Текст книги "Человек на минбаре. Образ мусульманского лидера в татарской и турецкой литературах (конец ХIХ – первая треть ХХ в.)"

Попытки реанимировать авторитет ишанов в татарской публицистике начала ХХ в

Если с одной стороны в обществе все яростнее звучали призывы игнорировать всех ишанов и суфиев, не попадаться на их уловки, то с другой стороны, представители духовенства сами пытались как-то исправить ситуацию и возродить прежний авторитет истинного ишана. Это наблюдается в периодической печати начала ХХ века, где появились хитабы (обращения) к ишанам. Из сохранившихся источников наиболее интересным и достойным внимания является обращение ишана Мухаммада Харраса Айдарова (Аль-Каргалы), которое было написано им в г. Казани 21 ноября 1910 г. и напечатано в г. Стерлитамаке в типографии «Товарищество “Нур”» в 1912 г. Тон обращения Айдарова существенно отличается от гневного тона Тукая:

О уважаемые! О шейхи! О ишаны! Дорогие мои, давайте посмотрим на наше состояние, есть ли в нас хоть частица упомянутого милосердия и доброты? Где оно у нас? Такое терпение, выносливость, где у нас поклонение Всевышнему Аллаху в состоянии, когда познается только Его существование? О мои дорогие братья! Господа! Давайте, помня о том, что «Справедливость половина религии», и мы хоть немного посмотрим на наше положение справедливо и задумаемся![197]197
  Текст данного памятника был переведен со старотатарского на русский язык зав. кафедрой религиозных дисциплин Российского исламского университета (Казань) Р.Г. Тагировым. Мы используем данный перевод. Режим доступа: http://www.e-riu.ru/knldg/prepod_ publ/?id=626


[Закрыть].

О замысле создания данной брошюры автор пишет так:

Я давно думал написать «Обращение к ишанам», так как среди них много таких, слова и действия которых противоречит шариату. Да, среди них есть знающие и достойные, однако их так мало, что можно пересчитать по пальцам, и большинство из них уже состарились».

Сетуя на то, что «в настоящее время немало наглецов, пользующихся словами “тарикат”, “суфизм”, “ишанлык”», автор переходит к критике «братьев казахов и башкир», а также мишар, которые в силу своего невежества, пользуясь именем ишана, совершают отвратительные поступки. В связи с этим М.Х. Айдаров считает необходимым объяснить значение таких понятий, как «тасаввуф», «шариат», «тарикат», а также привести примеры из жизнеописания некоторых благородных шейхов.

М.Х. Айдаров выявляет причины падения авторитета ишанов:

Во-первых, это невежество, поскольку мало кто умеет читать и писать. Большинство ишанов среди казахов не умеют читать Коран, поэтому для проведения намазов они обращаются за помощью к тем, кто умеет.

Во-вторых, высокомерие, самолюбие, хвастовство способностью «прозрения» и «чудотворства». На маджлисах рассказываются небылицы, которые вводят в заблуждение народ.

В-третьих, внешняя демонстративность, за которой скрывается внутренняя нищета: используются различные средства для того, чтобы привлечь людей на свою сторону и обогатиться. Достаточно большой чалмы, халата с красными, зелеными и белыми полосами для демонстрации своей принадлежности к тарикату, в то время как в душе может быть совсем другое.

Четвертой причиной является борьба между ишанами за сферу влияния: они рассказывают невежественным мюридам о преимуществах своего тариката перед другими, побуждая их перейти из одного братства в другое и говоря при этом: «это осталось от нашего шейха и другим нельзя входить туда [имеется в виду тарикат]», или «это осталось от нашего отца», или «не следовало идти туда, нужно было к нам».

В-пятых, ишаны утрачивают свое влияние вследствие многоженства: они имеют, как правило, трех или четырех жен из богатых семей. Узнав, что есть богатая вдова, ишан, уже имеющий несколько жен, собирается жениться и на ней, договариваясь с ней обо всем ночью, когда его жены спят. Законам шариата и тариката противоречит подобная практика – ночные поездки к богатым вдовам, тайные браки и т. д.

Веря в силу слова и убеждения, М.Х. Айдаров выступает как страстный проповедник, но эта проповедь носит утопический характер. Он обращается к ишанам, хазратам и имамам, призывая их поднять головы, обмотанные чалмой, и посмотреть в глаза правде, прозреть истину. М.Х. Айдаров констатирует, что среди братьев казахов распространилась практика, в соответствии с которой они в течение двух-трех месяцев покупают титул ишана или шейха в Хиве, Бухаре, Ургенче или Ташкенте. Ханаки открываются не из желания совершить богоугодный поступок, а с целью обогащения. На их торжественное открытие собирается много людей, которые пригоняют сразу по тридцать, сорок, а то и сто голов скота, приглашаются родственники, часто возникают скандалы и даже драки.

М.Х. Айдаров напоминает своим духовным братьям об их истинном предназначении: они должны служить мусульманам, а не совершать преступления. Проповедник призывает имамов, ишанов и хазратов не губить свой народ ради собственного обогащения, ведь золото обесценится в Судный день, а на их могилы обрушится лишь дождь проклятий мусульман, который усугубит их и без того тяжелое положение; просит их осознать истинный тасаввуф, подчеркивая, что причиной гибели Багдада стали невежественные суфии.

Таким образом, автор по существу согласен с теми обвинениями, которые предъявлялись демократами к ишанам. Но все же он не один из них. М.Х. Айдаров использует форму первого лица множественного лица, выступая как представитель лагеря кадимистов, и критике подвергает и себя самого, считая, что ишаны удалились от своего призвания, их дела не укрепляют братство, а, напротив, ослабляют его. Мечтая возродить былой престиж ишанов, он приводит примеры не только из общей истории суфизма, но и называет имена местных духовных лиц, пользовавшихся среди населения авторитетом. Сегодняшним ишанам-невеждам он противопоставляет ишанов, живших полвека назад, а также известных стерлибашских и стерлитамакских ишанов – это Харис хазрат, Харрас хазрат (в Стерлибаше), Камал хазрат (в Стерлитамаке): они побороли свои страсти, приобрели знания и были справедливыми, у них было много последователей и учеников в шариатских науках.

Дидактические призывы «исправиться», адресованные ишанам, или статьи заступнического характера нередко публиковались на страницах журнала «Дин вә мәгыйшәт» – органа кадимистов[198]198
  См., например: Ибраһим Идрис улы. Ишан сүгү // Дин вә мәгыйшәт, № 25 (6 июль 1907).– 395 б.


[Закрыть]. Однако подобные «хитабы» встречаются и в изданиях джадидисткого толка. К примеру, на страницах оренбургского журнала «Шура», редактором которого был известный ученый и писатель, общественный деятель и богослов Ризаэтдин Фахретдин (1859–1936), в № 12 за 1917 год (!) обнаружено стихотворное обращение, которое начинается словами: «Проснись, эй, хазрат ишан!»[199]199
  Шакир Мохтари. Ишан илә мөсахабә // Шура, 1917 ел, № 12. 285 б.


[Закрыть]. Эту «Беседу с ишаном» написал довольно активно печатавшийся в журнале «Шура»[200]200
  См.: Госманов М.Г., Мәрданов Р.Ф. «Шура» журналының библиографик күрсәткече. Казан, 2000. 162–163 б.


[Закрыть] автор Шакир Мухтари.

 
“Уян, әй хәзрәт ишан! Җәһаләт нар-нирандыр,
Синең әхвалеңә әүладе милләт зар вә хәйрандыр”.
 

 
(Проснись, эй, хазрат ишан! Невежество подобно
                                                                             огню,
Твое состояние вызывает удивление всех сынов
                                                                          нации.)
 

Автор призывает «сонного» ишана опомниться и подумать о своих мюридах, которые также пребывают в долгой духовной «спячке» и не ведают о том, что наступила совсем другая эпоха:

 
Тәсбих дәвере үтде, дәвер хәзер башка дәврандыр,
Керелмәз җәннәтә җәһел илә бең ел саим улсаң да.
 

 
(Прошла эпоха четок, сейчас – другое время, /
Постись хоть тысячи лет, но, будучи невеждой,
в рай не попадешь.)
 

По мнению автора, не только мюриды – адепты ишана, но и вся нация находится в удручающем положении (Пәришан милләтнең әхвале, күңле, йорды вәйрандыр). Ишан как духовный лидер народа не может оставаться к этому равнодушным:

 
Коҗә бер милләтә бак! Җәһел илә бең дәрдә
дөшмешләр
Ишан, ишан дәгел ачынмаса бу хәлә, шәйтандыр.
 

 
(Посмотри на эту великую нацию! Из-за невежества
она находится в огромной беде, / Ишан будет не
ишаном, а шайтаном, если не станет переживать
за это.)
 

Таким образом, ишанизм продолжал занимать важное место в татарском обществе и в начале ХХ вв. Передовые деятели суфизма сумели найти общий язык с джадидистами и в целом вели просветительскую деятельность, которая шла вразрез с главными направлениями политики русских властей. С одной стороны, в татарском обществе начала ХХ в. остро ощущался кризис, связанный с отсутствием духовного лидера, поэтому предпринимались попытки, зачастую безуспешные, реанимировать потерянный авторитет ишанов, с другой стороны, формировалась критическая точка зрения по отношению к лжесуфиям и псевдоишанам, постепенно переходящая к антиклерикализму, что особенно стало заметным в публицистике и художественной литературе. По «хитабам» – обращениям, приведенным здесь, ишанизм как одна из форм духовенства еще не хотел сдавать позиции и планировал долго существовать в татарском обществе. Но приход большевиков к власти и их политика воинствующего атеизма первым делом нанесли серьезный удар по религии и духовенству, вследствие чего ишанизм был объявлен «особо реакционным и фанатичным проявлением религиозности», а сами ишаны – «сектантами» или «черным духовенством»[201]201
  См.: Миннуллин И., Минвалеев А. Суфизм в советском Татарстане: к постановке проблемы // Суфизм как социокультурное явление в российской умме. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Казань, 2006. С. 246–251.


[Закрыть].

Глава 5
Духовное лицо в турецкой литературе. Скандальный роман «Нур баба». Антиклерикальные романы в турецкой литературе раннереспубликанского периода. Духовенство в романе «Зеленая ночь» Решата Нури Гюнтекина

В турецкой литературе Второго конституционного периода (1908–1918) заметно усиление позитивизма и материалистической философии, обусловленное процессом деформации религиозного сознания под влиянием западных ценностей. Османская интеллигенция переживает кризисное состояние. Об этом свидетельствует тот факт, что даже те, кто считал себя материалистами, не отрицали религию полностью и периодически «впадали» то в османизм, то в тюркизм.

Несмотря на то, что интеллектуалы не отказывались совсем от религии, она, по мнению литературоведов, заметно сдала свои прочные позиции в художественных произведениях этого периода[202]202
  Ceyhan, Nesîme. İkinci Meşrutiyet Devri Türk Hikayesinde Din Duygusu ve Dini Müesseselerin Tenkidi // Turkish Studies / Türkoloji Araştırmaları Volume 2/2 Spring 2007.S.142.


[Закрыть]. В литературе все реже встречается образ положительного героя из числа религиозных служителей. Турецкий исследователь объясняет это влиянием позитивизма и материалистической философии. Исключение составляют лишь немногие произведения: рассказы Хусейна Назми «Приключения сипахи» (Bir Sipahi’nin Serencâmı, 1914), Омара Сейфеддина «Диета» (1918), «Первый намаз» (1909), Хамамизаде «Бабушка Айше» (1909), герои которых предстают перед читателем истинно верующими, совершающими пятикратный намаз и живущими по принципам ислама. Также в рассказах Халиде Салих «Женщина в храме» (1910), Хаккы Тахсина «Тайна» (1910) представлены положительные образы имамов местных мечетей. Рассказ Али Суада «Глубокоуважаемый человек» (Pek Muhterem Bir Adam, 1913) повествует о добрых взаимоотношениях среди верующих.

Н. Джейхан приходит к выводу, что малые жанры эпоса заложили основу для антиклерикальных романов республиканского периода. По ее мнению, писатели стали подходить к созданию образов религиозных лиц с некоторой опаской и настороженностью, негромко, но все интенсивнее начала звучать критика в адрес религиозных деятелей за злоупотребление должностными обязанностями и доверием населения, за аморальные поступки. Например, герой рассказа Назыма «Сваха и Тосун» (1913) рассматривается исследователем как один из первых в литературе образов, представляющих сельского имама обманщиком и корыстолюбцем, который будет часто встречаться в турецкой прозе 1930-х гг. В этом произведении рассказывается история о том, как сельский староста и имам вместе обманывают население, плетут различные интриги, разрушают семьи: для того, чтобы заполучить жену Исмаила, в которую влюбился сын старосты, выдумывают разные хитрости, основанные на суевериях, разводят Исмаила с женой и высылают его из села.

В рассказах Рафика Халида «Серый осел» (Boz Eşek, 1918) и «Святой угодник» (Yatır, 1918) представители духовенства показаны как люди, в корыстных целях использующие религиозность населения.

Рассказ Р.Н. Гюнтекина «Божий гость» (Tanrı Misafiri) повествует о том, как выпускник медресе по имени Хафыз Ильяс, представляясь сыном покойного Хаджи Хафыза, знакомого из Муглы, приходит в качестве гостя в дом Ходжи Али-эфенди и остается там неприлично долго. Комический эффект достигается изображением ряда гротескных ситуаций. «Божий гость» постоянно занят чтением Корана и молитвами, поэтому хозяин долгое время не смеет спросить, когда же он собирается уехать в Стамбул. К тому же богобоязненный молодой человек имеет отменный аппетит, кроме обедов и ужинов, съедает всю зелень и фрукты в саду. Затем он начинает досаждать дочери хозяина дома, рассказывая ей любовные истории и стихи и предлагая выйти за него замуж. Не выдержав этого, Ходжи Али-эфенди сам находит гостю работу в Стамбуле, покупает ему билеты на пароход и поезд. Однако не успевает он вздохнуть с облегчением, как сосед сообщает, что видел на пристани Хафыза Ильяса, пытавшегося продать свой билет на пароход. Попытка закрыть дом и на время спрятаться от «божьего гостя» приветливому хозяину все же удается, но лишь со второго раза…

Известный турецкий писатель, выдающийся художник слова Омар Сейфеддин (1884–1920) сатирически рисует в своих рассказах «блюстителей нравственности» – лицемерных проповедников, чей образ жизни бесконечно далек от предмета их высокой проповеди. Писатель мастерски высмеивает ханжеские рассуждения дервишей о бренности мира и иллюзорности реальной жизни. Показателен в этом отношении сатирический рассказ «Оказия», где описывается старый дервиш Хасан, скитающийся по анатолийским деревням с кружкой для подаяния. Хотя тело в представлении Хасана всего лишь сон, мираж, он не устает жаловаться на свои телесные недуги, причиняющие «мучительную боль его «существующей» душе, а засыпая, он видит сладострастные сны, полные презираемого им на словах «греховного мусора»[203]203
  Алькаева Л.О. Из истории турецкого романа, 20–50-е годы ХХ века. М.: Наука, 1975. С. 34.


[Закрыть].

О. Сейфетдин убедительно показывает, что фанатизм, суеверия служат удобной почвой для всевозможных махинаций ловкачей, смело одурачивающих народ («Дом с привидениями», «Заклинатель» и др.)[204]204
  Там же.


[Закрыть].

В рассказе «Голос из небытия» (Hafiften bir seda, 1918) главные герои – богобоязненный и смиренный старик Хаджи Имамеддин-эфенди и его сын «Плохой Тахсин», который является полной противоположностью отца – азартным игроком, распутником, пьяницей и дебоширом. Ангелоподобный Хаджи-эфенди давно отрекся от сына и выгнал его из дома. Плохой Тахсин с нетерпением ждет смерти отца, чтобы завладеть его наследством и растранжирить его. Мечты Тахсина сбываются неожиданно и невероятным образом: в тот вечер, когда Имамеддин-эфенди решает оставшуюся жизнь провести, уединясь в «чиллехане» в своем саду, и молится об этом, его пьяный сын по ошибке подходит к его дому и, услышав произносимые молитвы, начинает смеяться над ними и кричать: «Лети, благословенный, лети!». Имамеддин-эфенди принимает эти слова за голос с небес как свидетельство того, что его молитвы приняты Аллахом, прыгает из окна и умирает. Все наследство остается Тахсину, а жители махалли с презрением вспоминают Имамеддина-эфенди как самоубийцу.

В другом рассказе О. Сейфетдина «Чудо» (Keramet, 1919) описывается крупный пожар в одном из кварталов Стамбула. Жители махалли верят, что пожар обязательно остановится, как только достигнет усыпальницы местного святого. Чироз Ахмет же считает пожар удобным моментом для воровства и мародерства, однако он знает, как бедно живет население, поэтому решает грабить тюрбе святого, где имеются канделябры, молитвенные коврики, рукописные списки Корана, которые можно будет выгодно продать. Незаметно проникнув в тюрбе, Чироз Ахмет забирает все вещи, но никак не может выйти с ними из усыпальницы, напротив которой собралась толпа зевак. Поэтому он входит в гроб (сандука) святого и выходит в нем из тюрбе. Народ, удивленный увиденным, принимает это явление за чудо, полагая, что святой покидает свою усыпальницу и лишает их своего благословения. Автор критикует устойчивые в сознании простого народа суеверия и традицию поклонения святым местам.

Обличая мракобесие, обскурантизм, закоснелые феодальные устои, писатель показывает также, что не всегда оправдывают себя и «новые веяния».

В начале ХХ в. в Османской Турции предпринимались активные действия, направленные на обновление суфийских организаций. Самокритика, всегда присутствовавшая внутри суфийских организаций, в это время становится особенно актуальной, начинают выходить специальные журналы по суфизму: Джарида-и Суфийа, Тасаввуф, Мухиббан, Хикмат, Михраб, где публикуются статьи таких авторитетных специалистов, как Хильми Зия Улькен, Измирли Исмаил Хаккы и др., создаются суфийские общества Джамийат-и Суфийа-и Иттихадийа, Джамийат-и Суфийа, где происходят бурные дискуссии и проводятся конференции. В журналах содержались следующие предписания: председателем Меджлиса-машаих должен быть человек, обладающий глубокими познаниями в суфизме; необходимо запретить передачу поста шейха по наследству от отца к сыну; суфийские обители должны быть открыты для народа; необходимо проводить постоянный контроль и ревизию деятельности суфийских организаций; нужно написать историю суфизма в Турции, создать специальную суфийскую библиотеку; проводить научные форумы, посвященные проблемам и методам обучения тасаввуфу и т. д.[205]205
  См. Kara, Mustafa. Tekkeler ve Zaviyeler.


[Закрыть].

В 1925 г. суфийские организаций в Турции были запрещены. К этому привели следующие причины:

1. Политизированность тарикатов, заметная роль шейхов в государственной политике. Панисламистская политика Абдулхамида II широко поддерживалась шейхами различных тарикатов. Велась борьба против колониальной политики Англии в Индии и Франции в Африке. Активизировались миссионерская деятельность в Африке, Китае, Японии, Туркестане и паломничества как одно из средств усиления панисламистской политики Абдулхамида II.

2. Четкая внутренняя организация в текке, охватывающих широкие слои населения и имевших многочисленных адептов. Роль и авторитет шейха были неоспоримы.

3. Противостояние между представителями медресе и текке.

4. Заинтересованность иностранных организаций в процессе внутреннего разложения и деградации в тарикатах, этнических и религиозных раздорах, нездоровом соперничестве между братствами.

Исследователи обращают внимание на наличие признаков отдаления османских текке в XIX в. от истинных принципов суфизма. И. Гюндюз в этом видит как внешние, так и внутренние причины. К числу внутренних причин он относит: во-первых, утрату научных и духовных ценностей в текке как одном из важных социальных учреждений османского государства, отсутствие сильных и уважаемых личностей на посту шейхов и мюршидов. Ослабление этих позиций наблюдалось после султана Мустафы III (1757–1774)[206]206
  Gündüz İ. Osmanlılarda Devlet-Tekke Münasebetleri. S. 166.


[Закрыть]. Во-вторых, в отношениях параллельно развивавшихся и поддерживавших друг друга до XVI в. научных и суфийских организаций в последние столетия наблюдались взаимные обиды и распри, что привело к вражде между медресе и текке. Эти ненужные споры и обвинения послужили не только ослаблению этих двух важных сфер османского общества, но и лишили их направляющей роли в отношении государственной власти, армии и населения. Вражда между представителями текке и медресе оказала заметное негативное влияние на атмосферу в обществе. В-третьих, идейные разногласия и жесткое соперничество как внутри одного текке, так и между различными тарикатами, борьба за пост шейха и за влияние среди населения в целях привлечения как можно большего числа последователей и др. постепенно распространилась и на общество, что привело к потере авторитета суфизма среди народа, который порой становился свидетелем неприглядных событий и даже кровавых столкновений между дервишами[207]207
  Там же. С. 168.


[Закрыть]. В-четвертых, попытки некоторых государственных лиц использовать отдельные суфийские организации в своих политических целях, участие отдельных (например, бекташийских) текке в восстаниях и бунтах, которые привели к их закрытию и запрету. В-пятых, структурные изменения внутри текке со временем также расшатали их, пост шейха могли занять абсолютно чужие или недостойные люди. Желая сохранить авторитет умершего шейха в глазах государственных чиновников, мюриды на его пост зачастую ставили кого-либо из рода шейха, но эти шейхзаде не всегда отвечали требованиям, предъявляемым высокому титулу. Передача поста шейха по наследству не всегда оправдывала себя: внутреннюю структуру текке ослабляло и то, что на пути к постижению истины преуспевали продолжатели рода шейха («йолдан геленлере дейил, белден геленлере»).

К внешним причинам деградации текке И. Гюндюз относит следующие обстоятельства: проникновение в текке различных нетрадиционных или шиитских течений в виде бабаи, каляндари, хуруфизма и др. Наиболее уязвимым и подверженным таким влияниям оказался бекташийский тарикат, который в 1826 г. был запрещен.

Данная общественно-религиозная атмосфера нашла отражение в литературе. Наиболее репрезентативными примерами воссоздания в художественной литературе образа суфийского наставника, которого принято называть «шейх», «мюршид», «пир», «ишан», являются повесть татарского писателя Закира Хади «Джиханша хазрат» (1909) и роман Якуба Кадри Караосманоглу «Нур Баба» (1914). В период активной критики застойных явлений в духовной сфере российских мусульман в конце XIX – начале ХХ в. был опубликован ряд стихотворных и прозаических сочинений об ишанах. Однако в тюркоязычных литературах вряд ли можно найти такого рода масштабные художественные произведения, посвященные суфийской тематике, как названные произведения татарского и турецкого писателей. В отличие от традиционных панегирических сочинений, в отобранных для анализа текстах присутствует негативное описание образа жизни религиозного деятеля.

Общая для этих произведений черта обнаруживается непосредственно уже в их названиях. По своему значению имена главных героев, вынесенные в заглавия произведений, содержат скрытую претензию на лидерство: так, Джиханша с персидским изафетом джихан-и ша(х) означает «правителя вселенной». В турецком романе настоящее имя героя Нури, означающее «светлый», «лучистый», также имеет персидскую форму, как например, нур-и джихан – свет вселенной; Нур(-и) баба – дословно: лучезарный отец[208]208
  Известный специалист по турецкой литературе Л.О. Алькаева, упоминая данный роман в своей монографии, перевела его название как «Старец Нури» (См. Алькаева Л.О. Из истории турецкого романа, 20–50-е годы ХХ века. С. 9), мы отказались от использования такого перевода, поскольку о главном герое Я. Кадри постоянно пишет как о молодом шейхе. Считаем, что в данном случае суфийский термин «баба» переводу не подлежит, как и Занги Баба, Хаким Ата.


[Закрыть], один из персонажей романа (Зиба) называет его Нур-и иляхи (божественный свет). Термин, следующий вслед за именем собственным, ориентирует простого читателя на исламскую (хазрат – уважительное обращение к мусульманскому религиозному деятелю), а более подготовленного – и на суфийскую тематику: баба, ровно как ата (в значении «отец») – одна из разновидностей тюркского названия главы суфийской общины. Таким образом, центральными героями вышеназванных произведений являются суфийские наставники: Джиханша ишан – представитель тариката накшбандийа, Нур Баба – тариката бекташийа[209]209
  Бекташи – тарикат, основанный Хаджи Бекташи Вели в XIII веке. Близок к шиизму (почитание Али) и содержит элементы христианства. Был распространен в Турции, на Балканах, в основном в среде перешедших в ислам христиан. Представители этого тариката воспринимали мир посредством триад: Аллаха, Мухаммада и Али, принимали ритуальную пищу из вина, хлеба и сыра. В фольклоре бекташи всегда выступают как вольнодумцы, живущие за пределами норм традиционного исламского права. Данное учение было чуждым для татар.


[Закрыть]. Примечательно, что оба братства имеют отношение к тюркоязычному среднеазиатскому суфизму, основанному Ходжой Ахмедом Ясеви (XII в.). Бекташизм, основателем которого является Хаджи Бекташ Вели (XIII в.), сыграл заметную роль в истории Османской Турции[210]210
  Янычары, составившие важную часть армии Османской империи, считали своим благодетелем и покровителем (пиром) Хаджи Бекташа Вели. Дервиши бекташи, в отличие от аристократического тариката мавлавийа, использовавшего персидский язык и аруз для своих ритуалов, обращались к простому народу на простом и доступном турецком языке, используя форму народной поэзии хедже.


[Закрыть]. Однако стоит отметить, что бекташийское учение и его ритуалы сильно отличаются от накшбандийского тариката: использование во время радений различных музыкальных инструментов, воспевание илахи – религиозных песен, распитие спиртного, ночные бдения и другие ритуалы, имеющие место в бекташийа, целиком отсутствуют в накшбандийа, который проповедует тихий зикр. Одной из наиболее отличительных черт бекташийа является участие женщин в ритуалах.

З. Хади и Я. Кадри в своих произведениях поднимают острую для того времени проблему. Суфийские братства начала XX в. часто обвинялись в порочности, а их руководители – в том, что отходят от основных принципов тасаввуфа: якобы вместо того, чтобы вести аскетичный образ жизни, воспитывать в себе покорность воле Всевышнего, суфии в тарикатах все чаще предавались земным удовольствиям, стяжательству, пропагандируя псевдосвятость и обманывая собственных последователей-мюридов.

Роман «Нур Баба» Якуба Кадри Караосманоглу (1889–1974) считается одним из скандальных произведений в турецкой литературе, вызвавших широкий резонанс в обществе[211]211
  См.: Gariper, Cafer; Küçükcoşkun, Yasemin. II. Meşrutiyet Döneminde Yayımlanan Nur Baba Romanı ve Yarattığı Akisler // Ahmed Yesevi Üniv. Yayınları. Bbilig, Güz / 2008, N 47. C.45–78. Gariper, Cafer; Küçükcoşkun, Yasemin. Dionizyak Coşkunun İhtişam ve Sefaleti-Yakup Kadri’nin Nur Baba Romanına Psikanalitik Bir Yaklaşım. İstanbul: Akademik Kitaplar, 2009.


[Закрыть]. После выхода некоторых частей романа в нескольких номерах газеты «Акшам» в 1914–1915 гг. редакции пришлось остановить его публикацию из-за многочисленных писем читателей. Лишь в 1922 г. роман впервые был издан отдельной книгой, вновь вызвав бурное обсуждение в прессе. Сам факт того, что автор описывает внутреннюю жизнь суфийского учреждения (текке), которая для многих казалась непостижимой тайной, стал предметом нападок на Я. Кадри: его обвинили в разглашении тарикатской тайны, хранить которую мюрид обычно клянется при вступлении в братство. В предисловиях к первому и второму (1923) изданиям романа автор был вынужден отвечать на многочисленные критические замечания. Он писал, что не существует никакой тарикатской тайны, это лишь выдумки толпы, что всякий мог приходить в текке и присутствовать на ритуальных собраниях дервишей. Эти аргументы многим показались неубедительными, ибо в тарикатах существуют некоторые ритуалы, которые действительно недоступны для любого любопытствующего человека с улицы. В бекташийской практике это айин-и джем[212]212
  Церемония (айин-и джем или просто джем) состоит из музыки и танцев (сема), символизирующих очищение и единение с Богом.


[Закрыть] с участием мужчин и женщин, куда не могли попасть лица, не являвшиеся членами братства. Различного рода пересуды про бекташи появились после того, как бекташийские организации с 1826 г. подверглись гонениям со стороны османских властей и были вынуждены уйти в подполье. Вполне возможно и то, что в результате преследований среди бекташи возник дефицит духовных лидеров, и пустоту заполнили аферисты и лжесуфии. Но большая часть этих сплетен не соответствовала действительности.

Закрытость тариката вызывала интерес любопытствующих, возбуждала фантазию. Для турецкой публики непосредственно сама тема романа отличалась новизной и вызывала ее интерес. Я. Кадри, ориентируясь на чувства, присущие каждому человеку, – любопытство, желание узнать то, что скрыто, увлекает читателя развитием любовных отношений между суфийским шейхом и замужней женщиной. Однако эта сюжетная линия служит своеобразным прикрытием, прозрачной ширмой для изображения неприглядных картин, представляющих ритуалы тариката и условия жизни мюридов в текке. События романа происходят в закрытой социальной среде в тот период, когда сила и влияние Османской империи клонились к упадку, однако суфийские организации все еще сохраняли свой авторитет и престиж в народе. Этими обстоятельствами можно объяснить тот факт, что роман Я. Кадри был встречен многими верующими, особенно последователями учения бекташи, крайне негативно и воспринят как своего рода посягательство на святое. Появились специальные сочинения-опровержения, авторы которых называли роман «Нур Баба» «сказкой», выдумкой[213]213
  См.: Demir, Ahmet. Yakup Kadri Karaosmanoğlu’nun Nur Baba’sı İçin Döneminde Bir Reddiye: Nur Baba Masalı // Türk Kültürü Ve Haci Bektaş Velî Araştırma Dergisi. Kış 2016 / Sayı 8 °C. 51–77.


[Закрыть].

Детальному и колоритному описанию жизни бекташийского текке способствовал и личный опыт Я. Кадри: как выяснилось во время дискуссий в прессе, писатель в 1910-х гг. действительно был посвящен шейхом Али Баба в братство бекташи в текке Кысыклы в Стамбуле. Однако новоиспеченный мюрид с высшим образованием очень скоро разочаровался в своем почти безграмотном шейхе. Можно утверждать, что в определенной степени прототипом Нур Баба стал именно шейх Али Баба. Мустафа Кемаль Ататюрк, с интересом прочитав роман, пожелал встретиться с прототипом главного героя произведения, но реальный шейх скорее разочаровал его, ибо был лишен харизмы и загадочности Нур Баба. При беседе с Ататюрком Я. Кадри признался, что Али Баба, за исключением своего пристрастия к женщинам, был мало похож на главного героя, но стал «сырым материалом», послужившим для создания художественного образа[214]214
  Karaosmanoğlu Yakup Кadri. Nur Baba. Baskıya hazırlayan Atilla Ozkırımlı. İstanbul, İletişim yay. 1987. S.16.


[Закрыть].

Мнения литературных критиков о романе разделились: одни, отметив остроту и актуальность проблемы, увидели в описанном текке изображение реально существующих учреждений в бекташийском тарикате, подтверждающее известные слухи о том, что суфиии-бекташи – распутные и разгульные дервиши. В других отзывах присутствовала уверенность в том, что описанное Я. Кадри текке – не более чем плод воображения автора и никоим образом не соответствует действительности, личность Нур Баба также вымышленная, ибо такого рода человек не был способен стать настоящим шейхом бекташи, он мог лишь случайно попасть в текке, поэтому, как утверждают авторы рецензий, его действия и поступки не характеризуют истинное братство. Даже при условии, что Я. Кадри в чем-то и был прав, описанное в произведении, по их мнению, является изображением деградировавшего бекташи: Нур Баба представляет лишь тот немногочисленный круг суфиев, отошедших от основ учения. Следовательно, судить обо всех османских тарикатах начала ХХ в., основываясь на данном романе, было бы крайне ошибочным.

Роман стал объектом резкой критики Нихата Сами Банарлы, Фуата Бозкурта. Известный турецкий актер и режиссер Мухсин Эртугрул в 1922 г. снял фильм «Тайны Босфора» (Bogazici Еsrarı). Как и роман, фильм вызвал широкий резонанс среди населения, еще во время съемок фильма представители бекташи совершали нападения на студию, вынуждая вмешиваться полицию. Однако она не запретила съемки, и, несмотря на протесты и на тот факт, что исполнитель главной роли исчез, фильм был снят и в 1923 г. вышел на экраны.

В дальнейшем тема критики тариката бекташи-алеви в литературе была продолжена: в 1930 г. драматург Мусахипзаде Джелаль (1868–1959) написал пьесу «Свеча погасла» (Mum Söndü), постановка которой состоялась в 1931 г. В 1945 г. вышел роман Ниязи Ахмета Баноглу (1913–1992) «Бекташийская девушка» (Bektaşi Kızı).

Авторитетные турецкие литературоведы (Х.Э. Адывар, И. Энгинюн и др.) в оценках романа придерживались второй точки зрения, учитывая предисловия самого автора к разным изданиям. Я. Кадри не раз утверждал, что целью его произведения является не критика всей организации бекташи, а лишь привлечение общественного внимания к проблеме постепенной деградации суфизма в османском обществе. Нельзя утверждать, что Нур Баба – это собирательный образ бекташийских шейхов. Он описан прежде всего как обычный человек, ставший жертвой собственных желаний: молодой, привлекательный мужчина, охочий до удовольствий и наслаждений, он не мог устоять перед богатством и красивыми женщинами. А они, в свою очередь, попадая во власть его обаяния, подобно Зибаханум, приходя в текке, жертвовали не только собой, но и всем своим имуществом. В целом мнение литературоведов сводится к тому, что целью автора романа была не критика основы и сути суфизма, а стремление показать уязвимость суфийских организаций.

Автор описывает процесс формирования личности Нур Баба. Безродным и бездомным мальчиком он попал в текке благодаря шейху Афиф Баба, который, несмотря на то, что был женат 4–5 раз, собственных детей не имел. Будучи уже в зрелом возрасте, Афиф Баба не мог более выносить отсутствия радости отцовства и решил отправиться в путешествие. Оставив свою последнюю жену, которая также не смогла подарить ему ребенка, он поехал сначала в Азию, затем в Иран и Туран. В Анатолии, где находился в течение двух лет, Афиф Баба и приютил Нури. Найдя в нем свое утешение, уже немолодой шейх старался удовлетворять любые желания хрупкого и болезненного мальчика. Избалованный вниманием, маленький Нури вырос капризным и упрямым юношей, его взбалмошность и своенравие нарушили привычный ход жизни текке: во время ритуалов мейдан и мухаббат он сидел рядом с шейхом, беспокоя окружающих, из-за его озорства некоторые дервиши были вынуждены даже покинуть братство. Ни назидания Афиф Баба, ни оплеухи и угрозы со стороны мюридов не могли усмирить Нури, который, потакая своим желаниям, не останавливался ни перед чем. Болезнь шейха, уже лежавшего на смертном одре, лишь развязала руки двадцатилетнему Нури: он соблазнил его жену Джалилю Баджы, а после смерти Афиф Баба женился на ней с целью получить имущество и пост шейха. Окружающие недоумевали: как женщина в возрасте почти сорока лет, известная в текке своей богобоязненностью и безупречным моральным обликом, могла пасть жертвой этого ветреного и сумасбродного молодого человека, выросшего в ее собственном доме. И хотя сначала старания Джалили-ханум сохранить прежние порядки в текке имели успех, с появлением в нем молодой Зибы-ханум делать это стало намного сложнее. Юный шейх, увлеченный новым объектом желания, стал собирать вокруг себя молодых женщин и мужчин: текке окончательно погрязло в грехе. Дервиши, несогласные с шейхом, постепенно покидали текке, им оставалось лишь наблюдать со стороны, как Нур Баба эксплуатировал вековые традиции бекташи ради удовлетворения собственных желаний.