Текст книги "Богатство идей. История экономической мысли"

5.6. Естественные цены и рыночные цены

Как мы уже видели, разделение труда ставит проблему координации различных экономических агентов. Каждая фирма производит товар или группу товаров, и для того чтобы продолжать производство, она должна по крайней мере часть своей продукции обменивать на средства производства, необходимые для продолжения своей деятельности. Точно так же рабочие получают заработную плату, которую они должны превратить в средства существования.

Согласно Смиту, рыночная экономика в целом функционирует достаточно удовлетворительно: для каждого товара осуществляемый фирмами поток производства более или менее соответствует потоку спроса, предъявляемому со стороны покупателей в нормальных условиях. Рыночные механизмы направляют экономику по такому пути, который обеспечивает материальное благосостояние, являющееся необходимым предварительным условием цивилизованной жизни.

Давайте рассмотрим эту проблему более подробно. Обмен между секторами, необходимый для продолжающегося функционирования экономики, может координироваться центральной властью, которая планирует распределение общего продукта между различными секторами и различными производственными единицами: это случай командной или плановой экономики. В рыночной экономике, напротив, обмены осуществляются свободно, а решения о том, сколько надо произвести, продать, приобрести, а также об обменах и ценах осуществляются децентрализованно. Именно рынок связывает производственные единицы, действующие в отдельных секторах экономики, и происходит это двумя способами. Во-первых, путем рыночных обменов каждая производственная единица приобретает у других то, что необходимо ей для продолжения своей деятельности в обмен на свой продукт. Во-вторых, рынок связывает производственные единицы при помощи конкуренции, которую они осуществляют между собой; именно этот механизм осуществляет необходимую координацию огромного числа децентрализованных центров принятия решений, производителей и покупателей.

Можно выделить два вида конкуренции, которые рассматривались Смитом. Первым является конкуренция внутри рынка каждого товара. Каждый покупатель ищет среди множества продавцов, присутствующих на рынке, одного, продающего желаемый товар по самой низкой, насколько это возможно, цене; продавец, запрашивающий слишком высокую цену, рискует остаться с нераспроданными товарами. Точно так же каждый продавец ищет среди множества покупателей, присутствующих на рынке, одного, готового заплатить наивысшую цену за продаваемый товар; покупатели, предлагающие слишком низкую цену, рискуют остаться с пустыми руками. В идеальных условиях, когда конкуренция среди продавцов и среди покупателей не встречает препятствий, цена каждого товара одинакова для всех покупателей и для всех продавцов. Происходит это в результате действия так называемого закона одной цены, являющегося необходимым результатом конкуренции.

Существует также второй вид конкуренции, который Смит называет «конкуренцией капиталов», а именно конкуренция капиталистов, стремящихся найти такое занятие, которое даст наибольшую отдачу на их капитал. Когда капиталисты могут свободно перемещать капитал из одного сектора в другой в поисках наиболее выгодного его применения (словами Смита, когда «существует полная свобода» [Смит, 2007, с. 110]), существует свободная конкуренция: ее характеризует именно отсутствие препятствий для свободного движения капитала (или, как также можно сказать, отсутствие барьеров на вход в различные сектора экономической деятельности)[241]241
  Сравнение между этим определением конкуренции и неоклассическим см.: [Sylos Labini, 1976].


[Закрыть].

При действии свободной конкуренции ни один из секторов не может предоставить капиталистам более высокую прибыль, чем в других секторах, на протяжении долгого промежутка времени, поскольку в ином случае он бы наполнился новыми капиталистами, что привело бы к росту производства, снижению цен, а значит, и к снижению прибылей и нормы отдачи. Точно так же ни один из секторов не может предоставить капиталистам более низкую прибыль, чем в других секторах, поскольку в ином случае капиталисты начали бы покидать этот сектор, что привело бы к снижению производства, тем самым обеспечило бы рост цен, а следовательно, рост прибылей и нормы отдачи в секторе. Таким образом, в условиях «полной свободы», т. е. всеобщей свободы конкуренции, отдача на капитал – норма прибыли – стремится к равенству во всех секторах. Таким путем «конкуренция капиталов» связывает различные сектора экономики в единый капиталистический рынок. Это показывает, что конкуренция такого рода играет центральную роль и отличает капиталистическую систему от некапиталистической рыночной экономики[242]242
  Данный элемент был потерян из виду в маржиналистских теориях, где рынок капитала рассматривается наряду со всеми остальными, а тенденция к единой норме прибыли – как специфическое проявление закона одной цены. Тем самым маржиналистские теории смешивают понятие конкуренции на каждом конкретном рынке, основанной на числе покупателей и продавцов, с понятием свободной конкуренции капиталов, основанной на свободе входа в различные сектора экономики.


[Закрыть].

В результате, исходя из допущения о конкуренции, мы можем установить условия, которые определяют теоретическую («естественную») цену. Это меновая ценность, которая соответствует воспроизводству во времени экономики, основанной на разделении труда; из этого следует, что цена должна быть такой, чтобы покрыть издержки производства и позволить заработать «естественную» прибыль. Как писал Смит: «Если цена какого-либо товара соответствует тому, что необходимо для оплаты в соответствии с их естественными нормами земельной ренты, заработной платы и прибыли на капитал, затраченный при добыче, обработке и доставке его на рынок, то товар этот продается, можно сказать, по его естественной цене» [Там же, с. 109].

У данной теоретической переменной, определенной на основе аналитических условий, существует эмпирический аналог в виде так называемой рыночной цены: «Фактическая цена, за которую обычно продается товар, называется его рыночной ценой. Она может или превышать его естественную цену, или быть ниже ее, или же в точности совпадать с нею». Далее Смит продолжает: «Рыночная цена каждого отдельного товара регулируется отношением между количеством его, фактически доставленным на рынок, и спросом на него со стороны тех, кто готов уплатить его естественную цену», а именно действительным спросом [Там же, с. 110][243]243
  Смит уже обсуждал естественные и рыночные цены, а также их взаимоотношения в «Лекциях по юриспруденции» [Smith, 1978, p. 356–366: vi. 67–97]; но эти страницы могут рассматриваться только как первый грубый набросок более зрелого анализа этой проблемы в главе 7 первой книги «Богатства народов».


[Закрыть].

Противопоставление естественной и рыночной цены определялось не только различием между теоретической переменной и соотносящимся с нею эмпирическим понятием. С его помощью Смит также противопоставлял собственную теорию меновых ценностей, основанную на аналитических условиях, определяющих естественную цену, и субъективные теории ценности, неопределенно ссылающиеся на редкость и полезность, предложение и спрос, которые преобладали у схоластов и таких авторов, как Галиани и Тюрго. Сосредоточившись на проблеме воспроизводства с течением времени общества, основанного на разделении труда, Смит, хотя внешне и ввел в свое изложение элементы, на которых основывались традиционные субъективные теории ценности, но ограничил такие элементы ролью (иррегулярных, несистематических) пертурбаций и самим определением естественной цены, управляющей ими, исключил их из своей теории меновых ценностей.

Попытки интерпретировать Смита так, чтобы установить связь между объективными элементами, на которых основано понятие естественной цены, и субъективными элементами, которые возникают при рассмотрении рыночной цены, сосредоточиваются на механизме согласования рыночной и естественной цены. Данный механизм основан на двух видах конкуренции, описанных выше: когда производство товара превышает «действительный» спрос (т. е. количество, которое покупатели готовы поглотить по естественной цене), конкуренция продавцов будет толкать рыночную цену ниже естественной цены: производители не смогут получить «естественную» прибыль и произойдет отток капитала из этого сектора; производство сократится, что абсорбирует излишек предложения.

Именно в отношении этого механизма согласования Смит применил свою знаменитую аналогию с «тяготением»:

Таким образом, естественная цена как бы представляет собою центральную цену, к которой постоянно тяготеют цены всех товаров. …Но хотя рыночная цена всякого отдельного товара, таким образом, постоянно тяготеет, если можно так выразиться, к естественной цене, однако иногда случайные обстоятельства, иногда естественные причины и иногда особые распоряжения правительства могут продолжительное время держать рыночную цену многих товаров намного выше их естественной цены [Smith, 1776, p. 112, 113–114][244]244
  В главе 7 первой книги «Богатства народов» Смит снова и снова утверждает, что рыночная цена может оказаться выше, чем естественная цена, в течение «многих лет», «веков», «всегда», всякий раз, когда действию конкуренции препятствуют государственное регулирование, таможни, законы и естественные монополии. «Естественная цена» здесь становится не только теоретической переменной, которая выражает условия воспроизводства экономической системы, но и нормой, соответствующей полному действию конкуренции.


[Закрыть].

Многие авторы, особенно в последние годы, интерпретировали метафору тяготения как подразумевающую теорию рыночной цены, основанной на предложении и спросе. В частности, рыночные цены стали интерпретировать как равновесные цены короткого периода (маршалловские, саморегулирующиеся) (см., например: [Blaug, 1962, p. 39]). На самом же деле такая идея абсолютно чужда мысли Смита, как потому, что рыночная цена, как мы видели, была для него не теоретической переменной, а ее эмпирическим аналогом, так и потому, что сама ссылка на тяготение, которая, как может показаться, подразумевает точную теоретическую структуру, подобно теории Ньютона (в которой гравитационное взаимодействие двух тел описывалось точными математическими законами), была, в сущности, достаточно смутной[245]245
  Согласно Филлис Дин, ссылка на Ньютона соответствует представлению о рыночной экономике как о саморегулирующейся системе. «Сущность ньютоновского мировоззрения состоит в том, что оно начинает с двух аксиом, двух догматов веры о реальном мире в его социальном, так же как и физическом аспектах: 1) о том, что он характеризуется единообразием и постоянством, которые в достаточной степени регулярны, чтобы иметь силу законов природы; и 2) что он создан и управляется разумным творцом. …это была систематическая, дарованная богом гармония работы вселенной» [Deane, 1989, p. 61, 68]. Однако такие оптимистические и упрощенные представления о социальном мире представляются чуждыми традиции шотландского Просвещения и ближе к французской картезианской традиции.


[Закрыть]. Это подтверждается, среди прочего, тем фактом, что в обоих отрывках, где появляется термин «тяготение», он сопровождается выражениями («как бы», «если можно так выразиться»), которые подчеркивают его использование в качестве неточной метафоры.

Интерпретация рыночной цены как теоретической переменной, определяемой соотношением между спросом и предложением в соответствии с общими и точными правилами, возникла только в конце золотого периода классической политической экономии, у Джона Стюарта Милля и Томаса Де Куинси, а затем была развита Альфредом Маршаллом тем способом, который хорошо всем известен из учебников. Во времена Смита термины «спрос» и «предложение» означали не кривые или, в более общем смысле, не стабильные и хорошо определенные функциональные отношения, связывающие цену и количество товара[246]246
  Кривые спроса появились в экономической литературе более чем полвека спустя, у Курно и Рау (см. ниже, подразд. 10.2, 11.1).


[Закрыть], а набор элементов, возможно, случайных или условных, который не может быть сведен к только технологическим (экономия от масштаба и ее отсутствие) или психологическим (предпочтения потребителей) факторам. До Смита ссылки на роль спроса и предложения в определении цены обычно отражали, в некоторой степени, ситуацию, предшествовавшую развитию регулярных рынков, в которой цены, как, например, на деревенских ярмарках или в портовых городах, были объектом влияния несистематических событий.

Современные интерпретации рыночной цены у Смита, как определяемой спросом и предложением, обычно основываются на второй части процитированного выше определения рыночной цены: что она «регулируется отношением между количеством его, фактически доставленным на рынок, и спросом на него». Однако в этом отрывке Смит, говоря о рыночной цене и отношении спроса и предложения, использует глагол «regulate» (регулировать), а не «determine» (определять)[247]247
  В русских переводах использовано в этом месте слово «определяется» [Смит, 1962, с. 57; 2007, с. 110]. – Примеч. пер.


[Закрыть], а выражение «отношение между количеством …доставленным на рынок, и спросом» не может быть воспринято как указание на точную математическую функцию. Этот отрывок не является ни определением рыночной цены, ни теорией, объясняющей ее определение. Смит не пытается здесь проиллюстрировать законы того, каким образом спрос и предложение реагируют на рыночные цены, отличные от естественных, или законы того, как рыночные цены реагируют на отсутствие равновесия спроса и предложения и на колебания этих переменных. В частности, здесь нет ни намека на идею саморегулирующегося рынка, определяющего рыночные цены, которая свойственна современной теории, а не теории классических экономистов[248]248
  Как мы уже видели, саморегулирующийся рынок – а именно, тот, где существует ситуация равновесия, при котором спрос и предложение точно равны друг другу, – является характеристикой финансовых рынков, а не рынков промышленных продуктов; современная теория была вынуждена прибегнуть к искусственным конструкциям, таким как «резервные цены», чтобы расширить это понятие на сельскохозяйственные и промышленные продукты. Позвольте также подчеркнуть, что понятие саморегулирующегося рынка нельзя смешивать с гораздо более широкой идеей о регулирующих механизмах рынка.


[Закрыть].

Смит всего лишь предлагает несколько общих правил. Во-первых, рыночная цена окажется выше естественной цены, если предложение, по любой причине, окажется ниже «действительного» спроса, соответственно, в обратном случае она окажется ниже. Во-вторых, отклонение рыночной цены от естественной спровоцирует реакцию со стороны покупателей, так же как и производителей; в условиях свободной конкуренции такая реакция поспособствует разрешению неравновесной ситуации. Из представленных Смитом примеров ясно, что конкретное действие этих общих правил зависит от обстоятельств, а значит, невозможно сформулировать точные функциональные связи между рыночными ценами и дисбалансом спроса и предложения[249]249
  Позвольте добавить, что, как показали Эджиди [Egidi, 1975] и Стидмэн [Steedman, 1984] эти правила следует переформулировать в случае отраслевой нормы прибыли по сравнению с общей нормой; более того, Стидмэн показывает, что в контексте межотраслевого анализа признаки отклонения рыночной цены от естественной цены не обязательно те же самые, что и признаки отклонения отраслевой нормы прибыли от общей нормы, в отличие от предположения Смита.


[Закрыть].

Таким образом, для Смита тяготение было только метафорой, которая использовалась для того, чтобы выявить роль конкуренции как движущей силы стабилизации рынка. Такую же роль играла метафора «невидимой руки», которую, к тому же, Смит использовал только однажды в «Богатстве народов», в достаточно специфическом контексте (предпочтение капиталистов инвестировать в наиболее прибыльные отрасли национальной промышленности, а не в другие страны, хотя и мотивируется личным интересом, но оказывает положительное воздействие на общество, поскольку ведет к увеличению национального дохода, как будто «направляется к цели невидимой рукой») [Смит, 2007, с. 443][250]250
  Кроме этого, термин «невидимая рука» использовался Смитом всего дважды, в разных работах и контекстах («History of astronomy», III.2: [Smith, 1795, p. 49]; «The theory of moral sentiments», IV.1.10: [Smith, 1759, p. 184]), больше того, по крайней мере в первом – в достаточно ироническом тоне. См. об этом: [Rothschild, 1994; 2001, p. 116–156; Gilibert, 1998]. Последний из этих комментаторов отмечает, что ни современники Смита, ни исследователи его творчества вплоть до середины ХХ в. совсем не уделяли внимания теме «невидимой руки»; ее стали обсуждать только после того, как Эрроу и Дебрё развили аксиоматику теории общего экономического равновесия и две «фундаментальные теоремы» экономики благосостояния, согласно которым совершенная конкуренция обеспечивает оптимальное равновесие, а любое оптимальное равновесие может быть интерпретировано как результат совершенно конкурентного рынка (см. подразд. 12.4 наст. изд.). Таким образом, приписывая Смиту идею рынка как невидимой руки, которая ведет к оптимальному равновесию, современная теория претендует на то, чтобы считаться венцом смитовского культурного проекта. На самом же деле, однако, эти два представления достаточны различны.


[Закрыть]. Все это достаточно далеко от теории, которая имеет в своей основе механизмы саморегулирующегося рынка, кривые предложения и спроса и т. п. Хотя может показаться, что различие этих теорий отражает прогресс на уровне формальной полноты анализа, оно предполагает радикальные изменения концепций, использовавшихся классическими экономистами – настолько радикальные, что эти изменения меняют теоретический контекст в несомненно ограничительном направлении. Как следствие, концептуальное представление рассматриваемой экономической системы претерпевает чистые потери[251]251
  Возьмем, с одной стороны, сложность мотивации человеческого действия в смитовской аналитической структуре по сравнению с одномерным экономическим агентом современной теории, который стремится только максимизировать полезность, а с другой стороны, исчезновение классических тем, таких как распределительный конфликт и проблемы занятости, если предполагается, что конкурентный рынок обеспечивает оптимальное равновесие, а распределительные переменные (заработная плата, рента, норма прибыли) рассматриваются при конкуренции как равновесные цены «факторов производства».


[Закрыть]. Очевидно, однако, что понятие рыночной цены как теоретической переменной совершенно чуждо Смиту. Более того, идея «невидимой руки рынка» является профанацией истории мысли. Тот факт, что она часто повторялась – и продолжает повторяться, особенно теоретиками общего экономического равновесия, – обнаруживает только их незнание текстов и поверхностное отношение к истории.

5.7. Происхождение разделения труда:
Смит и Паунэлл

Проблема происхождения разделения труда объединяет различные вопросы социальной философии. Как мы увидим, проанализировав взгляды Смита и их критику Паунэллом[252]252
  Томас Паунэлл (1722–1805) был губернатором Массачусетса в 1757–1759 гг., а с 1767 по 1780 г. членом британского парламента.


[Закрыть], происхождение разделения труда можно проследить в склонности человека к социальной жизни, или же во врожденных различиях способностей. Эти два тезиса обладают глубоко различными последствиями для таких проблем, как теория общественного договора, представления о естественности социальной стратификации и в связи с этим позитивной или негативной оценки самого труда. Однако перед тем как рассмотреть эти аспекты, будет полезно проиллюстрировать сначала позицию Смита, а затем критику Паунэлла.

Смит исследует проблему происхождения разделения труда в главе 2 первой книги «Богатства народов»:

Разделение труда, приводящее к таким выгодам, отнюдь не является результатом чьей-либо мудрости, предвидевшей и осознавшей то общее благосостояние, которое будет порождено им: оно представляет собою последствие – хотя очень медленно и постепенно развивающееся – определенной склонности человеческой природы, которая отнюдь не имела в виду такой полезной цели, а именно склонности к мене, торговле, к обмену одного предмета на другой.

В нашу задачу в настоящий момент не входит исследование того, является ли эта склонность одним из тех основных свойств человеческой природы, которым не может быть дано никакого дальнейшего объяснения, или, что представляется более вероятным, она является необходимым следствием способности рассуждать и дара речи. Эта склонность обща всем людям и, с другой стороны, не наблюдается ни у какого другого вида животных, которым, по-видимому, данный вид соглашений, как и все другие, совершенно неизвестен [Смит, 2007, с. 76][253]253
  Данный тезис представляет исходную точку мысли Смита; он высказал ее, практически теми же словами, уже в своих университетских лекциях и первом наброске «Богатства народов» [Smith, 1978, p. 347: LJ-A, vi. 44; p. 492–493: LJ-B, 219; p. 570–571: Early draft, 20–21].


[Закрыть].

Тезис Смита состоит в том, что разделение труда берет начало в человеческой склонности вступать в отношения взаимного обмена, или, иными словами – как мы могли бы сказать – в человеческой общительности. Этой характеристике Смит также приписывает происхождение языка; более того, она отличает человека от животных.

По собственным словам Смита:

Никому никогда не приходилось видеть, чтобы собака сознательно менялась костью с другой собакой… Когда животное хочет получить что-либо от человека или другого животного, оно не знает других средств убеждения, как снискать милость тех, от кого ожидает подачки. …Человек иногда прибегает к таким же уловкам со своими ближними… Однако у него не хватило бы времени действовать так во всех случаях. В цивилизованном обществе он непрерывно нуждается в содействии и сотрудничестве множества людей, между тем как в течение всей своей жизни он едва успевает приобрести дружбу нескольких лиц. Почти у всех других видов животных каждая особь, достигнув зрелости, становится совершенно независимой и в своем естественном состоянии не нуждается в помощи других живых существ; между тем человек постоянно нуждается в помощи своих ближних, но тщетно было бы ожидать ее лишь от их расположения. Он скорее достигнет своей цели, если обратится к их эгоизму и сумеет показать им, что в их собственных интересах сделать для него то, что он требует от них [Там же, c. 76–77].

Эта длинная цитата полезна тем, что выдвигает на первый план осуществленный Смитом, возможно, слишком быстро, важный логический переход от склонности к обмену, как основы разделения труда, к роли собственного интереса для исправного функционирования системы, основанной на разделении труда. Такая связь означает, что склонность к обмену может рассматриваться как общительность только в том случае, если мы не смешиваем последнее понятие с альтруизмом. В то же время, как мы видели при рассмотрении «Теории нравственных чувств», Смит считал, что рыночная экономика основана на собственном интересе, а не на простом эгоизме. Именно такое определение двух терминов, склонности к обмену и собственного интереса, позволяет говорить об их непосредственной взаимосвязи.

Теперь давайте вернемся к склонности к обмену, рассматриваемой как желание установить контакт с нашими ближними, не неся, однако, при этом издержек, а скорее, в поиске выгоды. На первый взгляд может показаться, что эта идея не слишком отличается от тезиса Паунэлла, согласно которому – как мы сейчас увидим – источником разделения труда является желание эксплуатировать врожденные отличия в способностях разных людей к трудовой деятельности.

Действительно, Паунэлл критиковал Смита не за ошибочность его утверждений, а за то, что он слишком рано остановился в своих рассуждениях, не достигнув первооснов:

Я полагаю, что вы слишком рано остановились в своем анализе, еще до того, как пришли к естественной первопричине и принципу разделения труда. …Прежде чем почувствовать склонность к обмену, человек должен приобрести что-то ненужное ему самому, а также почувствовать, что есть нечто, что он хочет, и что, в свою очередь, приобрел другой человек… Природа сформировала нас так, что труд каждого должен принять одно особое направление, в пользу одной и исключая какую-либо другую столь же необходимую линию труда… Желания и страсти человека нуждаются в удовлетворении разными способами; своим трудом он может более чем удовлетворить одно из них или несколько; но ограниченность и определенное направление его способностей не позволят ему утолить их все. Однако эта ограниченность его способностей и размах его желаний неизбежно создадут у каждого человека запас некоторых изделий и нехватку других, а первоначальный принцип его природы создает, на основе взаимности желаний, необходимость взаимодействия обоюдных поставок; в этом состоит не только причина, формирующая разделение труда, но и движущая причина этого сообщества, которое является основой и источником гражданского правления [Pownall, 1776, p. 338–339].

Позиция Паунэлла основана на двух предпосылках, которые представляются несовместимыми с представлениями Смита о функционировании общества и экономической системы. Первая предпосылка состоит в том, что каждый индивид знает, чего он хочет и что могут предложить другие, еще до того, как он вступил с ними в контакт, в частности, до начала отношений обмена. В современных терминах мы можем сказать, что Паунэлл предполагает, что каждый экономический агент знает о собственных способностях и предпочтениях, а также о благах, которые могут предложить другие экономические агенты, лучше сказать, о своих возможностях и предпочтениях; чтобы стать источником разделения труда и обмена, такое знание должно быть врожденным. Вторая предпосылка тезиса Паунэлла заключается в том, что существуют первоначальные различия способностей разных индивидов: такие различия не только обусловливают разделение труда, но и образуют «естественную» предпосылку экономической стратификации общества[254]254
  Доктрина прирожденного различия способностей уже присутствовала (и доминировала) в греческой традиции, а затем у схоластов: см. подразд. 2.2 и 2.4 наст. изд. Примерно в середине XVIII столетия эта доктрина была подхвачена Галиани в рамках субъективной теории ценности: «Благодаря провидению люди рождаются для различных ремесел, но в разной степени редкости, соответствующей чудесной прозорливости человеческих потребностей» [Galiani, 1751, p. 49]. Это высказывание также обозначает критическую сложность традиционного представления: если мы допустим, что распределение способностей среди индивидов является врожденным, то только «невидимая рука» Провидения сможет гарантировать соответствие наличных способностей требованиям общества, поскольку любой социальный механизм согласования исключается по определению. Галиани также осознает последствия доктрины врожденного различия способностей для распределения доходов, полагаемое им «справедливым» в той степени, в которой оно отражает врожденные способности индивида: «Очевидно, что богатство ни к кому не приходит иначе, чем в качестве оплаты справедливой ценности его труда» [Ibid., p. 50].


[Закрыть].

Что касается первого аспекта, то представление о том, что человек логически предшествует обществу, противоречит смитовской идее, типичной для всей традиции шотландского Просвещения, о том, что индивид, по существу, является общественным созданием. Второй аспект, т. е. существование естественной основы экономической и социальной дифференциации, Смит отверг явным образом. В сущности, он утверждает, что различие трудовых навыков приобретается, главным образом, как следствие разделения труда:

Различные люди отличаются друг от друга своими естественными способностями гораздо меньше, чем мы предполагаем, и само различие способностей, которыми отличаются люди в своем зрелом возрасте, во многих случаях является не столько причиной, сколько следствием разделения труда. Различие между самыми несхожими характерами, между ученым и простым уличным носильщиком, например, создается, по-видимому, не столько природой, сколько привычкой, практикой и воспитанием [Смит, 2007, с. 78][255]255
  Подобным образом Смит рассматривает предпринимателя как нормального человека, самое большее, обладающего характеристиками хорошего paterfamilias, что достаточно отличается от той героизации предпринимателя, которая была осуществлена впоследствии Маршаллом и особенно Шумпетером. На самом деле Смит, с характерным для него благоразумием, не отрицал существования первоначальных индивидуальных различий, или, как мы бы сказали сегодня, различий из-за генетических особенностей: он утверждал, что критическое значение имеют те элементы дифференциации, которые приобретаются в результате превратностей жизни, и особенно через трудовой опыт. Тем самым труд приобретает дополнительное измерение, как формирующий фактор, положительный или отрицательный.


[Закрыть].

Таким образом, становится очевидным контраст между демократическим содержанием смитовского тезиса и консервативными элементами тезиса Паунэлла: этот контраст стоит подчеркнуть потому, что это может помочь нам понять новаторскую и прогрессивную природу социальной философии Смита, а также потому, что контраст между этими двумя представлениями неоднократно возникает вновь с течением времени[256]256
  Истоки современной маржиналистской теории разницы в оплате труда могут быть найдены в позиции Паунэлла (врожденные отличия разных видов личных дарований) или в различии способностей к накоплению «личного капитала», в то время как Смит указывает, скорее, на значение обстоятельств, которые определяют трудовую функцию каждого человека, последняя же в значительной степени связана с его уже существующим социальным положением, так что социальная стратификация представляется как механизм, наделенный способностью к самовоспроизводству. Политика, направленная на вмешательство в сферу образования, подобная предложенной Смитом в пятой книге «Богатства народов» (см. ниже, подразд. 5.8), имеет тем самым не только функцию исправления порочных последствий разделения труда для человеческой природы, но также и функцию демократического механизма смягчения социальной стратификации.


[Закрыть].