графа» Игнатьева «Пятьдесят лет в строю».

Объединив изученный материал, став через какое-то время командиром полка, он собрал нас, офицеров, на торжество по случаю присвоения одному из наших товарищей очередного воинского звания «майор». Это происходило в субботу, после парково-хозяйственного дня, то есть после 14 часов, с выездом «на природу» в район учебного центра. Там с утра были установлены большие палатки, развернута полевая кухня, стояли столы и скамейки. Как он это подготовил, обставил и сам лично провел – всем очень понравилось своей необычностью, торжественностью и разнообразием ритуалов. Для продолжения праздника с наступлением темноты были предусмотрены бензиновые электрогенераторы.

Запомнились торжественная обстановка, особая схема расположения офицеров за столами, ритуал ведения собрания. Перед началом были зачитаны начальником штаба некоторые пункты Кодекса, например: «Не кути – лихость не докажешь, а себя скомпрометируешь» или «Офицер должен уметь делать все в меру: если пить, то не напиваясь, если играть в карты, то никогда не влезать в долги». Отмечаю, что на подобных торжествах и обстановка была соответствующая, что особым образом влияло на поведение, поступки и сдержанность в питии. Апофеозом был тост – поздравление с «майором» под троекратное «ура». Даже окончание праздника было необычным, когда назначались «пятерки», а старшие в них отвечали за доставку участников по домам.

До сих пор помню весь ритуал, не раз, уже сам будучи командиром, применял его на офицерских собраниях полка. Также и в Афганистане мы использовали что-нибудь из этой церемонии, соответствующее обстановке. Хочу отметить, что многие лучшие черты русского офицерства: патриотизм, готовность к самопожертвованию «за други своя», почитание солдата как человека и воина, святые узы товарищества – были присущи и офицерам Советской армии.

Лично я к соблюдению и правильному применению многих воинских ритуалов, в том числе и проведению торжеств, отношусь даже с благоговением. Причина в том, что это является одним из наиболее эффективных и действенных способов сплочения коллектива. Добавьте в своей работе еще справедливость, уважение, гарантию защиты чести и достоинства каждого, требовательность без унижения, последовательность в обучении и выполнении правила «Хвалить при всех, ругать наедине» – и получите коллектив, способный качественно выполнить любую задачу.

Во-вторых: по приобретенным в определенной обстановке (например, на войне) традициям. Сюда можно отнести «обмывание», замены и отъезд в Союз. Процедура в чем-то напоминала такую же по поводу убытия к новому месту службы, но несколько трогательнее, так как судьба остающихся была непредсказуемой. Встреча друзей, возвращающихся с большой операции, – это традиция, наиболее подходящая к этому пункту. Ее можно найти только на войне. Заключалась она в следующем. Когда в полк поступала информация о возвращении батальона в ППД, начиналась многим невидимая, но очень важная подготовка к достойной встрече. Проводились официальные мероприятия: сообщение в вертолетную эскадрилью о возможных действиях по прикрытию колонны с воздуха, распоряжение в артиллерийский дивизион по подготовке огневого обеспечения, подготовка медпункта полка, столовой, бани, пункта проверки «на вшивость» (отстойника), складов к приему личного состава и имущества. На пункте боевого управления занимали свои места офицеры, штаб собирал информацию и готовил необходимые расчеты. К неофициальным мероприятиям относилось все, что было связано с подготовкой стола. Те, кто за это отвечал, разбегались по друзьям, продовольственным складам, охранению, в военторг с целью достать всеми правдами и неправдами все, что возможно и подходило под определение еды и питья. Шикарным и разнообразным стол никогда не получался, да это и не было главным. Последние десятки километров до расположения оказывались непростыми, нередко с засадами и минированием, с необходимостью привлечения огня артиллерийского дивизиона. От того, как «Гусар» (позывной командира) обеспечил огневое сопровождение колонны, зависела ее безопасность и прибавка самогона к столу. Каждая ошибка в постановке огневых рубежей перед движущейся колонной оплачивалась по ранее установленному тарифу. По прибытии батальона в полк его встречали в отстойнике замполиты и тыловики. Затем были баня, столовая, чистка оружия, доклад командиру полка о результатах операции, раненых и безвозвратных потерях. Когда солдаты уже готовились ко сну давали разрешение на отдых и командирам, уточняя отведенное на это время. Если была возможность, батальону полагалось до трех дней. За столом собирались к ночи, мог прийти и командир с заместителями, поздравить, если было с чем. Разговоры и посиделки затягивались до утра, прежде всего, это надо было прибывшим, хотелось выговориться и расслабиться.

В-третьих: по необходимости, то есть в связи с возникшими «вдруг» обстоятельствами. Прежде всего к ним относились прощания с погибшими друзьями и плохие вести из дома, например, о смерти близких родственников, поехать на похороны которых не представлялось возможным по многим объективным причинам. Сюда же относились и внезапно возникшие желания попробовать разом решить все свои проблемы. Пример: я вечером взял две бутылки водки и пошел к командиру полка просить, чтобы до отпуска меня на операции не привлекали, предчувствуя недоброе, что могу «не дотянуть». Да и до отпуска оставалась неделя. Посидели, поговорили, был понят, и командир принял решение.

В-четвертых: по возможности. Здесь все ясно: есть возможность, позволяют обстоятельства, приглашают друзья посидеть просто так, по случаю за столом. Это были самые лучшие из всех встречи, спокойные, без надрыва и необходимых «обязательных» слов. Хочу обратить внимание вот на что. Считаю, что на войне оставаться одному нельзя, тем более «уходить в себя», заниматься самоедством и брать на себя все житейские грехи. Это, прежде всего, касается тех, чья служба проходит в пунктах постоянной дислокации (ППД) полка, где офицеры размещаются в комнатах фанерного модуля по три-четыре человека. Бывают периоды, когда вообще остаешься один, соседи кто в отпуске, кто в госпитале или на выезде. Испытано на себе, когда вынужденное одиночество бьет по психике и нервам не хуже пули. Наверху почему-то считали, что телевизоры и радиоприемники, стиральные машины, а также кондиционеры, электрочайники и фильтры для воды не только не нужны, но и являются бытовой роскошью. Государство тратило миллионы, чтобы обеспечить армию финских сервелатом, сыром, копченостями и деликатесными консервами, которые армия все равно не видела, во всяком случае, до полка они не доходили. А на жизненно важную бытовую технику не хватало ни ума, ни денег. Ну как тут не подумать про злой умысел. Я веду к тому, что вечера надо было как-то коротать. Порой было так тоскливо и одиноко, что рад будешь, если прибьешься к какой-нибудь компании, играющей или что-то обсуждающей, и совсем не обязательно с водкой. И это такие, как я, умеющие и выслушать, и компанию поддержать. А что делать, если характер другой, не располагающий к откровениям и дружеским беседам?

В управлении полка начальником службы был майор, лет сорока пяти, суховатый в общении и замкнутый по характеру. Не знаю почему, но меня он выделял среди сослуживцев, и когда я после города исполнял обязанности в полку и жил то в палатке, то в комнате штаба батальона, заранее договорившись, приходил сам или приглашал к себе на чай с верблюжьей колючкой. Спиртное он не употреблял вообще и стрессы снимал лежа вечером на койке и глядя в потолок, вспоминая семью и мирную жизнь. Во время нечастых вечерних бесед, по-моему, он только мне одному и рассказывал о своей семье, сыне, которого очень любил, и беспокоился, что не может быть рядом во время трудного переходного возраста. Со службой тоже не все обстояло хорошо. Будучи педантом и служакой, никак не мог согласиться с установленными войной обстоятельствами, условиями хранения и содержания боевого оружия и боеприпасов. Жизнь требовала одно, направления и приказы – другое, первое изменить не могли, а второе не хотели. В общем, от всего этого майор ушел в себя, казнился, что в свое время не смог отказаться от Афгана, желая перед пенсией заработать и льготы получить, хотя к войне не приспособлен ни телом, ни духом. Шло время службы, я в полку бывал редко, то в пустыне, то на операции, а затем в отпуске и снова в городе. Там-то меня и застала весть о неожиданной смерти моего собеседника. Вспомнив, как он трогательно, иногда по-отцовски относился ко мне, я нашел время, чтобы приехать в полк и попрощаться. И там узнал некоторые подробности его жизни и обстоятельства внезапной смерти. Как оказалось, он настолько ушел в себя, что единственно возможным решением ему представлялся добровольный и тихий уход из жизни. Осуществляя задуманное, он неделю по ночам под одеялом резал себе грудь в области сердца небольшим перочинным ножом. При этом сосед спал рядом в двух метрах, а услышав ночные постанывания, сообщил командованию, и майора определили в медсанбат в удовлетворительном состоянии, где он через два дня внезапно умер. Все-таки сердце он себе повредил, как, думаю, и рассудок. Мне его по-человечески было очень жаль. История удивительная по своей неоднозначности, нашей черствости и невнимательности и, конечно, кадровой ошибке.