Текст книги "Богатство идей. История экономической мысли"

3.5. Излишек, распределение, цены

Мы видели, как Петти способствовал концептуализации представления о работе экономической системы. Рассмотрим теперь степень и пределы его вклада в создание аналитической системы: вопросы излишка, цен и распределения, анализ которых составил золотой период классической политической экономии, но которые и сегодня составляют центральное ядро экономической теории.

В рамках сколь-нибудь продвинутых исследований различные аспекты данных вопросов проявляются как неразделимые. В самом деле, чтобы измерить излишек, необходимо определить относительные цены; это, в свою очередь, подразумевает гипотезы о распределении излишка между различными секторами (такие как гипотеза о единой норме прибыли, устанавливающейся в результате конкуренции) и между основными общественными классами. Однако в анализе Петти существенное связующее звено – адекватная теория цен – отсутствовало. Это позволяет нам рассматривать отдельно его понятие излишка и его идеи о мере ценности и обменных пропорциях.

Определение понятия излишка традиционно считается одним из наиболее значимых вкладов Петти, хотя для него самого излишек представал в частной форме ренты (и налогов), а также в производной форме ренты на денежный капитал (процента):

Предположим, человек собственноручно возделывает зерно на определенном участке земли, т. е. прикладывает ровно столько усилий по вспахиванию, боронению, севу, сбору урожая, его перевозке, обмолоту и веянию, сколько требует хозяйствование на этом участке, а затем откладывает зерно для последующего засева этого же участка. Итак, когда он вычитает семена, а также и то, что необходимо ему самому для пропитания и обмена с другими на одежду и другие необходимые предметы, тогда остаток зерна составит естественную и истинную земельную ренту этого года; и среднее значение за семь лет или же за иное количество лет, за которые голод и изобилие образуют цикл, дает нам нормальную ренту с земли, выраженную в зерне [Petty, 1662, р. 43].

Рента выражена здесь в физических терминах, как определенное количество зерна. Это возможно, потому что продукт является однородным, в то время как разнородные средства производства выражены в количестве единственного производимого товара; это относится и к труду, который, как предполагается, получает средства к своему существованию, также выраженные в зерне («то, что необходимо ему самому для пропитания и обмена с другими на одежду…»). Проблемы цен тогда не существует, поскольку неявно предполагается, что обменные пропорции между производимым благом и средствами производства являются заданными.

Чтобы преодолеть это ограничение, мы можем последовать по иному пути. А именно мы можем предположить, что сектор, который производит хлеб, является всеобъемлющим, охватывающим все производительные действия, требуемые, чтобы обеспечить возмещение необходимых средств производства[129]129
  Мы сталкиваемся здесь, по сути, с вертикально интегрированным сектором, или в других терминах тем, что Сраффа назовет подсистемой (см.: [Сраффа, 1999, с. 130; Sraffa, 1960, р. 89]).


[Закрыть]. Петти использовал такую процедуру, чтобы определить относительную ценность товаров, рассматривая как эквивалентные те излишки каждого товара, которые производились (вертикально интегрированными) секторами, использующими одинаковое количество труда:

Но может возникнуть следующий, пусть и побочный, вопрос: сколько английских денег стоит это зерно, или рента? Я отвечаю: столько денег, сколько сможет сберечь другой одинокий человек за такой же период времени, за вычетом своих производственных издержек, если он занимается исключительно производством денег; т. е. предположим, например, что один человек отправляется в страну, где есть серебро, добывает его там, очищает, доставляет его в то место, где другой человек выращивает зерно, чеканит из этого серебра монету, и что этот человек за все время своей работы с серебром также приобретает средства к своему существованию и заготавливает все для себя необходимое. Тогда, говорю я, серебро одного должно иметь такую же ценность, как зерно другого [Petty, 1662, р. 43].

Излишек может также быть выражен в терминах числа людей, которые могут существовать за счет группы рабочих, производящих достаточное пропитание для себя и для других. Как и производство товаров и услуг роскоши, безработица, таким образом, представляется как способ использования (или лучше, траты) излишка:

…если на территории проживает 1000 человек, и 100 из них в состоянии производить пищу и одежду для всей тысячи; при этом другие 200 производят столько товаров, чтобы их можно было обменять на товары или деньги из других стран; если следующие 400 заняты в создании украшений, удовольствий и великолепия для остальных; если, наконец, еще 200 состоят из правителей, духовенства, юристов, докторов, оптовых и розничных торговцев, то получается в сумме 900 человек. Отсюда вопрос: раз пищи хватит и на оставшихся 100, то как они получат ее? Будут попрошайничать или воровать..? [Petty, 1662, р. 30][130]130
  «Сверхсметные» 100 человек соответствуют разнице между величиной трудовых ресурсов («1000 человек»), и числом занятых (900).


[Закрыть].

Относительно вопроса о том, как определить величину излишка, Петти предвосхитил центральный элемент анализа Смита в «Богатстве народов», сконцентрировав внимание на числе производительных рабочих и уровне производительности каждого рабочего. Эти два элемента были упомянуты в совокупности, например, при объяснении большего богатства голландцев. Рассматривая первый из этих двух факторов, Петти выдвигал предложения, направленные на обеспечение занятости по возможности наибольшего числа производительных рабочих – либо за счет вовлечения безработных, либо перемещая трудовые ресурсы из непроизводительных отраслей в производительные. Он полагал, что такая политика могла бы вызвать ощутимый прирост дохода и богатства.

Среди элементов, определяющих производительность в расчете на каждого рабочего, Петти выделял те, которые можно было относить к естественным, такие как легкий доступ к морю, достаток гаваней и естественных путей сообщения, естественное плодородие земли. Намного более важными, однако, выступали технологические и организационные факторы, связанные с социальной эволюцией различных народов. Среди таких факторов Петти выделял мелиорацию земель (дренаж, ирригация и т. п.) и инвестиции в инфраструктуру (дороги, судоходные каналы). Он также подчеркивал важность технического прогресса, воплощенного в новых орудиях производства. Наконец, особое значение придавалось разделению труда[131]131
  См., например, [Petty, 1690, р. 256–257] в отношении «естественных» факторов; [Ibid., p. 249–250, 302–303] – технологических и организационных факторов; [Ibid., p. 260–261, 473] – для разделения труда.


[Закрыть].

Давайте теперь перейдем к теории относительных цен. В ее отношении могут быть (и были) предложены различные интерпретации. Это вызвано тем фактом, что завершенная теория цен не была центральной задачей работ Петти: для него обсуждение функционирования экономики подчинялось задачам разработки политического воздействия, в особенности направленного на институциональные изменения. Первая интерпретация, выдвинутая Марксом и принятая многими марксистскими историками экономической мысли, приписывает Петти более или менее развитую и последовательную трудовую теорию ценности[132]132
  См., например: [Маркс, 1962, с. 357–360; Meek, 1956, р. 34–36; Pietranera, 1963, p. 31–50; Denis, 1965, р. 172; Naldi, 1989].


[Закрыть]. Действительно, есть много отрывков в работах Петти, которые, кажется, поддерживают ее. Например, в «Трактате о налогах и сборах» мы читаем:

Дайте сотне человек работать в течение десяти лет, выращивая хлеб, и тому же числу людей такое же времени работать над добычей серебра; тогда чистый остаток добытого серебра составит цену чистого остатка хлеба, и одинаковые доли одного составят цену таких же долей другого [Petty, 1662, р. 43][133]133
  Давайте вспомним также отрывок, процитированный выше.


[Закрыть].

Немного позже в той же самой работе Петти заявил: «Естественная дороговизна или дешевизна зависит от того, больше или меньше рабочих рук требуется для обеспечения естественных потребностей» [Ibid., р. 90].

Еще более явное описание предлагается Петти в том отрывке, который может быть представлен как набросок теории ценности, основанной на труде и земле:

Все предметы можно оценить посредством двух естественных мер – земли и труда; т. е. мы можем сказать: корабль или одежда равны по ценности такому-то количеству земли и такому-то количеству труда, поскольку и корабль, и одежда созданы землей и человеческим трудом [Ibid., р. 44].

Этот отрывок поднимает еще одну проблему. Как и цитаты, приведенные выше, он предназначен для того, чтобы объяснить пропорции обмена. Однако ссылка на «естественные меры» предполагает, что он мог бы также интерпретироваться как рудиментарное изложение теории абсолютной ценности. Еще одна формулировка, которую использовал Петти для изложения своей теории ценности, поддерживает такую интерпретацию: «труд есть отец и активный принцип богатства, а земля – его мать» [Ibid., р. 68].

Это – распространенное высказывание, которое широко использовалось в литературе по экономическим вопросам того времени. Рассматривая различные роли труда и земли в сельскохозяйственном процессе (первый играет активную роль, вторая – пассивную: и эта идея может быть прослежена вплоть до работ Аристотеля), легко понять, как такая идея могла обеспечить обоснование для трудовой теории ценности, укорененной в доктрине «естественного права». В рамках такого подхода (соответствующего, как мы видели выше, в подразд. 2.5, схоластической традиции, все еще сильной в XVII в.), труд представляется жертвой, приносимой производителем. Цена должна являться тогда «справедливым» вознаграждением за такую жертву: цена, пропорциональная количеству труда, содержавшегося в товаре, справедлива, потому что она соразмерна принесенной жертве. Трудовые теории ценности такого типа стали фундаментом для взглядов на заработную плату на уровне прожиточного минимума как на заслуженную награду за труд «в поте лица своего», а также и для дальнейшего развития, подобного тому, что было представлено Нассау Сениором (1790–1864), нашедшего аналогичную жертву со стороны капиталистов в их «воздержании», заслуживающем прибыли как справедливого вознаграждения[134]134
  См. также ниже, подразд. 7.8. Элементы такого подхода появлялись также у Смита [Smith, 1776, p. 47; Смит, 2007, с. 88], когда он рассматривал труд как «труд и усилия», вновь проявились у Джевонса и в иной форме, как «реальные издержки», у Маршалла (см. также подразд. 10.5 и 13.1 наст. изд.).


[Закрыть].

Однако интерпретация теории ценности Петти в духе традиции «естественного права» была бы ошибочна. По существу, он рассматривал труд просто как один из видов издержек производства, измеряемый затратами на уровне минимума средств существования, и игнорировал любые возможные моральные экскурсы в сторону справедливости или несправедливости при рассмотрении проблемы цен. Кроме того, с точки зрения Петти, земля и труд были равноправны, и одно могло быть выражено через другое. Ведь «самым важным вопросом в политических экономиях» было именно то, «как найти паритет и уравнение между землей и трудом, чтобы выразить ценность любой вещи через что-то одно» [Petty, 1691a, р. 181][135]135
  Та же самая проблема была уже поднята в «Трактате о налогах и сборах» [Petty, 1662, р. 44; Петти, 1940, т. 1, с. 35].


[Закрыть]. Из этих заявлений становится ясно, что Петти не пытался решить проблему определения справедливой цены в пределах традиции естественного права; скорее он стремился объяснить фактические обменные отношения, которые имеют место на рынке: труд и земля рассматривались не как первоисточники богатства, а просто как физические затраты на производство товаров.

Интерпретация теории цен Петти, основанной на физических затратах на производство, не противоречит отрывкам, подобным приведенным выше, которые на первый взгляд поддерживают интерпретацию в духе теории ценности, основанной на затраченном труде. Действительно, в той же самой работе теория ценности, основанная на труде и земле, была изложена явно с учетом необходимости приравнивания труда и земли. Такие отрывки следует интерпретировать как упрощение в сравнении с более сложной теорией, основанной на труде и земле, которая будет обоснованной при предположении о пропорциональности между количеством земли и количеством труда, используемых в производстве различных товаров. Кроме того, в работах Петти имеются отрывки, в которых он выходил за рамки теории ценности, основанной на земле и труде, продвигаясь по пути рассмотрения физических затрат на производство и доходя вплоть до перечисления списка действий, необходимых для определенных процессов производства: «Цена товара состоит: из первого естественного материала. Изготовления до состояния пригодного к использованию. Доставки от места создания к месту использования и тары. Пошлины правителям тех, кто покупает и продает» [Petty, 1927, vol. 1, p. 190].

Петти приводил серию примеров этого принципа, определяя ценность в терминах материальных благ. Именно следуя по этому пути, он предоставил корректную формулировку проблемы совместного производства. Рассмотрим первый из 14 примеров, которые приводил Петти: «Для Масла. Имеется: 1) Корова. 2) Ее кормление зимой и летом. 3) Тара для молока и труд. 4) Транспортировка. Вычитается: 1) Теленок. 2) Сыворотка. 3) Грубый сыр» [Ibid.].

Следовательно, анализ Петти, по существу, был направлен не на абсолютную ценность (т. е. проблему причин возникновения ценности), но на проблему относительных цен. При анализе данной проблемы, ссылаясь на физические затраты на производство[136]136
  Следует отметить, что физические затраты на производство нельзя рассматривать как чисто технологическое понятие. Не только сам объем их использования (в особенности, если речь заходит от труде) зависит от широко понимаемых общественных условий, но и сами элементы, включаемые в число затрат, зависят от системы общественной организации. Действительно, мы можем включать в затраты только то, что может быть объектом частного присвоения (а, например, не дождь или солнце, которые могут быть необходимыми для производства и могут быть ограниченными).


[Закрыть], Петти дал объективную формулировку, которая, как мы увидим далее, будет рассмотрена Рикардо и позже Сраффой, с большей последовательностью и аналитической строгостью.

Вклад Петти не продвинулся особенно далеко от простой формулировки проблемы: физические затраты на производство являются факторами, которые определяют политические цены. Это далеко не означало решения самой проблемы. Разнородные товары, такие как корова, корм, труд, не могут все быть просуммированы вместе, чтобы составить затраты на производство, если они не были ранее выражены в однородных единицах: т. е. в терминах количеств ценности, полученных путем умножения количества каждого товара, требуемого в процессе производства, на его относительную цену. Мы, таким образом, сталкиваемся с проблемой замкнутого круга: цена продукта не может быть определена, если цены на средства производства неизвестны; но они сами произведены с помощью других средств производства, которые могут включать и искомый продукт. Приведем лишь один пример: пшеница, используемая в производстве железа, которое само используется в производстве пшеницы.

Петти, кажется, не принимал во внимание эту проблему. И тем не менее именно она будет учтена при его попытках привести разнородные компоненты затрат на производство к двум первичным факторам, земле и труду, и затем найти отношение приравнивания между ними, чтобы выразить затраты с точки зрения только одного из этих факторов. Но такие попытки не были успешны, особенно последняя, которой Петти придавал большое значение.

Петти предложил следующий метод для приравнивания труда и земли:

Предположим 2 акра огороженного пастбища с теленком внутри, который за 12 месяцев прибавит 1 ц годного в пищу мяса. В таком случае 1 ц мяса, представляющий, как я полагаю, 50 дневных пищевых пайков и проценты на стоимость теленка, составят ценность участка земли или сумму годовых рент с него. Но если труд человека …за год может создать более 60 дневных пищевых рационов того же самого или иного рода, то этот избыток дневных пищевых рационов составит его заработную плату, при этом и земля и труд выражены в числе дней, обеспеченных едой [Petty, 1691a, р. 181][137]137
  В других терминах, земля сама по себе производит 50 единиц, в то время как добавление рабочего увеличивает продукт на 10 единиц (чистых, следует полагать, не учитывающих производственных затрат, включая в них и пропитание рабочего: «заработная плата» здесь означает то, что земля отдает в вознаграждение за потраченный на нее труд, а не доход данного рабочего). Как следствие, пять рабочих эквивалентны двум акрам земли. Этот отрывок интерпретировался (например, [Routh, 1975, р. 40]) как случай маржиналистского расчета: «вклад» каждого «фактора производства» определяется вычислением того, что произведено заданными количествами этих двух факторов (в примере Петти, одно из этих двух количеств равно нулю), и когда количество одного из факторов увеличивается, при постоянном количестве другого используемого фактора. Эта интерпретация представляется весьма натянутой. Но и в этом случае сохраняли бы свою силу все приведенные замечания относительно невозможности использования этого метода при использовании разнородных продуктов (которые могут быть сведены к однородности, с точки зрения полезности, только в рамках субъективной теории ценности).


[Закрыть].

Петти самостоятельно видел и пытался решить самые очевидные трудности, такие как разнородность уровней потребления для различных людей и разнородность потребительских товаров:

То, что одни люди едят больше других, не имеет значения, поскольку под дневной порцией понимается сотая часть того количества пищи, которое потребляется сотней самых разных людей с тем, чтобы они могли жить, работать и размножаться. И то, что дневной рацион одного вида может требовать больше затрат труда в своем производстве, чем другой, также не имеет значения, поскольку мы имеем в виду ту пищу, которую легче всего произвести в соответствующей стране мира [Ibid.][138]138
  Критерий, аналогичный примененному для установления «паритета» между землей и трудом, был предложен Петти для сведения «мастерства» или «искусства», т. е. квалифицированного труда, к простому труду. См. также: [Petty, 1691a, р. 182]. Та же самая цепь рассуждений была предложена Петти, чтобы установить «уравнение между тяжелой работой и благосклонностью, знакомствами, интересами, друзьями, красноречием, репутацией, властью, авторитетом и т. д.» [Ibid.] (см. также: [Петти, 1940, т. 1, с. 122–123]).


[Закрыть].

По сути, решение, которое предложил Петти, схоже с современным понятием единиц эффективности (efifciency units): земля сравнивается с трудом через сравнение их относительных чистых производительностей. Но это сравнение требует предварительного знания относительных цен и, следовательно, подразумевает рассуждение по замкнутому кругу. В качестве альтернативы можно было бы предложить измерение производительности в физических терминах. Тогда сравниваемые выпуски должны быть физически однородны (что Петти попытался обеспечить путем использования «дневных пищевых рационов»). Эта альтернатива подразумевает обращение к совершенно нереалистичному предположению об «однотоварном мире» и поэтому так же недопустима, как и первое решение. Попыткам Петти решить проблему определения относительных цен недоставало понимания того простого факта, что проблема неразрывно связана с функционированием экономической системы в целом, а не с отдельным производительным сектором, который рассматривается в изоляции.

Неполнота концептуальной схемы, изложенной Петти, в особенности отсутствие таких ключевых понятий, как понятие нормы прибыли, кажется, стала решающим фактором, предотвратившим корректное решение проблемы. Оно требовало создания аналитической системы, которая принимала бы во внимание производственные взаимосвязи среди различных секторов экономики. Но путь, который ведет к такой системе, был, как мы увидим в следующих главах, очень долгим.

4. От политического тела к экономическим таблицам

4.1. Основные дебаты эпохи

На протяжении столетия между трудами Уильяма Петти и Адама Смита экономическая мысль развивалась во многих направлениях. Здесь мы не можем уделить всем им то внимание, которого они заслуживают[139]139
  Детальная картина этого необычайно богатого и сложного периода представлена Т. Хатчисоном [Hutchison, 1988].


[Закрыть]: некоторые авторы и научные течения будут просто проигнорированы, другие будут всего лишь упомянуты и только немногие получат детальное описание.

Важно подчеркнуть, насколько богаты были в этот период дискуссии об экономических явлениях. Эти дискуссии развивались в различных плоскостях, были связаны с общими философскими и этическими вопросами или более практическими проблемами политического выбора. Все это представляет тот фон, на котором, с нашей точки зрения, выделяются отдельные персоналии. Вклад наиболее выдающихся авторов очень трудно или даже невозможно понять, если полностью абстрагироваться от сформировавшего и обогатившего их культурного контекста. Эта особенность рассматриваемого здесь периода очень сложно воспринимается теми, кто привык к сверхспециализации научных исследований, характерной для нашего времени. Действительно, в XVII и XVIII вв. фигура «экономиста» была еще очень далека от точного определения: размышления об экономических явлениях являлись частью общих размышлений об обществе и человеке, а одни и те же авторы с течением времени обращались к самому широкому кругу исследований.

Как мы видели, например, Петти был изобретателем, врачом и профессором анатомии, он отвечал за гигантский проект по географическому исследованию Ирландии и был землевладельцем, активно вовлеченным в управление своими поместьями. Размышления об экономических, институциональных и демографических вопросах были для него в одно и то же время проявлением гражданских и интеллектуальных исканий, выражением политического влияния и инструментом защиты собственных частных интересов. Джон Локк прославился как философ, но философские изыскания привели его к решению сугубо экономических проблем, так же как и Дэвида Юма несколькими годами позже. Среди прочего, Локк писал о проблемах денежного обращения и был вовлечен в дебаты, в которых участвовал также знаменитый физик Исаак Ньютон, назначенный в 1699 г. директором Монетного двора. Бернар де Мандевиль был врачом и философом, Ричард Кантильон – международным банкиром, который также занимался систематическими размышлениями об экономических делах, но не профессионально, а для развлечения, хотя эти размышления и были связаны с его основной деятельностью. Франсуа Кенэ, медик при дворе короля Людовика XV, не преследовал профессиональных или частных интересов, а просто присоединился к интеллектуальной дискуссии своего времени в надежде, что его идеи могут помочь решить социальные проблемы. В интеллектуальных кружках того времени как основные действующие лица, так и простые наблюдатели имели самый широкий круг интересов, следуя афоризму Теренция из «Самоистязателя»: «Homo sum: humani nil a me alienum puto» («Я человек: ничто человеческое мне не чуждо»)[140]140
  Публий Теренций Афр (195/185–159 до н. э.) – древнеримский комедиограф, автор пьесы «Heautontimorumenos» («Самоистязатель»). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Здесь мы будем выделять экономический вклад в узком смысле из его контекста, но нельзя забывать, что подобное исключение показалось бы произвольным авторам того времени.

Одним из научных течений, которые мы только кратко упомянем здесь, является статистически-демографическая школа «политической арифметики» последователей Уильяма Петти, включая таких влиятельных лиц того времени, как Грегори Кинг (1648–1712) и Чарлз Давенант (1656–1714). Хотя часто неточные и неопределенные (Адам Смит заявлял: «Я не придаю особенно большой веры политической арифметике») [Smith, 1776, p. 534; Смит, 1962, с. 389][141]141
  В сущности, линия, ведущая от Петти к Смиту, ведет через Кантильона и Кенэ, а не через политических арифметиков, хотя в то время они считались прямыми наследниками Петти. В некоторой степени и в отдельных случаях (особенно это относится к Давенанту) в способе обработки количественных данных политическими арифметиками можно, при наличии доброй воли, обнаружить некоторые зачатки, предвосхищающие современные национальные счета. Трудно, однако, говорить о том, что эти работы давали адекватную характеристику отношений между запасами и потоками как для экономической системы в целом, так и для ее основных составляющих.


[Закрыть], их работы предоставили не только важный исходный материал для понимания экономики и общества того времени: они могли также служить основой для политического выбора правителей в вопросе о налогах и сборах или измерения относительной экономической силы различных стран, что могло оказать важную помощь при выборе в области внешней политики[142]142
  Кинг был известен в то время в основном благодаря тому, что Давенант цитировал его в своих работах; позднее он был заново открыт Маршаллом, который вывел кривую спроса из соотношения между процентным снижением урожая зерна и процентным ростом его цены [Маршалл, 2007, c. 167]. Впоследствии – но не Маршаллом – это соотношение было несколько напыщенно окрещено «законом Кинга», что (несомненно) является проявлением чрезмерного энтузиазма. Об истории английского эмпиризма в социальных науках начиная с политической арифметики см.: [Stone, 1997], в частности о Давенанте и Кинге: p. 49–115.


[Закрыть].

С нашей точки зрения, которая отличается от точки зрения экономических историков, работы политических арифметиков могут послужить полезным указанием в отношении системы понятий, лежавших в основе дебатов того времени. Примером этого (к чему мы вернемся ниже) является тот факт, что Кинг и Давенант предпочитали территориальную классификацию информации (географическое сегментирование экономической системы) классификации по секторам, в то время как любым отсылкам на экономические сектора было еще далеко от трехчастного деления на сельское хозяйство – промышленность – услуги, которое стало правилом после Смита.

Другая линия экономической мысли заняла заметно отличную от Петти позицию, настаивая на смешении анализа и этики. Здесь мы находим представителей доктрины «естественного права», значимых тем, что они пустили в обращение идеи естественных прав и естественных законов, но в терминах сугубо экономических исследований остававшихся вовлеченными в дискуссию о «справедливой цене». Среди них выделяется немецкий юрист Самуэль Пуфендорф (1632–1694), автор широко известного труда «De jure naturae et gentium» («О праве по природе и рождению», 1672), который представляет важный вклад в формирование основ международного права[143]143
  Гуго Гроций (Huigh de Groot или Hugo Grotius, 1583–1645) был предшественником Пуфендорфа на этом пути. Пешьярелли [Pesciarelli, 1989, p. xviii – xix] отмечает влияние Пуфендорфа на Хатчесона через учителя последнего, Джершома Кармайкла (1672–1729), профессора в Университете Глазго, пропагандировавшего в Шотландии работы и мысли Пуфендорфа; в свою очередь, Хатчесон, учитель Смита, передал последнему некоторые элементы образа мышления Пуфендорфа: в частности, согласно Пешьярелли, «представление об обществе как об огромной арене торговцев, продавцов и покупателей» [Ibid., p. xix]. Локк также – о его теории свободы и частной собственности см. ниже, подразд. 4.2 – был внимательным читателем работ Пуфендорфа, своего современника (они родились в одном и том же году); однако их представления об обществе решительно различались.


[Закрыть]. В области теории цены Пуфендорф делает различие между ценами, определенными законами, и нормативными требованиями («легальные цены»), ценами, определенными воспроизводящейся общей оценкой («естественные цены»), и ценами, определяемыми общей оценкой экспертов, хорошо знающих как товар, так и его рынок («справедливая цена»). В этих оценках свою роль играют как редкость, так и издержки производства, польза же является необходимой предпосылкой позитивной цены, но не определяет ее. Поэтому в оптимальной ситуации легальная или натуральная цена должна соответствовать справедливой цене – теория цены Пуфендорфа является нормативной. В рамках того же самого течения «естественного права» можно найти множество других работ о монетарных проблемах, в частности, рассматривающих определение ставки процента и тесно связанных со схоластическими дебатами о ростовщичестве.

Многочисленные трактаты, призванные обеспечить торговцев руководством в их деятельности, представляют любопытную аналогию этого последнего направления. В Италии расцвет трудов подобного рода пришелся на XIV и XV вв. В рассматриваемый здесь период наиболее известной такой работой был «Le parfait négociant» («Совершенный торговец», 1675) француза Жака Савари, его книга превосходила все остальные по количеству проданных копий. В Англии мы можем упомянуть – хотя она находится на границе между этим направлением и экономическим анализом – книгу Малахии Постлтуэйта «Универсальный словарь торговли и коммерции» (1751–1755), составленный с обильным использованием заимствованных текстов (включая практически полную версию «Очерка о природе торговли вообще» Кантильона, см. ниже, подразд. 4.5).

Существует и другое течение, частые примеры которого мы находим в литературе данного периода, но которое, так же как и предыдущее, представляет направления исследований, процветавшие за десятилетия до того, как Петти исчерпал себя. Это направление представлено обширным рядом трактатов о торговле, которые, как правило, обсуждают денежные проблемы в их отношении с вопросами международной торговли, следуя по пятам меркантилистской литературы, рассмотренной нами выше (см. подразд. 2.4 наст. изд.). Литература подобного рода неизменно привлекает внимание историков экономической мысли, которые считают преобладание доктрины свободной торговли над протекционизмом центральным аспектом экономической науки. Одним из наиболее ярких примеров является либеральный купец Дадли Норт (1641–1691; его «Рассуждения о торговле» были опубликованы посмертно, в 1691 г.). Тем не менее аргументы в поддержку тезиса о свободе торговли не могут быть названы достаточно основательными. В отсутствие хорошо развитой теории функционирования рынков (и, более того, при наличии далеко не конкурентных рынков, на которых доминировали крупные торговые компании, такие как Ост-Индская компания) мы можем увидеть только отсылки к «естественным законам», которые необходимо рассматривать в качестве голословных утверждений. Со стороны протекционистов, если отложить простые отсылки к «казначейству», заинтересованному в активном торговом балансе, наиболее распространенным аргументом была целесообразность покровительства молодым отраслям и защиты национальной занятости от иностранной конкуренции. Другим защитником доктрины свободной торговли был Даниэль Дефо (1660–1731), знаменитый автор «Робинзона Крузо» (1719), который публиковал газету «Mercator», выходившую трижды в неделю на протяжении нескольких месяцев в период жарких дебатов, последовавших после заключения Утрехтского мирного договора в 1713 г.

Во Франции основным лидером движения за свободу торговли в конце XVII – начале XVIII в. был Пьер Лепезан де Буагильбер (1646–1714), афоризм которого – «laissez faire la nature et la liberté» («предоставьте действовать природе и свободе») – предвосхитил аналогичные выражения де Гурнэ и Тюрго (см. ниже, подразд. 4.7). Буагильбер критиковал этатизм Кольбера и политику покровительства мануфактурам, возлагая вину за депрессивное состояние французской экономики прежде всего на стагнацию в сельскохозяйственном секторе. В этом отношении, включая поддержку более высоких цен на сельскохозяйственную продукцию[144]144
  Согласно Буагильберу, сельскохозяйственные цены должны превосходить минимальный уровень, который он называл «prix de rigueur» (строгие цены, фр.) и который соответствует издержкам производства; но кроме этого, довольно и смутного намека на «prix de proportion» (пропорциональные цены, фр.), т. е. на тот факт, что цены должны находиться в определенной пропорции друг к другу, он не дал объяснения того, что определяет цены.


[Закрыть], Буагильбер был предшественником доктрин физиократов. Среди его работ можно выделить «Le détail de la France» («Описание Франции», 1695)[145]145
  Вклад Буагильбера превозносился многими историками экономической мысли, особенно во Франции. Достаточно вспомнить само название собрания его работ [INED, 1966], которое идентифицирует его с «рождением политической экономии». Буагильберу приписывали, среди прочего, честь предвосхищения идеи общей экономической взаимозависимости и концепцию мультипликатора. Однако его труды были гораздо менее систематичны, чем работы Кантильона, Кенэ или Тюрго.


[Закрыть].

Если вернуться в Англию, то там в период между 90-ми годами XVII в. и первыми десятилетиями XVIII в. получило широкое распространение течение, названное позднее «доклассической теорией развития» [Perrotta, 1997]. Его представители отстаивали, в частности, положение о том, что потребление рабочего класса имеет влияние на производительность, а значит, на экономический рост. Наряду с Нортом и раньше, чем Дефо, это положение выдвигалось, среди прочих, Николасом Барбоном (1637–1698), студентом-медиком, который разбогател на строительных работах благодаря возможностям, возникшим в результате опустошения Лондона Великим пожаром 1666 г. Автор «Очерка о торговле» (1690), Барбон в своей теории ценности придерживался субъективистского подхода, основанного на редкости и полезности[146]146
  Хатчисон [Hutchison, 1988, p. 75] приписывает ему имплицитное понимание убывающей полезности. Согласно Шумпетеру [Schumpeter, 1954, p. 647; Шумпетер, 2001, т. 2, с. 852], Барбон был первым автором, который явно идентифицировал процент с чистым доходом от капитальных благ.


[Закрыть]. В этом последнем отношении Барбон следовал преобладающему, кажется, умонастроению того времени – как мы увидим в различных аспектах ниже, – кроме некоторых существенных исключений, таких как Уильям Петти.