Текст книги "Мой немой Афган"

Глава 12
Город. Афганцы

С кем бы и сколько я ни встречался в Афганистане или по возвращении на Родину, каждый раз убеждался, что у каждого, кто побывал здесь и прошел эту войну, есть свой Афган, свое понимание и своя память об этих событиях. Разные должности, места службы, особенности выполнения задач, годы службы – все накладывало особый отпечаток на судьбу каждого военного, служившего в ДРА. Мне довелось почти год провести в городе – центре провинции и зоны (если переводить на наши понятия, центр области или края), а значит, ежедневно общаться как с местным начальством в городской администрации, так и с обычными жителями: дуканщиками, скотоводами, земледельцами. К сожалению, нередко некоторые из этих мирных горожан ночами перевоплощались в жестоких бандитов. Зона боевых действий дивизии проходила по северу и северо-востоку Афганистана от приграничных районов до 300–400 километров в глубину на юг. Казалось бы, близость к границам СССР и республикам Узбекистан, Туркмения, Таджикистан должна отражаться и на более лояльном отношении населения к «шурави», но все было наоборот. Отношение к русским (советским) было здесь более жестким и даже жестоким, во всем чувствовалась непримиримость и ненависть. Объяснялось это тем, что в этих районах проживало довольно много семей, эмигрировавших в двадцатые годы из красной России. Это были дети и внуки басмачей, ушедших с боями за границу, в Афганистан. Новый командир дивизии, переведенный из Кандагара, отмечал особую враждебность и трудность переговоров со старейшинами в кишлаках, с представителями разных слоев населения в городе, которая была не свойственна пуштунам на юге страны. В середине семидесятых в стране произошли революционные изменения, свергли короля Мухаммеда Захир-шаха, к власти пришли демократические силы, но в результате очередного этапа революции в апреле 1978 года эти силы разделились на две противоборствующие стороны: «Народ» и «Знамя», по-афгански «Хальк» и «Парчам». Как мне объясняли представители обеих сторон, большой разницы в идеологии у них не было. Основную правящую часть составляла так называемая интеллигенция, выпускники Кабульского университета, западноевропейских учебных заведений и наших, советских институтов, военных училищ и академий. По различным причинам они оказались по разные стороны баррикад, но сосуществовали вполне мирно, периодически, опять же по разным причинам, переходя из одного стана в другой. Прекратилась эта мирная идиллия со смертью, вернее, убийством лидера Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) Тараки. К власти пришел Амин, его родственники и сторонники. Переворот начался с крови, кровью и продолжался. По стране прошли аресты, пытки в тюрьмах, расстрелы. Как рассказывали мне участники этих событий, уничтожали не только политических противников, но и всех неугодных по разным причинам, в том числе из-за старых ссор, обид на родственников, соседей и т. д. Террор и репрессии нарастали. В декабре 1979 года Амин был убит. Ему на смену пришел Бабрак Кармаль, бывший послом Афганистана в Чехословакии. Кармаль стал генсеком НДПА и главой государства. Ответные меры не заставили себя ждать. Отомстили сторонникам Амина, и между «Народом» и «Знаменем» потекла новая кровь.

Некоторые последствия резни при режиме Амина я застал. Рота располагалась на территории бывшей резиденции брата Амина, сторонники которого контролировали северо-восток Афганистана. Площадь резиденции составляла примерно четыре гектара, на участке находился двухэтажный дом, построенный с учетом требований сейсмической устойчивости. Землетрясение осенью 1982 года силой семь баллов здание выдержало, хотя соединения стен и потолков потрескались. Кроме дома, было еще несколько построек складского назначения, бассейн без воды, центральная аллея с высокими деревьями. Часть участка занимали овраги и холмы естественного происхождения. По весне из этих оврагов несло трупным запахом. По свидетельству местных жителей, там были расстреляны и захоронены около сорока человек: как сторонники Тараки, так и просто попавшие «под раздел», в том числе женщины и молодые девушки. Действующая власть несколько раз приступала к расследованию преступлений режима Амина, начинали раскопки в оврагах, но до конца так и не довели. Причинами тому были разгорающаяся война, в том числе с участием советских войск, и нежелание поднимать эти вопросы некоторой частью афганского руководства провинции.

По должности командира подразделения, охранявшего город и исполняющего обязанности военного коменданта, я был здесь единственным представителем военного командования и имел реальную силу и возможность противостоять действиям бандформирований. Реально оценивая обстановку, местное руководство понимало, что без присутствия советских военных их власть в городе не продержалась бы и суток. Структура управления в нашей северо-восточной зоне, как и в других зонах Афганистана, была однотипной. Руководство осуществлял уполномоченный ЦК НДПА по зоне – заместитель Б. Кармаля, по советской структуре – первый секретарь обкома, крайкома. Заместителями у него были секретари НДПА по провинции. Партийная власть осуществляла все руководство страной. Ей подчинялась исполнительная власть, включающая губернаторов провинций, начальников ХАДа (афганского КГБ), командующих Царандоя (МВД), командиров частей и соединений армии, а также руководителей различными отраслями народного хозяйства. При всех партийных и военных афганских руководителях были поставлены наши партийные и военные советники и специалисты. В Афганистане передавался не только наш опыт, но и насаждался партийный стиль руководства страной и народным хозяйством. Самым авторитетным и главным среди партийных советников был старший партийный советник по зоне в ранге примерно третьего секретаря республиканского ЦК КПСС, должность довольно высокая. Ему подчинялись все партийные советники и специалисты, согласовывали свои действия старший военный советник, в звании генерала, советники по ХАДу, Царандою, руководители спецподразделений «Каскад» и «Кобальт». Руководство частями и подразделениями контингента Советской армии осуществлялось командованием 40-й армии и военным руководством, находившимся в Кабуле и Москве. О взаимоотношениях с нашим советническим аппаратом будет рассказано в другой главе, хотя рассматривать это отдельно от афганского руководства очень трудно, так как многие вопросы решались совместно.

Итак, по порядку. Уполномоченный ЦК НДПА – первое лицо в руководстве северо-востока ДРА. Взаимоотношения с ним были хорошие, взаимоуважительные. Он закончил курсы при ВПШ (Высшей партийной школе), неплохо говорил по-русски, был убежденным сторонником Б. Кармаля и приверженцем Советского Союза, хорошо знал обстановку в Афганистане и понимал решающую роль частей 40-й армии в поддержании порядка и действующей власти. Кстати, 10 ноября 1982 года, в день, когда умер Л.И. Брежнев и об этом официально сообщили, он пригласил меня на конфиденциальную беседу, очень беспокоясь, не изменится ли курс СССР на оказание военной помощи ДРА и не будут ли выводиться войска. Ему, конечно, хотелось это знать и быть уверенным в действиях нашего подразделения. В странах Азии при смене диктаторов и режимов, во время переворотов очень часто армейские части переходили на другую сторону и играли значительную роль. Уверен, что такое расположение ко мне было результатом наблюдения за отношением нашего партийного советника, мнением которого он очень дорожил. И последнее, я чувствовал его поддержку во всех возникавших разногласиях с афганским руководством провинций, он всегда поддерживал мое мнение и мою позицию, к тому же они носили не личностный, а служебный характер. После вывода наших войск, гибели Наджибуллы, он эмигрировал в Советский Союз и жил в Москве. Желание и возможности встречи были, но я на это не пошел. Скажу честно, было стыдно, что мы их бросили. Их обманул и предал сначала Горбачев, а затем Ельцин.

Вторым человеком по значимости и власти, как ни странно, являлся президент «Спинзара» – завода по переработке хлопка. Колонны с афганским хлопком в Союз шли регулярно, их сопровождение и охрана тоже входили в мои обязанности, а по секретности и важности все это не уступало военным операциям. Президент дружил с уполномоченным, был человеком образованным, закончившим институт в Баку. Он женился на азербайджанке, у них было трое детей и дружная семья. Один-два раза в неделю они всей семьей приезжали к нам в расположение, дети играли с кроликами, которых мы пытались разводить, а мы беседовали, часто о Советском Союзе. Чувствовалось, что его супруга скучает по Родине, ей хотелось больше говорить по-русски, расспрашивать о новостях из СССР. Второй, не менее значимой, причиной их посещений являлось укрепление связей с советским воинским подразделением как единственной надеждой на защиту семьи в случае перемены власти в стране. Я понимал их беспокойство, особенно за детей. Был разработан план по эвакуации и спасению семьи в случае необходимости. На заводе имелась и своя вооруженная охрана из рабочих-активистов, а ряд семей руководства и рабочих даже жили на территории завода.

Глава 13
Город. Губернатор

Губернатор. Высокий, стройный, красивый, интеллигентный человек. Он окончил Кабульский университет, учился на каких-то курсах в Союзе, на русском разговаривал, но не очень хорошо. Встречался с ним я не часто, так как наши служебные обязанности относились к несколько разным сферам, но почти все встречи запомнил, потому что они были связаны с неординарными событиями. Резиденция губернатора находилась в административном центре города, недалеко от гостиницы, где располагались наши советники, и напротив так называемой виллы группы «Каскад». Офицеры КГБ приглашали губернатора регулярно к себе в баню, приучили париться и научили открывать пробку холодной фанты с помощью пистолета ПМ. Это было красиво, ловко и молодцевато: вынуть заряженный патронами магазин, отвести и закрепить затвор пистолета и выступом у скобы сорвать пробку с бутылки. Ему это очень нравилось. Пистолет он всегда носил с собой, причем сзади за ремнем брюк или под рубашкой. Однажды его увлечение чуть не закончилось для меня трагически.

Это случилось в августе. Две боевые машины возвращались в город из полка по верхней дороге. При подъезде к городу они были обстреляны со стороны кладбища из ручного гранатомета. Одна из гранат вскользь зацепила верхний бортовой щит моторного отделения, и осколками брони ранило в лицо механика-водителя. Командир взвода решил заменить раненого за штурвалом управления, хотя целесообразнее было бы ему руководить обеими машинами, а водителем посадить наводчика-оператора. Во всех экипажах была предусмотрена взаимозаменяемость как одно из важнейших условий выживания в боевых ситуациях. Но решил так решил, ему за все и отвечать. Так и вышло. В центре города, на перекрестке дорог, так называемом кругу, под гусеницы БМП попадают дед и внук. Виноваты и мой командир взвода лейтенант, и афганец с малышом, попытавшиеся перебежать дорогу. Мне сообщили о происшествии по радиостанции, и минут через десять я с опергруппой был на месте трагедии, где уже собралась толпа агрессивно-взволнованных мужчин-афганцев. По настроению собравшихся понимал, что возможна расправа без суда и следствия. К тому же в толпе были и подстрекатели. Через присутствующих здесь знакомых дуканщиков, а дуканы (магазины-лавки) стояли по кругу вдоль дорог, и своего переводчика, который сопровождал меня в городе всегда, стал вежливо и одновременно жестко объяснять, что офицер будет арестован и наказан, а за гибель людей будет обязательно выплачена большая компенсация семье. По афганскому обычаю («пуштунвалай» – неписаному кодексу чести и достоинства, передаваемому из поколения в поколение), положена компенсация за убийство, ранение или увечье, а также за ущерб собственности. Зная, что существует обычай «барашта» (захват), то есть взятие в заложники виновного до выплаты компенсации, я назвал немалую для них сумму и пообещал сразу же все решить у губернатора. А также сказал, что «шурави» уедут все вместе, в заложниках никто не останется, но я согласен взять с собой на броню родственников и представителей рода для поездки к губернатору и передачи через него компенсации.

Ситуация была непростая, взрывоопасная. Часто общаясь с афганцами, знал, что надо вести себя уважительно, но твердо и решительно, иначе толпа сметет. На мое предложение согласились. Я по рации связался с замом по политчасти, назвал необходимую сумму, время и место. Подъехали. Машины оставили у виллы, солдаты экипажа контролировали с оружием ситуацию, лейтенанта спрятали внутри в десантном отделении. Приехавшие с нами афганцы, человек семь-восемь, стояли отдельно, метрах в пяти от нас, перешептываясь меж собой. К губернатору я пошел один, сообщив его охране цель приезда, хотя об этом было уже известно, так как информация в Афгане распространялась неестественно быстро. Зашел в большой зал, у входа оставил автомат, так положено. Губернатор шел мне навстречу. Обнялись. Я стал объяснять, как все произошло, желание загладить нашу вину и сумму компенсации. Его вроде бы все удовлетворило, он согласно кивал на мои предложения, а потом отошел к столу, на котором стояли фрукты и вода, резко откинул правую руку назад за спину, выхватил пистолет, направив на меня, затем передернул затвор, дослал патрон в патронник и вынул магазин, но уже без одного патрона. Левой рукой взял со стола бутылку с водой и поставил на нее пистолет сверху, как для стрельбы с упора. Какие мысли пролетели у меня в голове в тот момент, сейчас уже трудно сказать. Помню, косил глазом на оставленный метрах в пяти сзади автомат, рассчитывая, успею прыгнуть до него или нет, пожалел, что не ношу с собой пистолета, а нож и две гранаты бесполезны – не успеваю. Губернатор, пока я размышлял о жизни и смерти, елозил пистолетом вверх-вниз по пробке и вдруг нажал на спусковой крючок. Пуля ушла влево вверх от меня, а он, умело ругнувшись по-нашему (тоже «каскадеры», видимо, научили), ловко открыл бутылку, сорвав пробку пистолетом с отведенным назад затвором. Кстати, о его «тренировках» в бане я узнал только после этого случая, рассказав ребятам из «Каскада», а они объяснили все его действия и некоторые издержки учебы тем, что ПМ должен быть без патронов. Видимо, небольшое количество саун и тренировок не позволило в полной мере овладеть навыками безопасного обращения с оружием. Ну а дальше все как по плану: выпили фанты, замполит привез деньги, вызвали родственников погибших, объявили предложение о сумме, она их вполне удовлетворила. К сожалению, человеческая жизнь в Афганистане в то время стоила очень мало. Мы расплатились за гибель двух человек мизерными, по нашему понятию, деньгами, но через год доплатили жизнью нашего лейтенанта. Смерть свое взяла.

С губернатором мы встречались нечасто, в основном на общих совещаниях. Ходили слухи, что он давал информацию «и нашим и вашим». Меня это не особенно удивляло, так как из оперативных сводок узнавал, что воюющие в провинции главари «духов» заканчивали тот же Кабульский университет, что наводило на особые размышления. Однажды, в конце сентября, мне сообщили, что на КПП приехал губернатор и просит о встрече. Я дал команду пропустить и встретил его у входа в здание комендатуры. Мы обнялись и прошли в зал для переговоров. После вступительных слов, расспросов, пожеланий помочь, чем может, он сам обратился ко мне с просьбой встретить на аэродроме его дочь, которая училась в Союзе и должна приехать на несколько дней домой. Причины, по которым он сам не может ее встретить на легковых машинах, были понятны. Я согласился и в назначенный день двумя БМП, проехав по главной нижней дороге, был на аэродроме. Все свои действия я согласовал с командиром дивизии и получил добро. Аэродром был старым афганским аэропортом со взлетной полосой около 800 метров, принимал двух– и четырехмоторные самолеты Ан-26, Ан-12 из Кабула, Герата, Союза. С января 1980 года на аэродроме расположилась отдельная вертолетная эскадрилья, сменявшая экипажи, по-моему, каждые шесть-девять месяцев. Охрану и прикрытие ПВО осуществлял зенитный полк неполного состава. С другой стороны взлетной полосы располагался штаб дивизии, отдельные батальоны и родной полк. Дислокация полка вблизи аэродрома подразумевала постоянное взаимодействие с вертолетчиками, особенно при десантных операциях. Также вертолетами производилось снабжение войск, доставка военнослужащих на различные точки и, конечно, огневая поддержка подразделений с воздуха. Самолет прилетел вовремя, дочь губернатора встретили. Обратно решил возвращаться другой, верхней дорогой, которая была грунтовой и минировалась «духами» не так часто. Обстреляли нас уже при подъезде к городу. Увеличив скорость, сумели проскочить, девочку я столкнул вниз, в люк. Никто, к счастью, не пострадал. Дочь доставили счастливому отцу, и она рассказала, как я ее чуть ли не спас от смерти, прикрывая собой. Часть правды была, но больше девичьей впечатлительности, переживаний от стрельбы. Губернатор приехал ко мне на следующий день. Встречал я его также у входа, а сбоку здания у окна стояла моя БМП. Номера машины были замазаны грязью. Это делалось для того, чтобы душманы не могли ориентироваться и анализировать наши выезды. Губернатор посмотрел на машину, обнял меня, сказал, что будет благодарен за дочь всю жизнь. А еще если мне будет очень нужно куда-нибудь поехать, даже ночью, то позвонить ему, сказать номер машины, номер не замазывать, и он гарантирует безопасный проезд по всей территории провинции. Губернатор слово держал. За два года я три раза пользовался его услугой и не был обстрелян.

Однако бои боями, но жизнь продолжалась и требовала отдыха от бесконечных обстрелов, волнений, стрессов. Однажды главный врач городской больницы, он же по совместительству министр здравоохранения провинции и зоны, пригласил меня с другом-каскадовцем в гости на плов. Были обещаны экскурсия по больнице, само собой, плов, ну и другая вечерняя трапеза, переходящая в ночную. Как я понимаю, нашему знакомому врачу тоже хотелось выпить чего-нибудь крепче чая, а сделать это он мог, только «когда Аллах спит и не видит». Больница находилась на противоположном краю города в пятнадцати минутах езды на автомобиле. Мы приоделись поприличнее, в десантные комбинезоны, и поехали на трофейной «Тойоте» и с охраной из пяти человек на УАЗе. Так было незаметнее и тише, чем на гусеничных БМП. Приехали без приключений часов в десять вечера. Машины оставили неподалеку, спрятали. Охрану тоже в больницу не взяли, чтобы не пугать, да и не по субординации. Хозяин нас встретил, провел по нескольким кабинетам, причем явно гордился, что ему досталось кое-какое медоборудование из советской помощи. Через час сели за стол в большом кабинете. Большое блюдо – тарелка с пловом из крупного риса – сразу привлекало внимание. Были приглашены еще несколько мужчин-врачей. Женщины, видимо медсестры, посуетились в самом начале вечера, накрывали на стол, а потом ушли. Всего, включая нас, собралось шесть человек. Двое по-русски не говорят и не понимают, но беседа получилась интересная. Переводили друг другу, объясняли значения некоторых слов и выражений.

В разгар застолья, уже после полуночи, вдруг медленно и, как мне показалось, с каким-то тревожным скрипом приоткрылась дверь и из-за нее показалась сначала борода, потом рука с винтовкой, а потом весь целиком душман довольно мрачного вида. Увиденным были удивлены все присутствующие, и мы и он. Встреча явно не планировалась. Повисла гнетущая тишина. Все застыли за столом, а незваный гость в дверях. Я мерил глазами расстояние до оружия, оставленного в углу комнаты, и в очередной раз проклинал афганские обычаи и себя, следовавшего им. Главврач выскочил наконец из-за стола, подбежал к вошедшему и стал что-то быстро объяснять. Дверь еще раз приоткрылась, вошли еще двое «духов» с автоматами, встали по обе стороны двери и направили стволы на нас. Перед глазами мелькнули картинки воспоминаний о том, что «духи» делают с пленными. А у дверей шел громкий разговор, переходящий в гортанные звуки. По очереди один убеждал другого, но собеседник не соглашался. Я видел, что главврач был настойчив и в итоге вытолкнул пришедших за дверь, выйдя с ними. Через пару минут он вернулся один, быстро подошел к столу и сказал: «У вас пять минут, нужно срочно уходить». Как я выходил, забирал автомат, проходил больничным коридором и вышел на улицу, не помню. Очнулся только в машине среди своих солдат, которые контролировали главный вход в больницу. Развернули машины и ретировались в свое расположение очень быстро. По дороге нас два раза обстреляли, но мы не отвечали, будто не замечая. Потом, приехав, сидели у меня в комнате молча минут десять. «Из-под трамвая выкатилась отрезанная голова, и окровавленные губы прошептали: „Ох, ничего себе сходил за хлебом"…» – мрачно пошутил я. Это был очередной урок, что надо всегда проверять помещения, знать все входы и выходы и блокировать их. Наутро куда-то выезжали, кого-то сопровождали, освободился часа в четыре. Взяли с другом бакшиш, не скажу какой, и поехали уже в сопровождении БМП в больницу. В общем-то, мы предполагали и догадывались, что все дневные афганцы связаны с ночными, а часто это были одни и те же люди. Так и наш главврач, с кем-то учился, кто был на той стороне, с кем-то дружил, и не мог им не помогать, в том числе медикаментами, и наверняка сливал какую-то информацию. Спасло нас соблюдение существующих обычаев, когда хозяин полностью отвечает за своих гостей и обязан их защитить.