Текст книги "Николай I"

В связи с делом декабристов состоялся еще один высочайший указ. 1 июня 1826 года самодержец повелел Правительствующему Сенату:

«В ознаменование особенного благоволения нашего к отличному подвигу, оказанному лейб-гвардии Драгунского полка прапорщиком Иваном Шервудом против злоумышленников, посягавших на спокойствие, благосостояние государства и на самую жизнь блаженной памяти государя императора Александра I, к нынешней фамилии его прибавить слово Верный и впредь как ему, так и потомству его именоваться Шервудом-Верным. Правительствующему Сенату поручаем составить приличный для фамилии герб и представить его к нашему утверждению».

На утвержденном государем дворянском гербе Шервудов-Верных была изображена рука, выходящая из облаков и приподнятая вверх для присяги.

Почетное проименование до того в России высочайше даровалось только для больших полководцев. С «легкой руки» императора Николая I рядом с Румянцевым-Задунайским, Потемкиным-Таврическим, Суворовым-Рымникским, Долгоруковым-Крымским и другими знатными историческими персонами появился младший офицер кавалерии лейб-гвардии англичанин Шервуд-Верный, вчерашний унтер-офицер армейского 9-го Украинского (Бугского) уланского полка. Но над судьбой не трудились биографы, его обошли своим вниманием писатели и поэты, художники-портретисты и ваятели. Даже историки его подзабыли.

Членов тайных обществ декабристов сослали на каторжные работы в Сибирь: в Петровский каторжный завод, Зерентуйский рудник, Нерчинский рудник, Акатуйскую тюрьму при Нерчинских заводах, в другие отдаленные места. Их отправляли из столицы небольшими партиями, закованными в «железо», то есть в ручные и ножные кандалы, на почтовых повозках с фельдъегерями.

Первоначально декабристы были на каторжных работах главным образом в Нерченских рудниках; там добывалась руда, содержащая серебро. Ко многим из них вскоре приехали жены. Они отказались ради любимых мужей от свободной и обеспеченной жизни родовитых дворянок и аристократок и проигнорировали разрешение императора Николая I вторично выйти замуж. Отправляясь к месту каторжных работ супругов, Е.И. Трубецкая, М.Н. Волконская, А.Г. Муравьева, Е.П. Нарышкина, А.В. Ентальева, А.И. Давыдова, Н.Д. Фонвизина, А.В. Розен, М.К. Юшневская и другие переходили на положение «жен ссыльнокаторжных».

Жены декабристов в суровых условиях каторги и ссылки были опорой мужьям, которые через них поддерживали связь с внешним миром, с родными и близкими. Поэт П.А. Вяземский писал: «Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории».

После разгрома восстания декабристов подавляющее большинство членов тайных обществ отошло от политической деятельности. Лишь немногие оказались готовыми продолжать борьбу за свои идеалы. В 1828 году бывший член «Общества соединенных славян» поручик И.И. Суханов, отбывавший каторгу в Зерентуйском руднике, составил заговор с целью освободить декабристов и каторжан Нерчинского рудника.

Суханов не искал сообщников среди осужденных декабристов, он нашел их среди каторжан «низкого» происхождения. Было решено напасть на цейхгауз – помещение, где хранилось оружие стражников рудника, и, захватив тюрьму, освободить ее узников. Потом восстание должны было перекинуться на Нерчинские рудники. Но нашелся предатель, выдавших заговорщиков, и все они предстали перед судом.

На следствии «опасный государственный преступник» Суханов держался стойко, «ни в чем признание не учинил». Приговор суда был жесток: 300 ударов кнута, клеймение и последующий расстрел. Перед казнью декабрист покончил жизнь самоубийством.

К осени 1827 года ссыльных декабристов перевели из Нерчинска в Читу. Заговор в Зерентуйском руднике вынудил власти построить для осужденных членов тайных обществ новую, более надежную тюрьму. Местом ее строительства выбрали Петровский завод близ Иркутска. Туда, в тюрьму более строгого режима, декабристы пришли пешком под стражей осенью 1830 года.

Сибирская каторга не сломила и М.С. Лунина, ставшего автором публицистических «Писем из Сибири». Он ушел из жизни в Акатуйской тюрьме.

События на Сенатской площади в декабрьский день 1825 года стали темой для многих исторических исследований Николаевской эпохи. В.О. Ключевский писал: «Как политическое предприятие 14 декабря было несчастием, стоившим невознагражденных жертв. Но… декабристы важны не как заговор, не как тайное общество; это нравственно-общественный симптом, вскрывший обществу недуги, которых оно само в себе не подозревало; это целое настроение, охватившее широкие круги, а не 121 человека только, признанных виновными и осужденных по нескольким степеням виновности».

В царствование Николая I идеи декабристов имели притягательную силу. Не случайно же великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин написал свое знаменитое послание декабристам в Сибирь:

 
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье…
 

Заговорщикам 14 декабря при жизни Николая I не приходилось ждать от него помилования. Пройдет 30 лет, и в 1856 году, после смерти самодержца, его сын Александр II в связи с коронацией подпишет высочайший указ об амнистии декабристам и разрешении им возвратиться из Сибири в европейскую часть России. К тому времени в живых останется только около сорока человек.

…Император Николай I, на всю жизнь запомнивший ужас первого дня своего царствования (гвардия и офицеры-дворяне подняли мятеж против своего государя), дорого бы дал за то, чтобы сама память о «друзьях четырнадцатого» исчезла. Поэтому одной из задач следствия и суда, заочно выносившего суровые приговоры, было создание государственной концепции (версии) случившегося:

«Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел. Составленный горстью извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную, но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству. Напротив, мы видели при сем самом случае новые опыты приверженности, видели, как отцы не щадили преступных детей своих, родственники отвергали и приводили к суду подозреваемых, видели все состояния соединившимися в одной мысли, в одном желании: суда и казни преступникам».

Так по версии Верховного уголовного суда и следственной комиссии характеризуется высочайшим манифестом от 13 июля 1826 года место восстания в отечественной истории и отношение к нему российского общества. Данный документ был подписан «собственною Императорского Величества рукою».

…Вскоре после окончания процесса по делу тайных обществ Зимний дворец опустел: двор переехал в Москву. Первопрестольная уже столица готовились к коронации Николая I, очередного Романова на престоле. Из Санкт-Петербурга своим ходом прибыли полки (но не в полном составе) лейб-гвардии. Теперь она вместе с Гренадерским корпусом проводила день за днем в смотрах и учениях, которыми руководил государь.

Николай I, обе императрицы (мать и супруга), наследник Александр Николаевич и двор прибыли в Петровский дворец, приготовленный к приему высоких гостей, 20 июля. 24-го состоялся торжественный въезд самодержца всея Руси в Москву, в которой уже шли хлопотные приготовления к предстоящей коронации. Сюда один за другим стали прибывать чрезвычайные представители иностранных государств.

Встал вопрос, как привлечь к коронационным торжествам цесаревича Константина Павловича: он, ссылаясь на недавний мятеж, признавал невозможным покинуть Варшаву. В той ситуации Николай I не мог настаивать на обязательном присутствии старшего брата в церемонии «венчания на царство». Выход же был найден.

Еще зимой в Санкт-Петербург с приветствиями новому императору из Варшавы прибыла представительная делегация во главе с министром финансов Царства Польского князем Любецким. Между ним (по его рассказу) и Николаем I, желавшим как можно скорее увидеться с братом, состоялся такой разговор.

Князь Любецкий, державшийся весьма любезно, осмелился заметить:

– Государь, нужно, чтобы цесаревич прибыл на коронацию в Москву. Нужно, чтобы тот, который уступил вам корону, явился возложить ее на вас перед лицом России и Европы.

– Это невыполнимо и в особенности невероятно.

– Это осуществится, государь.

– Во всяком случае, князь, по приезде в Варшаву отправьтесь к княгине Лович поцеловать ей ручки от моего имени…

Князь Любецкий понял намек и обратился по этому делу прямо к княгине Лович. Та, пользуясь своим влиянием на цесаревича, без особых трудов убедила великого князя в необходимости появиться на коронационных торжествах в Москве, чтобы своим появлением там «обрадовать государя и успокоить Россию» Отказать в том любимой женщине Константин Павлович не мог.

Цесаревич прибыл в Москву 14 августа. Братья встретились в приемной императора, в Кремлевском дворце. Тотчас же оба брата поехали к императрице-матери. Теперь Николай I и его окружение могли с внутренним спокойствием заняться приготовлением торжеств, назначенных на день 22 августа.

Исследователи Николаевской эпохи отмечают всю важность прибытия «несговорчивого» цесаревича Константина Павловича в Москву на коронационные торжества. Так, французский историк Анри Труайя пишет:

«Приехав на коронацию, Константин на глазах всей страны подтверждает, что действительно отрекся от своих законных прав и что его младший брат восходит на трон с его согласия».

Верховным маршалом и главой (председателем-первоприсутствующим) коронационной комиссии был назначен высочайшим рескриптом 75-летний князь Николай Борисович Юсупов. Он состоял членом Правительствующего Сената и Государственного совета, был главноуправляющим Оружейной палаты и Экспедиции кремлевского строения, возглавлял дворцовые стекольные, фарфоровые и шпалерные заводы. Одно время он исполнял должности министра Департамента уделов, директора Императорских театров и Эрмитажа.

Князь Н.Б. Юсупов имел большой опыт организации коронационных торжеств, поскольку исполнял те же начальствующие должности при коронации императоров Павла I Петровича и Александра I Павловича. Московскому генерал-губернатору князю Д.В. Голицыну высочайше предписывалось во всем содействовать коронационной комиссии.

Коронация была отложена в связи с неожиданной кончиной вдовствующей супруги Александра I императрицы Елизаветы Алексеевны 4 мая 1826 года и недомоганием императрицы Александры Федоровны, принцессы Прусской. Поэтому коронация Николая I в первопрестольной Москве состоялась только в июне.

В дни коронационных торжеств московские власти позаботились о соблюдении порядка в городе. Московский обер-полицмейстер генерал-майор Д.И. Шульгин 2-й среди прочего предписал частным приставам и всем полицейским чиновникам позаботиться о соблюдении питейными домами и портерными лавочками предписанного регламента работы:

«…Иметь строгое наблюдение, дабы состоящие в сей столице питейные дома и портерные лавочки были непременно запираемы в 10 часов вечера и чтобы в сих последних отнюдь не производилась продажа хлебного вина и дурного поведения девки не допускались… Если… где-либо из сих заведений будет производиться продажа питей в неназначенное время, то заведения их будут закрыты, а сами хозяева преданы законному суждению… Подтвердить сидельцам питейных домов, чтоб они нижних воинских чинов без билетов в оные за вином не впускали и сидеть им там не позволяли».

Московский гражданский губернатор действительный статский советник Г.М. Безобразов приказал московским чиновникам быть на коронационных торжествах в мундирах с белыми штанами, в башмаках и шелковых чулках; пуговицы на мундирах должны были быть только с гербами.

В ходе подготовки к торжествам была проведена праздничная иллюминация (освещение всю ночь) адмиралтейских зданий Москвы – Сухаревой башни с «принадлежащей ей казармой». Забота об этом легла на плечи управляющего Морским министерством вице-адмирала А.В. фон Моллера. Иллюминации подлежали многие здания государственных учреждений. Это было заботой городской думы.

Было дано разрешение действительному камергеру П.П. Бекетову, известному своей благотворительностью, в день коронования украсить свой дом на Тверской улице щитами с декорациями.

Управляющий Министерством внутренних дел В.С. Ланской разработал «Маршрут от С(анкт) – Петербурга до Москвы для императорских высочеств» расстоянием в 720 с половиной верст. Он предусматривал (по желанию царствующих особ) до Москвы восемь ночлегов – в гостинице (село Померанье) и архиерейском доме (Новгород), у помещика Рябичева (город Крестцы) и помещицы Карповой (город Валдай), у купца 1-й гильдии (город Вышний Волочек) и в гостинице Климушина (город Торжок), во дворце (Тверь) и у вдовы-дворянки (г. Клин).

Однако этими местами воспользовалась только императрица Александра Федоровна со своей свитой. Император Николай I, как человек сугубо военный, сократил количество своих ночлегов за пять полных дней в пути до трех. Первую ночь он провел в штабе гренадерского его величества короля Прусского полка, в Новгороде (в архиерейском доме) и в казарме 7-й роты Перновского гренадерского наследного принца Прусского полка. Четвертую и пятую ночи пути государь спал в своей коляске.

Караван императора и императрицы состоял из колясок, запряженных шестеркой лошадей. Императрица, в отличие от супруга, ехала в 2-местном дормезе (дорожной карете). Отдельный фургон в 8 лошадей вез гардероб ее величества. Две 4-местных кареты, запряженные восьмеркой лошадей, предназначались для камер-фрейлины графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской и фрейлин императрицы. Отдельную коляску имел Яков Васильевич Виллие, лейб-медик (лейб-хирург) императоров Павла I, Александра I и Николая I, доктор медицины и хирургии. Он вез с собой на всякий случай полный набор хирургических инструментов.

После торжественного вошествия в первопрестольную Москву и до совершения коронации император Николай I с супругой жили в принадлежавшей графине Орловой (дочери графа Алексея Орлова-Чесменского) усадьбе Нескучное. В знак признательности камер-фрейлина во время коронации была пожалована знаком Малого креста ордена Святой Екатерины. Императору очень понравился дворец Майский в селе Нескучном, и в 1832 году он купил его у графини Орловой.

Коронационный поезд заметно удлинили экипажи официальных лиц, в том числе послов из многих стран Европы, прибывших в Россию на торжества. Среди почетных гостей находились:

– чрезвычайный посланник короля Франции маршал Огюст Фредерик Луи Виесс де Мармон, герцог Рагузский, бывший адъютант императора Наполеона I, в Русском походе 1812 года не участвовавший (командовал французскими войсками в Португалии) и поставивший свою подпись под актом капитуляции Парижа в 1814 году;

– чрезвычайный посланник (по случаю коронации Николая I) и полномочный министр Пруссии в России генерал от инфантерии Рейнгольд Отто Фридрих Август Шёлер;

– чрезвычайный посол и полномочный министр Швеции и Норвегии в России барон Нильс Фредерик Пальмшерн (в том же 1826 году подписал конвенцию об определении границ между Россией и Швецией);

– французский посол в России граф Пьер Лую Огюст де Лаферроне (будущий министр иностранных дел Франции);

– австрийский поверенный граф Генрих Бобель;

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Дании в России граф Бломе Оттон (Отто);

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Нидерландов в России барон Геккерн Луи Борхард де Беверваард (приемный отец Ж. Дантеса, убийцы А.С. Пушкина);

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Вюртемберга в России князь Христиан Людвиг Фридрих Генрих фон Гогенлоэ-Лагенбург-Кирхберг, генерал-лейтенант Вюртембергской армии;

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Ганновера в России граф Вильгельм Каспар Фердинан фон Дёрнберг, генерал-майор австрийской службы. За службу в русской армии в 1812 году император Николай I наградил его орденом Святого Александра Невского;

– чрезвычайный посланник и полномочный министр королевства обеих Сицилий в России граф Людольф де Гийемо;

– чрезвычайный посланник и полномочный представитель Георга IV, короля Великобритании, в России 6-й герцог Девонширский Кавендиш Уильям Джордж Спенсер;

– министр-резидент Верховных ганзейских городов (Гамбурга, Бремена и Любека) в России Карл Годефруа;

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Португалии в России командор Рафаэль де Крус Гиррейру, член Королевского совета;

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Баварии в России барон Фридрих Август фон Гизе;

– чрезвычайный посланник и полномочный министр Саксонии в России премьер-министр Саксонии граф Детлеф фон Эйнзидель и другие официальные лица, прибывшие на коронацию Николая I и его супруги.

Коронационные церемонии дали государю много самых разных хлопот. Военный парад в Москве должен был состояться через пять дней после казни через повешение ночью 13 июля 1825 года на валу кронверка Петропавловской крепости пяти руководителей декабристов. 97 приговоренных подверглись процедуре гражданской казни (15 морских офицеров прошли ее на корабле в Кронштадте).

В связи с коронационными торжествами пришлось досрочно завершить 24-недельный траур, объявленный 4 мая 1826 года по случаю кончины императрицы Елизаветы Алексеевны.

Порядок ношения траура определялся особым регламентом. Черный цвет имели у женщин головные уборы, перчатки, веера и башмаки, некоторые детали верхней одежды. Высшие сановники («мужские персоны») носили шпаги, обитые черным сукном. Высокопоставленным дамам, начиная с 7-й недели траура, «можно было пудриться».

Московский губернский предводитель дворянства П.Х. Обольянинов представил военному губернатору Москвы князю Д.В. Голицыну список дворян для участия в церемонии высочайшего шествия в Москву Его Императорского Величества. Список был утвержден. В нем значилось 48 человек, первым шел действительный тайный советник, обер-гофмейстер князь С.И. Гагарин, один из основателей Московского общества сельского хозяйства и его президент.

В коронационных торжествах традиционно принимало участие московское епархиальное духовенство. Церемония встречи государя в храмах была расписана заранее и утверждена архиепископом Московским и Коломенским Филаретом (Дроздовым). В частности, в проекте церемониала был такой пункт:

«При Неокесарийской церкви встречает протоиерей Никольский, что в Хлынове (Иоаннов Иоанн). Встреча располагается следующим образом. Два причетника в стихарях держат храмовую икону, пред которою стоят две свечи на подсвечниках. По правую руку протоиерей с крестом, а по левую местный священник со святою водою. Далее по обеим сторонам два диакона с кадилами. А на концах линии два причетника с хоругвями. Не оставляя своих мест, диаконы кадят Их Императорские Величества и высочества; священник кропит святою водою, а протоиерей осеняет крестом. Облачения должны быть по возможности единообразны или близки к единообразию».

Каждое ведомство составило список (немногочисленный) чиновников, имевших честь присутствовать на коронационных торжествах. Так, список чиновников Комиссии для строений в Москве возглавлял ее директор действительный статский советник И.П. Поливанов. В российской истории он известен тем, что под его надзором во время Отечественной войны 1812 года сокровища Оружейной палаты были эвакуированы из Москвы, а затем благополучно возвращены в Кремль.

В этот список входили два известных московских архитектора – Ф.М. Шестаков (строил здание Сенатской типографии на Театральной площади и Провиантские склады на Зубовском бульваре) и В.А. Балашов, а также живописец академик Гавриил Галлер-Фиони.

Московским фабрикантам и заводчикам обер-полицмейстер генерал-майор Д.И. Шульгин предписал, чтобы их «рабочие люди» не выходили толпою «за вороты и на улицу толпою и в безобразном виде».

Все вышеизложенное говорило о главном: коронация нового государя всея Руси в первопрестольной Москве являлось для державы торжеством не просто значимым, а определяющим ее будущее на многие годы. Император Николай I Павлович Романов самодержавно правил Россией долго, с 1825 года по год 1855-й.

Коронационные торжества прошли без «осложнений». В Москве повторения событий на Сенатской площади быть не могло. И даже не потому, что тайные общества подверглись разгрому и Верховный уголовный суд свои приговоры уже вынес. Но какой-то «осадок» в сердцах верноподданных, разумеется, оставался.

Литератор М.А. Дмитриев, бывший в то время чиновником для особых поручений московского военного губернатора князя Д.В. Голицына, в мемуарных «Главах из воспоминаний моей жизни» писал о торжественном въезде императора Николая I в Москву следующее:

«После казней и ссылок на каторгу людей, преступных иногда одной мыслию, одним неосторожным словом и оставивших после себя столько вдов и сирот, назначен был триумфальный въезд в Москву для коронации. Для Николая Павловича это был действительно триумф: победа над мятежом…

Он желал царствовать не любовью, а страхом; и действительно, со времени этих казней и со времени учреждения тайной полиции в его подданных не было другого чувства, кроме страха!

При этих чувствах всех людей мыслящих совершилось торжественное его вошествие в Москву к коронации, при пальбе из пушек и колокольном звоне. Придворная служба московских камергеров и камер-юнкеров, в числе которых был и я, началась с того, что при этом торжественном въезде в Москву они должны были от Петровского дворца до Кремлевского ехать впереди верхами. До начала коронации нередко доводилось нам видеть во дворце нового Государя; всякий раз видели на его суровом лице заметное беспокойство; вообще он был в тревожном состоянии».

…Давно ожидаемая коронация императора Николая II состоялась 22 августа 1826 года. Ясное безоблачное небо благоприятствовало торжеству; солнце сияло во всем блеске. Улицы первопрестольной Москвы были полны народу.

Обряд венчания на царство был совершен новгородским митрополитом Серафимом при содействии киевского митрополита Евгения и московского архиепископа Филарета, возведенного в тот день в сан митрополита. Во время обряда коронования ассистентами государя были цесаревич Константин Павлович и великий князь Михаил Павлович. В тот редкий день братья Павловичи были вместе, чтобы показать верноподданным династии Романовых, что день 14 декабря не явился для них камнем преткновения в личном общении.

На паперти Успенского собора Московского Кремля посвященный в митрополиты Филарет при большом стечении народа произнес речь, тронувшую до слез монарха. Больше в жизни, пожалуй, ему не приходилось смахивать слезу с ресниц.

В день коронации был издан высочайший манифест с объявлением милостей и облегчений для разных сословий. Были подписаны два императорских указа о милостях, оказанных российскому войску. Это была коронационная традиция венценосцев Романовых.

В тот же день, 22 августа, император Николай I подписал еще два высочайших указа о смягчении наказания государственным преступникам (декабристам), осужденным на каторжные работы и к ссылке на поселение, а также сосланным на крепостные работы в дальние гарнизоны. В силу этих указов уменьшались сроки всем сосланным на каторгу, поселение и крепостные работы. Сосланные в гарнизоны Сибирского, Оренбургского и Кавказского корпусов рядовыми с лишением дворянства и без его лишения определялись в полки Кавказского корпуса до «отличной выслуги».

Коронационные торжества сопровождались и весьма значительной раздачей чинов, титулов и орденов. Это тоже была традиция. Главнокомандующие 1-й и 2-й армиями графы Сакен и Витгенштейн производятся в генерал-фельдмаршалы, начальник Главного штаба барон Дибич – в генералы от инфантерии. Графине Ливен жалуется княжеское достоинство с титулом светлости. Военному министру Татищеву, генерал-адъютанту Чернышеву, начальнику штаба цесаревича Куруте, барону Строганову даруется графское достоинство.

Особых милостей монарха удостоились только два вельможи. Граф К.В. Нессельроде, в виде изъятия из общих правил, пожалован был участком (имением) казенной земли в 4702 десятины в Тамбовской губернии. Князь П.М. Волконский получил ежегодный пенсион в 50 тысяч рублей из сумм Департамента уделов.

Расширилось число генерал-адъютантов императора. Назначений было два – для начальника штаба Отдельного корпуса военных поселений генерал-майора Клейнмихеля и командира лейб-гвардии Саперного батальона генерал-майора Геруа.

При воцарении Николай I не забыл старого суворовца Н.И. Селявина, отцовского дежурного генерала Главного штаба Его Величества, пожаловав ему чин генерал-лейтенанта. В том же 1826 году Селявин стал вице-президентом Кабинета Его Величества. За умелое руководство по созданию комплекса Дворцовой площади в Санкт-Петербурге в 1832 году был награжден орденом Белого орла.

Генерал-майор В.Н. Шеншин, командир 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, одним из первых привел свои полки к присяге на верность императору Николаю I, за что был пожалован в генерал-адъютанты.

В день коронации Николая I высочайших пожалований удостоились не только российские верноподданные, но и иностранцы. Одним из них оказался выходец из корсиканских дворян Поццо ди Борго (Карл Осипович или Андреевич), с юных лет бывший противником Бонапарта. Сопровождал А.В. Суворова-Рымникского в его Итальянском походе, после чего перешел на русскую службу в ведомство иностранных дел, дослужившись до производства в генералы от инфантерии. Был известен тем, что в начале 1814 года от имени всех союзных держав был послан в Англию к изгнаннику Людовику XVIII с предложением французской королевской короны.

Николай I возвел Поццо ди Борго «за отличные и ревностные труды» в графское достоинство. При этом вспоминалось, что корсиканец в ранге генерал-адъютанта императора Александра I участвовал в исторической битве при Ватерлоо, за что удостоился Военного ордена Святого Георгия 4-й степени.

Следует заметить следующее. Раздавая коронационные милости, Николай I, пожалуй, не забыл никого, кто в памятный день 14 декабря 1825 года оказался рядом с ним. Эти люди военные и статские, придворные служители и вельможи будут пользоваться его милостями до последних дней самодержца.

…Коронационные торжества в Москве шли, согласно их программе, с 22 августа по 17 сентября. Для императорской семьи они чередовались с днями отдыха. В Большом театре состоялся придворный маскарад. Прошли городские балы – у французского и английского чрезвычайных послов, в имениях Архангельском князя Н.Б. Юсупова и Нескучном графини А.А. Орловой-Чесменской.

Естественно, что московские торжества не могли обойтись без званого обеда. 3 сентября в здании экзерциргауза московским купечеством был дан военный обед «для угощения Государя Императора». На нем присутствовали 832 персоны, в том числе 66 представителей дипломатического корпуса, 155 генералов, 451 штаб-офицер и гвардейский обер-офицер, а также 42 «голов от купечества разных российских городов, прибывших в Москву по случаю коронации».

Члены императорской фамилии 9 и 11 сентября посетили Большой театр, где были даны спектакли «Новый помещик», балет «Сандрильона» (9-го) и постановка с участием итальянской труппы (11-го).

Праздничный фейерверк, который намечался в последний день коронационных торжеств, перенесли на 23 сентября, когда в первопрестольной столице уже были «накрыты столы для народа» и организованы всякого рода увеселения для простых горожан на Девичьем поле, у Новодевичьего монастыря.

Московский обер-полицмейстер генерал-майор Д.И. Шульгин предписал «правила поведения во время народных гуляний», на которых присутствовала царствующая чета. В предписании, отпечатанном типографским способом, среди прочего говорилось, чтобы народ «при изъявлении радостных приветствий» не сходил со своих мест.

Застолье началось тогда, когда император с императрицей войдут в специально приготовленную для их особ галерею, и «тогда будет поднят белый флаг и по сему сигналу народ приступит к своему пиршеству с соблюдением во всем той тишина и порядка, каковы сохранять всегда и во всяком случае поставлял он (государь) для себя священным долгом».

Приготовленные для народа яства располагались на 250 многометровых столах, на покрытие которых ушло 15 000 аршинов холста. В «Историческом описании священного коронования…» царский пир для московского простого люда описан так:

«Вместо приборов поставлены раскрашенные корзины с калачами, по сторонам их жбаны и ендовы с медом и пивом, а в средине блюда с сладкими пирогами, окороками, жареными птицами и бараньими головами о золотых рогах, покрытыми красною камкою. Сверх того, столы украшались березками и дубками, к сучьям которых привешены были яблоки и разноцветные ленты».

На каждом пиршеском столе было по два блюда ветчины и говядины (всего – 3 пуда, по полтора пуда каждого вида), два блюда студня, жареный баран, один «убранный» пирог, 80 калачей. Пиво и разбавленное красное и белое вино подавались в фонтаны с помощью пожарных труб и нагнетающих насосов. Аналогичное развлечение было устроено во время народного праздника на Ходынском поле по случаю коронационных торжеств императора Александра II в сентябре 1856 года.

О том, как проходил коронационный пир для народа, нам известно из воспоминаний очевидцев тех торжеств в Москве. Одним из них оказался московский аристократ А.М. Грибовский, бывший статс-секретарь императрицы Екатерины Великой:

«Сентября 16. Под Девичьим народные увеселения. Хотя время было пасмурное, но без дождя. В 12-м часу вся площадь и галереи были заполнены народом. По неимению билета в галерее был я в толпе народной.

Девичье поле представляло великолепный увеселительный городок, в средине которого возвышалась величественная царская ротонда со стеклянными окнами во всю вышину и окружность, устланная внутри коврами, а снаружи красным и зеленым сукном. Глаза всех были устремлены на один предмет, на сию ротонду, которую можно сравнить с магнитною горою, а глаза зрителей – с железными гвоздями.

В 12 часов утра возвестили прибытие царя, и тотчас открылся пир. Музыка заиграла, фигляры завертелись, фонтаны с вином и пивом закипели, и народ кинулся к установленным яствами столам и фонтанам. Со стороны полиции была дана свобода, и в четверть часа все кушанья были расхватаны, вино и пиво выпиты, самые столы растасканы.

Работа около фонтанов была несколько затруднена. Для получения вина надобно было лезть вверх фонтана сажени на полторы. Каждый хотел туда добраться, но верхние толкали в головы и шеи средних, а сии нижних, которые, с своей стороны, за полы средних тащили и вниз их опрокидывали, что представляло сражение гигантов.

Император, пробыв в галерее с час, объехал верхом с многочисленною своею свитою около галерей и театров и оставил собрание.

Между тем данная народу свобода произвела большой беспорядок. Сперва ободрали холст с фонтанов, потом, под видом, будто скрыты между порожними полные бочки с вином, разломали фонтаны, и как скоро Государь уехал, то одна толпа кинулась на ротонду, где находились еще многие знатные особы, мужчины и дамы, и снаружи схватили и стащили сукно, на котором на стульях сидели дамы, из которых некоторые успели вскочить и уйти в ротонду, а другие были опрокинуты. Другие бросились на театры и галереи и начали их обдирать и ломать.

Прибытие казаков и жандармов ни мало их не остановило; началось сражение, которое хотя кончилось рассеянием народа, однако не без убыли: из гостей человек до десяти осталось на месте сражения мертвыми, а сукно досталось, по праву завоевания, казакам, которые больше старались о добыче, чем о восстановлении порядка…»

…По случаю коронации Николая I были отчеканены специальные памятные жетоны, которые раздавались москвичам после обедни в день 25 августа в городских соборах и в церквях городских частей. Жетоны, в отличие от коронационных медалей, не имели ушка. На жетоне были выбиты монограмма под короной «Н I» и надпись: «Коронован в Москве. 1826».