Текст книги "Мой немой Афган"

Через некоторое время Олег Маскаев стал выполнять боевые задачи наравне с более опытными товарищами. К началу осени заменялись командиры взводов, пришедшие первыми в Афган, и Олег достойно занял место «ведущего» командира взвода, подавая пример уже следующим, вновь прибывшим офицерам. Анализируя и проводя разбор рейдов, поисков, боевых дежурств, в которых участвовал Маскаев, я нередко гордился его действиями. Уходя с роты на повышение, в дальнейшем я планировал Олега на должность ротного, видя по его подготовке, что он вполне ей соответствует. Олег был молодым офицером, холостяком, и в Афганистане встретил свою любовь. По вечерам, в свободное время мы, офицеры и прапорщики, часто собирались вместе. Разговоры у нас были в основном о Союзе, семьях, родителях, женах и детях. Каждый рассказывал, что хотел, за язык никого не тянули. Хочешь поделиться чем-то, пожалуйста, не хочешь – сиди и слушай или занимайся другими делами. В общем, друг о друге знали многое, особенно о тех, с кем больше сдружились. Олег о своей девушке особенно не распространялся, больше рассказывал о родителях и брате, но мы заметили, что он стал чаще стремиться попасть в ППД. По некоторым сведениям, там, в батальоне связи, служила его девушка, звали ее, кажется, Наташа. В Афганистане на войне было негласно установлено не лезть в душу товарищам, каждый расскажет сам, что считает нужным. За Олега мы были рады, нельзя жить только войной, да и трогательно было исподтишка наблюдать, как он готовится к свиданию, приводит в порядок полевую форму, когда выпадала оказия поездки в полк. До сих пор себя корю, что тогда не воспользовался его откровением, не познакомился с его девушкой. Кто мог знать, что через год Олег погибнет? В моей жизни будут встречи с его родителями, которые очень хотели бы разыскать девушку Олега. До них дошли слухи, не могу утверждать, насколько обоснованные, что она ждала от Олега ребенка. Им бы этого очень хотелось. Ребенок – лучшая память о сыне. Однако узнать, кто она, куда уехала, где жила в Союзе, так и не удалось.

Судьба берегла Олега до 15 октября 1982 года. Взвод стоял на переправе Айвадж, на границе с СССР, сопровождал колонны с грузами в глубь Афганистана. Нахождение взвода в ста метрах от Союза вроде бы располагало к спокойной, безмятежной службе. Но, как я уже отмечал, Афганистан всегда опровергал устоявшиеся понятия. Как мне рассказывали, а я в то время опять служил в городе, в районе шестнадцати часов по понтонному мосту переправлялась советская колонна машин с военными грузами. Начальником ее был некий майор. По установленным правилам охраны колонн и обеспечения безопасности военнослужащих и грузов в ДРА, движение колонн разрешалось с восьми утра до четырех часов дня. В остальное время колонна рассредоточивалась на охраняемой боевыми машинами местности, в готовности отразить нападение. Вечером, совместно с начальником колонны, в зависимости от наличия различных грузов в машинах, определялся порядок построения и боевого охранения, а также порядок действий при отражении нападения. Такой порядок был установлен и всегда соблюдался.

Олег Маскаев на этой точке стоял с марта, с перерывом на отпуск, во время которого получил звание старшего лейтенанта. Служба на заставе была ответственной, но по опасности несоизмеримо уступала предыдущему месту. Знаю, Олегу это не нравилось, он просил по возможности перевести его в более опасное и «интересное» место. В этот день все было против него. Попался наглый нахрапистый майор, по каким-то причинам очень хотевший заночевать в Сардобе, в 40 километрах южнее заставы. Вряд ли сам майор постоянно служил в Афганистане, скорее всего, ходил с колоннами, что, конечно, тоже не сахар, вполне опасная работа, требующая и выдержки, и смелости, и нервов. Очевидцы рассказывали, что он требовал от Маскаева сопроводить колонну немедленно, обосновывая тем, что еще нет шестнадцати часов. Доводы Олега о том, что путь до Сардобы и обратно займет не меньше двух с половиной часов, майор не принимал и зло насмехался, мол, «хорошо устроился на границе, старлей, другие воюют, а ты здесь небось бакшиш собираешь за каждую колонну». Вот таким образом умный офицер поддался на провокацию подлеца и, как говорят, «пошел на поводу», а не стал объяснять, что он уже почти полтора года в Афгане и воевал в таких точках, какие майор и не видел. Наверно, думал, проскочит на «авось». Колонна не прошла и пяти километров, как среди барханов попала в засаду с заминированной дорогой и обстрелом противотанковыми гранатами. Как мог угадать главарь банды, что «шурави» пойдут в то время, когда почти никогда не ходили, ума не приложу Скорее всего, случайно наткнулись на нежданную колонну Надо знать условия боевых действий в песчано-пустынной местности. Далеко от дороги и гусеничные, и колесные боевые машины не могут маневрировать, не проедешь и десяти метров, как застрянешь и забуксуешь в песке. Я испытал это на себе, когда однажды пришлось заночевать в песках двумя машинами из-за технической неисправности одной. Пытался организовать круговую оборону на ночь, выйти с дороги на более высокие барханы и не смог, чуть не засадив машины в песок по самое брюхо. Тогда всю ночь, не смыкая глаз, пролежали у машин. Позиция была неудобная для нас, и, если бы напали «духи», мы бы там и остались. Дорога в песках напоминает дорогу в городе, тоже очень мало места для маневра, можно только развернуться в сторону противника, чтобы уменьшить площадь поражения и эффективнее использовать вооружение БМП. А в этот раз в итоге засады и нападения на колонну трое солдат был ранены, а старший лейтенант Маскаев Олег Николаевич убит пулей в грудь. Кто был тот майор, где служил, куда подевался, никто не установил, да, наверно, и не пытался. Подробности трагедии стали известны позже, а так было понятно, что нарушена инструкция и с ней основной закон войны: «Семь раз отмерь, а если нельзя или есть сомнения – не режь…»

Когда я узнал, что тело Олега доставили на вертолете в морг дивизии, через два часа был там. Я обязан был это сделать, как комбат, для опознания офицера, и как старший товарищ, друг и бывший командир роты, где начинал свой боевой путь командир взвода. Еще я думал, что если вернусь живым из Афгана, то должен рассказать его отцу все подробности боя и гибели сына. Традиций прощания с погибшими в полках не было. Они проходили в морге, исключения делались, если было одновременно много погибших. На таких церемониях за два года я присутствовал трижды. Отказ в прощании с каждым погибшим был вызван не черствостью командиров, а тем, что иначе личный состав полка должен был провести на плацу очень много времени. Пока я был в морге, туда подошли офицеры полка. Постояли, попрощались, выпили. Одновременно решали, кого рекомендовать командиру полка в сопровождающие. Это был непростой выбор. Желательно, чтобы сопровождающий не просто знал, а дружил с погибшим, еще лучше, чтобы вместе служил еще в Союзе и был знаком с его семьей. Требовалось уметь рассказать то, что можно, и умолчать о том, чего говорить нельзя, быть коммуникабельным с родственниками и одновременно, если была такая необходимость, жестко не соглашаться на вскрытие гроба.

Олега похоронили в Москве на Митинском кладбище. Когда учились в академии, ежегодно 15 октября собирались на его могиле. Приходили и родители, один раз одновременно с нами. Мы понимали, что есть определенное отношение к друзьям погибшего сына. Как бы хорошо они к нам ни относились, но уверен, в душе у них возникал вопрос: «Почему погиб именно наш сын, а не кто-то из этих его друзей?» Отец Олега постоянно приходил на наши встречи 9 мая, он есть на всех фотографиях. После возвращения из Афганистана, осенью, я пришел к ним домой с магнитофонной записью, сделанной весной 1982 года, когда мы только разместились в крепости и как-то ночью случайно записали разговор офицеров. Говорили о войне, мире, любви, родителях. Выражения в чисто мужском коллективе были не всегда литературными, но хорошей, теплой атмосферы они не портили. С Николаем Федоровичем мы просидели, слушая кассету, всю ночь. С пленки звучал голос его живого сына, и было видно, как ему тяжело. В дальнейшем у нас сложились дружеские отношения, когда я был в Москве – созванивались, иногда встречались. Он помогал нашим офицерам-«афганцам» с решением кадровых вопросов и делал это с желанием. Буду откровенным, встречи с отцом Олега были для меня тяжелы, я подсознательно чувствовал свою вину в гибели его сына, и это чувство не прошло до сих пор. После смерти Олега в их семье все сложилось печально. Сначала умерла мать, потом трагически погиб младший сын, а позднее ушел из жизни и Николай Федорович. Теперь семьи Маскаевых больше нет. Остались только светлые воспоминания об Олеге – хорошем храбром офицере и надежном товарище.

Командир взвода Бакыт Керимкулов

Бакыт Керимкулов был командиром первого взвода в моей роте. Киргиз, окончивший Ташкентское военное училище, успевший послужить в Прикарпатском военном округе на Западной Украине, женатый, но не имеющий детей офицер. Умный, храбрый, тактичный командир, хороший человек, пользующийся любовью и уважением солдат и командиров. Одним из первых в полку был награжден орденом Красной Звезды еще в 1980 году. Для меня он стал первым помощником и в какой-то степени учителем, как вести себя в бою. Для только прибывшего офицера очень важно, когда есть опытный товарищ, умеющий подсказать что-то при необходимости. Вместе мы прослужили всего четыре месяца, потом пришла замена, и он уехал в Союз на новое место. Вроде бы совсем небольшой срок, но когда пришла пора прощаться, я очень тяжело переживал его отъезд. Я оставался без умного, опытного помощника и друга. В наши ночные дежурства он много рассказывал о своей жизни, особенно о жене Наташе, которую очень любил и трудно переживал вынужденную разлуку. В ожидании его замены и возвращения она жила на окраине Ташкента, снимая комнату в частном доме. Письма он писал и получал почти ежедневно, нам казалось, что даже чаще, чем остальные, вместе взятые. Говорил о ней, вспоминая и мечтая о будущей совместной жизни, каждый день. Мне иногда это казалось какой-то ненормальностью. Советы ему не давал, сам еще не был умудрен в семейной жизни, но предполагал, что такие сверхчувства излишне эмоциональны и могут быть вредны в отношениях мужчины и женщины. В сентябре Бакыт уехал, оставив адрес съемной комнаты в Ташкенте. Обещал писать, но писем от него не приходило. Это было странно и совсем не похоже на него, учитывая его обязательность и наши отношения. Вспоминая Бакыта, предполагали, что, оказавшись в Союзе, встретившись с женой, закрутился от счастья и семейной жизни, а Афганистан отдалился в прошлое.

Возвращаясь в начале января из краткого отпуска, решил попробовать найти взводного. Самолет из Ташкента на Кабул вылетал через сутки. Мне очень хотелось иметь какую-то ниточку, какие-нибудь сведения о своем лучшем взводном. По оставленному адресу встретить Бакыта спустя четыре месяца я не рассчитывал, но узнать что-нибудь о его жизни, новом месте службы надеялся. Хозяйка дома, узнав, кто я и откуда, рассказала печальную историю семьи Керимкуловых. Оказалось, что жена Наташа, проживая здесь, в съемной комнате, и ожидая возвращения мужа, увлеклась сыном соседки, приехавшим в отпуск из Краснодара. Причем чувства оказались взаимными и, видимо, настолько сильными, что в Краснодар они уехали вместе. К приезду Бакыта в Ташкент она вернулась и рассказала ему откровенно, честно и жестоко, что полюбила другого, а их брак считает ошибкой молодости. Она попросила развода, и Бакыт, не расспрашивая больше, развод дал и сам куда-то уехал. Вот так закончилась его большая любовь.

Продолжение этой истории оказалось весьма неожиданным. Где-то в конце зимы 1982 года начальник штаба полка, вызвав меня, сообщил, что из Союза, из воинской части пришло официальное письмо с просьбой предоставить служебную, боевую и партийную характеристики на старшего лейтенанта Керимкулова Бакыта, самовольно покинувшего место службы и находящегося в розыске. Документы требовались для заведенного уголовного дела. Все характеристики писал я, писал только правду о том взводном, которого знал. Утвердив в штабе и в парткоме, документы направили в воинскую часть. Позже мы узнали о случившемся. Бакыт, прибыв к новому месту службы, сразу подал рапорт об увольнении. Рапорт никто подписывать не стал, как и подробно разбираться в причинах, почему молодой, перспективный офицер-орденоносец, член КПСС не желает служить в доблестных Вооруженных силах. Хорошего психолога и педагога среди командиров и политработников части не нашлось. От него попросту отмахнулись и приказали забыть «всякую ерунду» и приступить к службе. Тогда Бакыт самовольно уехал домой, к родителям в Киргизию, в город Ош. Его нашли, осудили, лишили звания и ордена, как я думаю, чтобы другим «афганцам» было уроком. Я его больше не видел и о дальнейшей судьбе ничего не знаю. Советский Союз в скором времени развалился, бывшие республики стали независимыми государствами, и поиски еще больше усложнились. Пытался найти его через «Боевое братство», имевшее связь с ветеранскими организациями бывших республик, но безуспешно. Не получилось найти его через киргизов, работавших в России и периодически бывающих на родине. И наконец, даже через министра обороны Киргизии, с которым когда-то вместе служили еще лейтенантами, ничего выяснить не удалось. Хочется надеяться, что Бакыт все-таки жив и, быть может, нам еще суждено встретиться.

Командир разведроты Борис Наметов

Вообще-то по-настоящему его звали Бахадир. Отец у него был узбек, мама – русская. Родом он из Ташкента – большого многонационального города, который восстанавливали всем миром после землетрясения 1966 года. Боря окончил Ташкентское военное училище перед началом событий в Афганистане, в 1978 году. Служил в разведке в Чирчике, а в 1980-м уже был командиром разведвзвода «за речкой». Мы участвовали в совместных боевых действиях, когда я был с ротой в городе. А его ротным тогда был Сергей Андрианов. Когда Сергей ушел на должность начальника разведки полка, Борис стал командиром. Как любой хороший командир, он был не хуже и не лучше своего предшественника, он был другой. На войне мы все, по возможности, учились друг у друга. Так вот Наметов очень своеобразно управлял и стрелял из автоматической пушки, установленной на БМП-2. Эти новые по тому времени машины стали поступать в полк в июне 1981 года, первые шесть, по три машины, получили разведрота и наша. Командир и наводчик размещались в них рядом в башне. Так вот, Борис, сидя в башне наверху, ногами в мягких кедах или кроссовках управлял пушкой, как руками. Такой способ хорошо было применять на марше, в движении, когда нужен и обзор с башни, и мгновенная стрельба по обнаруженной цели. Я не раз видел эффективность этого приема стрельбы, мне понравилось, и я учился у Бориса стрелять так же. Как у него не получалось, но похоже выходило. Более близкими наши отношения стали, когда я служил в полку, после города. Участвовать в совместных действиях с ним было надежно, и это самая высокая оценка. Очень близкими друзьями мы не стали. Влияла и пятилетняя разница в возрасте, и то, что я дружил с его непосредственным командиром – начальником разведки.

Он погиб, когда я возвращался из отпуска и был на пересыльном пункте в Ташкенте. Подробности узнал уже в полку, успел попрощаться и в морге, и на плацу. Погиб весь экипаж с десантом, тринадцать человек. Подорвались на противотанковой мине, судя по мощности взрыва, был «мешок с деревяшкой» на «дороге смерти», которая в очередной раз подтвердила свое название. У Бориса эта операция должна была стать последней перед заменой. Исполнилось два года его службе в Афгане, и уже прибыл заменщик. Его отговаривали от участия в этой операции, но он все же решил ехать, не захотел доверить жизни солдат новому, еще неопытному командиру. Но случилось худшее, и он погиб вместе со своими солдатами. В полку объявили траур, давно не погибало так много людей сразу. Ровно год назад погиб под Маймане взвод вместе с замполитом полка. В Ташкенте, когда сдавали экзамены в академию, встретили младшего брата Бориса, на следующий год он заканчивал училище и намеревался проситься в Афганистан, мстить за старшего брата. Все шло по нескончаемому кругу…

Заместитель начальника ПВО полка Александр Перетятько

Наша дружба с Александром длилась всего полгода, а вспоминаю я его уже почти сорок лет. Мы познакомились в январе 1982 года, когда я пришел в полк, а он с зенитной батареей стоял в охранении. После знакомства и недолгого разговора он предложил сходить в баню. Я с радостью согласился. В полку баня была общая, помывка по графику, а попариться в январе хотелось даже в Афганистане. Дня через два, вечером, мы с ним сидели сначала в парилке, а потом за столом. Откровенный разговор «за жизнь» пошел как-то сам собой, больше рассказывал он, чувствовалось, что хотел выговориться. Проговорили полночи, спать лег у него в землянке. В дальнейшем, почувствовав взаимную симпатию, встречались не только по службе, но и просто в свободное время. Во мне он нашел благодарного слушателя, ему было чем поделиться, что рассказать, а меня он ничуть не утомлял. Как я понял, постоянной внутренней болью была его семья: неверная жена и две любимые маленькие дочки. На жене он давно поставил крест, а вот как сохранить отношения с девочками, для него была большая проблема на данный момент. Чтобы остаться с дочерями, он был готов терпеть все выкрутасы жены. В Афгане он все время испытывал судьбу, напрашиваясь на участие в самых опасных операциях. Во время рейда на Файзабад, на «дороге смерти» колонну обстреляли и Сашу ранили пулей в ногу Кость не задело, отлежался в медсанбате дивизии. От положенного отпуска по ранению он отказался, говорил, что сейчас не время, лучше прибавить эти дни к основному отпуску. Планировал отпуск летом, в июне, хотел уехать на месяц с детьми на море в Сочи. Подходило время первого Пяндж-Шера, подбирали кандидатов для участия в операции. Планировалась переброска самолетом в Баграм, а оттуда уже во «владения» Ахмад Шаха Масуда. Нога у Александра почти зажила, но еще побаливала. Однако он каким-то образом сумел уговорить командование, и его взяли в состав группы. Я пытался его отговорить, убеждая, что для операции в горах нужно отменное здоровье и самочувствие и лучше вылечиться окончательно. Он не поддавался на уговоры и твердил, что там время пролетит быстрее, вернется с операции, напишет заявление на отпуск и поедет к дочерям. На операции капитан Перетятько был смертельно ранен. БТР, в котором он находился, подорвался на мине и упал в ущелье, в горную реку. Сопровождавший его тело в Союз рассказывал с брезгливостью и негодованием о поведении так называемой жены Александра. На похоронах и на поминках она присутствовала в сопровождении любовника, не скрывала этого и все время возмущалась, что офицеры полка, по ее мнению, собрали мало денег. Из обстоятельств гибели мужа ее больше всего интересовали чеки, которые он получил наличными в Афгане.

В 2012 году с друзьями-«афганцами» ездили в Киев. Когда ходили на экскурсию в Киево-Печерскую лавру, остановились у памятника погибшим воинам-«афганцам», ушедшим на войну с Украины. В большом списке имен на обелиске я нашел фамилию своего друга и как будто снова повидался с ним.

Командир взвода Сергей Набиулин

Сергей был очень надежным и отзывчивым человеком. В батальоне он являлся командиром отдельного гранатометного взвода. В состав взвода входили четыре боевые машины пехоты с установленными наверху на башне автоматическими гранатометами АГС-17. Оружие очень эффективное. В СССР оно использовалось в носимом (пехотном) варианте: расчет два человека, один переносил станок, второй – ствол. В Афганистане гранатомет поставили на машины, увеличив его мобильность и усилив огневую мощь БМП. Сергей умело руководил взводом, его подразделение использовали в различных операциях, а его самого, как хорошего офицера, на замену командиров рот, убывающих в отпуск или в госпиталь по болезни или ранению. Два года, без повышения в должности, он отвоевал в Афгане, заслуженно получив орден Красной Звезды. В боевой обстановке с ним было просто. Все понимал с полуслова в любой ситуации. Человек с легким характером, общительный и спокойный, уверенный в бою и надежный в жизни. Военная судьба на первых порах обходила его с должностями, но он это воспринимал с показным спокойствием, не жаловался и не пытался «пробивать» повышения по службе. К таким людям в конечном итоге жизнь становится благосклонной.

Я очень обрадовался, когда ко мне в полк на Дальнем Востоке неожиданно приехал уже майор Набиулин. Оказалось, он проходил стажировку, учась в военной академии. Три дня мы провели вместе, съездили на море, в тайгу, к моим друзьям на оленник. После Афганистана прошло уже восемь лет, а он по-прежнему оставался очень легким и приятным в общении человеком. Окончив академию, служил в Забайкалье, был начальником штаба и командовал полком. Сергей побывал и на второй для себя войне, в Чечне, где заслужил орден Мужества. Вот так шел он по жизни, с кажущейся легкостью преодолевая трудности, тяготы и лишения военной службы. Очередной раз встретились, когда он работал уже военкомом в Калужской области. Несколько раз встречались на 9 мая, еще приезжал ко мне в гости, виделись у друзей или на общих встречах. Всегда чувствовалось, как он дорожит воинской дружбой и отношениями с товарищами.

Из армии он уволился при министре Сердюкове. Настоящим офицерам места в армии в тот период не было. Все заняли лизоблюды, ворюги и дамы с собачками. Сергей стал работать в Калуге, в областной администрации. Как всегда и везде, был уважаем и на хорошем счету у руководства. Но однажды утром не проснулся – умер во сне. Уверен, что его легкость, надежность, отзывчивость была не показной, а настоящей, как вся его жизнь. Но многое, не всегда видимое и заметное, он скрывал, внутренне переживая и не вынося наружу, чтобы не беспокоить друзей и командиров «по пустякам». О том, чтобы не поехать на похороны в Калугу, не могло быть и речи. На похоронах все было как положено, как и ожидалось. Сергей шел по жизни, оставляя только хорошие, светлые воспоминания о себе. Не удивительно, что на кладбище присутствовали руководители области и города, военкомы районов, многие его друзья и сослуживцы. Чувствовалось, что они пришли не по обязанности, а чтобы попрощаться и отдать дань уважения хорошему человеку, достойному офицеру и верному сыну своей Родины, которой он пожертвовал свое здоровье и жизнь. Когда вспоминаю своих друзей-«афганцев», то память о Сергее Набиулине отзывается в сердце особой болью.

Младший сержант Костя Габараев

На войне существует негласное правило: командир роты имеет право выбирать себе членов экипажа. Минимальный, а в Афганистане и оптимальный состав экипажа БМП («братской могилы пехоты») был таким: командир машины, наводчик-оператор и механик-водитель. Командир роты, взвода, отделения одновременно является и командиром боевой машины, отвечающим за жизнь, здоровье и слаженность действий всего экипажа. Полный экипаж включает и солдат других специальностей, размещающихся в десантном отделении. Десант располагается по обеим бортам машины, его разделяет перегородка с топливными баками. При подрыве на мине или неудачном для экипажа попадании противотанковой кумулятивной гранаты боекомплект детонирует вместе с баками. Для уменьшения потерь, когда возможно, экипаж используется в минимальном расчете. Механик-водитель Сергей Чумак мне достался от бывшего командира. Он был лучшим в роте, мне нравился, и я его оставил у себя в экипаже. Наводчика я подобрал не по профессиональным, а по личным качествам, сначала увидел фамилию в списке роты, затем познакомился лично, вызвав для беседы. Меня заинтересовала его фамилия. Он был осетином, а я женат на осетинке и являлся «осетинским» зятем. Кто жил или служил на Кавказе, знают, как быстро традиции народа проникают в семейный обиход. Мне было приятно, что в лице этого парня рядом будет напоминание о семье, жене, родственниках. Как оказалось при проверке его профессиональных навыков, наводчик-оператор он был очень хороший.

Дальнейшая совместная служба, участие в боевых действиях показали, что я не ошибся в своем выборе. Костя был сдержанным, гордым, как многие горцы, хладнокровным и выдержанным в бою. Несмотря на свой возраст, звание и должность, через два дня после знакомства с экипажем я нашел время показать свое умение управлять боевой машиной за штурвалом и стрелять из пушки «Гром» и спаренного с ней пулемета. В свою очередь проверил и своих напарников. Все остались довольны моим выбором и прошедшим экзаменом. Я еще не раз буду обращать внимание на взаимозаменяемость как на один из главных факторов успешности действий и выживания экипажа и машины. Во время первых тренировок экипажей, которые проводились регулярно, были установлены основные правила повседневной боевой жизни. Установлено раз и навсегда, кто где спит, дежурит, как подготовить боекомплект, вооружение, связь, где лежит мой шлемофон, какие сигналы я подаю рукой механику или наводчику. Тренировки чередовались с боевыми выходами, все заучивалось до автоматизма и проверялось, часто и уточнялось, в бою и после боя. Я чувствовал себя надежно и комфортно со своим экипажем, понимающим меня даже без слов, с одного жеста. Уверен, что слаженность и четкость действий, взаимопонимание помогли нам выжить при ведении боевых действий в городе.

Экипаж распался, я ушел на повышение. Я мог бы, как начальник штаба и исполняющий обязанности командира батальона, забрать солдат с собой, но не хотел поступать непорядочно по отношению к своему преемнику. Позже, узнав его лучше, очень жалел, что этого не сделал. В батальоне у меня была уже другая машина БМП-КШ (командирская, штабная). Вместо пушки установлена антенна и основное предназначение не стрельба, а управление посредством связи подразделениями батальона и связь с управлением полка. Периодически я интересовался службой моих бывших товарищей по экипажу. В феврале узнал, что новый командир расформировал экипаж, и они воевали поврозь. Мне это не понравилось, но, по этическим и установленным офицерским традициям, я не должен вмешиваться в дела командира роты, если он не нарушает уставные требования.

Однажды произошло следующее. Дело было в крепости Сардоба. С утра командир роты приказал командиру взвода на двух машинах убыть за водой. Длина маршрута составляла около 60 километров. В дороге, недалеко от кишлака, БМП, где был наводчиком Костя Габараев, сломалась. Командир взвода решил оставить машину под охраной наводчика и еще одного сержанта, а сам на второй машине доехать до полка дивизии и попросить техническую помощь. Решение было очень сомнительным, и опытный офицер его бы не принял, но взводный был всего месяц в Афгане и еще не осознавал, что местное население не всегда дружелюбно. Вернувшись с технической помощью, на месте обнаружили пустую боевую машину и расстрелянные гильзы, валявшиеся вокруг. Недалеко лежала военная панама Кости, и кое-где видны пятна крови. Все говорило о том, что здесь был бой, ребята отстреливались, видимо, были ранены и захвачены в плен. Расспросы местных жителей ничего не дали, они отказывались говорить и повторяли, что ничего не видели. О случившемся я узнал от командира полка, который поставил задачу на участие в поиске пропавших солдат. В составе оперативной группы из офицеров полка и дивизии я отправился на вертолете на место происшествия. Одновременно из Таш-Кургана вышла бронегруппа в составе батальона для участия в операции. Три дня поисков не дали результата. Еще через сутки провели повторную трехдневную поисковую операцию. Опять ничего. Из агентурных источников пришла информация, что двух раненых солдат, один в тяжелом состоянии, перепродавая из банды в банду, переправили в Пакистан. На этом следы терялись. Я хорошо знал Костю и его характер. Просто так в плен он бы не сдался, значит, был ранен и без сознания. Поиски прекратили. В полку солдаты стали числиться как без вести пропавшие.

Прошло пятнадцать лет. Я жил и работал в Москве. И вот однажды мой товарищ, работавший в фонде ветеранов Афганистана, сообщил, что со мной хочет встретиться мама Кости Габараева. Оказывается, она тоже работала в этом фонде. Я приехал в фонд в Камергерском переулке, встретился с ней и рассказал все, что знал про ее сына. Работая в фонде, она использовала все возможности, чтобы что-то узнать о Косте. Она не верила, что его нет на свете, говорила, чувствует, что он жив. Были разные слухи и про Европу, и про Канаду, куда он якобы мог попасть, но ничего не подтвердилось. На сегодняшний день наиболее достоверными считаются сведения, что в плену Костя попал в пакистанский лагерь Бадабера и там был участником восстания русских военнопленных. Я читал статьи и очерки в газетах и книгах об этом восстании. Установлены имена и фамилии некоторых участников, но не всех. Не сомневаюсь, что если у Кости была возможность вести борьбу за освобождение из плена, он обязательно принял участие в восстании. Мне и сегодня хочется думать о своем лучшем наводчике-операторе боевой машины как о живом.