Текст книги "Богатство идей. История экономической мысли"

5. Адам Смит

5.1. Жизнь[202]202
  Проделав большую кропотливую работу, Росс, наконец, выпустил биографию Смита [Ross, 1995]. Первым биографом Смита был его ученик Даголд Стюарт (1753–1828); к его интерпретации [Steuart, 1794] мы вернемся позднее, в подразд. 5.7. Среди современных биографий можно также порекомендовать книгу Уэста [West, 1976].


[Закрыть]

Адам Смит родился в маленьком городке Керколди (с населением 1500 человек в то время) на восточном побережье Шотландии в 1723 г. Точная дата его рождения неизвестна; мы только знаем, что она должна быть несколькими неделями позже смерти его отца, таможенного служащего, которая произошла в январе, и до 5 июля, дня его крещения. Юный Смит провел безмятежное детство, его воспитывала мать, Маргарет, при помощи родственников – умеренно обеспеченного семейства землевладельцев – до 1737 г., когда он отправился в Глазго, чтобы поступить в местный университет. Среди преподавателей он больше всего любил Фрэнсиса Хатчесона, с которым мы встречались в предыдущей главе (подразд. 4.9).

В то время 14-летний возраст не был необычен при поступлении в университет, который в действительности представлял своего рода старшие классы общеобразовательной школы. Юный Адам уже познакомился с латынью в Керколди и был сразу допущен к изучению греческого, также он посещал лекции по логике, которые очевидно следовали аристотелевской традиции, но включали и некоторые концепции нового времени по естественной философии (Декарта и Локка), по математике и физике («Элементы» Эвклида и «Математические начала» Ньютона) и по моральной философии (Фрэнсиса Хатчесона).

В шотландской образовательной системе, на всех ее уровнях, обучающиеся платили своим преподавателям за каждый курс отдельно. В результате общий заработок преподавателя зависел от того, как его оценивают студенты: эту систему Смит позднее испытает на себе в качестве профессора и придет к убеждению, что она намного превосходит другую систему, принятую в больших английских университетах, таких как Оксфорд, которые финансировались за счет общественных фондов и частных пожертвований и где у профессоров, регулярно получавших жалованье, не было стимулов быть усердными.

Так дело обстояло в Оксфорде, в Бэллиол-колледже, где Смит продолжил свое образование с 1740 г., получив стипендию (стипендию Снелла), которая гарантировала 40 фунтов стерлингов в год на одиннадцать лет для подготовки к церковной карьере. Как видно из сказанного выше, Смиту не понравился знаменитый английский университет таким, каким он был, – традиционалистским и авторитарным. Зубрежка и чтение конспектов, а не оригинальных работ, были правилом. Студенты изучали традиционно одобренные темы – снова и снова Аристотель, – но их загруженность работой была совсем не велика; обязательные молитвы преобладали над обязательными уроками, и Смит имел достаточно свободного времени, которое он проводил в Бодлианской библиотеке, следуя своим собственным интересам, «возможно, пренебрегая правилами оксфордских стражей ортодоксии» [Ross, 1995, p. 78]. Например, молодой Смит был наказан за то, что был пойман за чтением «Трактата о человеческой природе» (1739–1740) теиста Дэвида Юма, ставшего впоследствии его лучшим другом. Возможно, именно это чтение натолкнуло Смита на мысль оставить церковную карьеру[203]203
  В протестантизме, который был заявленной конфессией Смита, его привлекало больше всего «драгоценное право частного суждения, ради которого наши предки изгнали Папу и Претендента» [Smith, 1977, p. 67–68]. Во время преподавания в Глазго Смит просил освободить его от традиционной молитвы в начале лекции, утверждая, что его молитвы в любом случае вдохновлены «естественной религией» [Ross, 1995, p. 118].


[Закрыть]. Поэтому, после шести трудных лет, в 1746 г. Смит решил вернуться в Шотландию, в Керколди, где он провел два года, занимаясь самообразованием и написав несколько эссе на литературные и философские темы.

Три года, с 1748 по 1751 г., Смит читал публичные лекции в Эдинбурге о риторике и английской литературе, которые имели некоторый успех в смысле величины аудитории и финансов (примерно сто человек платили по гинее в год, чтобы слушать молодого лектора, тогда как спонсоры, включая лорда Кеймса, оплачивали расходы). Благодаря известности, которую приобрели эти лекции, в 1751 г. Смит стал профессором Университета Глазго, сначала он занимал кафедру логики (но его лекции были преимущественно посвящены риторике, как и его эдинбургские лекции), а затем кафедру моральной философии[204]204
  Об опыте Смита в качестве преподавателя и о его учениках см.: [Ross, 1995, p. 128–156].


[Закрыть]. Преподавание по этой кафедре предполагало лекции по естественной теологии, этике, юриспруденции и на некоторых занятиях – по политике и политической экономии.

Сохранился конспект лекций этого периода по курсу риторики, записанный в 1762–1763 гг., найденный в 1958 г. и опубликованный в 1963 г., а также два конспекта по курсу юриспруденции (записанных в 1762–1763 гг. и 1763–1764 гг., обнаруженных соответственно в 1958 и 1895 гг. и опубликованных в 1978 и 1896 гг.). Данные тексты, кроме того что они и сами по себе очень интересны – в смысле изучения человеческой природы и форм коммуникаций, а также благодаря анализу институтов и их развития на протяжении истории – показывают, что в сознании их автора, еще до того, как он познакомился с французскими физиократами, ясно присутствовали основные темы, которые сплетутся друг с другом в «Богатстве народов».

В тот же самый период Смит написал и опубликовал свою первую книгу, «Теория нравственных чувств» (1759), которую мы обсудим ниже (подразд. 5.3). Эта книга приобрела успех и выдержала шесть изданий при жизни Смита.

Среди читателей этой книги был Чарлз Таунсенд, отчим юного герцога Баклю, который пригласил Смита стать учителем молодого дворянина и сопровождать его в путешествии на континент. Привлекательность этого предложения определялась не только тем, что оно означало пожизненную годовую ренту в 300 фунтов стерлингов, но также и тем, что оно давало перспективу вступить в прямой контакт с самыми оживленными центрами культурной жизни того времени. Смит принял его и в начале 1764 г. покинул свою кафедру в Глазго. Путешествие на континент дало Смиту возможность встретиться с Вольтером в Женеве, а в Париже – с д’Аламбером, Кенэ и многими другими[205]205
  О путешествии Смита на континент и его деятельности в качестве учителя и воспитателя см.: [Ross, 1995, p. 195–219].


[Закрыть].

Культурная жизнь Шотландии того времени была вполне удовлетворительна, относительно свободна (особенно по сравнению с авторитаризмом и конформизмом, царившими в английских университетах) богата крепким благоразумием, особенно в области общественных наук; но подлинным центром интеллектуальной жизни была Франция, особенно Париж. Когда Смит туда прибыл, Кенэ опубликовал, несколькими годами ранее, свою «Tableau économique» (1758), а Тюрго собирался опубликовать свои «Réflexions». Культура «Энциклопедии» (публикация которой началась в 1751 г.), основанная на вере в разум и прогресс, также ощущалась в других европейских странах, но ничто не могло превзойти оживленность знаменитых парижских салонов. Пребывание в Париже дало Смиту то руководство к действию, которому он будет следовать в последующие годы.

После окончания своего путешествия на континент Смит, прежде всего благодаря ренте герцога Баклю, смог полностью посвятить себя сочинению «Богатства народов» в мирной обстановке своего родного Керколди, где он жил вместе с матерью с 1767 по 1773 г. В 1773 г. он отправился в Лондон, чтобы проследить за изданием своей книги, которое, однако, заняло три года. Наконец, 9 марта 1776 г. самая знаменитая книга по экономической теории всех времен поступила в книжные магазины, встретив теплый прием у публики (книга выдержала пять переизданий за 12 лет). Его большой друг Юм написал Смиту восторженное письмо о ней.

После продолжительной болезни Юм скончался в том же году. Смит написал отчет о последних месяцах жизни своего друга, подчеркивая его стоическое мужество: опубликованный в 1777 г., он «навлек на меня в десять раз больше поношений, чем было в моей собственной яростной атаке, которую я совершил [в “Богатстве народов”] на всю коммерческую систему Великобритании» (как писал Смит в письме Андреасу Холту в октябре 1780 г.)[206]206
  Полное симпатии описание последних месяцев жизни Юма написано в форме письма к издателю Уильяму Страхану (1715–1785), оно датировано 9 ноября 1776 г. [Smith, 1977, p. 217–221], а затем опубликовано, с согласия Смита, как часть памфлета [Hume, 1777, p. 37–62]. Последние слова в этом письме показывают, как высоко уважал Смит Юма: «В целом я всегда считал, как при его жизни, так и после смерти, что он настолько близко приблизился к идеалу совершенно мудрого и добродетельного человека, насколько это позволяет бренная человеческая природа»». (См.: [Ross, 1995, p. 288–304]. Письмо Смита к Холту: [Smith, 1977, p. 249–253]; приведенная цитата: p. 251.)


[Закрыть].

В 1778 г. Смит, консультируя по поводу ситуации в Америке, написал меморандум, в котором привел аргументацию в пользу принятия единой системы налогообложения для Великобритании, Ирландии и американских колоний, которая должна сопровождаться выборами представителей последних в парламент (на основе принципа, обычно обобщаемого формулой «нет налогов без представительства»). Более того, Смит предвидел потерю американских колоний (за исключением Канады) и постепенный переход центра экономического и политического притяжения из Англии в Америку[207]207
  Смит долгое время был другом Бенджамина Франклина (1706–1790), одного из поборников независимости Соединенных Штатов, с которым он познакомился в Глазго в 1759 г. и с которым поддерживал связь через посредство Уильяма Страхана. Подобно своему учителю Хатчесону и другим интеллектуалам того времени Смит, кроме того, выступал в качестве противника работорговли (cр. [Ross, 1995, p. 171]).


[Закрыть].

В том же самом 1778 году Смит получил должность таможенного комиссара Шотландии; поэтому он переехал в Эдинбург вместе со своей матерью. Там он спокойно жил (хотя его глубоко опечалила смерть матери в 1784 г.), скрупулезно исполняя свои служебные обязанности и тщательно редактируя новые издания своих книг, вплоть до своей смерти 17 июля 1790 г. Подчиняясь указаниям Смита, его душеприказчики уничтожили 16 томов рукописей.

5.2. Метод

Было бы ошибкой игнорировать «незначительные» произведения Смита, включая записанные его студентами конспекты лекций, концентрируясь исключительно на «Богатстве народов», хотя именно так поступали поколения историков экономической мысли. Как мы увидим в следующем параграфе, «Теория нравственных чувств» имеет особое значение для нашего понимания понятия «собственный интерес», на которое Смит опирается при своем непосредственно экономическом анализе. Даже «Лекции по риторике и изящной словесности», хотя их содержание очевидно далеко от экономической науки, имеют значение, наряду с «Эссе на философские темы», для понимания некоторых аспектов принятого Смитом исследовательского метода.

Нашей отправной точкой будет именно одно из этих эссе, «История астрономии» (его полное заглавие немаловажно: «Принципы, ведущие и направляющие философские изыскания; на примере истории астрономии»). Шумпетер [2001, т. 1, с. 233] выделяет это эссе из всех работ Смита, как единственное, которое действительно заслуживает похвалы; это определяется не только его любовью к парадоксам, поскольку, как мы увидим ниже (подразд. 15.2), «либеральная» методология Шумпетера представляется довольно похожей на смитовский подход.

Отправная точка Смита в области эпистемологии также основана на анализе мотиваций человеческих действий. По его мнению, наше отношение к научным теориям объясняется тремя «чувствами»: «Интересом, Удивлением и Восхищением». Интерес возбуждается «тем, что ново и необыкновенно», удивление – «тем, что неожиданно», восхищение – «великим или прекрасным» [Smith, 1795, p. 33]. «Природа», как говорит Смит, «изобилует событиями, которые кажутся единичными и противоречат всему, что происходило до них, что тем самым препятствует легкой работе воображения»; задачей философии (определяемой как «наука о соединении принципов природы») является «наведение порядка в этом хаосе дисгармоничных и противоречивых явлений», «объясняя невидимые цепи, которые связывают воедино все эти бессвязные объекты» [Ibid., p. 45]. Таким образом, философия «представляет театр природы более последовательным, и, следовательно, более великолепным зрелищем» [Ibid., p. 46].

Для решения этой задачи исследования природы создаются «философские системы» (такие как две различные космологические картины мира, птолемеевская и коперниковская), которые – как подчеркивает Смит – являются «просто выдумкой воображения, чтобы соединить вместе явления природы, которые в противном случае были бы несвязанными и противоречивыми» [Ibid., p. 105]. Другими словами, интеллектуал («философ»), изучающий мир и пытающийся интерпретировать его функционирование, играет активную роль, скорее создавая, нежели открывая теории. Этим положением Смит противоречит галилеевской идее (разделяемой Петти, как мы видели выше, в подразд. 3.2), согласно которой задача ученого состоит в том, чтобы обнаруживать (в буквальном этимологическом смысле, т. е. снимать скрывающие их покровы) «законы природы», которые образуют остов реального мира. По мнению Смита – это «простые выдумки воображения». Все это не должно удивлять: в конце концов, в этом отношении Смит просто следует по стопам своего великого друга – Дэвида Юма.

Исходя из этого, мы также можем интерпретировать высказанное Смитом недоверие (см. подразд. 4.1 наст. изд.) по отношению к политической арифметике Петти. Оно не было вызвано, как утверждали некоторые исследователи, недоверием к статистическим данным, которые представители политической арифметики строили при помощи заметных усилий воображения в ситуации, когда сбор статистики был в зачаточном состоянии. Для Смита это, скорее, был вопрос отрицания идеи математической структуры реальности, которую Гоббс, а затем Кондильяк уже распространили на человеческое тело, а Петти и политические арифметики распространили на «политическое тело», т. е. общество[208]208
  Во многих отношениях это представление Смита возродилось у Кейнса (см. подразд. 14.2 наст. изд.).


[Закрыть].

«Философские системы» при помощи «выдумок воображения» могут помочь нам найти ориентиры в хаосе реальных событий. Однако совершенно ясна невозможность верификации теорий путем демонстрации их соответствия предполагаемым естественным законам, кроме случаев, когда мы допускаем, что законы, с которыми они сравниваются, реально существуют и независимы от самих теорий (иными словами, кроме тех случаев, когда такие законы, так сказать, вписаны в реальный мир, а не являются созданием нашей мысли). Смит не брался за эту проблему, как мы видели выше (подразд. 1.3). Фейерабенд и Макклоски предложили для ее решения понятия «честного рассуждения» и «риторики». Вместе с тем интересно заметить, что сам Смит в «Лекциях по риторике» [Smith, 1983, p. 178] предложил метод риторики, с особым акцентом на модель судебного разбирательства, как способ выбора принятых и отвергнутых положений[209]209
  Подобные идеи имеют длинную историю. Достаточно упомянуть возражения софистов по поводу идеи Сократа о существовании Истины, открытие которой должно быть задачей философского исследования. Софисты предлагали, скорее, открытую дискуссию о доводах за и против всех тезисов без исключения, полагая, что ни один тезис не может быть истинным в абсолютном смысле. О тезисе Смита о риторике как инструменте исследования см.: [Giuliani, 1997]. Какподчеркивает Джулиани, «Риторика является методом исследования, когда речь идет об убеждениях и возможной истине» [Giuliani, 1997, p. 205]. В этом отношении мы также можем отметить существенную близость идей Смита и Кейнса.


[Закрыть]. Данная идея должна в то же время пониматься (с типичной для Смита связью между этикой и теорией познания) в терминах понятия беспристрастного наблюдателя. Как мы увидим в следующем параграфе, такому наблюдателю мы можем приписать роль арбитра, не только в случае выбора между справедливым и несправедливым, но и выбора (условного, а не абсолютного) между истиной и ложью.

Таким образом, Смит использует гибкую методологию, которая оставляет место для значительной доли эклектики. Более того, отказ от идеи о математической структуре, присущей реальности, соответствует приданию человеку сложного набора мотиваций – «страстей» и «интересов», что обсуждалось выше в подразд. 4.3 – равновесие которых является объектом рассмотрения «Теории нравственных чувств». Данные элементы – неверие в идею «законов природы», раз и навсегда установленных в объективной реальности как в мире природы, так и в мире человека, а также систематическая готовность признать сложность мотиваций человеческих действий – характерны для шотландского Просвещения, в культурной среде которого вырос Смит и в развитие которого внесли вклад его сочинения.

5.3. Нравственный принцип симпатии

Как мы уже видели, широким контекстом работы Смита были дискуссии о различных мотивациях человеческих действий. Вклад Смита, если охарактеризовать его вкратце, состоял в том, что он указал на взаимодополнимость преследования собственных интересов и придания центральной роли нравственным правилам для здорового функционирования общества.

Подобная интерпретация вклада Смита, которая хорошо соответствует интерпретации редакторов критического издания его трудов[210]210
  Шеститомное собрание сочинений Смита «Glasgow edition of the works and correspondence of Adam Smith» (ed. by D.D. Raphael and A.S. Skinner. Oxford: Oxford University Press, 1976–1983; Paperback facsimile reprint. Indianapolis: Liberty Press, 1981–1985) включает «Теорию нравственных чувств» под редакцией А.Л. Макфая и Д.Д. Рафаэля; «Богатство народов» под редакцией Р.Х. Камбелла и А.С. Скиннера; «Эссе на философские темы» под редакцией У.П.Д. Уайтмена; «Лекции по риторике и изящной словесности» под редакцией Дж. К. Брайса; «Лекции по юриспруденции» под редакцией Р.Л. Мика, Д.Д. Рафаэля и П.Г. Штейна; а также переписку под редакцией Е.К. Мосснера и И.С. Росса. (Основные публикации на рус. яз. см.: [Смит, 1997; 2007].)


[Закрыть], возникает из восприятия основных книг Смита, «Теория нравственных чувств» и «Богатство народов», как взаимодополняющих, а не противоречащих друг другу.

В прошлом некоторое время преобладал тезис о противоречии этих двух работ, он получил особое имя – das Adam Smith Problem (проблема Адама Смита). Согласно этому тезису, защита свободного преследования собственных интересов в рыночной экономике, представленная Смитом в «Богатстве народов», соответствует зрелым представлениям шотландского экономиста. Считалось, что Смит пришел к ним, отвергнув положения, первоначально отстаиваемые им в «Теории нравственных чувств», согласно которым поведение, основанное на взаимной симпатии членов сообщества, необходимо для самого выживания коллективной общности[211]211
  Данный тезис развивался группой немецких исследователей во второй половине XIX в., прежде всего Карлом Книсом. Описание этой литературы и детальную критику ее аргументации см.: [Raphael, Macfie, 1976].


[Закрыть].

Несостоятельность данного тезиса станет очевидной, если мы вспомним, что «Теория нравственных чувств» неоднократно переиздавалась и во всех случаях под контролем автора, который пользовался возможностью, предоставляемой новыми изданиями, чтобы вносить изменения в свою работу, даже после публикации «Богатства народов». Смита можно было бы считать очень непоследовательной личностью, если бы он одновременно предоставлял своим читателям два труда, которые противоречат друг другу! Кроме того, в переписке Смита нет ни намека на то, что сам он или его корреспонденты усматривали хотя бы малейшее противоречие между двумя книгами.

Ошибочность аргументации о противоречии между двумя работами, а значит, между собственным интересом и этикой симпатии, является типичным примером прочтения, введенного в заблуждение теоретическими (и культурными, в широком смысле этого слова) тенденциями, преобладавшими в современный интерпретатору период. В нашем случае преобладание одномерного определения человека[212]212
  О подобных представлениях, связанных с бентамовским утилитаризмом и последующим утверждением субъективной теории ценности в рамках маржинализма, см. подразд. 6.7, 8.9 и 10.4 наст. изд.


[Закрыть] заставляло комментаторов считать противоречием одновременное наличие двух видов мотивации человеческих действий. Мы должны вспомнить, что, как мы видели выше (подразд. 4.3), в XVIII столетии одновременное наличие даже конфликтующих страстей и интересов считалось не вызывающим сомнений обстоятельством, с которым необходимо смириться. В действительности предположение Смита о взаимодополнимости нравственного принципа симпатии и собственного интереса представляет, с одной стороны, основу для более богатого и сложного определения рынка, чем те, которые были предложены позже, а с другой – теоретический вклад, высокая значимость которого сохраняется и поныне.

Позвольте теперь перейти к рассмотрению вклада, осуществленного Смитом в «Теории нравственных чувств». Он сосредоточен вокруг понятия «нравственный принцип симпатии», значимость которого как движущей силы человеческого поведении к тому времени уже утверждалась Юмом (1739–1740)[213]213
  Тем не менее значение, придаваемое этому принципу, у двух авторов несколько различно: под термином «симпатия» Юм «понимал взаимодействие чувств, а Смит – психологический механизм, который обеспечивает приближение к взаимности чувств» [Ross, 1995, p. 183].


[Закрыть].

Согласно Смиту, «значительнейшая доля счастья, возможного для человека, состоит в… сознании, что он любим»; симпатия, т. е. способность разделять чувства других, заставляет нас оценивать свои действия на основе того воздействия, которое они оказывают на других, а не только на нас самих. Поэтому мы

должны …умерить наше собственное самолюбие и довести его до такой степени, чтобы он было признано прочими людьми. …Мы можем уйти на поиски богатства, почестей как угодно далеко и пользоваться всем для приобретения превосходства над другими людьми. Но если мы станем поперек их дороги, то снисходительность общества к нам прекращается. Оно не может допустить того, что переходит за пределы благородного соперничества [Смит, 1997, с. 61, 98–99, 101].

Моральная оценка такого рода является необходимым условием самого выживания человеческого общества: «общество не может просуществовать долго, если в нем люди всегда готовы нанести друг другу обиду или вред» [Там же, с. 101].

Другими словами, либеральные взгляды Смита были основаны на двойной предпосылке, а именно: каждый человек лучше любого другого понимает свои собственные интересы, а также – среди этих интересов присутствует желание быть любимым другими, а значит, уважать их благополучие. Первая предпосылка ведет к отрицанию централизованного управления экономикой, даже осуществляемого просвещенным государем, а следовательно, к предпочтению рыночной экономики командной. Вторая предпосылка образует внутри конструкции Смита необходимое предварительное условие того, что преследование собственных интересов множеством экономических агентов, конкурирующих между собой, приведет к таким результатам, которые соответствуют благополучию общества; однако в дальнейшем, по мере развития классической школы политической экономии, данная предпосылка – соответствующая смитовскому принципу «симпатии» – была отодвинута на второй план растущим влиянием утилитаризма.

Другим центральным элементом «Теории нравственных чувств» является понятие «беспристрастного наблюдателя». Согласно Смиту, индивиды оценивают собственные действия, стремясь смотреть на них с точки зрения беспристрастного наблюдателя, который, обладая знанием всех известных ему обстоятельств, судит о таких действиях как рядовой обыватель[214]214
  Естественно, этот тезис предполагает существование общей культурной основы (в широком смысле) у индивидов, принадлежащих к данной социальной системе. В этом отношении отсылки к общепринятым обычаям национальной экономики в традиции классической политической экономии предполагают сравнительно меньшие сложности по сравнению с современными отсылками к глобальной экономике.


[Закрыть]. Юридические институты, функционирование которых совершенно незаменимо, чтобы гарантировать безопасность рыночного обмена, находят в этом принципе нравственного поведения необходимую им конкретную поддержку. Поэтому самое знаменитое высказывание Смита, согласно которому «не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими их собственных интересов», нельзя рассматривать изолированно. В контексте оно предполагает предпосылку – жизненно важную для функционирования рыночной экономики – о существовании цивилизованного общества, основанного на общем принятии нравственного принципа симпатии, а также наделенного административными и юридическими институтами, которые необходимы в случае нарушения общепринятых нравственных норм [Smith, 1776, p. 26–27; Смит, 1962, с. 28][215]215
  Этот отрывок или его варианты также появляются в «Lectures on jurisprudence», а также в «Early draft of parts of ‘The wealth of nations’» (в настоящее время опубликовано в: [Smith, 1978, p. 562–581; cр.: Smith, 1978, p. 348: LJ-A, vi. 45–46; 493: LJ-B, 219–220; 571–572: Early draft, 23]. Как отмечено выше (подразд. 4.9), ссылаясь на благожелательность, Смит косвенно пытался привлечь внимание к тезису своего учителя Хатчесона, который придавал ей важную роль как направляющей силе человеческих действий. Стоит отметить, что в обществе, где торговцы без угрызений совести продают испорченную пищу (и где поступающих так торговцев не преследуют государственные правоохранительные органы), вырастет производство продукции для собственного потребления, что приведет к снижению разделения труда, а значит, к экономическому упадку, за которым неизбежно последует упадок всего общества.


[Закрыть].

Противопоставление, непримиримый конфликт при разделении частного и общественного интереса возникает – как, в сущности, говорит Смит, – только если частный интерес интерпретируется ограниченно, скорее как эгоизм, а не как собственный интерес, последний предполагает внимание индивида к собственным интересам, но этот интерес сдерживает признание интересов других (или, лучше, «симпатию»)[216]216
  В «Теории нравственных чувств» (7.2.4) Смит критикует «легкомысленные системы», в частности Мандевиля: «Главнейшее заблуждение в сочинении доктора Мандевиля состоит в том, что он считает все страсти порочными, какова бы ни была их сила и направление. Таким образом, он видит тщеславие во всем, что находится в зависимости от чувствований других людей, и с помощью такого софизма доказывает свое любимое положение, что все эгоистические пороки составляют всеобщее благо» [Smith, 1759, p. 312–313; Смит, 1997, с. 302].
  Отчетливое представление о собственном интересе, который не сводится к мономании накопления богатства (или, другими словами, к одномерному максимизирующему поведению) очевидно, в частности, из следующего отрывка: «Что можно прибавить к счастью человека, пользующегося хорошим здоровьем, не знающего долгов и имеющего чистую совесть? Все, что судьба даст ему еще, будет излишне; а гордиться этим можно только из ребяческого тщеславия» [Ibid., p. 45; Там же, с. 65].


[Закрыть].

Смит стремился, следуя традиции шотландской социологической школы, решить трудную задачу поиска третьего пути в теории человека и общества, который отличался бы как от аристотелевской традиции, так и от философов естественного права, описанных нами выше (подразд. 4.2). Смит отвергает произвол абсолютизма, который социальная и политическая структура его времени унаследовала от феодализма и который может ассоциироваться с аристотелевской традицией. Однако равным образом он отвергает и договорную теорию Гоббса, в которой государство, хотя и просвещенное и благожелательное, преобладает над жизнью своих подданных. (Именно такому этатизму, которым были проникнуты меркантилистские теории, противостоял Смит, и это противостояние было, в действительности, более сильным, чем его критика «меркантилистского» отождествления богатства с деньгами и положения о предпочтительности активного торгового баланса, причем последнее было собственной интерпретацией Смита предшествовавшей ему истории экономической мысли, которая была предложена в четвертой книге «Богатства народов», хотя во многих аспектах она представляется натянутой.)

Предложенная Смитом аргументация предполагает большую уверенность в способности индивидов к самостоятельности: «Всякий человек по внушению природы заботится, без сомнения, прежде всего о самом себе; и так как ему легче, чем всякому другому, заботиться о самосохранении, то эта обязанность, естественно, и возложена на него самого» [Smith, 1759, p. 82; Смит, 1997, с. 98][217]217
  Данное высказывание повторяется, почти теми же самыми словами, далее в тексте [Ibid., p. 219; Там же, с. 216]: «Попечение о каждом человеке, как говорили стоики, возложено природой главным и исключительным образом на него самого; ибо во всех отношениях никто не в состоянии лучше исполнить это». Можно увидеть, что Смит говорил не то, что каждый человек лучше любого другого способен заботиться о самом себе, а что каждый человек лучше любого другого способен заботиться о себе, чем о любом другом. Разница не столь значительна, однако педантичность и осторожность Смита, возникающая в подобных случаях, характеризует его либерализм.
  Джон Стюарт Милль вновь предлагает этот тезис (не ссылаясь на Смита) в своем знаменитом эссе «О свободе» [Mill, 1859, p. 76]: каждый человек «является лицом, больше всех заинтересованным в своем благосостоянии».


[Закрыть]. Однако свободное преследование личных интересов наталкивается на две границы: одна является внешней по отношению к индивиду (отправление правосудия, одна из основных функций, приписываемых Смитом государству), а другая – внутренней (симпатия к ближним). Одновременное обращение к этим двум элементам показывает, что Смит, верный в этом аристотелевской традиции отвращения к крайностям, позитивно смотрел на человека, но не идеализировал его[218]218
  Такое представление о человеческой природе не только составляло центральный элемент шотландского Просвещения, но и было широко распространено. Например, Кант (который был моложе Смита на год) также занимает подобную Смиту (чья книга, кстати, была одной из его любимых) позицию (см.: [Ross, 1995, p. 193–194]; немецкий перевод «Теории нравственных чувств» вышел в 1770 г.). Давайте сравним два отрывка: «Грубая глина, из которой сформирована основная масса человечества, не может достигнуть такой степени совершенства» [Smith, 1759, p. 162–163]; «Из столь корявого дерева, как то, из которого сделан человек, нельзя сделать ничего совершенно прямого. Только приближение к этой идее вверила нам природа» [Kant, 1784, S. 130]. До Смита и Канта идея о, по существу, благожелательной человеческой природе поддерживалась, например, Хатчесоном и Шефтсбери, противостоявшими тезису о преимущественно эгоистической человеческой природе, который защищался, в частности, Гоббсом и Мандевилем.


[Закрыть].

В этом отношении Смит выражается совершенно определенно:

Мы не рассматриваем вопроса о том, на каких основаниях безусловно совершенное существо может одобрять наказание за дурные поступки, но каким образом такое слабое и такое несовершенное существо, как человек, естественно и на самом деле одобряет его. …Само существование общества требует, чтобы неприязнь, недоброжелательство, не имеющие законного основания, сдерживались заслуженным наказанием… Хотя человек одарен естественной склонностью к добру и к сохранению общества, тем не менее Творец природы вовсе не одарил его разум способностью открывать, действительно ли известное приложение наказания есть лучшее средство для этого сохранения; но он одарил его непосредственным и инстинктивным чувством, которым он одобряет известное приложение наказания как лучшее средство для достижения этой цели [Ibid., p. 77; Там же, с. 93].

Именно из неидеализированного представления о человеке и обществе проистекают различные примеры государственного вмешательства, которые, как мы увидим ниже (подразд. 5.8), могут быть приписаны Смиту[219]219
  Вайнер вспоминает такие примеры, чтобы критиковать интерпретации Смита как «догматичного защитника laissez faire» [Viner, 1927, p. 112]. Статья Вайнера, одного из наиболее авторитетных представителей «первой чикагской школы», является критикой ante litteram (до написанного (лат.). – Примеч. пер.) высказывания Стиглера на двухсотлетнем юбилее «Богатства народов»: «Смит здравствует и поныне и живет в Чикаго».


[Закрыть].

Таким образом, в представлении Смита выживание и развитие цивилизованных обществ гарантирует совместное действие различных элементов, которые включают: нравственное поведение, основанное на чувстве симпатии (следовательно, построенное на чувстве, которое присуще человеку, а не навязано извне), движущую силу хорошо осознанного личного интереса, набор правовых норм и обычаев, а также общественные учреждения, созданные, среди прочего, для того чтобы гарантировать отправление правосудия. Это представление базируется на крепком здравом смысле; в то же самое время оно является плодом утонченной теоретической работы, затрагивающей все поле социальных наук и включающей утонченный, шаг за шагом, выбор между различными культурными традициями и течениями мысли, составлявшими жизнеутверждающий дух «века Просвещения».