Текст книги "Неполитический либерализм в России"

Анализ ценностного мира образа Бориса Годунова я начинаю с констатации противоречия. Борис стал царем («Достиг я высшей власти»), но он несчастен («Ни власть, ни жизнь меня не веселят; //…Мне счастья нет»). И еще одно противоречие. Борис, следуя традиции, старается подражать своим великим предшественникам на троне – Ивану III Великому и Ивану IV Грозному. Но народ его не ценит. И он чувствует, что шансов на то, чтобы обессмертить свое имя в памяти народной, у него нет.

Пушкинский текст дает материал и для более широких обобщений. Мир Бориса в период, когда он был на высших ступенях государственной власти, это движение от одной нравственной катастрофы к другой. Не странно ли? Ведь Борис вроде бы все делает, желая людям добра. Но его действия порождают одни несчастья; умирает царь Федор, затем царица – сестра Бориса, и распространяется ложный слух о том, что он причина их смерти. Уже на престоле Борис пытается проводить административные реформы, накормить голодающий народ, дать ему работу, но народ его проклинает. После пожара он строит погорельцам новые дома, но народ видит именно в нем подлинную причину пожара. Готовится выдать дочь замуж, но смерть уносит жениха, и молва обвиняет его в этой смерти. Выдвигает людей на государственную службу «по уму, а не по роду», например неродовитого боярина Басманова, но выдвиженцы его предают. Перед смертью он дает правильные, даже мудрые советы сыну-престолонаследнику. Но эти меры лишь ускоряют гибель царской семьи.

Борис не может заполучить главное для любого диктатора, который хочет видеть себя великим, – «мнение народное», «волю народа», которая глас божий, любовь и память народную, в которой навсегда запечатлелась бы его власть как доказательство его божественности и бессмертия в истории. Трон – привилегия диктатора на пути к бессмертию. Но он не может использовать эту привилегию. Если Лжедмитрий, еще не завоевав трон и ничего не сделав для народа, «силен мнением народным», то Годунов давно сидит на троне и все делает для народа, но до сих пор еще почему-то не земной Бог.

В чем причина неудач? Констатация того, что достижение грандиозной социальной цели, почти слияния со смыслом всеобщего (добра-правды) оказалось бессмысленным с личной точки зрения (с точки зрения нравственного оправдания единичного бытия), требует изучения образа Бориса в понятиях социокультурного анализа.

Пушкин разворачивает критику полюса авторитарности. Этот полюс – средоточие порока. Юродивый Борису: «Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода». Борис, согласно легенде, приказал убить престолонаследника царевича Дмитрия, а израильский царь Ирод, согласно Библии, – перебить всех младенцев в Иудее, так как волхвы ему предсказали, что только что родившийся ребенок будет царем Израиля. Аналогия Бориса с Иродом понадобилась Пушкину для того, чтобы показать, что традиционное русское общество убило Иисуса в себе как способность к синтезу небесного и земного и поэтому нежизнеспособно. Оно – царь Ирод. Лживо, держится на насилии, крови, коррупции, фарисейском предательстве правителей и слуг, крайностях и безумии толпы. Оно всё – империя зла и поэтому гниет и гибнет.

Но авторитарность – это «мрак», который «исходит» не только от высшей власти. Это признак русской власти вообще, существующей в виде властной вертикали. Трон на вершине, покрывающий своей «тенью» подданных, а ниже «мрак» власти подданных – чиновники и народ, предъявляющие спрос на авторитарность и сами являющиеся ее источником. Идея авторитарной вертикали, несущей в себе порок, как господствующий принцип воспроизводства культуры доминирует в менталитете русского человека.

Поэтому идею безнравственности Бориса Годунова Пушкин проводит не только через образ царя Ирода. Он ее проводит и через символ «мрака» подданных.

Что это такое?

Пушкин вкладывает в уста умирающему Борису слова:

 
Я подданным рожден, и умереть
Мне подданным во мраке б надлежало…
 

Годунов не царь по рождению, более того, он потомок татарского мурзы, находившегося на службе у русского царя, поэтому он и говорит о себе, что он «подданный». Но что такое «мрак», в котором находится подданный?

Какой-то свет на этот «мрак» помогает пролить переписка Ивана Грозного с героем войны России против Казанского ханства князем Андреем Курбским, который бежал впоследствии от репрессий Грозного в Литву. В первом письме Курбского Грозному находим упрек царю, что тот, явившийся было «пресветлым в православии», стал затем «сопротивным» (дьявольским)[80]80
  См.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М.: Наука, 1993. С. 227.


[Закрыть]. Характеристика «пресветлый в православии» относится только к царям – помазанникам Божьим. А все остальные – подданные – находятся во «мраке». Сакрализация первого лица – это старинная православная традиция, начавшаяся в язычестве. И Курбский в своем письме ее соблюдает, несмотря на жесткую оппозицию политике Грозного. Киевский князь Владимир был прозван в народе Красным Солнышком. Князей именовали «светлейшими». Затем в ходу было обращение к князьям «ваша светлость», «ваше сиятельство» и т. д. О каком свете шла речь? О свете, исходящем от первого лица. В словах «пресветлый в православии» имеется в виду свет, исходящий от Бога и отражаемый первым лицом.

Из этой схемы рождения и отражения света для решения вопроса о бессмертии души следует многое.

«Пресветлый в православии» – монарх – помазанник Божий сияет божественным светом. И значит, его душа заведомо бессмертна, она избавлена от Божьего суда. А подданные находятся во «мраке», и, значит, судьбы их душ будут зависеть от решения Бога на этом суде.

Но Борис обманом захватил престол. Поэтому находится в неопределенности: между положением царя, которое позволяет ему избежать Божьего суда, потому что у Бога по определению не будет к нему вопросов, и положением «подданного во мраке», когда надо будет держать ответ перед Богом за содеянное («… умереть // Мне подданным во мраке б надлежало; // Но я достиг верховной власти…»). Противоречие. Как его Борис разрешает? Он под давлением проснувшейся совести понимает, что хоть он и царь, но никакой не пресветлый, что как родился во «мраке», так в нем и остается. И собирается держать ответ перед Богом («Я, я за все один отвечу богу…»). Значит, признает, что у Бога будет вопрос к своему помазаннику, на который тот должен будет ответить. И не избежать ему Божьего суда (Григорий о Борисе: «И не уйдешь ты от суда мирского, // Как не уйдешь от божьего суда»).

Итак, Борис хотя и «пресветлый», но находится не в «свете», а во «мраке». «Мрак» окружает трон. Но что такое этот «мрак»? И только ли он Борисов?

Ужас исходит от русского трона. Такова традиция. Этот ужас – от его непостижимости. Ужас производит трепет в подданных, мистический страх такой силы, что они готовы творить любые дела, в том числе любые преступления, во имя славы этого ужаса. Так рождается «мрак» подданных, руками которых авторитаризм творит преступления. Но преступления, которые вершатся по указанию трона, происходят не в сиянии трона, а в его тени. «Мрак» преступных подданных трона – это тень трона, тень от его сияния. Поэтому ключевая фраза для понимания идеи русского трона, смысла его тени-мрака-ужаса – «Тень Грозного меня усыновила», которую произносит Григорий Отрепьев – Лжедмитрий, обосновывая свои претензии на московский престол, хотя эту фразу мог бы произнести и Борис.

Но почему я упоминаю Грозного? Потому что Грозный тоже убийца царевича, наследника трона, своего сына. «Пресветлый» Грозный, как и «пресветлый» Годунов, как и «пресветлый» Лжедмитрий – все они не в «свете». Мистический ужас исходит от них всех. Они во «мраке» и в «тени» преступлений авторитарной вертикали. Их лик – «сопротивный» (дьявольский), «темный». «Тень Грозного» усыновила многих в русской истории… «Мрак» подданных и «тень» престола в пушкинской трагедии тяготеют к тождеству, они синонимы. «Пресветлый в православии» и одновременно «подданный во мраке» царь Борис – воплощение этой синонимичности.

Вместе с тем, чтобы говорить о ценностном мире и, следовательно, социально-нравственном содержании образа Бориса, надо принять во внимание, что он правитель высокого ранга. И желание любого такого правителя, будь то в XVII или в XXI веке, войти в историю страны, оставшись в памяти народной, документах, памятниках, летописях. Поэтому Борис стремится перейти из социального статуса подданного, смертного в социальный статус бессмертного, из «мрака» в «свет», став для начала первым лицом в государстве, помазанником Божьим… Затем, опираясь на свой привилегированный статус, на «волю народа», «мнение народное», страх и обожание народа, он хочет остаться в истории как лидер нации, ее благодетель и спаситель.

Он, следуя традиции, создает властную вертикаль и поддерживает дух авторитаризма в управлении страной. Какое социальное содержание несет мрачный авторитаризм Борисовой вертикали? Я уже говорил, что в методах управления людьми он стремится подражать своим предшественникам на троне.

Борис – способный управленец. Но его стиль управления имеет специфику. Она – в наставлении сыну: «Не изменяй теченья дел. Привычка – // Душа держав», «Со строгостью храни устав церковный». Борис – убежденный традиционалист. Сегодня его назвали бы консерватором.

Он (в черновике рукописи «лукавый») идет к царскому трону, соблюдая исторически сложившиеся правила придворных интриг и участвуя в формировании семейной модели власти. «Вчерашний раб, татарин» женится на дочери Малюты Скуратова, становясь зятем самого доверенного лица Ивана Грозного и войдя в круг ближних людей царя. Выдав свою сестру замуж за царя Федора, становится при Федоре «очами и ушами» царя, практически единоличным правителем страны. Благодаря приобретенной неограниченной власти после смерти Федора становится единственным претендентом на престол. Следуя исторически сложившейся процедуре принятия сана выборным лицом, он сначала отказывается принять корону, делая вид, что не смеет, что его «страшит сияние престола» (Шуйский о Годунове: «хитрит»), а потом «со страхом и смиреньем» соглашается. Борис идет к власти по ступеням традиции и побеждает («Достиг я высшей власти…»). Власть не упала ему в руки по наследству, а он «достиг» ее, добился в беспощадной борьбе с врагами и обстоятельствами.

Воротынский:

 
Как думаешь, чем кончится тревога?
 

Шуйский:

 
Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там – а там он будет нами править
По-прежнему.
 

Из приверженности традиции и организация убийства малолетнего Дмитрия, законного наследника престола. Это видно из того, как Борис оценивает свою совесть:

 
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося…
 

Убийство царевича – случайное пятно? Убийство конкурентов на пути к власти не случайность, а исторически сложившаяся норма. После появления Лжедмитрия Борис стал трактовать убийство Дмитрия как пятно на своей совести, но этому признанию надо верить частично. Потому что оно, мы далее увидим, не побудило Бориса переосмыслить свою жизнь и перестать рассматривать престол как высшую ценность, выше спасения души. Он не изменил себе даже на смертном одре, когда готовился предстать перед судом Бога.

Трон – традиционный символ всесилия, и Борис находится в его гипнотической власти.

 
Конь иногда сбивает седока
Сын у отца не вечно в полной воле.
Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн,
Смиритель бурь, разумный самодержец,
Так думал и его свирепый внук (курсив мой. – А. Д.).
 

От власти Бориса исходит мистический ужас. Уж если он грозит, то такою казнью, «что царь Иван Васильич // От ужаса во гробе содрогнется». А если гневается, то присутствующие не смеют «поднять очей», не смеют «вздохнуть, не только шевельнуться».

Борис по традиции свирепствует не меньше свирепых Иоаннов – смирителей прошлого, может быть, даже больше их. И его боятся. Все (Григорий: «Борис, Борис! Все пред тобой трепещет»). Поэтому бояре перед ним «хитрят», «лукавят». Шуйский, посланный Годуновым в Углич расследовать причину гибели Дмитрия, из страха перед Борисом вынужден был скрыть правду об убийстве наследника престола и сочинить легенду о том, что мальчик погиб, нечаянно упав на нож.

 
А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова:
Пускай его б уверил я во всем,
Борис тотчас его бы разуверил,
А там меня ж сослали б в заточенье,
Да в добрый час, как дядю моего,
В глухой тюрьме тихонько б задавили.
 

Насилие – основной метод управления (Шуйский: «Зять палача и сам в душе палач»).

Боярин Пушкин:

 
…Он правит нами,
Как царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно,
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?
Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
А там – в глуши голодна смерть иль петля.
Знатнейшие меж нами роды – где?
Где Сицкие князья, где Шестуновы,
Романовы, отечества надежда?
Заточены, замучены в изгнанье.
 

Анализ русской культуры в пьесе фундаментален и поэтому современен: вопрос «Уверены ль мы в бедной жизни нашей?», строчка «Что пользы в том, что явных казней нет», слова «заточены», «замучены», «изгнанье», «опала» – ключевые для понимания типа русской власти как таковой. Главное для трона – удалить из общественной жизни тех деятелей, которые находятся в оппозиции режиму. В пушкинском тексте это Сицкие, Шестуновы, Романовы. В послепушкинской России вслед за этими тремя фамилиями выстраиваются миллионы… «Борис Годунов» – первое в России художественное произведение, в котором говорится, что насилие – системная характеристика типа русской культуры. Вторым по глубине анализа стал «Архипелаг Гулаг» А. Солженицына…

Но вернемся к традиционности Годунова.

Подражая Грозному, Годунов существенно ограничивает власть бояр: бояре всего лишь царские «подручники», лишь «служат» царю и во власти не участвуют. Он превращает их в своих холопов[81]81
  См. в «Переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским» тезис Грозного о том, что все бояре должны быть холопами царя (С. 125–126, 131, 136).


[Закрыть].

Воротынский:

 
Не мало нас, наследников варяга,
Да трудно нам тягаться с Годуновым:
Народ отвык в нас видеть древню отрасль
Воинственных властителей своих.
Уже давно лишились мы уделов,
Давно царям подручниками (курсив мой. – А. Д.) служим…
 

Борис:

 
От вас я жду содействия, бояре,
Служите мне, как вы ему (царю Федору. – А. Д.) служили
(курсив мой. – А. Д.),
Когда труды я ваши разделял,
Не избранный еще народной волей.
 

В борьбе против бояр он опирается на людей из народа. Охолопливание социальных отношений на Руси – давняя традиция, развиваемая великими князьями и царями.

Боярин Пушкин:

 
…Мы дома, как Литвой,
Осаждены неверными рабами;
Всё языки, готовые продать,
Правительством подкупленные воры.
Зависим мы от первого холопа (курсив мой. – А. Д.),
Которого захочем наказать…
 

И еще один традиционный момент в политике Годунова. Боярин Гаврила Пушкин говорит: «Не властны мы в поместиях своих».

Это значит, что пушкинский Годунов, как и Грозный, отнимал у опальных бояр их родовые вотчины, которые управлялись ими на правах частной собственности. А те безродные, которым эти «поместия» передавались, пользовались ими уже не по праву родового владения, а по распоряжению свыше. И как легко они эти земли получали, так же легко могли их и лишиться. Теперь это была не собственность, а жалование.

Итак, если главной целью царя считать деятельность по «держанию» державы, то деспотический традиционализм Бориса существенно укреплял самодержавную власть в стране. «Царем правды», по Карамзину, был Грозный, преследовавший бояр, таким же «царем правды» для народа, как следует из пушкинского текста, становится и Годунов. И, как самодержец, он выполнял свою «правдивую» функцию хорошо.

Так почему же убежденный традиционалист и властолюбец, лжец и свирепый насильник Годунов несчастлив? Почему его жизнь – личная катастрофа, а стиль его правления – социальная патология?

Борис – фаталист. Он не рожден для творчества, ему незнакомо вдохновение. Он не способен к объективному анализу реальности, закрыт для диалога. Борис не встал над миром русской культуры – он плоть от плоти этого соборного мира. Он – устремленность к Добру, необходимо порождающая неудачу, которая инверсионно воспринимается как Зло. Неспособная к поиску нового культура – это тягло, несение креста, несчастье, фатальное инверсионное движение от катастрофы к катастрофе, наказанье Божье (Борис: «Тяжела ты, шапка Мономаха»; вспомним из «Каменного гостя»: «…тяжело // Пожатье каменной его десницы», закончившееся смертью героя). Какие уж тут пушкинские геометрия и вдохновение, когда постоянно «мальчики кровавые в глазах… // И рад бежать, да некуда…». От «мрака» в себе не убежишь.

Борис не может понять причины своей культурной катастрофы, потому что живет в эпоху, когда Русь готовится стать империей. Если в Европе благодаря активизации нравственных ценностей Античности, гуманистическим движениям Ренессанса и Реформации все более важную роль играет личностное начало, развивается философия Нового времени, т. е. размываются культурные основания имперскости как древнего принципа общественного устройства, то Московия идет в противоположном направлении – от идеи Святой Руси через византийство и татарщину к идее Москвы – Третьего Рима, консервируя родовые отношения в условиях формирующейся Российской империи.

Пройдет совсем немного времени, и Петр I, взяв в руки рубанок, откроет эпоху модернизации России:

– помазанник Божий – «пресветлый в православии» станет мастером. Но не «подданным во мраке». Он станет Богом в деле. Дело и высший профессионализм индивидуума станут тем смысловым пространством, где творческая повседневность и высшая нравственность будут совершать первые шаги на пути друг к другу, опираясь на смысл личности как на принципиально новое для России культурное основание;

– через высшую нравственность профессионализма впервые возникнет робкая возможность свободного религиозного выбора;

– через то же основание начнется десакрализация менеджмента.

И пошатнется идея Москвы – Третьего Рима. Она не рухнет окончательно, как не уйдет из русской культуры и свирепость смирителей. Но в обществе начнет зарождаться понимание того, что «мрак подданных», находящихся под «тенью Грозного», не может быть вечным. Правда, это понимание не утвердилось в России и по сей день.

Так в чем же основной смысл для нашей страны катастрофы выдуманного Пушкиным Бориса, который так и не смог выбраться из «мрака» и стать «пресветлым»? Пушкинский ответ: в традиционности социально-нравственной программы и методов деятельности.

Борис беспощадно устраняет всех, кто может служить препятствием на его пути к власти.

Последовательно формирует семейную модель управления страной.

По примеру тиранов-предшественников разворачивает репрессии против людей, которые проявляют высокую степень независимости от центральной власти. Холопизирует русскую культуру.

По традиции опирается на древние стереотипы народа – стремление иметь царя как институт и репрессивный режим.

Управляет страной традиционными методами – с помощью лжи, насилия, слежки, создавая в стране атмосферу страха, лично участвуя в пытках и казнях.

Пушкинский Годунов – символ первого лица в России. Он хочет безграничной власти, прижизненной славы спасителя страны и бессмертия в истории. Но результат его деятельности – конфуз и личная культурная катастрофа. Через этот конфуз проявляется основное противоречие русского человека в меняющихся условиях: желание быть сильным и нравственным при опоре на устаревшие средства. Неспособность разрешить это противоречие ведет русского человека к гибели.

Трагедия пушкинского Бориса – трагедия России.

И есть в образе Бориса Годунова вторая линия.

Борис рефлектирует не только через способность к насилию. Совесть возражает против убийства Дмитрия. Однако не слишком громко – до появления Лжедмитрия нет мук совести. Но вот появляется Лжедмитрий, и совесть в Борисе уже не говорит, а кричит, преодолевая способность убийцы подавлять ее.

Хрущов:

 
Недуг его грызет. Борис едва влачится,
И думают, его последний час,
Уж недалек[82]82
  Пушкин А.С. Из ранних редакций. Борис Годунов // Пушкин. Т. 5. C. 565.


[Закрыть].
 

Почему?

Совесть в образе Дмитрия стала неумолимо посещать Бориса по ночам и задавать вопросы. В течение тринадцати лет, прошедших после убийства царевича, ему было непонятно, о чем спрашивала совесть. Смысл снов открылся позже, в явлении Лжедмитрия: «Так вот зачем тринадцать лет мне сряду // Все снилося убитое дитя». Значит, все-таки «убитое».

Что же произошло?

 
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. —
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда – беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть не чиста.
 

Эта знаменитая сцена – описание приступов, которые посещали Бориса. Причиной этих приступов и затем смертельного исхода был тяжелейший депрессивный невроз. А депрессия родилась из конфликта с пробудившейся совестью.

Но где культурное основание совести? В чем? В страхе перед Богом? В опасении не оправдать доверие народа? Нарушить обычай? Это основание совпадает с культурой или противоречит ей?

Ответ: в пробудившейся в Борисе возможности личности. Почему именно личности?

Прежде всего потому, что незаконный захват власти через заговоры и убийства – вещь обыденная и совершенно типичная для России во все времена. История борьбы за русский престол расцветает фейерверками преступлений против человечности. И никогда эта борьба не вызывала у заговорщиков мук совести и тем более проблем с Богом. Всегда они предавали, убивали и творили всякие гнусности с верой в Бога и благодарили Всевышнего за успех своего злодеяния. Не вызывала кровавая борьба за власть мук совести и у пушкинского Бориса. Он шел по трупам спокойно. Всех, кто мешал ему, без колебаний убирал со своего пути под руководством и Ивана Грозного, и Малюты Скуратова и после них, став при Федоре единоличным правителем страны. Сослать, убить, задушить, отравить, разорить, обмануть – его обычные приемы. Борис – человек не робкого десятка. И Пушкин говорит об этом.

Воротынский:

 
Ужасное злодейство! Слушай, верно,
Губителя раскаянье тревожит:
Конечно, кровь невинного младенца
Ему ступить мешает на престол.
 

Шуйский:

 
Перешагнет; Борис не так-то робок!
 

РПЦ всегда молчала, видя преступления тиранов. Закрыла она глаза и на убийство Дмитрия, благословив цареубийцу на царство. А что народ? В пушкинской пьесе народ не только не возражает против насилия как способа борьбы за власть, но и активно участвует в этом преступлении. Если для власти, церкви и народа насилие в борьбе за власть традиционно и неаморально, то почему Борис должен беспокоиться, тем более мучиться? Борис действует в рамках общепринятой морали и совершенно уверен, что является законным царем, потому что верен традиции во всем, избран народом и увенчан патриархом по закону.

Но вот появляется Лжедмитрий («тень», «призрак»), которого он может легко уничтожить, и у царя появляется чувство, совершенно не соответствующее культурной традиции: он начинает испытывать муки совести. И страх.

Так откуда же взялось это чувство? Если не из угрозы Божьей кары и потери доверия народа – а оттуда, как мы видели, оно прийти не могло, – то откуда? Его породила вдруг проснувшаяся в Борисе потребность чувствовать себя не подонком, а независимой от смыслов мира личностью. Больше неоткуда. Из этой потребности рождается один из смыслов совести. Совесть личности – это выражение способности личности, именно личности, осуществлять нравственный самоконтроль самостоятельно, независимо от смыслов Бога, народа, культуры, общества, каких-либо иных исторически сложившихся стереотипов. Встреча с совестью личности в себе – это встреча со своим самым главным и, возможно, единственным оппонентом. Этого оппонента не убьешь и перед ним не солжешь.

Борис говорит: «Ничто не может нас // Среди мирских печалей успокоить; // Ничто, ничто… едина разве совесть». Значит, ни Бог, ни церковь, ни народ, ни обычай, ни закон не могут успокоить, только совесть. Каким образом совесть может успокоить? «Так, здравая, она восторжествует // Над злобою, над темной клеветою». То есть надо быть честным, открытым для самокритики, и тогда «здравая», то есть здоровая, чистая, самокритичная совесть будет гарантом душевного спокойствия. Очень важно: в пушкинском тексте Бог и совесть не одно и то же. И не перед Богом Борис виновен, и не перед народом – с ними у него все в порядке. Он виновен перед самим собой. Но перед собой другим, тем, который возможен, которого нет, но который самозвано подает голос в виде непрошеной совести. Через этот голос показывает тирану свою бескомпромиссность незаконно рождающаяся личность.

Ведь если бы Бориса мучила совесть из-за того, что Бог его наказывает за цареубийство, он молился бы, каялся. Просил бы Бога простить его, снять с него грех. Но присмотритесь к тексту: в своих монологах-переживаниях он ни словом не упоминает о Боге. Ни единым. И. Юрьева пишет, что для Пушкина было «важнее всего выдержать линию отлучения Бориса Годунова от молитв»[83]83
  Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство. М.: Муравей, 1998. С. 123.


[Закрыть]. Я так не думаю, не это главное. Но Юрьева заметила важное: Борис никогда не молится. Значит, свои муки совести он не связывает с Божьим наказанием.

Но не странно ли, что он не молится? Не странно. Он боится молиться. Но он не Бога боится. Повторюсь: у него нет причины бояться Бога, потому что Бог – его союзник во всех преступлениях. Бог – такой же преступник. Тем не менее Годунову страшно оформить свое понимание в словах, взять его в рот, проговорить, выговорить, назвать вещи своими именами, признаться себе вслух. Чего же он боится? Он боится вопроса «Кто я?» и своего ответа на этот вопрос. Он боится личности в себе. Он догадывается, что ответом на этот вопрос будет: «Я – тиран» и «Я – убийца личности в себе». Потому что главный враг личности – трон на вершине имперской вертикали, идея трона, дух трона, тень трона и тиран на троне. Дух личности, принцип личности как принцип независимости человека от культуры – результат глубокой и долгой внутренней работы сознания. Такой работы у Бориса не было. Поэтому испытываемые им депрессия и муки совести – от страха встречи с личностью в себе. Этот страх он продолжает испытывать и на смертном одре, и именно страх определяет его последние решения и как царя, и как верующего человека.

В православной традиции существует церковный чин перехода человека в мир иной. Перед смертью он очищает душу: кается в грехах и принимает схиму – предсмертный церковный обряд святого пострижения в монахи, чтобы спасти душу. В пушкинской пьесе через этот обряд проходит умирающий Годунов. Сцена «Москва. Царские палаты» – ключевая для анализа социокультурной динамики Бориса и его нравственного выбора.

Царь, следуя процедуре покаяния, ограничивается лишь тем, что просит бояр простить ему «и вольные, и тайные обиды». Это покаяние перед ближними ему людьми. А перед Богом? Борис отказывается каяться перед Богом. Нет времени, «некогда очистить душу покаяньем». Священники РПЦ в реальной жизни обычно относятся к такому отказу снисходительно, но не заметить не могут. Отказ пушкинского Бориса покаяться перед Богом – непростое решение. Но он его принимает, произнося «так и быть!». Борис говорит, что боится не успеть сделать более важное для себя дело. Какое? Передать царство сыну, водворив его на трон и дав последние советы.

Борис:

 
…О боже, боже!
Сейчас явлюсь перед тобой – и душу
Мне некогда очистить покаяньем.
Но чувствую – мой сын, ты мне дороже
Душевного спасенья… так и быть!
 

Как понять этот выбор?

Спастись, очистив душу покаяньем, или передать по наследству власть, запачканную кровью? Путь чести или путь лжи? Спасенье или трон? И Борис уверенно выбирает: трон. Вроде как бы жертвует своим спасеньем ради счастья сына. Элемент жертвы тут есть. Но важнее иное. В Борисовом отказе от покаяния под предлогом, что ему «некогда», лукавство. И страх. Он не кается по той же причине, по какой не молится. Он боится голоса личности в себе.

Если бы Борис на смертном одре публично покаялся в убийстве Дмитрия, признав себя преступником, он должен был бы признать, что преступной была вся его деятельность как управителя государства и что жизнь прожита напрасно.

Борис не мог публично покаяться и потому, что, признав себя преступником, он остался бы в памяти потомков лжецарем, антихристом, обманом захватившим престол, а не спасителем и благодетелем России.

Он также не осмелился бы потребовать от бояр присягнуть на верность новому царю – своему сыну. А если бы осмелился, ему в его требовании, скорее всего, было бы отказано. Так же, как ему было бы отказано и в схиме. И он был бы предан анафеме. И проект овладения троном и передачи его сыну – проект, над которым он трудился всю жизнь, – мог определенно рухнуть. А так, в очередной раз схитрив и умело не обнаружив себя как преступника, он сделал все, чтобы его семейный проект получил продолжение.

Что это означает? Возможность личности в Борисе, проявившись в муках совести, не победила. В Борисовом «некогда» и его нравственном выборе она бесславно погибла. И, по-видимому, иначе быть не могло.

Почему же Борис умирает?

Внутренний конфликт вспыхнул неожиданно, как пожар, именно тогда, когда традиционность в Борисе вознесла его на вершину пирамиды нравственной непогрешимости («Шестой уж год я царствую спокойно»). И Борис сгорает в огне этого конфликта. Он оказывается беззащитным перед разрушительной новизной той меры независимости от культуры, которую беспощадно предложила ему родившаяся в нем личность, и погибает.

Как оценить появление и гибель личности в пушкинском Борисе?

Борис до появления Лжедмитрия был типичным охотником за престолом. Он – преступник. Как и Григорий Отрепьев, он мог бы сказать о себе: «Тень Грозного меня усыновила». Бориса можно также назвать вором. Он, как и Григорий Отрепьев, «лже-». И Годунов и Отрепьев в начале своего пути к престолу – птенцы гнезда Грозного.

И закономерен вопрос: Самозванец ли Борис с большой буквы, в том еретическом, Иисусовом, личностно-античном, пушкинском смысле, который принят в этой книге? Нет. Не Самозванец. Он – вор, потому что движим примитивным стремлением украсть престол и пользоваться ворованным.