Текст книги "Николай I"

Глава 3. Крушение дворянских устоев империи. Ее новый облик

Дело тайных обществ. Расправа. Российская держава меняет лицо. Священная собственность. Сперанский и Бенкендорф. Крепостное право и бунты

На следующий день после подавления восстания заговорщиков, 15 декабря 1825 года, император Николай I за своей подписью издал приказ по армиям следующего содержания:

«Храброе российское воинство! Верные защитники царя и Отечества!

Кого из вас не поразила страшная весть, погрузившая нас и всю Россию в горесть неописуемую? Вы лишились государя, отца, благодетеля, сотрудника в подвигах бессмертных.

Но да не унывают сердца ваши! Он свыше зрит на вас и благословляет плоды неусыпных трудов его об устройстве вашем. В самые дни горести вы, верные храбрые воины, приобрели новую, незабвенную славу, равную той, которую запечатлели вы своей кровью, поражая врагов царя и Отечества, ибо доказали своим поведением, что вы и твердые защитники престола царского на поле бранном, и кроткие исполнители закона и воли царской во время мира.

В знак нашей к вам любви и в вознаграждение по заслугам вашим вам, полки гвардии Преображенский, Семеновский, Измайловский, Егерский, Финляндский, Литовский, Волынский, Павловский, Кавалергардский, Подольский, Кирасирский, Гусарский, Конноегерский, гвардейская артиллерия и лейб-гвардии польские полки Гренадерский и Конно-егерский, жалую те самые собственные его величества мундиры, которые государь, ваш благодетель, сам носить изволил; храните сей залог, и да хранится он в каждом полку, как святыня, как памятник, и для будущих родов незабвенный.

Сверх сего повелеваю:

1) В ротах, носивших название рот его императорского величества полков Преображенского, Семеновского, польского Гренадерского и в эскадронах его величества польского Конноегерского, носить всем чинам на эполетах и погонах вензелевое изображение имени государя императора Александра I, доколе кто из бывших по спискам 19 декабря 1825 года в сих ротах и эскадронах оставаться будет.

2) То же самое вензелевое изображение сохранить как генералам, при особе его императорского величества состоявшим, так и генерал– и флигель-адъютантам, при его императорском величестве находившимся.

Да хранится всегда между вами, храбрые воины, священная память Александра Первого; да будет она страхом врагов, надеждой Отечества, залогом нашей верности и любви ко мне».

Там, где указывались части гвардии, не было упоминания о мятежных лейб-гвардии полках Московском и Гренадерском, Гвардейском флотском экипаже. Почетного права на вензелевое изображение имени государя Александра I на погонах и парадных эполетах они не получили, что было им укором от имени нового государя России.

Через два дня последовал высочайший секретный указ военному министру генералу от инфантерии А.И. Татищеву 1-му о назначении его председателем Следственного комитета (впоследствии Следственной комиссии) по делу декабристов. Указ гласил:

«Начальник Главного Штаба нашего, барон Дибич, донес нам от 4 декабря сего года о зловредном обществе, возникшем в войске к нарушению благосостояния и спокойствия государства, высочайшим Промыслом попечению нашему вверенного.

Пагубные следствия злоумышления ознаменовались частью в 14-й день сего декабря, но с помощью Всевышнего тогда же уничтожены, и некоторые из сообщников взяты под стражу.

Чтобы искоренить возникшее зло при самом начале, признали мы за благо учредить Комитет под вашим председательством, назначив членами: его императорское высочество генерал-фельдцейхмейстера, действительного тайного советника князя Голицына, генерал-адъютантов: Голенищева-Кутузова, Бенкендорфа и Левашова.

Комитету сему повелеваем:

1) Открыть немедленно заседания и принять деятельнейшие меры к изысканию соучастников сего гибельного общества; внимательно, со всею осторожностью, рассмотреть и определить предмет намерений и действий каждого из них ко вреду государственного благосостояния, ибо, руководствуясь примером августейших предков наших, для сердца нашего приятнее десять виновных освободить, нежели одного невинного подвергнуть наказанию;

2) Производство всего этого дела и с кем нужно будет переписку весть по секрету от вашего имени;

3) По приведении всего в надлежащую ясность, постановить свое заключение и представить нам как о поступлении с виновными, так и о средствах истребить возникшее злоупотребление;

4) Правителем дел сего Комитета повелеваем быть состоящему при вас по особым поручениям военному советнику Боровскому, а помощником флигель-адъютанту полковнику Адлербергу и находящемуся при вас (чиновнику) 9-го класса Карасевскому.

Возлагая на Комитет столь важное поручение, мы ожидаем, что он употребит все усилия точным исполнением воли нашей действовать ко благу и спокойствию государства».

Назначение генерала от инфантерии Александра Ивановича Татищева председателем Следственного комитета случайностью назвать нельзя. Подавляющее большинство арестованных членов тайных обществ являлись офицерами (почти все младшие) или офицерами, по разным причинам вышедших в отставку. Для первых из них военный министр был старшим начальником. Для вторых – таковым значился ранее. К тому же Татищев имел в среде армейцев безупречную репутацию: сын отставного капитана, помещик средней руки. Образование получил домашнее: в послужном списке его говорилось, что он умел лишь читать и писать по-русски. В 11 лет был записан вахмистром в Новотроицкий кирасирский полк. В 13 лет произведен в первый офицерский чин корнета. Боевое крещение получил в 25 лет, в 1788 году, участвуя в осаде и штурме турецкой крепости Очаков. Потом воевал против польских конфедератов.

В 30 лет вступил в должность в Придворной конюшной конторе, став вскоре унтер-шталмейстером, управляющим экипажами великих князей Александра (будущего императора) и Константина Павловичей. В чине действительного тайного советника был уволен Павлом I в отставку. При Александре I возвращен на службу в чине генерал-майора, но прослужил только два года. Выйдя в отставку, поселился в Москве. В 1806 году московское уездное дворянство избрало его начальником (подвижной) милиции, то есть народного ополчения: шла война с наполеоновской Францией. Через два года был назначен генерал-кригскомиссаром, в 1811-м получил производство в генерал-лейтенанты.

В Отечественную войну 1812 года докладывал императору Александру I дела по обмундированию и снаряжению войск. В марте 1823 года назначен управляющим Военным министерством. 12 декабря того же года стал генералом от инфантерии, сенатором, а ровно через год – военным министром. Был отмечен графским титулом. Вскоре после окончания следствия по делу декабристов, в 1827 году, уволен от службы по болезни. Из высших орденов России не имел только ордена Святого Андрея Первозванного. О близости А.И. Татищева к семейству Романовых свидетельствует то, что во время церемонии погребения императора Александра I нес орден Святой Анны.

Еще через два дня, 19 декабря, в России был обнародован манифест за подписью императора Николая I (отредактированный им лично) о событиях в столице на Сенатской площади:

«Печальное происшествие, омрачившее 14-й день сего месяца, день обнародования Манифеста о восшествии нашем на престол, известно уже в подробностях из первого публичного о нем объявления.

Тогда как все государственные сословия, все чины военные и гражданские, народ и войска единодушно приносили нам присягу верности и в храмах Божьих призывали на царствование наше благословение Небесное, горсть непокорных дерзнула противостоять общей присяге, закону, власти, военному порядку и убеждениям. Надлежало употребить силу, чтобы рассеять и образумить сие скопище. В сем кратко и состоит все происшествие, маловажное в самом себе, но весьма важное по его началу и последствиям.

Сколь ни прискорбны сии последствия, но Провидение показало в них новый опыт тех сокровенных путей, коими, карая зло, из самого сего зла оно производит добро.

По первому обозрению обстоятельств следствием уже обнаруженных, два рода людей составляли сие скопище: одни – заблудшие, умыслу непричастные, другие – злоумышленные их руководители.

Чего желали заблудшие? Быть верными данной ими присяге. Всеми средствами обольщения они были уверены, что защищают престол, и в сем уверении не могли они внимать никаким другим убеждениям.

Чего желали злоумышленники? Священные имена преданности, присяги, законности, самое имя цесаревича и великого князя Константина Павловича было токмо предлогом их вероломства; они желали и искали, пользуясь мгновением, исполнить злобные замыслы, давно уже составленные, давно уже обдуманные, давно во мраке тайны между ними тлевшиеся и отчасти токмо известные правительству: ниспровергнуть престол и отечественные законы, превратить порядок государственный, ввести безначалие.

Какие средства? Убийство. Первою жертвою злоумышленников был военный генерал-губернатор граф Милорадович; тот, кого судьба войны на бранном поле в пятидесяти сражениях пощадила, пал от руки гнусного убийцы. Другие жертвы принесены были в то же время: убит командир лейб-гвардии Гренадерского полка Стюрлер; тяжко ранены генерал-майор Шеншин, генерал-майор Фредерикс и другие, кровью своею запечатлевшие честь и верность своему долгу.

Ни делом, ни намерением не участвовали в сих злодеяниях заблудшие роты нижних чинов, невольно в сию пропасть завлеченные.

Удостоверясь в сем самым строгим изысканием, я считаю первым действием правосудия и первым себе утешением объявить их невинными.

Но то же самое правосудие запрещает щадить преступников. Они, быв обличены следствием и судом, воспримут каждый по делам своим заслуженное наказание.

Сей суд и сие наказание, по принятым мерам обнимая зло, давно уже гнездившееся, во всем его пространстве, во всех его видах, истребят, как я уповаю, самый его корень, очистят Русь Святую от сей заразы, извне к нам нанесенной, смоют постыдное и для душ благородных несносное смешение подозрений и истины, проведут навсегда резкую и неизгладимую черту разделения между любовью к Отечеству и страстию, между желаниями лучшего и бешенством превращений; покажут наконец всему свету, что российский народ, всегда верный своему государю и законам, в коренном его составе так же неприступен тайному злу безначалия, что недосягаем усилиям врагов явных; покажут и дадут пример, как истреблять сие зло, и доказательство, что оно не везде неисцельно.

Всех сих благотворных последствий мы имеем право ожидать и надеяться от единодушной приверженности к нам и престолу нашему всех состояний. В сем самом горестном происшествии мы с удовольствием и признательностью зрели от обывателей столицы любовь и усердие, от войск готовность и стремление, по первому знаку государя своего, карать непокорных, от начальников их преданность непоколебимую, на высоком чувстве чести и любви к нам утвержденную.

Посреди их отличился граф Милорадович. Храбрый воин, прозорливый полководец, любимый начальник, страшный в войне, кроткий в мире, градоправитель правдивый, ревностный исполнитель царской воли, верный сын Церкви и Отечества, он пал от руки недостойной не на поле брани, но пал жертвою того же пламенного усердия, коим всегда горел, пал, исполняя свой долг, и память его в летописях Отечества пребудет всегда незабвенна».

Восстание (бунт, возмущение) декабристов на Сенатской площади было подавлено военной силой. Его руководители, вновь собравшиеся на квартире Рылеева, но уже в последний раз, договорились лишь об одном: как держать себя на допросах. На Украину отправили человека, чтобы предупредить Южное общество, что «Трубецкой и Якубович изменили» и выступление в столице потерпело поражение. После совещания заговорщики в большой тревоге разошлись по домам.

Аресты членов тайных обществ в столице начались уже вечером 14 декабря. Пожалуй, первым был арестован штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка князь Д.А. Щепин-Ростовский. Офицеры его полка сорвали с него эполеты, и он был доставлен в Зимний дворец со связанными веревкой руками. В день 14 декабря Щепин-Ростовский ранил в казармах генерал-майора Фредерикса, полковника Хвощинского и нескольких нижних чинов. За содеянное был осужден по 1-му разряду к вечной каторге.

Вторым был Бестужев из Московского полка, от которого узнали, «что князь Трубецкой был назначен предводительствовать мятежом». За ним был послан флигель-адъютант князь Голицын: несостоявшийся диктатор жил у отца своей жены, урожденной графини Лаваль. Но там его не оказались, и поиски привели в дом австрийского посла графа Лебцельтерна, женатого на другой сестре Лаваль.

В это время закончился обыск в комнатах, где проживал Трубецкой. Проводивший обыск князь Голицын засвидетельствовал, что бумаги были или скрыты, или уничтожены. Но в одном из ящиков стола нашелся черновик, написанный рукой Трубецкого. Это была «программа на весь ход действий мятежников на 14-е число, с означением лиц участвующих и разделением обязанностей каждому». Документ немедленно доставили монарху.

Посол Вены выдал мятежника после того, как к нему прибыл управляющий Министерством иностранных дел России граф Нессельроде. Трубецкой был доставлен в Зимний дворец, где предстал перед императором. Николай I приветствовал его словами, им же потом записанными:

– Вы должны быть извещены об происходившем вчера. С тех пор многое объяснилось, и, к удивлению и сожалению моему, важные улики на вас существуют, что вы не только участником заговора, но должны были им предводительствовать. Хочу вам дать возможность хоть несколько уменьшить степень вашего преступления добровольным признанием всего вам известного; тем вы дадите мне возможность пощадить вас, сколько возможно будет. Скажите, что вы знаете?

– Я невинен, я ничего не знаю, – отвечал он.

– Князь, опомнитесь и войдите в ваше положение; вы – преступник; я – ваш судья; улики на вас – положительные, ужасные, и у меня в руках. Ваше отрицание не спасет вас; вы себя погубите – отвечайте, что вам известно?

– Повторяю, я не виновен, ничего я не знаю.

Показывая ему конверт, сказал я:

– В последний раз, князь, скажите, что вы знаете, ничего не скрывая, или – вы невозвратно погибли. Отвечайте.

Он еще дерзче мне ответил:

– Я уже сказал, что ничего не знаю.

– Ежели так, – возразил я, показывая ему развернутый его руки лист, – так смотрите же, что это?

Тогда он, как громом пораженный, упал к моим ногам в самом постыдном виде.

– Ступайте вон, с вами кончено, – сказал я…»

Заговорщиков, не оказывавших никакого сопротивления, всю ночь свозили под охраной в Зимний дворец. Многих из доставленных туда император Николай I допрашивал лично, прежде всего тех, кто был ему знаком. Таких, к его величайшему сожалению, набиралось немало. Известно, что в таких допросах монарх провел две ночи и день, позволив себе заснуть под утро 16-го числа.

Порой арестовывались люди случайные, не имевшие никакого отношения к кругу заговорщиков и их замыслам. Среди таких лиц оказался 20-летний юнкер лейб-гвардии Конного полка светлейший князь Суворов-Рымникский, внук великого полководца. Когда его вели по Зимнему дворцу в зал, где заседала Следственная комиссия, по пути встретился сам император. Он знал молодого конногвардейца лично, не раз беседовал с ним.

– Как, и ты здесь? – спросил Николай арестованного.

– Я не виноват, государь! – отвечал спрошенный.

– Даешь слово!

– Даю, ваше величество.

– Ступай домой. Внук великого Суворова не может быть изменником Отечества, – сказал государь, обращаясь и к юнкеру, и к его конвойным.

Действительно, Следственная комиссия в ходе своей работы вполне подтвердила непричастность молодого светлейшего князя Суворова-Рымникского к деятельности тайных обществ, не говоря уже об его участии в заговоре. Потомок Суворова любил рассказывать этот эпизод своей жизни, указывая обязательно на рыцарский характер и великодушие императора Николая I Павловича.

Тот действительно обошелся с мятежниками довольно «мягко», если попытку государственного переворота в России поставить в сравнение с подобными делами в Старом Свете, то есть в Европе, и странах Азиатского континента. Там, как правило, жизнь мятежникам не «даровалась» свыше, даже рядовым, какими были гвардейцы – московцы, гренадеры и нижние чины придворного флотского экипажа. Свою «вину» перед государем они действительно осознали, чего нельзя сказать о многих из тех офицеров-дворян, которые вовлекли подчиненных «в бунт». Солдаты, люди служилые, хотели «получить» в законные государи цесаревича Константина Павловича, но не республиканское, конституционное устройство для матушки-России, которое было им совершенно непонятно. Им этого, за редким случаем, даже не пытались объяснить.

«Воротившиеся сами по себе солдаты в казармы из сей же толпы (бунтовщиков) принялись за обычные свои занятия, искренно жалея, что невольно впали в заблуждение обманом своих офицеров. Но виновность (их) была разная…» Пойманных на улицах были отправлены в Петропавловскую крепость. В Зимний дворец были доставлены знамена лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков, гвардейского (флотского) экипажа. Последнему знамя было возвращено по просьбе великого князя Михаила Павловича: «Батальон сей первый пришел в порядок».

В числе «начинающих» свой жизненный путь членов Северного общества оказался подпоручик лейб-гвардии Преображенского полка 20-летний Николай Шереметев, представитель старинной аристократической фамилии. Он был арестован в Санкт-Петербурге в доме своего отца В.С. Шереметева и препровожден в Петропавловскую крепость. После следствия по делу декабристов был «прощен» с переводом из гвардии в 43-й егерский полк, воевавший на Кавказе. Находился под секретным надзором полиции. В 1832 году вышел в отставку и поселился в собственном имении в Нижегородской губернии.

Его родственница В.П. Шереметева (урожденная Алмазова) в декабрьских письмах из столицы рассказала о том, как по приказанию императора Николая I его брат великий князь Михаил Павлович проводил арест подпоручика Николая Шереметева. И описала собственное отношение к заговорщикам, что, собственно говоря, тогда видится мнением многих. Письма вошли в ее опубликованный «Дневник»:

16 декабря, среда.

«Слава Богу, мы все здоровы и сегодня гораздо покойнее. Я даже решилась выйти, и мы обедали у Шереметевых, которые очень встревожены. Да и кто не встревожен теперь…»

17 декабря, четверг.

«…Мне очень жаль князя Одоевского, и я боюсь, что в Москве найдутся наши знакомые, замешанные в это адское дело…»

18 декабря, пятница.

«…Мы теперь спокойны, лишь бы Бог помог доброму государю истребить, так сказать, корень заговорщиков; он везде; да поможет Господь всех их переловить. Что могло случиться, просто страшно; какой адский заговор!.. Для человечества жаль, но когда подумаешь, что они получат то, что готовили другим, теряется жалость, и желание видеть их всех в крепости единственное успокоение. Вот, наконец, нить этих либералов открыта, да поможет Бог всех их собрать…»

19 декабря, суббота.

«Здесь, слава Богу, теперь все спокойно, но, к несчастию, наполняют все крепости; множество заговорщиков. Дай Бог их всех переловить и совершенно уничтожить этот адский заговор, который бы сделал всех несчастными…

Сегодня было немного горестно; говорят, что молодой Шереметев – Николай в этом адском заговоре; я этому не верю; он получил слишком возвышенное воспитание, и у него слишком много чувств, чтобы якшаться с этими мерзавцами, и в особенности много религии, потому что все это общество неверующее, ни во что не верят… Имена меня огорчают. Ужасные дела…»

20 декабря, воскресенье.

«Весь день, милые друзья, оставалась я у Шереметевых. До сих пор не могу без слез вспомнить ту сцену, при которой я присутствовала. Нужно вам сказать, что сегодня утром пришли мне сообщить, что меньшой Шереметев – Николай арестован. Это меня ужасно расстроило; однако же я не хотела тому верить. Когда я туда поехала, тотчас же увидела их, поняла, что это правда. Я нашла всю семью в состоянии, достойном сожаления. Сегодня утром Государь приказал позвать старшего сына (Сергея), чтобы ему сказать, что брат его арестован и чтобы он отправился с осторожностью объявить это родителям. Какая доброта, какой ангел этот государь и все его семейство! Старики беспокоились, так как они не знали, насколько виновен Николай…

Мы обедали, когда прибыл адъютант великого князя Михаила (Павловича) и вызвал старика с сыном; старик вернулся к столу, но выражение на его лице нас испугало. Никто не смел его ни об чем спросить…

Полчаса спустя докладывают – великий князь Михаил! Посудите, какое произвело волнение! Старики побежали навстречу…

Этот ангел великий князь начал так: «Государь посылает меня к вам, чтобы передать вам, насколько он огорчен случившимся с вами несчастьем; но он также вас извещает, что он (Николай Шереметев) не включен в несчастный заговор, он, как ребенок, попался в сети. Он позволил записать свое имя в тайное общество и поступил противозаконно, потому что он присягал не принадлежать ни к какому тайному обществу, ни к ложе».

Старик плачет и говорит ему: «Если мой сын в этом заговоре, я не хочу более его видеть, и даже я первый вас прошу его не щадить. Я бы и сам пошел смотреть, как его будут наказывать. С тех пор, что существую, я был верным подданным моему Государю и всему его семейству; никогда ни в какой истории не участвовал против моего Государя и законов. Этот ребенок меня убивает!»

Бедный старик был в отчаянии. Великий князь говорит ему: «Государь велит вам сказать, что именно потому, что он принадлежит к такому семейству, как вашему, он не может ему простить, потому что, ежели он простит Шереметева, он не будет иметь права наказывать других».

«Но я, – говорит он, – я вас прошу простить Николая, потому что я не меньше прежнего его люблю. Я знаю, что он попал туда, как ребенок; его завербовали в эти литературные вечера и записали имя его в список и то только недавно, следовательно, он не мог узнать их намерений и видеть, что это общество заговорщиков».

Старик все плачет: «Теперь я не смею никуда показываться, он меня поставил в ужасное положение».

Великий князь начал его целовать, прося сыну прощение. «Государь, – сказал великий князь, – разрешил ему с вами проститься, потому что он должен отправиться сегодня же вечером».

Он остался тут более получаса, поражая их своею добротою и говоря: «Видите, как я знаю Николая; ежели он заговорщик, так и я тоже, но он должен быть наказан за то, что пренебрег присягой не принадлежать к тайным обществам»…

Наконец он уехал и взял с собою старшего сына, чтобы ему передать брата, для того, чтобы тот мог проститься с родителями, так как его должны были немедленно отвезти в крепость Кронштадтскую на 4 месяца…»

21 декабря, понедельник.

«Церемония похорон Милорадовича была очень печальна и вместе великолепна… Государь и великий князь присутствовали в церкви; потом началась процессия… Государь и великий князь верхом со всеми генерал-адъютантами и др. Было два полка, конная гвардия и Павловский полк, шефом которого назначен наследник. Эта процессия кончилась только в час…»

Среди декабристов, в своем большинстве младших офицеров и гражданских лиц оказались и высокопоставленные военные. Одним из них являлся генерал-майор М.Ф. Орлов, бывший командир 16-й пехотной дивизии, с 1823 года «состоявший» при армии. Один из создателей вместе с графом М.А. Дмитриевым-Мамоновым тайного общества «Орден русских офицеров» и вскоре член координационного совета Союза благоденствия был арестован 21 декабря в Москве по обвинению в участии в заговоре декабристов. Орлова доставили в столицу и заключили в Петропавловскую крепость.

Можно только гадать, как сложилась бы дальнейшая судьба внебрачного сына графа Ф.Г. Орлова, признанного вместе с двумя братьями в дворянских и фамильных правах (без графского титула) указом императрицы Екатерины II в последний год ее жизни. Начав свой жизненный путь «студентом» Министерства иностранных дел, Михаил Орлов «вышел в генералы», получив за отличие при освобождении города Вереи Военный орден Святого Георгия 4-й степени. Он был освобожден из-под ареста благодаря заступничеству брата А.Ф. Орлова, генерал-адъютанта императора, пользовавшегося у Николая I личным доверием. Не понеся сурового наказания, был сослан на жительство в свою деревню в Калужской губернии под надзор полиции.

Выступление тайных обществ в междуцарствие, когда император Александр I уже ушел из жизни, а его младший брат великий князь Николай Павлович еще не был объявлен государем, в отечественной истории оставило глубокий след. Декабристы пошли на военный мятеж не только в столице России, но и на ее окраинах. Для властей ситуация виделась опасной во 2-й армии, стоявшей на юге, где в ряде украинских гарнизонов позиции тайного Южного общества виделись более чем серьезными. Здесь инициативу пресечения вооруженных выступлений заговорщиков взял на себя один из приближенных Александра I – начальник Главного штаба генерал от инфантерии И.И. Дибич, который вскоре станет доверенным лицом и нового самодержца.

Отставной капитан И.Д. Якушкин, рядовой герой Бородинского сражения, удостоенный за храбрость знака отличия Военного ордена Святого Георгия (солдатского Георгиевского креста) и получивший двадцать лет каторги за участие в восстании, оставил после себя воспоминания «Четырнадцатое декабря». Он так описывает роль начальника Главного штаба Дибича в разгроме тайного Южного общества декабристов:

«В Тульчине начались аресты в тот день, как и в Петербурге. 14 декабря Пестель был уже арестован (ошибка – 13-го числа. – А.Ш.). Через некоторое время после кончины императора Александра Павловича начальник его штаба, генерал Дибич, разбирая бумаги покойного императора, нашел в нем доносы Шервуда и Майбороды; в них были названы: Пестель…»

Англичанин на русской службе, унтер-офицер Иван Шервуд и капитан Аркадий Майборода служили в 3-м пехотном Вятском полку. Им командовал полковник П.И. Пестель, один из пяти казненных руководителей декабристов. Оба доносчика состояли членами тайного Южного общества и знали многих его участников. Испугавшись ответственности за участие в готовившемся военном государственном перевороте, Шервуд и Майборода (независимо друг от друга) отправили покаянные письма лично императору. Их послания дошли до адресата, но Александр I оставил эти «сигналы» без «последствий».

Получив совершенно случайно в руки такие изобличающие заговорщиков документы, начальник Главного штаба действовал без промедлений. Дибич приказал своей властью начать аресты в Тульчине, где квартировал 3-й пехотный Вятский полк и по соседству находились другие воинские части, в которых служили члены Южного общества. Фамилии их были указаны в письмах Шервуда и Майбороды.

Благодаря таким оперативным действиям наделенного большой властью над армией начальника Главного штаба на восстание заговорщиков на Сенатской площади на юге России «откликнулся» только пехотный Черниговский полк. Это выступление, к слову говоря, было подавлено без единого выстрела со стороны пехотинцев-черниговцев. Несколько попыток поднять «возмущение» еще в ряде воинских частей оказалось полностью безуспешными.

Восстание Черниговского полка было осуществлено членами Южного общества подполковником С.И. Муравьевым-Апостолом и подпоручиком М.П. Бестужевым-Рюминым 29 декабря 1825 года в селе Трилесы, где квартировал пехотный полк.

Восставшие заняли город Васильков, но получить обещанную поддержку от других воинских частей не смогли. Командование 2-й армии, стремясь изолировать взбунтовавшийся пехотный Черниговский полк, действовало решительно. Посланный навстречу черниговцам небольшой по численности гусарский отряд с конной артиллерий встретил полковую колонну у переправы через речку картечью. В ответ не полетела ни одна ружейная пуля. Поэтому убитые и ранены были только с одной стороны.

Среди арестованных оказалось 869 нижних чинов-черниговцев и 5 офицеров-заговорщиков. Погибли от картечи 3 офицера, двое застрелилось на месте событий. 3 января 1826 года с восстанием пехотного Черниговского полка было покончено.

Раненного в голову С.И. Муравьева-Апостола задержали и в кандалах отправили в Санкт-Петербург. Выступление Черниговского полка словно повторило бунт на Сенатской площади. В течение недели черниговцы совершали переходы по заснеженным полям около Василькова, надеясь на присоединение к ним других полков 2-й армии, в которых служили члены тайного общества. Однако эта слабая надежда никак не оправдалась.

Еще одна попытка поднять восстание была предпринята 24 декабря 1825 года. Руководители близкого к декабристам «Общества военных друзей» Игельстром и Вигелин спровоцировали отказ от присяги императору Николаю I солдат Литовского батальона в польском городе Белостоке, намереваясь поднять расквартированные в ближайших населенных пунктах другие воинские части.

Командованию, как и в случае с восстанием Черниговского полка, удалось быстро изолировать мятежный батальон, арестовать участников заговора и прекратить начавшиеся было волнения в других частях Белостокского гарнизона. 39 членов «Общества военных друзей» и 144 нижних чина – солдаты и унтер-офицеры – впоследствии предстали перед военным судом.

Южане-декабристы в феврале 1826 года предприняли еще одну попытку поднять восстание – в пехотном Полтавском полку. Однако никто из солдат не откликнулся на призыв прапорщика С. Трусова и подпоручика Е. Троцкого восстать «за вольность и независимость», против «тирана Николая Павловича». Нижние чины и другие офицеры полка остались глухи к призывам заговорщиков.

В итоге всех этих событий тайные Северное и Южное общества декабристского движения были разгромлены и больше не воссоздавались. Важность происшедшего 14 декабря восстания столичной гвардии состояла в том, что оно было внешним выражением скрытого политического движения, которое выразилось и другими подобными же признаками, вроде мятежа в Черниговском полку на юге. Призванные руководители этого движения без особых хлопот были обнаружены и задержаны очень скоро после 14 декабря. Иначе говоря, тайные общества северян и южан были «обезглавлены» в самое короткое время.

Так закончилось на деле выступления декабристов, послужившие прологом к царствованию нового императора из династии Романовых. Военный мятеж стал самой существенной частностью в той обстановке, в какой совершилось воцарение; 14 декабря более всего определило настроение новой власти и направление ее деятельности. Николаевская эпоха наступала не совсем гладко, с пушечной пальбой, под угрозой государственного переворота и «ценой крови своих подданных», как выразился сам император Николай I.