Текст книги "Мой немой Афган"

Глава 37
Знамя. Орден

Апрель 1983 года. Срок моей службы в Афганистане подходил к концу. Скоро можно было ожидать заменщика. По дивизии ходили слухи, что наш полк представлен к награждению боевым орденом Красного Знамени. Это очень высокая награда, которой удостаивался коллектив полка за четыре года боевых действий. Наш полк имел и свою боевую историю в Великой Отечественной войне. В те годы за мужество и героизм солдат и офицеров полк получил звание «гвардейский», почетное наименование и боевой орден на знамени. Для истинно военного человека знамя полка, боевые награды, история боевого пути значат очень многое. В гвардейском полку все военнослужащие от полковника до рядового именуются гвардейцами: гвардии полковник, гвардии майор, гвардии сержант – и носят гвардейский знак на груди. В Афганистане начиная с конца 1982 года стало принято и вошло в традицию носить ордена, медали, орденские планки, гвардейские знаки и знаки полков и дивизий. Например, знак «Гатчинец», так как наша дивизия имела почетное наименование «Гатчинская» за освобождение в 1943 году этого города. Конечно, не все подвиги нашего полка в Афганистане до апреля 1983 года я знаю и помню, но кое-что хочется рассказать.

Полк, в отличие от двух других в дивизии, воевал на БМП. Соответственно, имелась большая огневая мощь, возможности и опасности, о которых уже рассказывал. Полк в зоне ответственности дивизии занимал самые важные и опасные участки. Чего только стоили два маршрута. Один на Файзабад, длиной 200 километров, называемый «дорогой смерти» из-за большого числа погибших здесь солдат и офицеров. Второй, Кундуз – Баглаи – Пули-Хулуп, дорога на Саланг, не менее опасная, а по количеству колонн даже первая. Полк стоял совместно со штабом дивизии и был так называемым «придворным». Офицеры знают, что это такое и как самые сложные задачи ложатся на плечи полкового коллектива с этим именем. Пункт постоянной дислокации полка примыкал к взлетной полосе аэродрома, на котором располагались транспортные самолеты, вертолеты и отдельная вертолетная эскадрилья с боевыми Ми-24 и Ми-8. Отсюда постоянное участие в десантных и десантно-поисковых операциях, высадках. Офицеры полка привлекались и как авианаводчики при нанесении бомбо-штурмовых авиаударов. Для работы «на караваны» за батальонами полка закреплялись определенные экипажи. Во всех операциях Панджшера против банд Ахмад Шаха Масуда участвовали из дивизии только подразделения нашего полка. Только в нашем полку поочередно один из батальонов назначался оперативным для быстрого реагирования, согласно обстановке и в интересах дивизии. И наконец, Героев Советского Союза и награжденных орденами и медалями в одном нашем полку было больше, чем во всех частях дивизии, правда, в том числе награжденных и посмертно. Полк занимал и первое, печальное, место по количеству погибших офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат. В девяностых годах была выпущена книжная серия «Сто великих». В книге «Сто великих подвигов России» из этой серии описан подвиг четвертой роты нашего гвардейского полка, погибшей в 1985 году, но не отступившей и не сдавшей своих позиций. Этим были спасены тысячи жизней других подразделений полка. Впоследствии, в 2000 году, именно их подвиг повторила в Чечне шестая рота Псковского парашютно-десантного полка.

В марте, примерно за полтора месяца до награждения полка орденом, пришло распоряжение сверху оформить наградные листы на военнослужащих, достойных наград, но не получивших их ранее по каким-либо причинам. А на совещании у комполка мы узнали еще одну новость. Он сообщил, что на полк «спланировано» представление на звание Героя Советского Союза. Комполка предложил коллективу офицеров, своим заместителям, командирам батальонов, дивизионов, отдельных рот выдвинуть кандидатуры. Щекотливость ситуации заключалась в том, что так называемая разнарядка на Героя пришла с конкретными требованиями к кандидатам. Это должен быть командир боевой роты, прослуживший не менее года в Афганистане, награжденный ранее орденом за боевые действия и командование ротой, проявленные при этом мужество и героизм, и достойный этого высокого звания. Герой в полку уже был, он заменился почти год назад в Союз. Были представления на посмертное награждение еще на двух капитанов: командира разведроты и замполита батальона, но им пришли «посмертно» ордена Ленина и Красного Знамени. Были и представления на живых, действующих кандидатов на Героя, но вернулись с привычной формулировкой: «Отказать за недостаточностью подвига». Вот тут и обнаружилось самое удивительное – в полку нет кандидатов на звание Героя, полностью соответствующих спущенным сверху критериям. Командиры рот, служившие в то время в полку, находились в Афганистане не более полугода, а ротные, служившие более года и имеющие ордена и медали, уже ушли на вышестоящие должности, стали командирами батальонов, начальниками штабов или начальниками разведки Не за себя – за полк было обидно, да и Героя на сторону отдавать не хотелось. Практика представления к высокому и почетному званию в этот период боевых действий была следующей. Это могло быть посмертное представление за совершенный подвиг или представление живого героя за подвиг или героические действия. Желательно, чтобы действия соответствовали текущей обстановке дня. Например, предпочтение при рассмотрении наградных листов отдавалось определенным должностям, чаще всего командирам взводов или рот. Это было справедливо, так как должности эти реально самые опасные в военных условиях. Далее, в зависимости от политической обстановки, преимущество могли иметь кандидаты определенной национальности. Так, в 1981–1982 годах поощрялись представления к наградам военнослужащих-мусульман, особенно таджиков, узбеков и киргизов. Это должно было показать мировому сообществу, что у нас нет религиозной направленности боевых действий. В другой период, тоже по каким-то политическим соображениям, предпочтение отдавалось славянам. Такая чехарда была постоянной. До 1982 года стремились привлечь к участию в боевых действиях в Афганистане как можно больше военнослужащих из республик Средней Азии по указанной выше причине, а с 1982 года наоборот – как я помню, из-за недовольства правительств этих республик, мулл и родителей солдат, что единоверцев «натравливают» друг на друга. Короче говоря, времена были разные, отношения противоречивые, а награды до 1985 года давались нечасто и скупо. Потом ситуация с награждениями выправилась. К сожалению, видимо, свою роль сыграло и самое большое число погибших в том году. Произошло также качественное и количественное увеличение военной помощи моджахедам из США, появились, например, «Стингеры».

По нашей разнарядке создали комиссию, которая заседала двое суток. Сроки даны были сжатые. Комиссия перелопатила кучу личных дел офицеров и в конечном итоге представила командиру список кандидатур, в большей мере соответствующих необходимым критериям. В списке было всего двое: мой друг – начальник разведки и я. По геройским поступкам кандидатов было гораздо больше, здесь мы были не первые, но и не последние. Свою роль при рассмотрении сыграли и наши представления годичной давности от командира дивизии (мне – за «журналистов», ему – за первый Панджшер), но не реализованные с той же знакомой формулировкой. Командир тогда представления подписал, как и комдив, а из армии их вернули обратно, объяснив, что приняты могут быть только представления, полностью отвечающие требованиям. Таким образом, в полку Герой не прошел. Всем было очень обидно, но ничего не поделаешь, отдали «вакансию» в разведывательный батальон, на командира роты. В Афганистане начинали с ним вместе, но его не повысили потом в должности, зато повезло с Героем, которого он получил вполне справедливо. Три года назад он умер в Киеве. Наших ребят, кто мог и хотел поехать проститься, на Украину не пустили. Вот такая грустная история.

Хочу высказать свое мнение по поводу награждений. Многих офицеров, получивших звезду Героя за Афган, знал лично, учился и служил вместе. Все они достойные люди, настоящие герои, как и те, которых не знаю, но слышал о них. Несправедливых награждений не было, но героев, достойных награды, было больше, как и подвигов, ничем не отмеченных. А наградные представления к орденам мне и другим «афганцам» были реализованы в основном в начале девяностых годов, на заре новой России. Сейчас, изредка надевая форму с наградами, шутим, что больше всего юбилейных «афганских» медалей: пять штук – за «ввод войск» и четыре – за «вывод».

В середине апреля объявили указ о награждении полка боевым орденом Красного Знамени и дату его вручения командующим войсками Туркестанского военного округа. Началась подготовка к торжествам, тренировки по строевой, подгонка новой полевой формы, наведение порядка на территории. Назначили знаменную группу, меня включили ассистентом у знамени. Это была большая честь и сбывшаяся мечта. Фотография того времени, под боевым знаменем, для меня самая дорогая. Рядом с тогда еще живыми, а сейчас уже ушедшими моими боевыми друзьями. Воинский ритуал вручения ордена и празднование этого события включали по сценарию несколько этапов. Главный – построение полка, вынос боевого знамени, встреча командующего, награждение орденом с зачитыванием указа, прикреплением ордена на полотнище и прохождение торжественным маршем. Вторая и тоже немаловажная часть торжества – празднование события в столовой всем коллективом. За неделю до этого комполка резонно объявил: «Полк все не потянет. Моя закуска, ваша выпивка». Офицеры и прапорщики могут отметить водкой, солдаты и сержанты – компотом. Батальоны и отдельные роты, а именно так рассаживались в столовой, приняли все возможные меры для обеспечения праздничного застолья спиртным, что было весьма непросто. Вертолетчики и зенитчики в охранении, рота «наливников», узнав о нашей проблеме, помогли «по-братски» – взвинтили цены до сорока чеков за бутылку. Гвардейцы ответили адекватно и еще жестче. Как бы в виде тренировки захватили аэродром и командование этих частей, а вдобавок на «неопределенное» время сняли их с довольствия, что было несложно, так как продукты они получали с наших складов. Переговоры командиров трех полков по решению конфликта завершились нашей победой. В Союзе такого быть не могло, сразу бы дошло до трибунала, а в Афгане – почти в порядке вещей. На войне как на войне. Продукты стали выдавать авиаторам и зенитчикам только после безвозмездного подарка нам – боевым друзьям и соседям – в виде ста бутылок водки. При этом жаловаться армейскому начальству никто не собирался, ибо будет еще хуже. Другие пути добычи спиртного тоже использовали. Меня отправили в город на три дня, применить для дела мои бывшие связи. Наши артиллеристы и зенитчики в охранении вокруг полка готовили в двадцатилитровых бидонах «муховочку» – самогонку из изюма, куда попадали мухи, если не прикрыть марлей. Батальоны трясли на дорогах «наливники» с бензином или соляркой и спрятанной на дне цистерн водкой. Под раздел попали и дивизионные медсанбат и батальон связи с имеющимся у них запасом спирта, военторг с друзьями-«дукандорами», тоже возившими спиртное из Союза под ящиками с колбасой. В общем, Золотая Орда отдыхала по сравнению с будущими орденоносцами. Вся дивизия с нетерпением ожидала дня нашего награждения и окончания «очистительной» недели. Память удивительно разборчива, очень плохое она вычеркнула, очень хорошее сохранила, а остальное – как получилось.

Ночь перед награждением запомнилась хорошо. В комнате нас собралось человек десять: вся знаменная группа и самые близкие боевые друзья, кто был рядом на тот момент. Был накрытый стол, тушенка, рыба в масле, ставрида в томате, хлеб и водка. Этой весной совпало много событий. Во-первых, награждение полка, во-вторых, долгожданная замена в апреле-мае, в-третьих, поступление в военную академию и сдача экзаменов в Ташкенте в июне. И наконец, наш батальон собрался в полном составе с точек и застав, чтобы отправиться в новый район – Баглан. Самое непривычное, а значит, и страшное, что он впервые уходил без меня. Ночь пролетела быстро, а желания спать и усталости не было. Подходило назначенное время для встречи командующего, полк построился, все было готово, а наша знаменная группа медлила с выходом, хотя начальник штаба приходил и подгонял несколько раз. Наконец все недостатки в экипировке были устранены, знамя в полковом штабе получено, и в сопровождении знаменного взвода мы подошли к строю полка.

Апрельское утро выдалось бесподобным. Восемь утра, чистое небо, жара еще не началась. Знаменный взвод остановился, а мы пронесли знамя перед строем и остановились на правом фланге, там, где положено по строевому уставу. Дальше шло по установленному ритуалу: встреча командиром полка командующего войсками округа в сопровождении командарма и командира дивизии, короткая поздравительная речь и зачитывание указа о награждении боевым орденом. Командир полка подал команду о выносе боевого знамени на середину перед строем. Ходить строевым шагом на таком торжественном мероприятии не приходилось давно, и поэтому было в охотку, тем более для нас, знаменной группы, выпускников одного училища, знавших друг друга по учебе и парадам на Красной площади, хотя и были из разных учебных батальонов. Полностью передать торжественность этих минут я не могу, нет таланта настоящего писателя, да и волнение с эмоциями в тот момент зашкаливали. Даже очень хорошим, умным гражданским людям не понять в полной мере, что значат для настоящего военного, офицера боевое знамя полка, ордена на этом знамени, гвардейский знак с гвардейскими лентами и почетные наименования в честь освобождения своих или взятия вражеских городов.

Боевое знамя – это символ воинской чести, доблести и славы полка, при утрате знамени полк расформируется, так гласил устав. Можно только предполагать, что чувствовал каждый военнослужащий, стоящий в строю, когда командующий прикреплял орден на наше знамя, но мысли и чувства были одинаковыми у всех, вне зависимости от должностей, званий, возраста и национальности. Прежде всего – это чувство гордости за свой коллектив, как за единую семью. Вспоминались месяцы службы в Афганистане, веселое и печальное, успехи и неудачи, потери друзей, верность и предательство жен и подруг, бои, выходы и возвращения с операций и рейдов. Такие моменты в жизни можно назвать моментами истины, ради которых следует жить. Даются они очень нечасто. У меня их было не более десятка. Первый раз – принятие военной присяги в училище, последний – прощание с полком и его боевым знаменем на Дальнем Востоке. Сочувствую тем, у кого их не было вообще.

Праздник продолжался. Полк прошел торжественным маршем. Потом все собрались на обед, который тоже проходил по подготовленному сценарию. Командир выступил с поздравительной речью, рассказал о заслугах и успехах полка за три с половиной года в военных условиях Афганистана, был третий тост и минута молчания в память о погибших товарищах, известные военные «афганские» песни и песни наших доморощенных бардов о друзьях, войне, матерях, о любви и надежде. Вечером состоялся концерт приехавших из Союза артистов, а потом ужин и застолье до самого утра.

Полку было официально предоставлено три дня на отдых и празднования. При этом служба, несмотря на выходные, продолжалась. Роты, при необходимости, выходили на боевые действия. Солдаты и сержанты отсыпались в палатках, офицеры и прапора гуляли в зависимости от здоровья и боевого расчета. Те, кому пить было нельзя из-за возможного выхода в рейд, не пили. Пьяных или выпивших на боевые выходы не допускали. Нарушение этого закона уже было оплачено за прошедшие годы немалой кровью. Но если кто-то не удержался и приложился к бутылке, то заменяли другими офицерами. Разбирались с любителями выпить и рисковавшими чужими жизнями после операции, разбирались жестко, даже очень, били таких жестоко. А если заменивший пьяницу офицер или прапорщик погибал, то какими были разборки, рассказывать не буду, «на войне как на войне». Второй праздничный день наш небольшой коллектив командиров подразделений и некоторых начальников служб проводил в бане командира полка, милостиво предоставленной нам для отдыха. Позднее наведался он сам, а к вечеру зашел «помыться» и командир дивизии со своими замами. Праздничная баня затянулась за полночь. Я хочу, чтобы меня поняли те, кто это читает и сомневается, как могут вместе отдыхать и «пьянствовать» капитаны, полковники и генералы. Могут, и очень хорошо, дружно и весело, как настоящие мужчины и друзья, связанные одной войной и общей военной судьбой. Именно из-за таких отношений и тянет бывших, как нас называли в девяностых, «цинковых мальчиков» обратно на войну, где жизнь и смерть равняет всех и не смотрит на лампасы и погоны.

После академии предлагали «посетить» Афган еще раз, мол, «один раз битые второй раз ошибок не повторяют», и в этом был свой резон. Кто-то поехал, большинство отказались, слишком яркими и недавними были еще воспоминания. Потом, кого бы ни спрашивал из знакомых, все жалели об этом. Я в том числе. Главная причина отказа – нежелание новой разлуки с семьями, женами и детьми. Еще об одном, очень важном. Со многими сослуживцами и друзьями после возвращения из Афганистана мы встречались, всегда к этому стремились и жили этими встречами – ежегодно на 9 мая у «Зарядья», там место встречи нашего полка, в декабре и 15 февраля на юбилеях «ввода» и «вывода» войск, на других запланированных или нежданных встречах. Прошло время, кто-то уволился, так и не став майором, большинство служили, честно зарабатывая должности и звания в «горячих» и других точках страны и мира, некоторые стали генералами, не потеряв «человеческий облик», и занимали высокие должности в различных силовых структурах. Главное в наших отношениях то, что мы всегда могли честно смотреть в глаза друг другу.

Глава 38
Замена. Ташкент

Торжества по поводу награждения полка боевым орденом завершились, начались боевые будни. Самое неприятное в них было то, что наступало долгожданное волнующее время – ожидание замены, а точнее, ожидание офицера-заменщика на твою должность для продолжения службы здесь, в Афганистане, вместо тебя. Заменяемый, в свою очередь, при благоприятных обстоятельствах, убывал в Союз на бывшее место службы прибывшего заменщика. Интрига последних недель и дней до замены как раз и заключалась в этих самых «благоприятных обстоятельствах». Желательно было провести это время в полку, в ППД, ходить дежурным по полку, по пункту боевого управления или выполнять другие, не связанные с боевыми действиями и риском для жизни, служебные обязанности. Последние недели службы в Афганистане совпали с изменениями в расквартировании батальонов и сменой участков ответственности.

Наш батальон уходил с востока на юг, обеспечивая безопасность маршрута в провинции Баглан и к перевалу Саланг. Батальон уходил, а я оставался, и это было непривычно и больно. За два года подразделение стало для меня живым организмом, состоящим из хорошо и близко знакомых людей, с большинством из которых меня связывало очень многое. Прощание запомнилось на всю жизнь. Непосредственно перед началом движения на новое место батальон был построен впереди боевых машин. Вопреки уставу и подчиненности, командир батальона доложил мне – начальнику штаба, а я перед строем своих друзей и сослуживцев сказал несколько прощальных слов, пожелав всем здоровья и возвращения домой, на Родину живыми. Затем раздалась команда: «По машинам!» Все заняли свои места в походном порядке, и боевые машины, как на параде, проходили мимо меня, уходя на маршрут. Командиры рот, взводов, экипажей из башен машин отдавали воинскую честь, а потом махали рукой на прощание. Из-под гусениц проходивших машин столбом поднималась пыль, поэтому слезы в моих глазах были не заметны.

Батальон ушел. На сердце было тяжело, а в душе – пусто. Встретил начальника штаба полка, он посоветовал пойти на пункт боевого управления, сопроводить батальон по радиостанции. Совет хороший – от мрачных мыслей уйти легче. В общем-то, так было принято, и не только в нашем полку. На операцию провожали и с операции встречали, сопровождая по радиосвязи, как правило, друзья, сослуживцы из других подразделений. Война подтвердила правильность такой практики. Дело в том, что уходящие и возвращающиеся батальоны обеспечивались действиями и огневой поддержкой вертолетов, артиллерии и танков. Для официального лица пункта боевого управления, включая даже командира полка, тоже требовалось разрешение, на что тратилось драгоценное время, необходимое для оказания немедленной помощи или огневой поддержки. Особенно это касалось вертолетных подразделений, которые, несмотря на близость базирования и постоянные совместные действия, ожидали приказов и распоряжений из Кабула. Иногда на получение разрешения вылетов уходили часы. А когда необходима срочная эвакуация раненых или помощь попавшему в засаду взводу каждая минута важна чрезвычайно. Взаимодействие между хорошо знакомыми людьми или друзьями (а за месяцы совместных действий все знали друг друга и не одну ночь провели вместе на операциях, рейдах или просто за столом) складывалось по простому принципу боевого братства «Вася-Коля», и помощь приходила быстро, без ожидания приказов. Всем, вплоть до штаба армии, это было известно, и если не поощрялось, то принималось как осознанная необходимость. Все были солдатами войны, как ни высокопарно это звучит, но когда ставкой была жизнь, то чаще действовали человеческие законы, а не армейские циркуляры и субординация.

Колонну батальона встретили засады уже в районе Алиабада, километрах в тридцати от полка. Больше всего пострадали машины тылового обеспечения. Погиб водитель топливозаправщика, я его хорошо знал, и от этого потеря была еще чувствительней. На пункте боевого управления я провел весь остаток дня, до позднего вечера, пока батальон не разместился поротно в Северном, Центральном и Южном Баглане. У них там начиналась своя война, подробности которой я узнал уже в Москве по прибытии осенью и следующей весной в Союз друзей из батальона.

Бездельничать и горевать по ушедшему батальону пришлось мне недолго. В одном из подразделений полка, стоявшем не в самом спокойном по боевой обстановке месте, пропал солдат. Оперативному батальону поставили задачу на поиск пропавшего и боевые действия в отношении бандформирований, контролировавших район. Мне приказа на участие в этом не отдавали, но я сам напросился, чтобы не сдохнуть от тоски в ожидании замены. В связи с отдаленностью района и необходимостью быстрого реагирования действовали десантом на вертолетах. В поисках и боевых действиях прошло около двух недель, однако результат был неутешительным. Солдата, по разведданным, перепродавали из банды в банду на пути к Пакистану, но потом он погиб при попытке к бегству.

По прибытии в полк узнал, что меня ждет заменщик – майор из Грозного. Две недели прошли в сдаче должности, ознакомлении майора с обстановкой, в обмывке замены и проводах его в батальон. Кроме сдачи оружия и имущества, запомнилось ожидание друзей из Кандагара и Джелалабада, бывших у нас начальниками штабов, прощание с полком и боевым знаменем. Потом было возвращение в Союз, домой, срочная пошивка формы и снова Ташкент для сдачи экзаменов в военную академию.

Из полка нас поступало четверо. Мы хорошо знали друг друга и дружили. Наша подготовка к вступительным экзаменам больше походила на юмористический рассказ. Сдавать надо было тактику, техническую подготовку, то есть знание материальной части и вооружения боевой техники, иностранный язык и физическую подготовку. Сначала по прибытии в Ташкентское военное училище, где должны были проходить экзамены выездной академической комиссии, предоставляли неделю на подготовку, проводили консультации и занятия. Атмосфера в училище была хорошая, настроение отличное, желание поступить большое, а возможная неудача не рассматривалась как трагедия. Возраст у нас для поступления был предельный, шанс фактически последний, но главное было осознание продолжения жизни. Состоялись в Ташкенте и грустные встречи: с младшим братом нашего погибшего друга – командира разведроты и с женой и сыном погибшего замполита батальона. Конечно, поправить непоправимое уже нельзя, но поддержать морально мы были обязаны.

Подготовительная неделя пролетела быстро. До обеда занятия в училище, потом самоподготовка, вечера проводили на квартире, которую снимали на четверых. Поговорить и подумать было о чем. Двое, я в том числе, отвоевав два года, знали места назначений в случае непоступления, еще двоим предстояло вернуться в Афган, дослуживать полгода. По предметам имелись слабые места. Кто тактику подзабыл, у кого немецкий совсем плох.

Моя проблема – медицинская комиссия: высокое глазное и внутричерепное давление вследствие контузий, на предварительных медкомиссиях врачи об этом предупреждали. Еще физическая подготовка: сдавать надо плавание, бег на сто метров и три километра, приемы рукопашного боя и подтягивание на перекладине. Из-за перелома обеих ключиц я не то что подтянуться, а просто висеть на перекладине не мог. Чтобы компенсировать двойку по гимнастике и иметь общий проходной балл, надо получить не менее двух отличных оценок. На рукопашный бой я еще мог рассчитывать, а остальные виды, по предварительным прикидкам, выходили на тройки и четверки. Скажу честно, мы все были не в самой лучшей физической форме, война здоровья не прибавляет. Но все в итоге разрешилось благополучно. Комиссия относилась к нам снисходительно, и удача тоже была с нами. Помог и некоторый авантюризм. Я нашел «подставу» на медкомиссию к окулисту вместо себя и проплыл на «отлично», правда, не сто метров, а пятьдесят, но судьи этого не заметили. Один из друзей выучил по-немецки только одну тему «Моя биография» и отвечал только ее вместо любой, какая ему выпадала. Другой товарищ вообще залез в танк, закрылся изнутри и сказал, что не выйдет, пока не поставят положительную оценку. И смех и грех.

Главное, в итоге в академию поступили все четверо. Далее была мандатная комиссия, на которой выдали справку о поступлении и времени прибытия для учебы в Москву. Мы разъезжались по местам службы. Двоим нашим предстояло возвращение в Афганистан, сдача должностей, один оставался в Ташкенте, я уезжал в Грозный. Поступление отмечали в ресторане «Заравшан» вчетвером, плюс к нам присоединились еще три офицера, с которыми познакомились на экзаменах. А утром меня провожали на аэродроме на самолет. Впереди был месяц службы и месяц отпуска. С вылетом из Ташкента для меня закончился мой Афганистан, два года войны, настоящей мужской дружбы, радости побед и горечи потерь.