Текст книги "Мой немой Афган"

Глава 39
Встречи после Афгана

Жизнь показала, что встречи с однополчанами, боевыми друзьями после Афгана сыграли в судьбе не меньшую роль, чем сама война «за речкой». Исторически это начиналось так. Первые заменившиеся офицеры из полка в мае 1981 года договорились встретиться в Москве, это было удобно, так как все дороги к местам службы вели через столицу, да и просто многим хотелось побывать здесь и посмотреть город. Остановились они в гостинице «Россия», а встреча состоялась у кинотеатра «Зарядье» в День Победы, 9 мая. С тех пор так и повелось. Случайно назначенные день и место встречи офицеров полка, служивших в Афганистане в разные годы, фактически узаконились и стали традиционными. Там могли собираться после парада слушатели военных академий, и те, кто смог достать билеты на парад на Красной площади, и приезжающие из других городов и мест службы военнослужащие-«афганцы». Найти место встречи даже тем, кто не знает Москву, было проще простого, настолько оно известно. Дата 9 мая тоже символична. В какой-то мере этот день и наш День Победы. В начале восьмидесятых «афганцы» своей особой даты еще не имели. День памяти, 15 февраля, еще не был установлен, да и война продолжалась. Правда, некоторые встречи проводились 23 февраля, в День Советской армии и Военно-морского флота.

Встреч воинов-«афганцев» было немало, многие запомнились своей исключительностью и неповторимостью. Расскажу о тех, в которых участвовал сам. Наши встречи планировались, как правило, еще в Афгане, чаще всего за прощальным столом убывающих по замене или провожая погибших друзей, в бесконечных ночных и вечерних разговорах о том, как мы будем жить, дружить и встречаться после войны и возвращения на Родину. По-моему, на первой встрече присутствовал офицер, бывший в отпуске, еще служивший в Афганистане, и поэтому весть о месте и дне будущих встреч в полку разнеслась быстро. Моя первая встреча у «Зарядья» состоялась на следующий год после поступления в академию и почему-то в целом почти не запомнилась, хотя впечатлений была масса. Встреча в год сорокалетия Победы запомнилась парадом Победы, в котором я принимал участие, и собственно встречей однополчан после парада. Собрались у меня на даче, на поляне под дубом, офицеры из трех батальонов и управления полка, те, кто в это время служил или учился в военных академиях в Москве. Всего человек двадцать, некоторые были с женами. Но встреча не получилась, хотя начиналось все вроде нормально. Нет, ни ссор, ни драк, естественно, не было, но появилось вдруг какое-то взаимное непонимание, разное видение событий Афгана и происходящего в стране. Видимо, сказались те многочисленные сложности, что появились как раз в это время. Горбачевская перестройка, кризис в стране и наших умах, споры, ехать ли еще раз на войну в Афганистан или нет, предстоящее окончание академий и назначения. У кого-то возникли личные проблемы, пошли разводы в семьях, война бесследно не проходит.

Была еще одна встреча, пожалуй, одна из лучших. Мы окончили первый курс учебы, а наши друзья, отслужив в Афганистане, поступили в академии. Встречались в конце августа, перед началом учебного года. Взяв шашлыков, овощей и водки, приехали ко мне на дачу Сидели, разговаривали, вспоминали службу, товарищей, Афганистан, сначала за столом, потом у костра. Проговорили всю ночь до утра и разъехались только после обеда. Встреча запомнилась, прежде всего, теплотой отношений друг к другу. Сейчас, к сожалению, из тех шестерых, сидевших у костра, в живых остались только двое.

Во время учебы в академии были встречи, можно сказать, местного значения. В год поступления в октябре-декабре, мне кажется, вся замена полка прошла через нашу маленькую комнату в коммунальной квартире на Варшавке. Многие летели через Москву и останавливались хотя бы на ночь. Всем хотелось повидаться, обменяться новостями, просто поговорить.

Были встречи семьями на праздники и дни рождения. После окончания академии во время службы на Дальнем Востоке приезжать на традиционные майские встречи мне не удавалось из-за большой удаленности от Москвы и несовпадения времени отпуска. В отпусках встречался с теми, кто жил или служил в Москве, ездили на могилы друзей, погибших или умерших уже после Афгана. Во время службы на Дальнем Востоке встречи «афганцев» полка и дивизии проводились регулярно, особенно после официального установления Дня памяти 15 февраля.

Следующие по хронологии эпизоды встреч связаны с развалом СССР и октябрьскими событиями 1993 года. В первом случае требовалось «мнение» армии на Всероссийском офицерском собрании в январе 1992 года, где я участвовал как депутат от дивизии. Во втором, спустя пять лет со времени вывода войск из Афганистана, понадобилась поддержка «афганцев» для укрепления ельцинского режима.

С середины девяностых годов стали проводиться ежегодные торжественные празднования вывода войск. Главные мероприятия проходили в феврале в Кремлевском дворце – праздничный концерт, а после него официальные и неофициальные фуршеты. Достать билеты было нетрудно. Мы с собой брали спиртное, закуску и где-нибудь под пальмой в кадке или фикусом на четвертом этаже дворца отмечали наши встречи. Новый этап «афганских встреч» начался с возникновением противостояния министра обороны и бывшего командующего 40-й армией. Один проводил встречи в Кремле, другой – в Колонном зале. Соответственно, все «афганцы» разделялись на тех, кто достал пригласительный билет в одно из этих мест, тех, кто не достал билета, и тех, кто уже не хотел идти никуда. Наверное, это было самое трудное время для «афганского» братства. Я мог достать билеты и в Кремлевский дворец, и в Колонный зал и года два ходил куда-либо на официальные мероприятия. Потом стало противно осознавать, что нас с друзьями делят по личным или политическим мотивам.

Чувствительным ударом по встречам явилось решение о сносе гостиницы «Россия», а вместе с ней и кинотеатра «Зарядье» – традиционного места наших майских встреч. Казалось бы, простой вопрос – назначить новое место, а он разделил «афганцев» полка не только по годам службы в Афгане, но и по поддержке того или иного военачальника. В разное время в Афганистане были разные командующие армией. Два бывших командира нашего полка стали полными генералами и заместителями министра обороны, Громов организовал «Боевое братство», кроме того, образовались различные союзы и фонды, которыми руководили Аушев, Клинцевич, Лиходей и многие другие. Прибивались кто к кому, в зависимости от интересов, стремлений и своих проблем, или, как я, оставались сами по себе. Так и с выбором нового места для встреч было много споров. Остановились сначала на сквере возле памятника пограничникам у Устьинского моста. На следующий год – кто в ресторане на Таганке, где директором был наш сержант-однополчанин, кто в Перово, у памятника воинам-«афганцам». На Таганке собирались в основном те, кто служил после 1984 года, в Перово – «Боевое братство». Многие, я в том числе, походили и туда и сюда, но тепла прошлых встреч нигде не ощущалось. Правда, был и светлый момент в это трудное время. Бывший командир роты нашего времени службы предложил встретиться у него под Краснодаром на лимане. Собралось девять человек и прекрасно провели время в течение четырех суток. Это была одна из лучших встреч небольшой группой. На майские встречи после Перово собирались на подмосковной даче у товарища в Загорянке, там тоже было хорошо и уютно. Не раз ловил себя на мысли, что встречи удаются, когда они проходят с теми людьми, с которыми вместе воевали и хорошо знали друг друга. С другими же было приятно пообщаться, но не очень интересно, а возникающие споры о том, в какое время было легче или труднее в Афгане, только портили впечатление от таких встреч. В последние годы как-то разом ушли из жизни многие из друзей, и теперь на общие встречи уже не стремишься, как раньше. Это замечено многими, кто остался. Что будет дальше, сказать трудно. Но пока есть чего ждать. Намечается встреча с солдатами той, моей первой в Афганистане роты, о которой я больше всего написал и след от которой остался в афганской жизни самый заметный, а боль – самой нестерпимой.

Впереди юбилейная дата ввода ограниченного контингента в Афганистан. Многие «афганцы» ждут от руководства страны реабилитации воевавших в Афгане и отмены решений II съезда народных депутатов СССР, состоявшегося в декабре 1989 года. На этом съезде ввод войск был признан политической ошибкой, действия советских войск названы преступными, участие в боевых действиях – позорным.

На тридцатилетие вывода войск из Афганистана, после долгого перерыва, пошел на торжественную встречу в Кремлевский дворец. Впервые после окончания службы надел форму с орденами и медалями. Организаторы готовились, поговаривали, что на юбилее будет президент страны. Мы надеялись услышать о реабилитации. Но не дождались ни президента, ни реабилитации. Хорошо, что увиделся с друзьями, побывали на фуршете до концерта, потом посидели в ресторане. Поговорили, рассказали друг другу, кто, где и чем занимается, вспомнили ушедших товарищей. Договорились о встрече на юбилее в декабре. Может, все-таки дождемся признания, что мы не «цинковые мальчики» и не преступники, воевавшие на позорной войне. Очень хотелось бы снова стать полноправными защитниками южных рубежей нашей Родины, с честью выполнившими свой интернациональный долг.

Глава 40
Мои боевые друзья

Командир 3-го батальона Владислав Домодыко

Впервые я услышал эту фамилию в военном училище. Говорилось о нем как о суворовском стипендиате, то есть как об одном из лучших курсантов. Учился он в первом учебном батальоне на курс младше меня и по возрасту был моложе на два года. Странное совпадение – воспоминания о нем я пишу в день его рождения, 24 марта. Владу могло исполниться сегодня 65 лет, но не исполнилось, он умер пять лет назад от рака.

В училище мы были знакомы, но не дружили… Встретились мы в июне 1982 года, когда он приехал в Афганистан. Эту встречу я запомнил до мелочей, как будто она состоялась вчера. Я уже полгода исполнял обязанности командира батальона, был начальником разведки и командиром разведроты одновременно. Прошло недели две, как я вернулся с Мармольской операции и из четырехмесячной «командировки» в песчаной пустыне. Часов в восемь вечера, после ужина, в штаб батальона, представляющий собой комнату со столом, стульями и оружием под кроватями, вошли майор и два капитана.

По их повседневной форме, бледнолицести и неуверенности сразу было понятно, что они только прибыли из Союза. Один из капитанов спросил, где находится штаб 3-го батальона. Я встал и представился. Он доложил, что назначен командиром батальона. Чуть позднее в ходе разговора мы узнали и вспомнили друг друга. Он представил своих товарищей, которые вместе с ним добирались в другие полки дивизии. Всех устроили на ночлег и накрыли стол. До поздней ночи проговорили о службе в Союзе и здесь, в Афгане. Недавно закончились большие учения «Запад-82», в которых Владислав принимал участие и даже был отмечен медалью «За боевые заслуги». До Афганистана он служил в Прикарпатском военном округе, в «Железной дивизии» под Львовом. Нашлись общие знакомые-сослуживцы. Он знал моего товарища по курсантской роте Сашу Матвеева, боксера и «кадета-семилетчика», погибшего в 1976 году во Львове. Я был на его похоронах 4 мая в Москве во время отпуска. Утром проводили двух новых заменщиков в свои полки, они улетели на вертолетах. Через полгода майор погиб, второй товарищ прослужил год и по тяжелому ранению был заменен. Про майора ходили слухи, что его убили свои. Якобы он раскрыл трафик наркотиков в батальоне. Он почему-то мне запомнился. Высокий, рыжий, весь вечер у нас радовался за Влада, что тот попал в хороший батальон, а он, мол, еще не знает, как будет у него. Узнал потом.

Дальше пошли обычные будни, сдача батальона, моя подготовка к отпуску. Влад колесил на машинах и облетал на вертолетах подразделения батальона и по приказу командира полка остановился в конечном счете в городе в одной из рот. После отпуска, в августе, навестил его и нашел в не совсем хорошем физическом и психологическом состоянии. Надо сказать, отменным здоровьем Влад и раньше не отличался. Неудивительно, что местный климат, жара, нервы, «бакшиши», которые требовал «папа-насос», свое дело сделали довольно быстро. Через три месяца он заболел гепатитом в тяжелой форме. Пока Влад лежал в местном медсанбате, дожидаясь отправки в Ташкент, мы ему покупали «Лиф-52» – самое действенное средство при «желтухе», что было тогда в Афгане. Я опять оставался на четыре месяца за комбата.

Наша совместная служба так и шла, должностями менялись периодически. Когда оба были на месте, то понимали и поддерживали друг друга и по службе, и по жизни. По характеру Влад был спокойным, вежливым, умным, начитанным интеллигентом-офицером. Никогда не допускал грубости по отношению к своим подчиненным. После Афганистана он тоже поступил в академию, на год позже, чем я. Когда учились, то дружили семьями, вместе встречали Новый год и другие праздники. Окончив академию, Влад служил на Севере, командовал полком под Мурманском, но слабое здоровье вынудило уволиться раньше срока.

После окончания службы жил в Вологде. Иногда проездом, навещая мать на Смоленщине, он останавливался на день-два в Москве, конечно, мы встречались. Один раз он приехал специально на встречу полка 9 мая к «Зарядью». После встречи поехали ко мне в Щелково. Собралось нас шесть человек, просидели всю ночь у костра в саду, вспоминая Афганистан. Он погостил у меня еще два дня, наговорились на всю оставшуюся жизнь. Больше встреч у нас не было. Появились мобильные телефоны, созванивались часто. Как-то он сообщил, что назвал младшего сына Алексеем.

Несколько лет мы, друзья-сослуживцы по афганскому батальону, хотели и планировали навестить своего комбата, но разные причины и жизненная рутина отодвигали эту встречу. А когда наконец договорились выезжать, я позвонил Владу и сообщил об этом. К моему удивлению, он был категорически против, сказав, что не хочет, чтобы мы видели его больным, похудевшим до сорока килограммов. Это было неприятное откровение, ведь мы не подозревали, что болезнь зашла так далеко, а он до последнего не признавался в этом. В общем, решили, что как он поправится, сообщит, и мы приедем. Позвонил, как потом оказалось, за неделю до смерти, но не попрощаться, ни слова об этом, а говорили о нашей службе, друзьях, семьях, детях, внуках. Так и ушел наш комбат. Он не хотел доставлять хлопоты своей смертью и не пожелал, чтобы мы приехали на его похороны.

Командир 2-го батальона Александр Царев

Саша, Александр Васильевич, он же Царь – так звали его друзья и сослуживцы. Мы были ровесниками. После школы я год работал, а он работал и еще год служил в армии и уже оттуда поступил в наше военное училище, на год позднее и на курс младше. Наши батальоны находились в одном, главном корпусе, и друг друга мы знали.

Встретились через семь лет после моего выпуска, в Афганистане. Старший лейтенант Царев приехал на замену командира батальона майора Асланова. Для своего подразделения Асланов сделал очень много. При нем батальон стал оперативным и в течение двух лет находился в пункте постоянной дислокации. Саша тоже был хорошим командиром и приумножил славу подразделения. Наша встреча в полку вышла как бы случайной. Меня отпустили на Новый год в Союз домой, к семье. Я приехал из города и думал переночевать у Асланова, не зная, что он уже уехал по замене. В декабре я лежал в медсанбате после контузии и ранения и отстал от жизни. Вылет ожидался на следующий день. Войдя в подземный штаб батальона, метра четыре под землей, так называемый зиндан, служивший помимо штаба также местом жительства командира и заместителей, вместо майора увидел старшего лейтенанта. Вышла нежданная встреча. Признали друг друга, обнялись. Вечер и ночь прошли в разговорах, воспоминаниях об общих знакомых по курсантским временам. Ему было интересно узнать подробнее о службе в полку, однополчанах, «кто есть кто», меня интересовали новости из Союза. Сейчас дико представить жизнь без телевизора, интернета, мобильного телефона. А тогда там этого не было. Новости узнавали из писем и от прибывших в полк по замене, из отпусков или госпиталей офицеров и прапорщиков. Штабы батальонов располагались рядом. Почти каждый вечер встречались и по служебным, и по личным делам. Было участие в совместных операциях, решение внутренних «житейских» трудностей, почти одновременный отпуск и встреча в Москве. Служебных проблем всегда было достаточно, они часто требовали совместных решений и согласований. При награждении полка боевым орденом мы оба находились в знаменной группе. Единственная фотография свидетельствует об этом «знаменательном» событии.

С Сашей мы прослужили полтора года и вместе поступили в июне в академию. Мечтали и надеялись учиться в одной группе. Но академическое руководство посчитало правильным разделить «афганцев», чтобы в группе было только по одному. Так мы оказались на разных курсах, что не мешало встречаться после занятий в какой-нибудь пельменной. Афганский образ жизни отпускал медленно. Нам понадобилось около года отвыкать от привычки «кучковаться» по вечерам для разговоров, выпивки и обмена впечатлениями. В течение трех лет ходили на парады и похороны руководителей государства, встречались на общих и «афганских» праздниках. Как-то на одном из них, в мае, случились некоторые разногласия, что до окончания академии несколько охладило наши отношения.

После академии разъехались – я на восток, он на запад. Сведения друг о друге получали от друзей и сослуживцев в отпусках и командировках. Однажды оказались одновременно в отпуске и встретились на похоронах товарища по академии. После поминок, когда все разъехались, мы решили пройтись по вечерней Москве. Прогулка продлилась до утра. Было обговорено все произошедшее за то время, когда мы были разлучены службой. Коснулись и служебных, и личных проблем, а главное, поставили точку в нашей давней размолвке, объяснив друг другу свою позицию. Через годы, закончив службу, поселились в Москве, не часто, но регулярно созванивались и встречались. Встречи проходили обычно вечерами. Местом встреч была баня в Малаховке, куда нас приглашал общий товарищ по академии. А поводом собраться являлся приезд друзей по Афгану из других городов и республик или просто «ностальгические причины» – давно не виделись, не вспоминали наш Афганистан.

Работа, семейная жизнь, встречи – все шло своим чередом. Казалось, так и доживем до недалекой уже старости, воспитывая детей, внуков, а если повезет, дождемся правнуков. Время летело незаметно. Однажды я вернулся в Москву из санатория, а наутро позвонил товарищ, у которого собирались в бане, и сообщил, что Саша Царев умер. Это был неожиданный, очень болезненный и чувствительный удар. Самому жить легче, зная, что где-то живет твой друг, который очень дорог, с кем пройдены опасные дороги войны. И вот его не стало. Похороны прошли на Люблинском кладбище. На поминках я сказал, что чувствовал и о чем думал. Сейчас, вспоминая Царя, осознаю, что с его уходом у меня тоже исчезла часть жизни, которая нас соединяла. Саши не стало в пятьдесят пять. Сейчас, более десяти лет спустя, боль утраты притупилась, но не прошла. Созваниваемся периодически с его Светланой, обмениваемся новостями проходящей жизни, желаем здоровья и благополучия. О счастье не говорим, из их семьи оно ушло вместе с Сашей.

Начальник разведки полка Сергей Андрианов

Мы познакомились весной 1981 года, когда оба были ротными командирами. На одной из совместных операций после выполнения боевой задачи его рота осталась на ночь в моем расположении. Солдат разместили в палатках, офицеров взяли к нам в здание, потеснились, и места хватило всем. С Сергеем мы проговорили всю ночь, почувствовали взаимную симпатию, оказались ровесниками, имели одинаковые интересы, идеалы и приоритеты.

Он, после школы не поступив в летное училище, на другой год стал курсантом Рязанского училища ВДВ. Окончили училища в один год и, как оказалось, побывали на одних сборах по горной подготовке. У нас сразу установились хорошие дружеские отношения. Когда я приезжал в полк, обязательно заходил в разведывательную роту к Сергею. Совместные выходы в рейды и поиски, участие в операциях были нередки, и, соответственно, мы встречались при этом. Военные понимают, насколько хорошо и полезно для коллективов подразделений и успеха совместных боевых действий, если их командиры дружат. Сразу снимаются многие проблемы во взаимоотношениях. К первым наградам и к майорским должностям нас представили одновременно, да и первые контузии от подрывов на минах мы получили в одном бою в начале июня.

По характеру Сергей был довольно закрытым, немногословным и серьезным человеком. Настоящей мужской дружбой в Афганистане он одарил только меня. Из моих заметок видно, что ночи играли важную роль в нашей афганской жизни. Спадала жара, дневные заботы уходили, наступало ночное ожидание чего-либо хорошего, все располагало к откровенности в общении. Именно ночами показывали фотографии, рассказывали о семьях, о мирной службе, находили общих знакомых. Когда у меня закончился «городской» этап службы и я находился в расположении полка, встречи с Сергеем стали ежедневными. Сейчас, спустя много лет, один его поступок может показаться медвежьей услугой, но я расцениваю это как знак высочайшего доверия и профессионального признания. Как-то во время разговора с командиром полка он попросил назначать, в случае необходимости, исполнять обязанности начальника разведки и даже командира разведроты только меня. «Своих солдат я могу доверить только ему» – так он сказал. Командир полка, конечно, согласился, это избавляло его и начальника штаба, которому непосредственно подчинялась разведка, от кадровых размышлений и назначений в таких случаях. Так и повелось с легкой руки Сергея, что до конца службы в Афгане я исполнял его обязанности во время отпуска, болезни, ранений или каких-либо служебных отлучек. Несколько раз приходилось выходить и вместо отсутствовавших офицеров, командира роты или даже взвода. Странностей в этом нет, в трудных ситуациях лучше иметь рядом надежного профессионала, вне зависимости от количества звезд на его погонах.

Заменялись тоже почти одновременно, а вот виделись после только дважды. Первый раз через год после Афгана, обучаясь в военной академии, приехали на учения в Калининград. Сергей попал служить туда после возвращения. Это была прославленная Пролетарская Московско-Минская дивизия, которой в то время командовал наш боевой комдив. После учений он-то и организовал совместную встречу «афганцев» – слушателей академии и служащих в дивизии. Собрались офицеры из Кандагара и Кундуза, где бригадой и дивизией командовал наш генерал. Встреча продлилась весь вечер и всю ночь. Второй раз увиделись с Сергеем в Москве почти через двадцать лет. Он служил на крайнем Западе, я на Дальнем Востоке, сложностей и проблем помимо расстояний тоже хватало, и встретиться нам долго никак не удавалось. На встречу в Малаховке, у одного из афганских друзей, собрались те, кого смогли быстро оповестить о его неожиданном появлении. Приехали вечером, после работы. Была подготовлена баня. «Бочка» водки каждым из присутствующих была выпита давно, оставшиеся в живых «афганцы» спиртным не злоупотребляли. Баня была хорошая, двухэтажная. Помимо сауны была возможность хорошо посидеть за столом, произнести тосты за друзей, вспомнить Афган, сыграть в преферанс или поговорить вдвоем, играя в бильярд или просто сидя на диване. Мы с Сергеем выбрали последнее и, чередуя разговор с сауной, бильярдом и столом, «доложили» друг другу о событиях в наших судьбах за двадцать лет. Утром надо было идти на работу, а Сергею уезжать в Калининград, где после окончания службы получил квартиру и остался жить с семьей.

Через год мы, его друзья-сослуживцы, узнали, что он болен. Рак щитовидной железы. Собирали деньги и доставали дефицитные лекарства, переправляя поездом с проводниками. Болезнь оказалась агрессивной, и Сергей сгорел за три месяца. Я почему-то уверен, что и приезжал он попрощаться, уже зная о болезни. Мужественный офицер, прошедший войну, видимо, решил не нагружать своими проблемами друзей. А ведь иногда можно успешнее справиться с недугом при поддержке и помощи близких людей. На память о Сергее Андрианове у меня остались добрые воспоминания о нашей боевой молодости, офицерской дружбе и фотография его детей, подаренная еще в Афгане со словами: «Если со мной что…»

Помощник начальника штаба полка Николай Зоткин

С Колей мы познакомились в военном училище, попали в один взвод, одно отделение. Четыре года он просидел за столом сзади меня. Коля был спортсменом, занимался до училища плаванием и водным поло, имел прекрасную фигуру, рост 191 см и широкие плечи. В училище оба занимались боксом, участвовали в соревнованиях: я в среднем весе, он в полутяжелом. Его отец был действующим полковником, военкомом Волгоградского района Москвы, а дом находился недалеко от училища. Во взводе Зоткина любили, он был добрым и смешливым парнем. Мы с ним быстро подружились. Участие курсантов в парадах и различных церемониях требовало особого отношения к выправке и умению элегантно носить военную форму Внешний вид должен был быть идеальным, это касалось и сапог тоже. Так как Николай жил близко от училища, у него была возможность гладить сапоги особым способом с парафином и ваксой, после чего голенища делались стоячими. Офицеры сапоги шили себе в ЦЭПе или военторге, но курсантам подобное не разрешалось. У Коли размер ноги был сорок пятый, и те, у кого был такой же, могли рассчитывать на его благосклонность и, если он уходил в увольнение, возможность надеть его фирменные сапоги на танцы, что было большим шиком. У меня, к несчастью, левая нога была сорок пять с половиной, и эта «половинка» и любовь к шику способствовали образованию болезненной шишки на ноге, от чего страдаю до сих пор, но зато часто вспоминаю владельца чудо-сапог Колю Зоткина. За всю нашу сорокалетнюю дружбу мы поссорились один раз на третьем курсе. Из-за чего, толком не помню. Потолкались руками в классе и пошли за казарму драться. Я ударил первым, он не ответил, и, возвращаясь назад, помирились.

После выпуска из училища он был направлен в Германию, в ГСВГ. Это было престижно, и так как он женился к тому времени, то мог рассчитывать служить за границей пять лет. В управлении, посмотрев на его фигуру, рост и лицо, направили в роту глубинной разведки – прообраз спецназа. Служба у него была интересная, но недолгая. Через год на занятиях, непосредственно на границе с ФРГ, ветром у него унесло рабочую карту на сопредельную недружественную сторону. Хорошо еще, что на карте не было обозначений сосредоточения наших войск, но тем не менее уже на следующий день служба в разведке закончилась. За халатность его определили в штаб, как он говорил, «писарем». Казалось, это происшествие навсегда поставит крест на военной карьере Зоткина. Сначала так и было. Долгих десять лет ему приходилось занимать невысокие должности в штабах полков. В Афганистане он тоже был на штабной работе, помощником начальника штаба, но и там умудрился поучаствовать в боевых действиях, где и был двумя пулями ранен в руку Именно его я встретил в отпуске после ранения, а он первым из офицеров встретил меня в Афганистане, когда я шел с аэродрома в родной полк.

После Афгана полоса служебных неудач у Николая закончилась, и он поступил в академию, став слушателем на курс младше. В период учебы дружили семьями, поочередно приезжали друг к другу в гости. Из его квартиры на Домодедовской, переночевав, всей семьей уезжали служить на Дальний Восток. Он после академии служил в Закавказье, был участником событий в Грузии и некоторых других конфликтов, которыми изобиловали бывшие союзные республики после распада (развала) СССР. Заканчивал службу Николай в одном из военкоматов Москвы. Дружба продолжалась, дети росли на наших глазах, а мы помогали друг другу по работе. Сначала он устраивал меня в службу безопасности, затем я взял его к себе заместителем, когда работал в Даниловском районе. Не знаю, когда и что произошло в их семье, но они с супругой Тамарой решили развестись, несмотря на наличие четверых детей. Чужие души – потемки. Коля стал жить с новой женщиной в Подмосковье и, как говорил по телефону, очень счастливо. Тамара тоже не осталась одна.

Жизнь продолжалась, но начались другие проблемы. Первый сигнал по здоровью у Николая – инфаркт – был неожиданным. Потом появились приступы аритмии, а после тщательного обследования ему рекомендовали полостную операцию на сердце. Я собирался в санаторий, когда он сообщил о дате операции. Предложил подъехать к нему, повидаться, поговорить. Коля сказал, что лучше встретиться после, по голосу чувствовалось, что он не сомневается в хорошем исходе. Он лег в больницу, я уехал в военный санаторий, тоже хотел укрепить сердечко. Накануне операции он позвонил, по его тону и разговору я не почувствовал волнения или сомнения. Через сутки, когда по времени он уже вполне мог отойти от наркоза, я набрал его номер. Абонент не отвечал. Волнений за Колю еще не было, я привык рассчитывать на его могучее здоровье. А на следующее утро раздался звонок с его номера телефона, но это был сын Сергей. Я сразу все понял. Сергей рассказал, что во время операции сердце остановилось, не выдержало, его работу несколько раз пытались восстановить, но все было напрасно. Похоронили Николая на Люблинском кладбище, рядом с отцом, на престижном месте недалеко от входа, хотя это уже не имело значения. Вместе с Колей Зоткиным ушла лучшая часть моей жизни: молодость и Афганистан. На Новый год и 8 Марта присылаю СМС его вдове Ольге; уверен, Коля был бы рад, что я ее не забываю, а значит, помню и его.

Командир взвода Олег Маскаев

Гибель этого офицера для меня особенно тяжела. Я потерял командира взвода своей роты, а значит – виноват. Учил, как воевать с врагом, а как не поддаться на ложные укоры подлеца – не научил. Олег пришел на должность командира взвода в июне 1981-го, через два года после окончания военного училища – моего, которое я сам окончил на пять лет раньше. Это был важный фактор. Своих ребят из училища я невольно отмечал и учил жестче и требовательнее. Олег был сыном полковника, политработника, преподавателя военно-политической академии. Когда предложили Афганистан, он мог бы спрятаться за спину отца, тот, кстати, не хотел отпускать сына на войну, как чувствуя недоброе. Но после серьезного разговора отец сдался. Олег мог быть убедительным и настойчивым. Для того чтобы стать хорошим, неординарным командиром, у него были все данные. Умный, смелый, воспитанный офицер, еще не «отец солдатам», но уважительно относящийся к своим подчиненным начальник. Окрик, грубость, наказание – это был не его стиль поведения, он умел убедить, научить, расположить к себе. Солдаты ценили и уважали за это своего командира. Прибыв в роту, Олег стремился выходить на операции, в рейды наравне с опытными командирами, что называется, рвался в бой. Но такой возможности я не мог ему предоставить, пока не убедился, что он готов для участия в боевых действиях. А на первых порах были, как у всех, ошибки со связью и «говорящей шапкой», желание «помахать шашкой», бросившись сломя голову в бой, не оценив обстановку, и так далее. Я с удовольствием наблюдал быстрое становление мужчины, офицера, командира. Недавно супруга в разговоре о своем тридцатилетием племяннике, кстати прекрасном человеке, сказала: «Да он мальчик еще…» А я вспомнил своих «афганских» девятнадцати-двадцатилетних солдат и их двадцатичетырехлетних командиров. Понятно, что на войне взрослеют быстро, но для меня, тогда «старика», которому уже под тридцать, все они были еще мальчики, пацаны, требующие постоянного внимания, контроля, обучения и оберегания. Ведь моя святая обязанность, наравне с выполнением боевых задач, максимально беречь подчиненных – солдат, сержантов, офицеров – для их семей, родных и для страны.