Текст книги "Мой немой Афган"

Глава 14
Город. Силовики

Представителями афганских силовиков были три полковника: командующий Царандоем, представитель Вооруженных сил и начальник ХАДа. Все вопросы, связанные с безопасностью, взаимодействием с афганской армией и внутренними войсками, мне приходилось решать с ними. До меня военным комендантом был подполковник, ближе к ним по возрасту и званию, да и по менталитету. А тут вдруг появился двадцатидевятилетний капитан и пытается ввести свои порядки в уже установленные правила. И с их стороны сначала противодействие было довольно заметное. Но и сила, и правда были на моей стороне, и не считаться с этим они не могли. Очень странно себя вел представитель Вооруженных сил ДРА по северо-востоку полковник N. Он то пытался жить в нашем расположении, то просил выделить городской телефон, запараллеленный с нашим, интересовался всякой информацией по действиям наших войск, в общем, вел довольно открытую разведывательную деятельность. С утра до вечера он путался под ногами, всем интересовался, лез с советами и рекомендациями и надоел настолько, что пришлось обратиться к офицерам особого отдела. Они заинтересовались, и работа началась. По их просьбе несколько раз предоставлял дезинформацию для него. В итоге активность его поубавилась, а потом он и вовсе куда-то исчез с концами. Особист намекнул мне, что его любопытство не было простой болезнью, а скорее хронической. С его устранением работать стало легче, исчезли лишние чужие глаза. Во взаимоотношениях с двумя другими представителями их спецслужб тоже были немалые проблемы. Я иногда чувствовал откровенный саботаж выполнения совместных решений по организации охраны города и привлечения для этого сил и средств ХАДа и Царандоя. Более того, я узнал, что они дают ложную информацию обо мне партийному руководству и советникам. Я был неудобен для них – прежде всего своей независимостью и самостоятельностью.

Первая открытая стычка случилась из-за «расстрельных списков». К этому времени внутрипартийная борьба и борьба с оппозицией зашла так далеко, что требовала уничтожения героев революции. Как я понимаю, шли политические баталии и внутри НДПА, где были сторонники Бабрака Кармаля, Наджибуллы, который возглавлял ХАД, и другие партийные деятели. Полностью разобраться в перипетиях этой борьбы я не мог, но замечал, как очередной назначенный на должность спешил расправиться со своими противниками. Это проявлялось в том, как составлялись списки по физическому уничтожению (то есть расстрелу) неугодных. По условиям военного положения несанкционированное применение оружия без разрешения военного коменданта запрещалось. Все действия войск ДРА, находящихся в провинции, – рейды, операции, прочесывание, призыв в армию и приведение в исполнение решений военных трибуналов (расстрелы) – должны быть согласованы. Определялось место, время, исполнители и прилагались списки приговоренных к расстрелу. Я, как военный комендант, должен был дать разрешение, поставив подпись и печать, согласовав время и место. Кто был в списках, меня не касалось. Это было внутреннее дело афганцев. Но эти два руководителя решили связать меня «кровью» и подсовывали для согласования списки. Слава богу у меня хватило ума и твердости отказаться, хотя давление было довольно сильное, в том числе и со стороны афганского партийного руководства. Однажды я согласовал место и время, а затем, посоветовавшись с командиром дивизии, довел до афганского руководства мнение командования 40-й армии о нежелательности проведения подобных акций. Раза два-три ко мне снова подкатывали со списками, а получив отказ, угрожали действовать самостоятельно, но я пообещал поставить экипажи на БМП у их резиденций, и фаза открытой борьбы закончилась. В дальнейшем все совместные вопросы решались более-менее нормально, а с приездом офицеров отряда «Каскад», которые курировали деятельность начальника ХАДа, как мне казалось, все устаканилось. С командующим Царандоем, как оказалось, можно решать многие вопросы вполне эффективно, просто он находился под влиянием хадовца и для себя определил, что примет сторону того, кто сильнее.

На одной из совместных операций познакомился с советником командира батальона Царандоя, нашим офицером внутренних войск. По службе на Кавказе, где он заканчивал военное училище, оказались общие хорошие знакомые. Офицер был отличным специалистом, храбрым, знающим, толковым руководителем и все руководство афганского батальона держал в ежовых рукавицах. Он заслуженно пользовался огромным авторитетом у солдат и офицеров батальона и, естественно, у командующего Царандоем. Наши хорошие отношения, и в дальнейшем дружба, отразились на взаимоотношениях с руководителем афганской милиции. Он занял позиции ближе к тому, кто сильнее и авторитетнее. С руководителем ХАДа полковником Д. внешне отношения тоже наладились, изредка присутствовали на общих совещаниях и приемах, согласовывали действия и даже пили водку, но не часто. Я не думал, что последствия этой борьбы чуть позже мне аукнутся.

Мирная и военная жизнь в городе шла своим чередом, менялись советники военные и партийные, прибыли офицеры «Кобальта» (небольшого отряда МВД, действовавшего по бандгруппам уголовного характера), офицеры КГБ, составляющие основу отряда «Каскад», который занимался задачами диверсионного и противодиверси-онного направлений, организацией агентурной сети и разведывательной работы. Случались и интересные эпизоды, характеризующие эту страну и ее обычаи.

Охрана советнического аппарата и афганского руководства осуществлялась двумя взводами на БТР, переданных из другого полка дивизии и прикомандированных к моей роте. БТР стояли на огневых позициях вокруг зданий и вилл, солдаты занимали посты внутри здания гостиницы. Внешнюю охрану, по договоренности, осуществляли военнослужащие батальона Царандоя. Один из постов находился у ворот при входе на территорию гостиницы, там круглосуточно стоял часовой с автоматом. В свое время я настаивал, чтобы пост был совместным с нами, но афганское руководство это восприняло болезненно, как признак недоверия. Я отступил, чтобы не осложнять отношения. К тому же пост был скорее номинальным, так как основная охрана находилась при входе в здание и по периметру ограждения. В то время совещания стал проводить старший военный советник. Это не входило в его обязанности, но он был единственным генералом как среди наших, так и среди афганцев, и решил навести порядок. К совещаниям он не привлекал только старшего партийного советника и некоторых его замов. Я сначала на совещания не приезжал, так как подчинялся только командиру дивизии по организации гарнизонной службы и командиру полка по штату. К тому же комдив был и начальником гарнизона, и старшим в зоне ответственности. Он отдал распоряжение прибывать на совещания, когда есть возможность по службе и нет ответственных задач, для получения информации, но никаких распоряжений не выполнять, докладывать ему об особо важных решениях и держать в курсе всей обстановки в советническом аппарате. Мне даже нравилось ездить на совещания, там было интересно, как будто в полку в Союзе побывал, те же проблемы, да и с руководителями других подразделений встретиться, особенно с которыми успел подружиться. Иногда для организации взаимодействия и решения текущих вопросов привлекались и афганские товарищи разных должностей и рангов. Удивительно, что у генерала, когда он командовал дивизией, лет восемь назад, я проходил стажировку курсантом. Меня он, конечно, не помнил, а я определенное благоговение перед ним испытывал, но обязанности свои должен был исполнять. Он был умным человеком, опытным военным, все понимал, но, думаю, его коробило, что он должен следовать некоторым правилам и положениям, которые устанавливал какой-то «капитанюга».

На одном из совещаний он устроил настоящий разнос советнику командира батальона Царандоя и выразил свое неудовольствие и афганскому командующему за то, что на посту у ворот гостиницы, где жили советники, стоял бородатый солдат внутренних войск ДРА. Многие из присутствующих тоже вспомнили этого колоритного солдата, вежливого, не очень опрятного, в плохо подогнанной военной форме, да и автомат державшего не на плече, а на груди. Как оказалось, стоял он на посту не менее трех дней. Те, кому положено, заверили генерала, что недостатки будут устранены, и тут же об этом забыли. В таком виде, правда без бороды, ходили 90 % солдат Царандоя, призванных на службу из ближайших кишлаков. Привести в порядок их внешний вид было нереально, хоть бы такие воевали. А мы с командиром «Каскада», заинтересовавшись этой информацией о часовом, решили после совещания провести собственное расследование, к которому привлекли сотрудников ХАДа и командование батальона. К нашему ужасу, выяснилось следующее.

Контроль и график заступления на этот пост вел афганский сержант из местных, призванный из города.

В связи с наименьшей опасностью несение службы на этом посту пользовалось у солдат особой популярностью. График назначения на пост соответствовал меркантильным интересам сержанта. Проще говоря, солдаты за назначение доплачивали ему из своего кармана, лишь бы не ходить в ночные рейды, на операции, а сутками стоять у «калитки». Так вот, заступающий на пост по графику солдат заболел. А в этот день с утра к нему пришел из банды родственник, которому дали три дня отдыха. Солдат, пользуясь тем, что он старше лет на пять, военнослужащий, государственный человек, попросил племянника постоять на посту за него, иначе его снимут с тихого места и отправят воевать с родственниками. Племяш-бандит переодевается в форму, берет автомат, но бороду брить категорически отказывается. В общем, солдат-дядя болел шесть суток диареей, а за него добросовестно нес службу басмач-бородач, охраняя днем и ночью покой наших советников. На удивление, большого скандала по этому поводу не было. Афганские руководители резонно заметили, что боец-душман нес службу не хуже, а даже лучше дяди. Обычаи почитания старших, выполнение их указаний, стремление не подвести старшего родственника оказались намного выше обязанностей рядового члена банды. Единственно неизвестно, что этот племянник рассказывал про свой отдых, когда вернулся в горы, к друзьям-басмачам.

Интересно, что об этом случае знали и многие дуканщики. Они вообще были самыми ценными держателями информации. Что надо иметь хорошие, доверительные отношения с ними, я понял с первых дней в городе. Естественно, для них главным было получение прибыли от торговли. За время пребывания наших войск дуканщики поняли, какую выгоду можно извлекать, особенно если изучить спрос и иметь так называемый «канал» поставки клиентов. Понять спрос наших военнослужащих при дефиците, который существовал в Союзе, было нетрудно, а вот увеличение количества клиентов они планировали в том числе и через нас. В определенном смысле их расчет был верен. Дело в том, что командование армии, дивизий, полков запрещало военнослужащим выезды в города и посещение дуканов в них. Цель благородная – обезопасить от нападений душманов и сберечь жизни, но не всегда и везде выполнимая. Офицеры и прапорщики, уезжающие в отпуска и по замене, солдаты-дембеля стремились прежде всего купить подарки для жен, матерей, сестер, ну и если хватало денег, приодеться и самим. Повседневная форма, в которой прибывали в Афганистан, за два года приходила в негодность или терялась за ненадобностью, а х/б в условиях жары застирывалась сначала добела, а затем до дыр. Купить что-то можно было или в военторге, но там все распределялось до нас, или в дуканах. Существовало несколько способов закупок товаров: проходя в колонне машин через город, отстать, отовариться и затем попытаться догнать своих либо на штатной технике самовольно, зная, когда идет колонна с боевым сопровождением, войти в нее, а затем в городе выйти, посетить дуканы и, по возможности, вернуться в расположение со следующей проходящей колонной. Если колонны не было, а время уже послеобеденное, то часто принималось решение о возвращении одиночной машиной.

Эти два варианта были нашей постоянной головной болью, так как за такими одиночными машинами и военнослужащими охотились «духи». Я уверен, что более половины взятых в плен попались именно так, а не в боевой обстановке. Душманы знали эти варианты, но их привлекали не только одиночки, но и группы и наши боевые машины. Все имело свою цену. Если обстрел колонн стоил одних денег, то подбитый танк, БМП или БТР, убитые офицеры оценивались в разы больше. Пленные офицеры и солдаты были не только, а вернее, не столько источником информации, сколько источником денег, которые за них можно было получить, перепродавая из банды в банду, вплоть до Пакистана, где шла уже другая обработка пленных. Умные, заботливые командиры, помня, что «быть у воды и не напиться», периодически организовывали по согласованию с подразделением, охранявшим город, выезд «делегатов» со списками необходимых товаров и деньгами в сопровождении боевого охранения. Я такие выезды только приветствовал, иногда даже предлагая командиру полка по просьбе офицеров, и, естественно, обеспечивал безопасность.

Последний способ снабжения был таким. Мы сами закупали вещи по просьбе товарищей. Делали это неохотно, это было незаконно, так как давали чеки, они же советская валюта, и отдавать их в дуканах категорически запрещалось. Но как существует круговорот воды в природе, так существовал круговорот обмена денег. Дуканщикам чеки тоже были не нужны. Они менялись примерно один к десяти с афгани. Мы, вояки, получали зарплату чеками, советники – афгани, вот и шел обмен по кругу, и в конечном итоге чеки оставались в Союзе. В Пакистане они также не были нужны, так как магазинов «Березка» там не было. Вот я и подошел к объяснению, как использовали дуканщики «канал» поставки клиентуры.

Когда сопровождали организованные группы «делегатов» или закупали сами, то это делалось через тех дуканщиков, с которыми были лучшие взаимоотношения, у кого меньшие цены и возможность получения любой интересующей информации. Говоря простым языком, они стучали и сдавали наперегонки друг с другом. Получение прибыли, навара заслоняло все моральные устои. Каждый офицер и прапорщик роты имел своих информаторов. Мы старались, чтобы это были разные люди. Получали сведения, интересовавшие на данный момент, а затем использовали золотое правило разведки: «Достоверность информации достигается получением ее от различных источников», обменивались ею и делали выводы. Информацию, которая была нужна срочно, покупали и напрямую за деньги. За тысячу афгани можно было узнать о планируемых засадах, их месте и времени, о расположении банд, планах нападений в ночном городе, схронах с оружием и взрывчаткой, ложных информаторах и даже кто на кого из афганского руководства работает.

Естественно, все это проводилось очень искусно, чтобы не навлечь подозрений на дуканщика-информатора. Кто работал с ними топорно, получал вместо сведений труп торговца. В наших интересах, чтобы уменьшить потери людей, быть в готовности к разным провокациям, требовалось расширять «зону информированности», вовлекая новых знакомых афганцев. Появлялись они вполне естественно, так как круг знакомств и условий для них с каждым днем расширялся. Все мирные, умные, просчитанные шаги, направленные на достижение дружного сосуществования нас и простых афганцев, давали хорошие результаты. Причем чувствовалось не только их желание заработать, получить бакшиш, но и симпатии, все больше проявлявшиеся к «шурави». Это радовало, особенно когда способствовало возможности уйти от каких-либо внезапных неприятностей. Естественно, в нашем окружении не могло не быть двойных агентов, работавших на бандформирования, а нам предоставлявших ложные сведения. Причем это было не всегда напрямую, а часто сливали «дезу» и через советников, партийцев, хадовцев и даже через «Каскад». В самом начале наших взаимодействий, когда они поставляли разведданные и наводчиков, а мы реализовывали это рейдами и внезапными нападениями на банды, было два случая недобросовестных действий. Это получилось из-за неопытности и недолгой работы в стране и не испортило наших отношений.

Первый раз был предоставлен ложный наводчик на банду, который привел, точнее, привез нас в засаду и был убит мной во время боя. Мы вырвались без потерь, потому что были в определенной степени готовы к предательству, о чем нам сообщил информатор-дуканщик. Не участвовать в данном рейде не могли, это были первые совместные шаги с «Каскадом», обидеть недоверием тоже было нельзя, хотя разговор после боя состоялся серьезный. Во второй раз наводчика переодели в афганскую форму и доставили ко мне на открытом уазике, провезя через весь город. Его увидели, «кому не надо», сообщили сигналами в банду, и нас на месте ждала засада. Итог – подбитая из гранатомета боевая машина, три раненых солдата и офицер. К счастью, это был последний случай ошибки разведки «Каскада». Вся остальная совместная работа в течение девяти месяцев была результативной и безупречной, что сблизило два наших воинских коллектива.

Именно от дуканщиков мы узнавали о караванах. Наш город – четвертый по величине город страны – находился довольно далеко от столицы и очень близко к труднодоступным горам Гиндукуша и границам не только с Советским Союзом, но и с Китаем и Пакистаном, откуда шли караваны с оружием, боеприпасами и снаряжением. Именно сюда стремились бежавшие из Кабула оппозиционеры, здесь формировались крупнейшие банды моджахедов, именно эти территории стали зоной ответственности нашей дивизии.

По времени доставки некоторых вещевых заказов мы узнали, что караван из Пакистана идет до города неделю. Именно столько времени требуется для доставки оружия и других ресурсов местным бандам. В основном караваны были комбинированными или смешанными. Сюда входили сопровождающие оружие боеприпасы, взрывчатка и мины, большей частью пластиковые, ребристые «итальянки», военное снаряжение, товары народного потребления: одежда, ткани, радиотехника, а также продукты, в основном орехи и разная экзотика из Индии и Пакистана. В состав каравана обязательно входила охрана, группа обеспечения питанием, проводники с собаками, животные для перевозки тяжелых тюков – верблюды, лошади, мулы. В караван могли входить инструкторы, офицеры разведки, военные журналисты, другие специалисты из Пакистана и США. В группе, идущей в Пакистан, могли находиться и пленные советские военнослужащие. Эти караваны шли налегке, за товаром, доставляя небольшими партиями советское военное обмундирование и снаряжение, незаконно приобретенное на военных складах или добытое в разбитых воинских колоннах.

Существовали караваны и чисто военного назначения, когда груз был особенно ценным, например «Стингеры» с 1985 года, или появлялась необходимость переправить особо важных специалистов и инструкторов, видеть которых лишним глазам нежелательно. Смешанные караваны были более взаимовыгодными и поэтому более распространенными. Дуканщики платили деньги за защиту, в том числе от разбойных банд уголовного характера, а охрана получала дополнительные деньги за прикрытие неосновного груза. С 1984 года на караваны назначались и ходили отряды спецназа ГРУ и подразделения ДШбр. До этого использовались все свободные от операций боевые подразделения. Учитывая нашу подготовку, командир дивизии отдал распоряжение, в случае необходимости, задействовать и нас.

Мне пришлось «ходить на караван» трижды. Герой фильма «Америкэн бой» говорил: «Я на караван шесть раз ходил, и друзей терял, и последнюю флягу воды на всех делил…» Эта цифра вызывает уважение, ведь каждый выход – это большой риск. Конечно, на караван не ходят в буквальном смысле. Группу доставляют на вертолетах к назначенному месту, вертолеты улетают. Группа действует совершенно одна, без прикрытия, рассчитывая только на свои силы. Особым предметом заботы является радиостанция, по которой можно вызвать помощь. В случае потери связи группа, как правило, обречена. В остальном успех зависит от командира, слаженности и взаимопонимания. На карте показано одно, а расположение засады надо выбрать, подготовить и оборудовать исходя из реальных условий местности, погоды и других факторов. Группа не должна дать себя обнаружить до подхода главных сил каравана, не реагируя на высылаемые заставы, разведгруппы и другие силы походного и боевого обеспечения. Время действия группы, как правило, от полутора до семи суток. Шум винтов приближающихся вертолетов – самая лучшая музыка на свете.