Текст книги "Мой немой Афган"

Психический надлом случился и еще у одного начальника службы, финансовой. Тот «надломился» сначала на владении нунчаками (день и ночь все ими жонглировал и бил в дверь комнаты), а потом на воровстве у товарищей: недодавал под разными предлогами зарплату чеками. Кончилось тем, что, приехав однажды в город в комендатуру выдавать денежное довольствие солдатам, почувствовав себя Рэмбо, попытался разоружить караул, крича и размахивая автоматом и угрожая всех расстрелять. В это время я находился на втором этаже здания, услышав крики, спустился вниз и лицом к лицу столкнулся с тронувшимся рассудком начфином. Криком и угрозами он попытался разоружить и меня. У меня был выбор: или застрелить дурака раньше, чем он нас, или уговорить его сложить оружие. Не стал на себя брать жизнь сослуживца, хотя ситуация была критическая. Вспоминая об этом, до сих пор не знаю, насколько я был прав, многим рискуя. Но вышло то, что вышло. Он сначала опустил автомат, а потом положил его на пол, сказав: «Я вас проверял, какие вы тут бойцы». Хотелось набить ему морду, но ситуация не позволяла: рядом были солдаты, да и он больной. Сделал я это позже, в Ташкенте, когда встретил его после «лечения» в психушке, в госпитале, куда он, я так подозреваю, спрятался от правосудия. Все эти истории я рассказываю не для того, чтобы оправдать пьянство как средство спасения и забвения. В конечном счете каждый сам выбирает свой способ выживания.

Последний, пятый, повод – по потребности. Это алкоголизм, и встречался он уже после Афгана. Возьму на себя смелость предположить, что это последствия не выпивок во время службы в Афганистане (на это не было ни времени, ни средств), а скорее невозможности найти себя в мирной жизни. Государство распадалось и бурлило политическими распрями, ему было не до «афганцев», хотя термина «афганский синдром» еще не существовало, но все говорило о возможности его появления. Основания были. Вот некоторые данные исследования, с которыми я не могу в целом не согласиться. Девять из десяти вернувшихся с войны испытывали внутренний, нередко неосознанный дискомфорт, появлялось обостренное отношение к окружающим и абсолютная непримиримость к несправедливости. Многие пытались бороться, выжить в незнакомой жизни, многие находили облегчение в бутылке и уходили с ней от пугающей действительности. Три четвери семей «афганцев» переживали острый кризис или распадались. Через полгода после вывода войск около 4 тысяч ветеранов войны, в основном солдаты, находились в лагерях и тюрьмах. Почти все, кто учился в вузах, числились в неуспевающих. Две трети побывавших «за речкой» неоднократно меняли работу или конфликтовали с руководством, добиваясь справедливости для себя и коллектива. Только в Москве на рубеже 1980-1990-х годов ежегодно около 40 «афганцев» сводили счеты с жизнью. В то же время до 80 % из них согласились бы вернуться в Афганистан на войну. Сравнение: в богатой, сытой Америке во время войны во Вьетнаме погибли 60 тысяч человек, а за десять лет после нее покончили с собой более 100 тысяч ветеранов. При этом американцам уже был известен «посттравматический синдром», и они с ним боролись, пытаясь создать благоприятные условия для людей, прошедших войну Наши же участники боевых действий возвращались совсем в другие условия, и им нужна была помощь. Распадался Союз, южные рубежи которого они защищали, было не до них. К сожалению, «нужную» помощь они находили в бутылке.

Глава 35
Война. Женщины. Любовь

Уверен, для меня это будет самая трудная глава. Писать о боевых действиях, ночных рейдах, солдатах легче, чем о том, что видишь лишь снаружи. Мнение, что на войне только воюют, – расхожее, но неверное. Та же жизнь, но с учетом многих особенностей. Расскажу, что сам видел и чему был свидетелем. Лично меня эта, так сказать, проблема не волновала. Я три года как был женат, любил свою жену, двухлетнюю доченьку и дорожил счастьем своей семьи. Большинство офицеров и прапорщиков, возраста тридцати лет и старше, так же как и я, имели семьи, детей и больше всего мечтали о том, как будут счастливо жить в Союзе в мирной жизни. Солдаты-срочники, в отличие от службы в Союзе, где были возможности познакомиться с девушками, найти невесту, а в дальнейшем, может быть, и жену, здесь такой возможности не имели. Наши женщины, находившиеся в Афганистане, жили или мыслями о семье, оставшейся в Союзе, или о том, как заработать денег в этой опасной командировке, ну а кто-то и о том, как устроить свою личную жизнь, найдя жениха или мужа среди неженатых офицеров. Солдатам оставалось жить воспоминаниями и письмами с Родины от родителей или девушек и мечтами о мирной жизни, будущей любви, учебе или работе. Исключением могло быть лечение в госпиталях в Союзе, в основном в Ташкенте или Душанбе, и возможное знакомство с молоденькими медсестрами.

Офицеры и прапорщики направлялись в Афганистан без жен или без мужей, если женщина была военнослужащей, а муж – гражданский. Срок службы – два года с одним отпуском через год продолжительностью 45 суток. Отпуск мог быть увеличен, например, за сопровождение тела погибшего, по лечению после госпиталя и в других случаях. Исключение составляли военные советники, которые могли быть направлены с женами, если те являлись военнослужащими или служащими Советской армии (например, медиками, связистами, работниками военторга) или занимали другие должности, востребованные и в данный период службы мужа. Массового распространения подобное не получило и не особенно одобрялось командованием по понятным причинам. Женщины, находившиеся в Афганистане как военнослужащие, были в основном врачами, фельдшерами, медицинскими сестрами, связистами, работникам секретных частей, секретарями по делопроизводству, а вольнонаемные работали поварами, официантками, продавцами военторга и в банно-прачечных комбинатах. Отбор проводился в воинских частях и военкоматах, все было на добровольной основе и без принуждения. Основной причиной согласия на пребывание в районах боевых действий было желание улучшить материальное положение, иметь определенные льготы, особенно на получение жилой площади или при поступлении в институт, и для решения других житейских вопросов. Были женщины, которые хотели устроить свою личную жизнь, найти жениха, мужа, резонно рассуждая, что процентное соотношение мужчин и женщин, собранных в одном месте, например в Афганистане, имеет значительный перевес в пользу первых, в разы выше, чем в Союзе, а значит, и возможности шире. Это могли быть и молоденькие девушки, и взрослые женщины, незамужние или разведенные, с детьми или одинокие. Детей в таких случаях оставляли на мам и сестер.

В нашем полку женщин было немного, только на крайнюю необходимость, чтобы было меньше забот командованию. Для них надо создавать особые условия службы, работы, проживания, гигиены и отдыха. У нас были начальник столовой, повар, две официантки, библиотекарь и начальник секретной части. В повседневной жизни полка среди двух тысяч человек они были незаметны, но честно и добросовестно исполняли свои нелегкие обязанности. Служба в боевых условиях опасна для всех. Смерть на войне настигала не только на боевых операциях. Гибли при перелетах на самолетах и вертолетах, в колоннах при обстрелах, в частях от несчастных случаев, умирали от болезней.

По данным из неофициальных источников, в том числе из интернета, я нашел некоторые цифры участия советских женщин в афганской войне 1979–1989 годов. За десять лет через эту страну прошло около 21 тысячи женщин, 1350 были награждены орденами и медалями, в том числе и посмертно. Погибли и умерли от болезней 60, из них 4 прапорщика и 48 вольнонаемных. Обращает на себя внимание тот факт, что потерь среди последних по сравнению с военнослужащими было гораздо больше. Я могу предположить, что это происходило из-за существенной разницы в их положении. Одни выполняли уставные обязанности, имели командиров, строгий контроль, несли ответственность за нарушения воинской дисциплины, другие, вольнонаемные, состояли в частях и подразделениях тылового обеспечения, в столовых, баннопрачечных комбинатах. Контроль за ними был слабый, какой-либо дисциплины не наблюдалось, во многом они были предоставлены сами себе. Отсюда и возможность бесконтрольного передвижения по дорогам Афганистана на случайно подвернувшейся технике и повышенный риск попасть под пули душманов. То же и с болезнями. Основными заболеваниями для «шурави» были гепатит, брюшной тиф, малярия, далеко не безобидные болезни, если лечение не проводить своевременно. Контроль за состоянием здоровья вольнонаемных был не такой строгий, как у военнослужащих. К тому же условия службы, оплата и льготы разительно отличались. Одни получали вовремя обследование и лечение, с сохранением части денежного довольствия и срока службы, другие, заболев, стремились максимально оттянуть лечение, продлевая за счет своего здоровья нахождение в боевых условиях, а значит, и денежное содержание – то основное, зачем они приехали на войну. Отсюда и возможный трагический конец, когда умирали, не получив своевременно медицинскую помощь.

Во время службы в городе мне и моим офицерам не часто, но приходилось сопровождать и оказывать помощь женщинам во время их походов за покупками в дуканах. В основном это происходило по просьбе командиров. Случались и обстрелы бронетранспортеров с находившимися в них женщинами. В любом случае к представительницам прекрасного пола, разными способами оказавшимся в городе для совершения покупок, отношение с нашей стороны было вежливое и даже предупредительное. Со временем мы добились, что все желающие отовариться сначала приезжали в комендатуру, и мы организовывали их сопровождение и охрану. Повторюсь, в основном это было по договоренности с командирами, иногда приезжали на авось, винились, оправдывались и «посыпали голову пеплом». Я никогда им не отказывал в подобных случаях, не стремился быть «собакой на сене», зная, что они рискуют не ради перепродажи, а желают купить необходимое себе и подарки родным. К тому же не хотел провоцировать на повторное несанкционированное посещение города. Для меня самым главным была безопасность всех наших «шурави» и моих солдат. А к женщинам, во время их «набегов» на дуканы, я испытывал определенное сочувствие и жалость. Сочувствие, так как понимал, какие эмоции они испытывают при виде многочисленных и разнообразных вещей, не встречавшихся ранее в той, советской жизни; а жалость, потому что их вообще не должно было быть на этой войне. Всегда разделял мнение, что «у войны не женское лицо», знал, что многие из них находятся в этих условиях вынужденно, не по желанию, а больше по обстоятельствам, в основном материальным.

Несколько слов о любви. Все знают, что это такое чувство, которое будет всегда и везде. Афганистан – не исключение. Сам был невольным свидетелем прекрасных отношений между мужчинами и женщинами на войне. Случаи эти не единичны, мои друзья, две семейные пары, живут вместе счастливо более тридцати пяти лет после знакомства в Афганистане. Примеров можно привести немало, но не думаю, что такое высокое и сильное чувство нуждается в моей защите. Ну а если говорить о любви в более широком смысле, не только как о чувствах человека к человеку, то все без исключения испытывали чувство любви и тоски по всему дорогому, оставленному в той, мирной жизни. Так уж устроен человек: когда его лишают чего-то близкого, привычного, родного, повседневного, он сразу понимает, что он потерял, его цену, место в его жизни. На войне происходит переоценка ценностей, да и человек, бывает, открывает в себе такие качества и наклонности, о которых он «в миру» и не подозревал.

Помню всю жизнь и не забуду, как один вид берез и острое чувство Родины, на которую вернулся, выбило из меня слезу, чуть ли не единственную в жизни, а человек я далеко не сентиментальный.

Другой пример. Было несколько случаев, когда жизнь, как говорят, «висела на волоске». Чувство смерти было настолько осязаемым, что от безысходности положения внутренне прощался с семьей. Особое чувство и любви и жалости испытывал к дочке, которой к тому времени не было и двух лет. Жалел, что будет расти без родного отца, без защитника, и как сложится жизнь, неизвестно. Чувство любви было настолько сильным, а понимание того, что нельзя оставлять дочь в этой жизни без отца, таким острым, что, уверен, спасало мне жизнь. Это чувство необыкновенной любви к дочери я пронес через всю свою жизнь. Знаю по рассказам друзей, случаям из жизни, что сильных духом воинов чувство любви мобилизовало и нередко спасало в, казалось, безнадежных ситуациях. И наоборот, слабовольных, ставящих, как говорят, на себе крест раньше времени, испытывающих жалость, расслабляло и губило.

Не побоюсь высокопарных слов, уверен, здесь они уместны. Нас всех, и мужчин и женщин, кроме стремления честно выполнить свой воинский долг, объединяло общее чувство любви. Любви с большой буквы – к далекой Родине, родителям, женам, детям, друзьям, невестам. Именно такие чувства испытывают солдаты Отечества вдали от родного дома.

Глава 36
«Охота»

Запомнилось, как в военном училище преподаватель по тактической подготовке, подполковник-фронтовик, нас учил: «У командира могут быть пять пагубных страстей – охота, рыбалка, пьянство, воровство, женщины… сможете избежать как можно больше из них, станете настоящими командирами, не сможете – спать плохо будете». В дальнейшем, будучи командиром на разных должностях, сумел многих избежать, ну разве только спиртным увлекался, да и то когда был офицером-холостяком.

От охоты меня уберег случай в детстве. Мальчику-соседу подарили на день рождения духовое ружье, на то время – большая редкость, мне было лет десять, он на пять лет старше. Он пригласил меня погулять по улице и пострелять по различным целям: консервным банкам, камням, пустым молочным пакетам. Недалеко от наших участков стояла высокая сосна, и на ней с ветки на ветку прыгала, не помню сейчас уже какая, небольшая птичка. Сосед был в очках и не всегда видел, где сидит птичка, он и предложил мне, если я ее вижу, выстрелить в нее. Я прицелился, выстрелил и убил, она мертвая упала на землю. Это был поступок, который совершаешь, не думая о последствиях. Мать, узнав о случившемся, жестко и презрительно мне все высказала, назвав убийцей беззащитных животных. С этого случая охоты на зверей для меня не существовало, а охотников я не понимал, хотя мясо убитых ими бедных животных ел не без удовольствия.

Это произошло за два месяца до окончания службы в Афганистане, весной. Я с одной из рот, с минометной батареей и отдельными взводами находился в так называемом «учебном центре» – на территории, оборудованной для тактических действий и стрельбы и используемой для подготовки к действиям в районе Панджшера. Местность также соответствовала зоне будущей операции. Банды душманов постоянно, но в основном издалека, контролировали нашу подготовку. Небольшие конные отряды то тут, то там появлялись из-за многочисленных холмов, которыми было усыпано предгорье. До открытых столкновений не доходило, местность не позволяла, да и силы были неравны. Но как и в любом районе Афганистана, где можно было ожидать чего угодно, расслабляться было нельзя и все передвижения одиночными машинами не допускались. Километрах в десяти от нашего расположения находился отдельный дорожно-строительный батальон армейского подчинения. С его командиром мы вместе приехали в Афган из СКВО. Когда была возможность и время, навещали друг друга, дружили. В основном он приезжал ко мне, но сейчас была другая обстановка, и я решил нанести дружеский визит. Колонна состояла из уазика, в котором были я и водитель, и двух БМП с экипажами. Для связи с боевым охранением у меня в машине была радиостанция.

Добрались до места быстро, без приключений. В гостях я пробыл недолго, часа два, этого времени на разговоры хватило. Мой друг тоже жил заменой, ожидал ее, по-моему, из Кропоткина. Обратно так же возвращались тремя машинами, но подъезжая к нашему лагерю, за километр, я увидел небольшую рыжую лису с необыкновенно большим пушистым хвостом. Она бежала справа от дороги, параллельно движению нашей колонны, то останавливаясь и замирая на месте, то снова продолжая свой бег. Уж и не знаю, что на меня нашло, но мне вдруг показалось, что этот пушистый хвост может быть хорошим подарком для моей трехлетней любимой доченьки. Думаю, я испытал, как на войне искажается действительность, преломляется воображение и исчезает здравый смысл. Мне даже не пришло в голову сообразить, как я его буду везти через границу и таможню, в самолете до Москвы и, главное, как к такому сомнительному подарку будет относиться маленькая девочка – вдруг поймет, что это часть живого существа, убитого ее воинственным папой. Осознание глупости собственных действий пришло намного позже, да и сейчас удивляюсь, как много мозгов может отнять у человека война. Ну а тогда были только эмоции и стремление совершить задуманное. Позднее, анализируя свой поступок, я в какой-то мере понял, почему так часто гибнут перед заменой. Люди настолько хотят как можно быстрее оказаться вне войны, находясь еще там, что убеждают себя и сами верят в то, что все плохое и опасное закончилось. В этом как раз вся беда: физически ты еще здесь, на войне, а в сознании ты уже там, настолько велико желание, чтобы все испытания остались позади. Удивительно, как можно быстро обмануть себя, мгновенно утратив весь боевой опыт и двухлетнюю военную практику действий в различных экстремальных ситуациях. В моем затуманенном желанием достать лисий хвост мозгу созрело следующее решение. До лагеря недалеко, машины боевого охранения отпускаю, а на легковой преследую рыжую. Осознание возможной опасности отсутствовало полностью.

Связался по рации с командиром экипажей и отдал распоряжение следовать без меня в лагерь. На вопрос командира коротко ответил: «Я за вами». Пропустив вперед ранее следовавшие за мной БМП, рукой показал водителю в сторону остановившейся в очередной раз лисы. Уазик был по-летнему без тента, и это облегчало ведение огня на ходу. Мы съехали вправо с дороги и помчались за лисой, убегающей на восток между холмами. Это выглядело как игра: когда мы останавливались, чтобы стрелять с места, она начинала бег, когда мы были в движении, она останавливалась, и так снова и снова. Я всегда хорошо стрелял, выбивал из автомата на сто метров девяносто восемь очков из ста, а тут цель была как заговоренная, никак не мог в нее попасть. Потом я стал понимать охотников, вспоминая азарт охоты, который меня захватил полностью, да так, что я абсолютно потерял ощущение времени и реальности. Преследуя рыжую лису, мы все дальше и дальше уезжали от дороги и лавировали между невысокими холмами. Игра между лисой и дураком-охотником продолжалась, мы попеременно то останавливались, то ехали и бежали, без какого-либо успеха с моей стороны. Я израсходовал почти весь магазин, был еще один – израсходовал бы безрезультатно и его, охота могла быть окончена. Но оказалось, что она только начинается, правда, сменив амплуа участников.

Повернув за очередной холм, за которым скрылась лиса, вместо нее мы увидели восемь-десять вооруженных всадников, по внешнему виду очень напоминающих самых ярых представителей афганской оппозиции. Водитель резко нажал на тормоз, мы остановились, всадники тоже стояли на месте. Где была лиса, меня уже не интересовало. Оценка обстановки с обеих сторон длилась долго, секунд пять-шесть. Они, по всей видимости, ждали, не появятся ли следом за нами боевые машины, а значит, убегать надо было им. На седьмой секунде мы начали разворот в обратном направлении, а «духи» – наше преследование. Всеми участниками «охоты» стрельба велась на ходу. Я стрелял назад, уперев колено в сиденье машины, одиночными и видел, как то слева, то справа и впереди возникают фонтанчики пыли от пуль стреляющих на ходу с лошадей душманов. Сзади за нами клубилась спасительная пыль из-под колес мчащейся и петляющей на скорости машины. Помню, как стрелял и все время приговаривал водителю: «Сынок, обороты, обороты…» Скажу честно, в шкуре «преследуемой лисы» я чувствовал себя очень скверно, как всегда представив, что сделают со мной и с частями моего тела братья-мусульмане.

По мирным меркам вторая охота была недолгой, минута-две, но для меня они растянулись в вечность. Думал и о водителе, куда я его втянул своими желаниями несостоявшегося охотника. Слава Богу, что в этот день охота с обеих сторон оказалась безрезультатной, мы с лисой смогли уберечь свои шкуры. Повезло, что и отъехали мы от дороги не так далеко, наши в лагере, услышав стрельбу, выслали две машины на помощь, и их вид заставил «духов» прекратить преследование и опять скрыться за холмами.

Вот так бесславно закончилась моя единственная охота.