Текст книги "Человек на минбаре. Образ мусульманского лидера в татарской и турецкой литературах (конец ХIХ – первая треть ХХ в.)"

Антиклерикальные романы в турецкой литературе раннереспубликанского периода. Духовенство в романе «Зеленая ночь» Решата Нури Гюнтекина

Начальный этап республиканского периода в Турции характеризуется гонениями на ислам, поэтому говорить о мусульманской художественной литературе данного этапа довольно сложно. Это объясняется тем фактом, что основу руководящего состава новой республики составили бывшие члены партии «Единение и прогресс», рядом с Ататюрком стояли бывшие тюркисты и социалисты. Вестернизация, ставшая основным направлением в политике последнего этапа истории Османской империи, продолжается соратниками Ататюрка. Причину отставания Востока от Запада многие из них видели в том, что страна придерживалась исламких принципов и общество было мусульманским. Интеллектуалы раннереспубликанского периода также выступали за то, чтобы дистанцироваться от религии. Идеолог и лидер партии «Единение и прогресс» Зия Гёкальп пользовался авторитетом среди республиканцев и имел влияние на Ататюрка. Если в период национально-освободительной борьбы Ататюрк терпеливо относился к духовенству, то в 1930-е гг. он изолирует религию от политики, религия становится личным делом каждого человека.

Предпринимается ряд мер, направленных на ослабление влияния ислама на человека. В 1922 г. отменен султанат, в 1924 г. – халифат, шариатские суды, упразднен пост шейхульислама, закрываются религиозные учебные заведения (медресе), в 1925 г. запрещены суфийские братства и вступает в силу закон о головном уборе, принято европейское летоисчисление, в 1928 г. осуществлен переход на латиницу, из Конституции исключена статья о том, что ислам является государственной религией. В 1935 г. выходным днем объявлен понедельник вместо пятницы. Лаицизм отражался и на литературном процессе: активно переводились классики западной литературы, открылись Народные дома, сельские институты для «просвещения» народа. Закрыли радио и отделения в консерватории, где транслировалась и преподавалась классическая музыка (алятурка).

Новое поколение турецкой интеллигенции воспитывалось в духе отвержения ислама. Из литературы исчезают религиозные мотивы, а те возвышенные слова, которые раньше употреблялись по отношению к Аллаху, Пророку и Корану, стали использоваться при характеристике человека. Светский образ жизни вытесняет религиозность, он воспринимается как чувство жизнелюбия, радости бытия. «Исламским» писателям и поэтам не остается места на литературном поприще. Автор гимна Турции, депутат Национального собрания Мехмет Акиф и др. интеллектуалы вынуждены покинуть страну. До 1940-х гг. в целом невозможно говорить о наличии какого-либо писателя с исламскими воззрениями в турецкой литературе. Лишь после 1940-х гг. появляется группа писателей исламско-национального толка. Основа литературы раннереспубликанского периода была заложена в период Машрутията. Самые популярные темы в литературе в эти периоды: тюркизм, вестернизация, войны и героизм, отчизна, женщина как объект любви, мать, дочь, сестра, негативное влияние Запада и моральные проблемы, связанные с пьянством, азартными играми и т. д.

Исламизм в османском обществе 1908–1923 гг. был следствием переживаемого страной экономического и политического кризиса, когда многие искали спасение в религии. Тогда исламизм развивался параллельно с тюркизмом. Оба направления, в их умеренных вариантах, в отличие от таких течений, как туранизм и вестернизация, нашли отражение и в литературе начального этапа республиканского периода. Писатели не только открыто выражали свои национальные чувства, но и обращались к темам Республики, строительства нового государства, модернизации общества и т. д. Эта литература имела пропагандистские цели: она критически оценивала старый режим и султанат, рассматривая ислам как реакционную идеологию, повлекшую за собой крушение империи. В отличие от периода Машрутият, литература республиканского периода опиралась на идеологию кемализма и социализма. В 1923–1950 гг. развитию поэзии исламского направления способствовали такие поэты, как Неджип Фазыл Кысакюрек, Асаф Халет Челеби и Ариф Нихат Асйа.

Крестьянские массы Турции первоначально категорически отвергали кемалистскую идеологию, чему свидетельствуют многочисленные примеры в литературе. В романе Халиде Эдип «Убейте блудницу!» народ линчует патриотку-учительницу, пытавшуюся проповедовать идеологию национализма в деревне. В романе Якуба Кадри «Чужак» бывший офицер Джамиль, поселившись в анатолийской деревне, посвящает себя проповеди идей Кемаля и убеждается в отсутствии у анатолийских крестьян каких бы то ни было национальных чувств. «Мы не турки, а мусульмане», – говорят они. Проповедь кемализма не воспринималась турецкими крестьянами. Национально-освободительная борьба оставалась в их понимании джихадом, борьбой за ислам. Созданные для пропаганды национализма в деревнях «турецкие очаги» быстро превратились в традиционные кофейни, и результаты их деятельности чаще всего сводились к нулю. В годы, когда правительство действительно запрещало религиозное обучение, крестьяне тайно изучали арабский язык и Коран. В сельской местности это явление носило почти массовый характер.

В Турции в первые годы республиканского периода шла активная работа по выработке новой официальной национальной идеологии. При этом особая роль отводилась литературе и просвещению, которые были призваны воспитать нового человека. Турецкая литература, демонстрируя приверженность светским идеалам, пыталась объяснить официальную идеологию в политическом, историческом, социально-культурном контекстах и в целом приняла спущенную сверху идею о необходимости критики ислама и мусульманского духовенства как главных препятствий на пути прогресса. «Убейте блудницу!» (1923–24) Халиде Эдип Адывар и «Зеленая ночь» (1928) Решата Нури Гюнтекина[228]228
  Существует мнение, что оба этих романа были написаны по заказу Ататюрка. См… Dede, Kadir. Türk Ulusunun İnşasi Sürecinde Romanin Rolü, 1923–1938. Hacettepe Üniversitesi Sosyal Bilimler Enstitüsü Siyaset Bilimi Ve Kamu Yönetimi Anabilim Dalı.Basılmamış Doktora Tezi: Ankara, 2015. S. 137–138.


[Закрыть] стали первыми романами, посвященными данной теме в турецкой литературе. Оба романа объединяет стремление писателей показать, что будущее – за умными и дальновидными учителями, которым противопоставляются религиозные деятели как оплоты старины. Религиозные персонажи представлены не как индивидуальные характеры, а как социальные типы, которым противопоставлялся идеал нового учителя. Как известно, сами авторы также имели профессию учителя.

В романе «Убейте блудницу!» Халиде Эдип Адывар молодая учительница Алийе по собственному желанию отправляется в далекое анатолийское село, чтобы работать в школе. С первого дня она сталкивается с невежественными людьми во главе с начальником образования и религиозным деятелем Хаджи Феттахом-эфенди. В это время Измир и окрестности оккупированы иностранными войсками, жители села разделяются на два лагеря, одни поддерживают Кува-и миллия, другие видят в нем врага и влияние на него большевиков. Хаджи Феттах-эфенди, возглавляя последних, собирает народ на площади и призывает противостоять Кува-и миллия (партизанским отрядам, сражающимся с интервентами), якобы, если это войско придет, женщины откроют головы, начнется разврат и т. п. В это время мимо площади идет Алийе с группой детей, которые поют патриотическую песню. Независимое и смелое поведение молодой красивой девушки с непокрытой головой в глазах фанатичных мужчин оценивается как источник «блуда». В финале чистая и незапятнанная Алийе погибает от рук разъяренной толпы под призывы Хаджи Феттах-эфенди «Убейте блудницу!».

Роман многократно критиковался «за проявление вражеских чувств в отношении ислама», главным аргументом указывался негативный образ Феттах-эфенди, который был ходжой – религиозным наставником. Однако Халиде Эдип в нескольких местах романа подчеркивает: то, что проповедовал Феттах-эфенди, не является истинной верой:

Алийе сначала почувствовала желание вслух проклинать все то, что олицетворял Хаджи Феттах-эфенди. Нет, религией было не это, не то, что проповедовал непристойный Хаджи Феттах-эфенди. Религия – это символ бесконечного светлого милосердия и сострадания. Эта была религия Пророка, просившего заступничества за свою умму, религия великого Мухаммада, ставшего покровителем своей общины. Хаджи Фетта-эфенди же был земным представителем дьявола, посланного терзать людей, прикрывшись религией[229]229
  Halide Edip Adıvar, Vurun Kahpeye. Can Yayınları, İstanbul, 2015, s. 38.


[Закрыть].

Целью писательницы было не очернить религию, а защитить от всякого рода нападок под видом религии женщину – достойного участника социальной жизни и национально-освободительной войны.

«Зеленая ночь» начинает серию социальных романов Гюнтекина, после него вышли в свет «Листопад», «Обитель дервишей» (Мискинлер теккеси, 1946) и др. Основная идея данного романа – показать значение просвещения в процессе развития турецкого общества в начале ХХ в. Обучавшийся долгие годы в медресе и формировавшийся в атмосфере схоластики, главный герой Али Шахин сумел для себя определить, кто есть кто: он «насквозь видит» представителей и выходцев из этих медресе, которым объявляет войну. Для него «новая школа», где использовалась совершенно другая система обучения и воспитания, становится верным орудием в борьбе против невежества. В отсталой анатолийской провинции Шахин вступает в неравное сражение с софтами. Пока каждая деревня в Анатолии не будет обладать новой школой и здравомыслящим учительским коллективом, не будет настоящего прогресса – вот мысль писателя не только в данном произведении, но и в романах «Королек – птичка певчая», «Кровная месть» и др.

Лирическое, на первый взгляд, название полемического, по собственному признанию автора, романа «Зеленая ночь» содержит идеологический мотив: зеленый цвет – цвет ислама, а ночь, темень – враг света, т. е. прогресса. В основе романа лежит тезис о том, что долгая ночь невежества должна закончиться, но для этого нужно объявить войну пагубному влиянию «старого». Любимыми выражениями автора также становятся слова: «зеленая армия», «зеленое знамя», тем самым зеленый цвет ислама в романе приобретает символическое значение. Подготовка нового человека-интеллигента возможна только через светское и современное образование.

В романе описывается процесс превращения Али Шахина из человека, верующего в потусторонний мир, в ярого реалиста.

Он определяет зеленые огоньки, которые в медресе называли учением и светом, как «мерцание», освещающее всего лишь могилы, пробуждающие в душе человека только тоску и отчаяние. Отблески этого мерцающего света способны изменить цвет и форму окружающих предметов, придавая им страшные и фантастические очертания. Это мерцание не в силах разогнать ночь. Мрак зеленой ночи, в котором люди жили веками, Али Шахин противопоставляет истинному свету. Этот свет подобен свету солнца, которое заливает всю вселенную, каждый ее уголок ослепительным, драгоценным сиянием. Герой надеется на то, что рожденный с восходом солнца день положит конец «зеленой ночи». Наступление этого дня должны приблизить учителя нового типа.

Сарыова – провинциальный городишко, где происходит действие романа, словно погружен в эту «зеленую» ночь. Шахин-эфенди – молодой преподаватель, выпускник Стамбульского учительского института, по собственному желанию приехал сюда обучать детей. В отличие от других выпускников института, многие из которых пытаются под любыми предлогами отказаться от работы в деревне и остаться в столице, Шахин имеет опыт, приобретенный в традиционном медресе. По желанию отца и односельчан, Шахин шесть лет обучался в медресе Сомунджуоглу в Стамбуле, чтобы стать религиозным деятелем, и увидел «истинное лицо» будущих имамов и мулл.

Автор показывает несколько типов религиозных деятелей. Во-первых, это учащиеся медресе. В романе описана сцена из так называемой «культурной» жизни медресе: Шахин наблюдает Орта ойуну, домашний театр, в котором артистами являются его однокашники. Герой воспроизводит один из эпизодов спектакля: «муж», которого играл здоровенный детина, набрасывается на «женщину», как разъяренный бык, и кричит: «Госпожа, я взял тебя не даром! Твоему отцу я выложил чистоганом несколько золотых, горящих, как петушиный глаз. О возлюбленная, не лишай меня сладости свидания!». Ответом на эти слова становится сотрясающий старинные своды медресе и напоминающий крики восставшей толпы гул голосов, а не смех собравшихся для веселья людей.

Именно с этим зрелищем связано первое разочарование, пережитое Шахином, виновниками которого невольно оказываются его школьные товарищи. Герой открывает для себя истинную сущность будущих ученых-богословов, которым предстоит узнать тайны, скрытые за небесным сводом. Он недоумевает: неужели перед ним доблестные добровольцы великой армии зеленого знамени, собравшиеся завоевать четыре стороны света. Шахин представлял их себе совсем иными.

По словам его отца, тень зеленого знамени в один прекрасный день покроет весь мир. Большинство же софт были детьми деревенских бедняков, отданных в медресе для обучения доходному ремеслу, подобно тому, как отдают детей в подмастерья к ремесленнику. Они вынуждены были учить арабскую грамматику и постигать правила свершения обрядов вместо того, чтобы работать в поле. Они готовились к тому, чтобы вести за собою «людское стадо», вместо того, чтобы пасти овец в горах. В восприятии повествователя это грубые первобытные существа, которые ничем не отличаются от суеверных и невежественных пастухов.

Описывая жизнь обитателей медресе, рассказчик обращает внимание на то, что это всего лишь скорбное сонмище теней прошлого, поскольку их имена и лица давно забыты. С котомкой из грубой кожи за плечами, в рваной зеленой чалме на голове, они пришли сюда из далеких анатолийских деревень. Будучи болезненными, измученными голодом и нищетой детьми, они стали фанатиками и юродивыми.

Автор видит этих людей первобытными существами, находящимися во власти животных инстинктов, жадности, желания выжить во что бы то ни стало. Автор сравнивает их со стаями голодных волков, которые бродят в поисках пищи в снежную вьюгу в окрестностях городов. Они влачили жалкое существование в пустых кельях этого двора, в котором камни покрываются от сырости плесенью. Каждый день их жизни похож на предыдущий.

Далее автор рисует учителей и более старших обитателей медресе. Один из них – Хафыз Ремзи, который обладал удивительным искусством читать Коран так, что правоверные слушатели забывали обо всем на свете и чувствовали себя на седьмом небе: его жалостливый голос заставлял трепетать их сердца. Но тот же самый Хафыз Ремзи, умеющий так проникновенно выговаривать священные слова, производил и прямо противоположное воздействие на окружающих, когда начинал богохульствовать и произносить страшные ругательства: людям в этот момент становилось стыдно за себя и за то, что они появились на свет.

В течение всего месяца рамазан Ремзи читал Коран в больших мечетях Стамбула. Хозяева окрестных особняков снабжали его едой, питьем, одеждой, деньгами на расходы. Хафыза приглашали во многие дома для чтения «Жития пророка Мухаммада» или по делам духовного суда.

Многие женщины, закрыв свои лавки, приходили в мечеть, чтобы услышать его голос и посмотреть на лицо, столь же прекрасное, как и голос. «Небесная» красота звонкоголосого хафыза была предметом восхищения даже набожных старух. Но Хафыз Ремзи, будучи очень гордым, не всякой женщине уделял внимание, предпочитая пожилых вдовушек неопытным девушкам и молодым женщинам. Софты считали, что количество женщин, посетивших его келью, невозможно подсчитать. В итоге он женился на богатой вдове паши, уже немолодой.

Еще один яркий представитель медресе – Зейнель-ходжа. Автор характеризует его как грубого и «тупоголового», неуживчивого, упрямого и самого фанатичного софту в медресе. Юный Шахин вспоминает рассказы Зейнеля-ходжи о существовании страшного ада со всевозможными орудиями для пыток, например, раскаленными иглами, которыми «слуги того света» выкалывают своим жертвам глаза. В этих историях о том, как вырывают языки, заливают кипящую смолу в рот, сдирают кожу и т. д., было что-то фантастически изуверское. Зейнеля-ходжи был убежден, что люди понесут наказание не только за свои слова и действия, но даже за сны, которые они видят. Человека, в первую очередь женщин, по его мнению, ждет один удел – это плеть и огонь. Долгом истинного мусульманина Зейнеля-ходжи считал немедленное собственноручное наказание того, кто совершал что-либо, противоречащее шариату.

Портрет еще одного обитателя медресе – сына дворцового имама Меджида, заболевшего чахоткой от непосильных занятий и жизни впроголодь. «Лежа на старой кровати, трясясь и захлебываясь от кашля», он писал доносы.

Подобные типы встречаются в рассказах и повестях татарских писателей З. Хади, Ф. Карими и др.

Эволюция во взглядах главного героя происходит постепенно, под влиянием жизненных впечатлений и опыта. Многие из тех, кого молодой софта считал почтенными светилами богословия, были прислужниками дворца, шпионами султана Абдулхамида. Частенько он слышал рассказы о преступлениях, которые были на совести учителей: по их вине разрушались семьи, из-за их доносов людей отправляли в ссылку, причем они доносили даже на своих учеников, своих духовных детей. Ради каких-нибудь трех-пяти лир или приветливого слова падишаха они без колебаний могли предать и Бога, и пророков.

Стремление к критике и свержению властей предержащих, эта болезнь, которой вдруг заболел молодой софта, усиливалась. Она распространялась, «подобно пожару в сильный ветер, и пламя начало уже подступать к подножию трона халифа, наместника пророка на земле». Все, что Шахин слышал и видел в Стамбуле или в деревнях Анатолии и Румелии, куда его забрасывала судьба во время странствований, позволяло ему достаточно много узнать о дворце султана. И через некоторое время юноша пришел к выводу, что в тех бедствиях, которые обрушиваются на народ, повинен трусливый деспот – главнокомандующий зеленой армией. Раньше он возлагал ответственность и вину на мударисов и улемов, теперь же вынужден был констатировать общий упадок нравов и ослабление веры в народе: в громадной стране не осталось ни одного человека, кто произносил бы божественное слово «Аллах» от всей души, от всего сердца, кто бы думал о чем-нибудь другом, кроме удовольствий и развлечений. Улемы-богословы, призванные направлять народ и вести его по пути истины, не способны выполнить эту священную обязанность, поскольку являются невеждами и трусами, корыстолюбцами и развратниками.

Теперь Шахин считал виновным только халифа и больше не винил несчастных обитателей медресе и забитых чемезов. Если бы вспыхнуло восстание против Абдулхамида, Шахин безусловно принял бы в нем участие, поскольку человек, призванный быть наместником господа Бога на земле, оказался жестоким, коварным и безнравственным тираном. Молодой софта был убежден, что вернуть мусульманству прежнюю чистоту, положить конец этому беззаконию и омыть лицо земли смогут только «всемирный потоп, кровавый и огненный ураган».

Чтение исторических книг убедило Шахина, что настоящее ничем не отличается от прошлого. Религия всегда использовалась как орудие угнетения, прикрывало интриги и разврат. Зеленая ночь воцарилась там, где когда-то, много веков назад, прошла зеленая армия.

В молодого софту словно вселился адский дух. В его воспаленном мозгу рождались новые вопросы, яд отрицания и сомнений точил его душу, постепенно разрушая прежние наивные представления. Эти приступы, когда юноша, словно впадая в безумие, молил о прощении, каялся перед всевышним, бился головой о холодные камни кельи, сменялись состоянием оцепенения разума и глубоким спокойствием, наполнявшим его сердце. В эти моменты, он, думая, что избавился от своей болезни, искренне радовался. Но проходило время, и душа софты вновь оказывалась во власти беспощадно-трезвого, критического отношения к жизни: червь оживал и продолжал с еще большим остервенением свою разрушительную работу. Шахин никому не мог признаться в том, что сомнения терзают его душу, сжигая ее в адском пламени, и никого не мог просить о помощи.

С годами в характере этого обходительного, всегда веселого, любящего шутку софты, этого приветливого, умеющего ладить со всеми человека появились новые черты. Перед людьми предстал новый облик Шахина – пламенного апостола, уверовавшего в великую миссию учительства, как в новую религию. Так новая страсть, новая священная любовь запылала в душе юноши. В первый же день приезда в Сарыова Шахин открыто объясняет директору школы свою цель и предназначение – воспитать верных и преданных своему народу турок-республиканцев, а не преданных конституции и монархии, верных религии и государству османцев-патриотов.

К тому времени, когда в Сарыова приехал Шахин-эфенди, в городе образовалось два враждующих лагеря. На одной стороне были приверженцы всего нового, реформ и революции. Они обладали властью и опирались на поддержку партии: в числе тех, кто ратовал за все новое, были начальник округа, председатель городской управы, жандармерия и полиция, правительственные чиновники, видные богословы-мюдеррисы, шейхи, учителя, купцы и ремесленники. Во главе сторонников преобразований стоял Зюхтю-эфенди. Но численный перевес был на стороне приверженцев старины, которые всем были недовольны и обвиняли своих противников в вероотступничестве. Тем не менее они, помня о событиях тридцать первого марта, не решались выступить открыто.

В Сарыова активно обсуждался вопрос о реформе медресе. Зюхтю-эфенди писал статьи на эту тему, которые печатались почти в каждом номере газеты «Сарыова», выходившей два раза в неделю. Всех, кто ратовал за сохранение в медресе старых порядков, он обвинял в измене государству, нации и религии. Он был убежден в необходимости не только преподавания современных наук, но и в полной реорганизации старых медресе в соответствии с принципами светских школ.

Шахин-эфенди в свой первый вечер в Сарыова открыто заявил директору гимназии, что союз мюдерриса-эфенди и господина ответственного секретаря страшит его еще больше, чем единство старых реакционных ходжей. В несколько иной форме он повторил эту мысль однажды в разговоре со своим коллегой – молодым учителем Расимом-эфенди, которому Шахин признался, что проповедуемые достопочтенным Зюхтю-эфенди идеи прогресса и стремление к обновлению пугают его гораздо больше, чем фанатизм его противников, а слова о реформах в медресе наводят на него страх.

Герой оценивает спор между новым и старым как пустословие. Он считает, что реформа медресе лишь вооружит новым оружием тех софт, которые уже не могут жить по-старому, и тем самым укрепит их позиции. Шахин понимает, что власть в городе принадлежит ответственному секретарю и софтам, именно они всем управляют. Он констатирует, что между зеленой армией, которая в его мечтах должна была собрать под своей сенью весь мир, и армией добровольцев полумесяца, которую стремится сформировать националист и обновленец господин ответственный секретарь, существует принципиальная разница. Джабир-бей и Зюхтю-эфенди призывали объединиться всех приверженцев ислама, живущих в Азии, Африке, Океании и других местах, рассчитывая создать из них новую армию. Шахин признается, что он недостаточно осведомлен в теориях и идеях этого движения, тем не менее он не понимает, как можно называть того или иного деятеля обновленцем и националистом, если он разделяет людей на мусульман и немусульман. По мнению Шахина, ответственный секретарь обманывает и себя, и других, когда утверждает, что он националист. Герой убежден, что никакой разницы нет между мюдаррисом Зюхтю-эфенди и называющим себя националистом ответственным секретарем, заявляющим от имени своей партии, что их цель – объединение на основе ислама. Причем национализм и обновление именно так и понимается всеми, кто имеет власть в городе, – крупными и мелкими чиновниками, людьми образованными. Слепо следуя указаниям Зюхтю-эфенди, они оказываются в его руках лишь орудием, которое тот использует для достижения собственных целей.

Шахин напоминает Расиму о недавно произошедшем случае, когда заведующий отделом народного образования едва не выгнал его из школы только за то, что он назвал программой «турецкого языка» программу обучения родному языку. Герой глубоко убежден в том, что власть, правящую в городе, нельзя считать национальной или патриотической, если она не позволяет называть родной язык так, как он называется, считает преступлением использование определения «турецкий» вместо «османский». Поэтому он не доверяет обновленцам, полагая, что гораздо безопаснее старые, выжившие из ума, но безвредные софты. Шахин убежден в том, что нельзя модернизировать и реформировать прежние исчерпавшие свой потенциал медресе.

Образ Эйюба чем-то напоминает персонажа современных детективных фильмов, в которых какой-нибудь сухощавый старик держит в своей власти целый город. Его хитрости и уловки, имеющие целью затянуть молодого учителя в свои сети, также узнаваемы для современного российского читателя: попытки «купить», женить и т. д.

В первый день приезда Шахин познакомился в кабинете заведующего отделом народного образования, невзрачным и тщедушным софтой, именуемым Хафызом Эйюбом. Услышав за свой спиной смех, напоминавший хриплое блеяние простуженного козла, Шахин повернулся и увидел в глубине громадного кресла, стоящего в углу комнаты, крошечную фигурку маленького ходжи. Героя поразила бледность его лица: старика можно было принять за умирающего, если бы не блеск его глаз, вспыхивающих иногда каким-то необычным огнем. В кабинете заведующего отделом народного образования Шахин-эфенди понял, что этот невзрачный карлик-софта воплощает в себе власть тайных и страшных сил, управляющих городом. Это проявлялось в позе, в которой он лежал в большом кресле, походя на новорожденного, прижав руки и задрав вверх ноги; в манере говорить то очень любезно, то холодно, то насмешливо, то зловеще, со скрытой угрозой. Шахин почувствовал, что перед ним человек влиятельный.

Хафызу Эйюбу противопоставлен заведующий отделом образования, высокий, представительный и очень важный, отдающий приказания своему секретарю таким голосом, что можно было бы подумать, что говорит сам министр. Но этот человек оказывается всего лишь игрушкой в руках старого софты. Шахин почувствовал за внешней вежливостью и доброжелательностью маленького ходжи твердое намерение дать понять новому учителю, что он должен работать с ним в союзе и согласии, только тогда ему будет обеспечена спокойная жизнь, в противном случае его постигнет участь его предшественника.

Итак, Шахин-эфенди сделал для себя важное открытие – он понял, что этот малозаметный, почти невидимый, но очень хитрый человек управляет городом и держит все происходящее под своим неусыпным контролем. Этот софта появлялся то в коляске начальника округа, то рядом с ответственным секретарем, то в городской управе. Его встречали с одинаковым уважением во всех текке, во всех медресе, в домах местных богачей. Шахин вначале не догадывался о том, насколько велико влияние старого ходжи, но стал наблюдать за ним, анализировать факты. Сопоставив все увиденное и услышанное, Шахин пришел к заключению, что Хафыз Эйюб – тайный правитель города, его злой дух. Именно он управляет словесными поединками между ходжами и богословами, между защитниками нового и приверженцами старого. Только благодаря его усилиям недовольство реакционеров и консерваторов никогда не выливается в открытое восстание, переходя лишь в смутный, хотя и достаточно грозный ропот.

От воли Хафыза Эйюба зависит – будут ли обрушиваться на ответственного секретаря неприятности, смогут ли городские власти что-либо сделать на благо Сарыова, или же все их усилия ничем не увенчаются. Он объявил святым дервиша Урфи-дэдэ, еще не умершего и поселившегося отшельником в жалкой лачуге на кладбище. На жителей города наводят ужас рассказы о посещающих этого пустынника видениях.

Хафыз Эйюб наводит страх на правителей города, если они чрезмерно увлекаются утопическими идеями «обновления» общества и начинают высокомерно относиться к софтам. Он противостоит господину ответственному секретарю, когда его надменное величие становится нестерпимым. Если же у софт появляется желание выйти на демонстрацию, то он обращается к силам, которые находятся в распоряжении властей.

При этом Хафыз Эйюб всегда остается в тени и не несет ни за что никакой ответственности. В романе много остросюжетных эпизодов, в которых тайным «автором и режиссером» происходящего становился именно Хафыз Эйюб.

Шахин признавался себе в том, что смотрит на жизнь слишком пессимистично вследствие своих постоянных душевных сомнений, влияющих на его несправедливую оценку религиозных деятелей. Софты не могли развратить нацию и погубить народ, поскольку их влияние было ограничено кругом их учеников и последователей. Народ же, поглощенный своими делами – хозяйством, домом, семьей, разными заботами и хлопотами, остался вне сферы их воздействия. Шахин убежден в том, что глубоко неправы те, кто считает, что нужны столетия, чтобы искоренить ту идеологию, которая сложилась в течение веков, и сформировать новое мировоззрение. Он считает, что народ никогда не был таким фанатичным, как это принято считать, поэтому необходимо отказаться от беглых и поверхностных впечатлений и не приписывать ему те недостатки, которых у него нет. Герой уподобляет свой народ таким людям, как комиссар Кязым: достаточно «коснуться рукой» и «слегка потрясти», чтобы разбудить этих несчастных и избавить их от мучающих их кошмаров, заставляющих корчиться в холодном поту. Шахин верит в то, что свет нового дня, свет истины способен, проникнув сквозь закрытые веки, разбудить сердца этих людей и озарить их умы.

Поскольку народ всегда недоверчиво относился к софтам и ко всем их деяниям, то не так сложно будет освободиться от их власти над умами людей. Принимая за истину суждение: «если светильники на гробницах угаснут, то дух народа погрузится навеки во мрак», следует признать и другое – наступившая тьма не может быть вечной, ей на смену придет рассвет. Яркое солнце наступившего дня озарит светом сознание и души людей и рассеет ночные кошмары, оставив от них лишь воспоминания. Шахин приходит к следующему выводу: для того, чтобы научить самых способных, самых талантливых детей народа искать и находить правду, их не нужно вести по трудному пути софистики. Настоящий наставник способен даже школьнику привить навык различать истину и ложь, добро и зло. Для того, чтобы воспитать полноправных граждан страны, необходим лишь курс начального обучения.