Текст книги "База 211"

Сэм не терял времени даром и в научных изысканиях. Усовершенствовал Разведчика, подарив искусственному существу более мощный и цепкий двигательный аппарат, была на этот счет у Сэма одна рискованная мыслишка. И еще выяснил наверняка – превращения оборотней действительно зависят от уровня развития их самосознания. Ни Матильда, ни ее покойный брат Георгий, ни Марвитц, насколько он помнил себя, ни разу не попадали в иное пространство «шкафа», пока им не исполнилось примерно лет пять-шесть. То есть до тех пор, пока не стали более или менее осознавать себя как личности относительно окружающего мира. Возможно, материальная их сущность вообще была ни при чем. А нарушение и действительное искажение реальности происходило в духовных сферах и не являлось врожденным. Как если бы их сознание, до определенной поры развивавшееся нормально и вполне по-человечески, вдруг выбирало иную дорогу и отклонялось в сторону. Будто дерево, передумавшее внезапно расти прямо и давшее только боковые ветви. Тогда понятно, почему процесс затронул обоих близнецов, и даже модус превращения у них оказался один – волчий. Брат и сестра, связанные теснее, чем кто-либо, непосредственно влияли друг на дружку и оттого изменялись в одном направлении. Однако практической пользы от собственных выводов Сэму не было никакой, кроме разве морального удовлетворения от добросовестно выстроенной и пока принципиально никак не проверяемой гипотезы. О Бохмане он старался не думать. Хотя и спрашивал себя, можно ли считать глупой и бессмысленной гибель человека, настолько одержимого стремлением к своей цели, пусть и не нужной никому, кроме него, что риск и смертельная опасность не принимались в расчет ради жгучего желания этой цели достичь. И цель эта сначала спасла Вилли от безумия, а потом, ввергнув в безумие еще худшее, его погубила.

Да, Сэм старался не думать, запретил сам себе. Неразрешимый вопрос из разряда «есть ли численное выражение у бесконечности?». Но все же нечто, подспудно зревшее в нем и не дававшее покоя, однажды вышло наружу. Когда совсем уж стало невтерпеж. И Сэм в один прекрасный день, вернее, в одну вполне обыденную ночь, принял решение. Насколько оно случится для него роковым, да и не только для него, он не знал и даже предположить не мог. В глубине своей души он не слишком отличался от безвременно и трагически погибшего Вилли Бохмана, разве что совал голову в пасть льву, предварительно высчитав мощность его челюстей и силу укуса. И то приблизительно.

10

Вот острохвостый зверь, сверлящий горы,

Пред кем ничтожны и стена, и меч;

Вот, кто земные отравил просторы.[19]19
  Данте Алигьери, «Божественная комедия», в переводе М.Л. Лозинского.


[Закрыть]

– И что собираешься делать? – спросил Марвитц из-за его плеча.

– Скоро узнаешь, – ответил ему Сэм, снаряжая Разведчика в дорогу.

– Чего там знать! Решил сунуть голову в «драконью нору»? Одну дурную башку уже закопали. Теперь, стало быть, твоя на плечах сидит плохо? – Марвитц неодобрительно засопел.

– А там, правда, дракон? – заинтересовалась Тили, сидевшая рядом на нарах с каким-то шитьем; от захватывающего предположения ее бросило в дрожь, и она укололась. Ойкнула.

– А правда, что коммунисты не верят в сказки? – вопросом на вопрос ответил Сэм. – Или только в Бога?

– Наука точно доказала, что Бога нет! – упрямо повторила старую песенку Тили, слегка обидевшись, что так и не получила сведений о правдоподобности дракона.

– Ну-ка, ну-ка! Если ты при мне хотя бы отчасти воспроизведешь сие доказательство, клянусь: немедленно запишусь в атеисты! – Сэм вроде и шутил, но в действительности все выглядело не так-то просто. Незнамо как, но в последние дни он умудрился закрепиться на позициях школьного ментора, внушающего глупой детворе азбучные, но от этого все равно малопонятные истины.

– Бога нет, потому что бытие определяет сознание, – сообщила ему Тили чуть ли не единственное теоретическое положение, усвоенное кое-как еще на школьной скамье.

– А что такое бытие? – терпеливо задал наводящий вопрос Сэм. Он счел за лучшее следовать ироническому методу Сократа, иначе разговаривать с русской упрямицей было бы бесполезно. О Сократе же девушка знала лишь то очевидное обстоятельство, что был он, кажется, древний, а может, не очень древний грек.

– Что? Ну, это… То, что можно потрогать руками, – осторожно ответила Тили.

– Радиоволны нельзя потрогать руками, стало быть, их нет? – с самым серьезным видом осведомился у нее Сэм. И попросил: – Закрой глаза.

Тили послушно зажмурилась что было сил. Игра ей начинала нравиться.

– А теперь скажи, где ты есть? Представь, в какой точке своего тела сейчас находишься именно ТЫ. Голова, рука, нога, а может, ухо? – вкрадчиво произнес Сэм. – Нет? Тогда мысленно представь Луну. Может, ты на Луне? Или на Кассиопее. Это звезда такая. Или летишь с огромной скоростью по небу? Так где же все таки ТЫ?

– Я не знаю, – растерянно ответила Тили, но так и не открыла глаза.

– ТЫ нигде, и тем не менее ты есть. Хотя ты не рука, не тело, не голова, ты везде и ни в какой определенной точке. Получается, бытие не всегда можно потрогать руками. И даже порой нельзя обозначить ему определенное место. Поэтому место – суть пространство, которое всегда больше материи. Потому что первое содержит в себе второе, а не наоборот. Ты можешь представить абсолютно пустое пространство? Конечно, можешь! Но вот ощутить его не получится. Хотя именно в нем ты перемещаешься. А знаешь ли ты, что в мире есть простые частицы, совсем не имеющие массы покоя? Фотоны, например. Ты не знаешь, что такое масса покоя? Эти крохотные элементы перестанут жить, если когда-либо остановятся. Теперь понятно?

– Все равно. Материя – объективная реальность, – Тили открыла наконец глаза, произнося вторую заповедь, выученную в школе.

– Конечно, реальность. Но что подчиняет себе материю? Физический закон. А откуда, по-твоему, взялся он? – спросил Сэм и отвернулся, чтобы, упаси бог, не улыбнуться.

– Как откуда? Произошел из материи! – гордо ответила закоренелая материалистка Сэму, словно неразумному несмышленышу.

– Ничто не может взяться из ниоткуда! Закон сохранения… Стало быть, вселенский порядок либо уже был в самой материи, либо кто-то внес со стороны. Во втором случае все ясно. А вот в первом? Тогда получается, материя изначально обладала разумом, да еще каким! Я бы сказал, Высшим Разумом! А что такое Бог как отчасти не самый Высший Разум, дающий закон. Я правильно рассуждаю?

– Ну, наверное. Только это сказки: про Адама и про райский сад. Я не верю. Людей на земле во-он сколько умерло и еще сейчас живет. Как они все могли родиться от одного человека? – в голосе Тили на сей раз прозвучал подлинный интерес.

– Что было раньше, яйцо или курица? И почему почетнее произойти от глупой обезьяны, чем найти себе более достойную родословную? Каюсь, об изначальном происхождении рода человеческого ничего путного я сказать не могу. Я при сем не присутствовал. Но ты мне тоже ответь на единственный важный вопрос. Почему я убеждаю в существовании Бога одно из самых удивительных, самых чудесных созданий на земле? Тебя, Матильда. Живое доказательство сидит сейчас передо мной и с полной серьезностью заявляет, что его, в смысле доказательства, не существует?

Тили крепко задумалась, и на этом их просветительский диалог заглох сам собой. Сэм, закончив возню с аккумуляторами, достал заветную фарфоровую коробочку, заправил разумное начало в Разведчика. Тот немедленно пришел в движение, чем-то по характеру напоминавшее броуновское.

– Никуда один ты не пойдешь, – не предупредил, а скорее сообщил о непреложном своем решении Марвитц. – Я с тобой.

– Конечно, ты со мной. Но учти, останешься на катере. И с него ни шагу. Пока я не позову. Или… – Сэм на секунду запнулся. – Никакого «или» не будет. До тех пор, пока не позову.

– Я же сказал. Один ты не пойдешь, – настойчиво, как отец непослушному дитяти, строгим и хмурым голосом повторил Герхард.

– А я не буду один. Со мной отправится Разведчик. Он хоть искусственное существо, но вполне надежен как напарник. Ты пойми, должен ведь кто-то, обладающий здравым смыслом, остаться снаружи. Так сказать, для прикрытия тыла.

– Ага. Оторванные головы ловить! – Но Марвитц все же внял доводам рассудка, пусть и неохотно. – Я тебя веревкой на всякий случай обвяжу. У меня есть хорошая, конопляная, не какой-то суррогат-заменитель навроде нынешних.

– Хорошо, согласен на веревку. Только чур! Тащить по моему сигналу! Если дерну, к примеру, три раза, – примирился со страховкой Сэм.

– Три раза, – повторил за ним Марвитц. – И все же я никак не пойму: зачем тебе лезть в эту клятую нору, если ты и так знаешь, что там внутри?

– Понимаешь, дружище, я знаю или, скорее, с большой достоверностью, предполагаю, ЧТО там такое. Но не могу сказать, ЗАЧЕМ оно там? Это и предстоит выяснить.

К норе они подошли малым ходом, Герхард застопорил двигатель. Покореженные загогулины мотосаней мешали взобраться по обломкам, и Сэм, с трудом отодрав вплавленный в камень остов, сбросил их в воду. Потом из заплечного мешка извлек пульт управления и новый приемник-наголовник, изящное и более легкое сооружение из стальной проволоки и станиоля. Медведь кинул ему веревку.

– Смотри, обвяжись как следует! – крикнул он и передал Сэму на руки Разведчика, опасливо держа шевелящегося стального жука поперек туловища.

Сэм завязал надежный узел, обернув «настоящее конопляное» вервие дважды вокруг талии. Опустил Разведчика наземь и осторожно вошел с ним в тоннель.

Они продвигались гуськом. Впереди Сэм, за ним, на строго заданном расстоянии в два фута, его железный друг. Шли медленно. Когда оказались в зоне возле предполагаемого включения барьера, Сэм отдал приказ лечь. Он пополз, не поднимая головы, будто на военных учениях, только с гораздо меньшей скоростью, за Сэмом распластался Разведчик, потешно загребал металлическими лапами, производя неприятный скрежет. Они устремились вперед, будто две неловкие черепахи, следующие за солнечной тенью. Тоннель загибался и уходил все ниже, точка волнового удара давно была пройдена. Свет вдалеке, хотя и тусклый по-прежнему, значительно возрос по своей силе. Сэм отключил фонарь за ненадобностью. В общей сложности через полчаса он и Разведчик подошли, точнее сказать, подползли, к нужному месту. Сэм переключил реле настройки, приказав стальному жуку держать приемники востро и сообщать обо всем увиденном и услышанном в материальных и электромагнитных сферах.

– Так я и думал, – шепотом сказал Сэм, обращаясь к «игнису», потому что более ему не к кому было обратиться. А поделиться хотелось.

Разведчик откликнулся картинкой, почти в точности повторявшей ту, которую Сэм и без него видел собственными глазами. ЭТО лежало в конце тоннеля, в тупике или на исходе пути, проложенного странным агрегатом для себя. Веретенообразная конструкция, футов тридцать длиной, согнутая в форме полумесяца и наполовину засыпанная мелкой каменной крошкой. В наиболее толстой части виднелись остатки то ли антенн, то ли зенитных установок, то ли иных вспомогательных устройств, оплавленная поверхность мертвой туши слабо светилась, будто гнилушка на ночном болоте. Но было ли заблудшее, инородное тело действительно мертвым, вот вопрос? Сэм подполз поближе, увлекая за собой Разведчика. Тот старательно щупал эфир, пока выдавая лишь спектральные кривые довольно безопасного, нежесткого излучения. Правда, совершенно непонятной природы.

– Попробуй, что ли, пообщаться? – обратился Сэм к «игнису» и повторил задание радиокодом.

Ждать пришлось недолго. Стальной жук и веретено скоро нашли общий язык. Разведчик начал передачу для своего хозяина.

– Как? Не может быть! Ты уверен? – в изумлении воскликнул Сэм, на миг позабыв, что «игнис» не воспринимает звуковые волны. Но уж очень велико было его удивление. – И ради этого? И только-то?

Перевести слова в электромагнитные сигналы Сэм, однако, не успел. Картинка радикальным образом изменилась. Сэм выронил пульт, настолько он опешил от неожиданности. Но тут же понял, вернее, почувствовал какой-то первобытной, еще нечеловеческой интуицией, что обмен информацией и сообщение в этот раз адресованы не ему. И на смену пониманию вдруг пришел настоящий холод такого же первобытного страха. Усилием воли Сэм удержался, чтобы не впасть в состояние паники. «Спокойно, спокойно. Еще ничего не ясно. Надо только подобрать пульт и вернуть контроль», – это были последние мысли Сэма перед тем, как Разведчик напал на своего хозяина. Одно стальное щупальце пропороло бок, второе попыталось полоснуть по горлу, Сэм еле-еле успел его перехватить. Сознание не успевало справляться с оценкой происходящего, зато голый, животный инстинкт не подкачал. Свободной рукой Сэм дернул что было мочи за веревку. Трижды. И немедленно некая сила выхватила его из цепких лап Разведчика, потащила прочь. Путешествие обратно вышло быстрым, но очень болезненным. Сэма безжалостно колотило о каменные стены тоннеля, разорванный бок стремительно набухал кровью, веревка впилась под ребра. Но главное было терпеть, и Сэм крепился, пока его не подхватили другие, не слишком нежные, зато дружественные лапища Герхарда.

– Я же говорил! Ох, я же говорил! – причитал Марвитц, пока спускал Сэма на борт катера.

– Не трогай меня, не надо! Я сам. А ты… скорее дуй к нашему берегу, – Сэм рванул на себе куртку, потом свитер и рубашку, попытался лоскутами зажать рану, чтобы остановить кровь. Темную, почти черную, которую тело словно выплевывало наружу пульсирующими сгустками. Он не очень понимал в анатомии, но, кажется, сильно повреждена была печень. И, судя по стремительно ухудшавшемуся самочувствию, времени у Сэма оставалось не очень много. А ему, напротив, очень многое еще надо успеть. Если не сделать, то хотя бы сказать. Сэм что было силы, прижал рану обрывками ткани. Сколько ему необходимо? Минут пятнадцать? Этого хватит с избытком. Через пять минут Герхард, словно молодой жених невесту, уже вносил его в бункер.

– Я сейчас, дружище, я сейчас! Только потерпи немного!.. Тильда! Да где же ты запропастилась!.. Тильда! – закричал Марвитц во всю луженую глотку, впрочем, девушка уже примчалась из кухонного отсека, где готовила нехитрый обед в честь путешественников. – Давай бинты, спирт, нитку давай с иголкой!

– Постой! Не надо ничего! – Сэм ухватил Медведя за мощное запястье. Цепко впился ногтями. – Нет времени! Сядь и слушай!

Но взгляд его сказал все гораздо красноречивей слов. Гехард, пусть и нехотя, сел подле умирающего на нары, Тили рядом опустилась на колени, чтобы осмотреть рану.

– Я такие видела! Ему жить осталось всего ничего. – И вдруг всхлипнула: – Не умирайте, пожалуйста! Не надо!

– Некогда плакать! Слушайте внимательно… ч-что я скажу. – Сэму уже трудно стало говорить, но говорить было надо. И он решил, пока в сознании, он не остановится. – Герхард, посмотри на меня…

Марвитц послушно кивнул, вид его был столь жалок и беспомощен, что даже умирающему Сэму сделалось не по себе.

– Я не могу тратить силы на утешения. В-возьми себя в руки, – приказал он Герхарду.

– Я уже… Я слушаю… Что там вышло, в проклятой дыре? – спросил его Марвитц, и было видно – спросил, удерживая в горле рыдания, пока отступившие, но ждущие своего срока.

– Что было? Кха-ха… ха! – Сэм не удержался от смеха, на что рана в боку немедленно откликнулась новым фонтанчиком крови. И откуда ее столько? У Сэма закружилась голова. – Т-ты не поверишь… Теорема Пифагора… Пролететь столь-к-ко б-бог его знает от-к-куда… чтобы соо-о-бщить… А барьер… Всего лишь… противометеоритная… защита… и только…

На миг он потерял сознание, но глоток спирта, мудро поднесенный ему Тили, вернул ненадолго к жизни.

– В-все неважно. Кроме… эта м-механическая дрянь перевербовала Развед-дчика… подключила к своему п-питанию… не знаю как… З-задание любой ц-ценой. Д-до-ставка информации… Но нет рук… «Игнис» чинит теперь этот хлам, он в-взят под контроль. – Сэм перевел дух, кислорода ему не хватало. – У вас е-есть час. Много два… Лишнего не берите. Все мины, гранаты… Всю в-взрывчатку, что осталась от шахт… Она з-знает, как установить, – Сэм перевел мутный взор на Тили. – Завалите к черту… пещеру… и, г-главное, тоннель… система ответит л-лучевым ударом, она – дура… и купол рухнет… Но… Если выберется на свободу… и улетит на д-другой континент… мало ли каких дел… или в чьи руки… в мире война… Ты понял меня, Герхард? – Сэм попытался ухватиться за Марвитца, но у него не получилось…

– Понял. Я все понял. Вот только… – Марвитц не решился сказать: «Вот только провожу тебя в последний путь».

Но Сэм догадался и так. У него еще оставалось последнее дело, может, самое важное из всех. И он, собрав оставшиеся убегающие силы, сказал:

– Запомни… Ты… и Матильда… Вы не хуже прочих… А может и лучше… И в-вас двое… Когда выберитесь от-тсюда… Найдите клочок з-земли, посадите ч-что-нибудь, п-постройте дом… д-детей заведите… И живите… просто живите… не с-слушайте т-тех, кто придет и скажет… ч-что вам надо с-служить и у-уби-вать… Не с-слушайте… ни красных, н-ни черных, н-ни коричневых… Обещай… Мне…

– Я… да… Хорошо. Обещаю, – сдавленным голосом произнес Марвитц и, не стесняясь и не пряча лицо, зарыдал.

– Меня оставь з-здесь… Это пос-следняя воля… К-когда-нибудь расскажешь… обо мне… в-внукам, – еще успел попросить Сэм.

А когда его просьба отзвучала, с ней ушел и он.

Очень хотелось рухнуть на пол, завыть в полный голос и в тщетном, горьком исступлении скорбеть о покойном, но у Герхарда не было на это времени. Слезы пришлось оставить на потом. Он поспешно, но благопристойно уложил Сэма на козлах посреди общей залы, перекрестил наскоро, прикрыл одеялом с головой. Нужно поторапливаться, ничего не поделаешь, чтобы выполнить последний завет и не допустить беды.

Заряды он и Матильда установили быстро. Герхард не побоялся, проник в тоннель метров на десять, заложил взрывчатку и там. Около получаса заняло минирование несущих опор обеих ракетных шахт. Тили говорила, в какой точке лучше всего, Марвитц послушно выполнял ее распоряжения, все же у девушки имелся опыт побольше его собственного. Когда с главным было покончено, они наспех покидали в катер запас одежды и еды, немного керосина и походную рацию, оставшуюся еще от Бруно. Тили, не спросив разрешения, прихватила автомат и к нему ящик с патронами, так, на всякий случай, за поясом у нее, как обычно, покоился «вальтер» погибшего брата. Герхард не возражал, оружие, оно всегда пригодится. Когда оба они в последний раз и навсегда отплывали от пристани внутри грота, Марвитц, пройдя с четверть пути до выхода из пещеры, вдруг передумал, застопорил мотор, сообщив Матильде, что в этом самом месте у него дело. Он потратил почти все имевшееся в резерве время, однако поднял со дна при помощи трала – стальной сетки и небольшого крюка на лебедке очень тяжелый оцинкованный ящик. С удовлетворением вздохнул и даже игриво подмигнул Тили. «Архивы фашистские спасает», – подумала девушка, но как-то без обычной неприязни. Они с Медведем и вправду остались совсем одни.

Неприятность ждала их на самом выходе из грота: металлический кабель на катушке, идущий от центрального взрывного механизма к электрическому детонатору-аккумулятору на катере, вышел весь.

– И что теперь делать? – тихо спросила Тили, но эхо пещеры многократно усилило звук ее голоса. – Мы погибнем?

Марвитц подумал немного, вопрошая себя самого, как бы поступил его мертвый лучший друг. И тут же на память пришло некогда сказанное Сэмом наставление: «В любой, даже самой безвыходной ситуации всегда и прежде всего рассуди, что ты имеешь на своей стороне, не думая о противнике и его преимуществах. Тогда выход непременно найдется». Но что было на стороне Герхарда? Только оружие, детонатор и Матильда. И еще катер. А у катера – крылья. Никогда прежде ему не доводилось пускать в ход этот дополнительный ресурс, однако Бохман в свое время настойчиво заверял его, что в надводном режиме крохотное суденышко может развить небывалую скорость и даже перелететь через небольшое препятствие.

– Сейчас мы вернемся немного назад. Как следует разгонимся. И приблизительно на этом месте, но лучше чуть раньше, ты нажмешь на контакт. Я буду занят управлением, поэтому самое главное придется сделать тебе.

– А мы успеем? – глухим голосом спросила его Тили.

Из «драконьей норы» доносился нехороший гул, по воде пошла короткая и злая рябь. Оба они понимали, что их время теперь по-настоящему почти вышло.

– Успеем. Ты, главное, не прозевай нужный момент. – Марвитц возвратился назад на порядочное расстояние, повернул катер и переложил рычаг смены режима в правую сторону. Малютка-катер тут же будто вырос над водой – это выехали из-под днища и расправились его алюминиевые крылья. Герхард включил тумблер усиленной подачи топлива.

– Приготовься. И гляди в оба. У нас с тобой только одна попытка. Обратно вернуться уже не выйдет, – предупредил он Тили.

Катер рванул вперед под оглушительный грохот двигателя, с каждым пройденным дюймом набирая ход. Перед самым выходом из пещеры он буквально летел над водами, словно дух при сотворении мира.

– Давай!!! – закричал Марвитц, до отказа выжимая газ. Только бы сдюжил мотор!

Ответом ему была ослепительная вспышка света, горячее, огненное дыхание в спину, и вот уже катер выскочил на простор в залив. Герхарду на миг почудилось, что все обошлось и самое страшное осталось позади. Но тут ударила главная сила. Как и предупреждал Сэм, в бой вступила «драконья пещера», вернее, тайный ее обитатель. Прежний грохот и ураган взрыва даже не шли ни в какое сравнение с тем, что произошло потом. Катер их действительно взмыл в воздух и теперь летел метрах в пяти над уровнем моря, за ним, словно хвост за кометой, неслись раскаленные каменные глыбы и обломки поменьше, и все это в лучах яркого, неземного, очень белого света.

А несколько секунд спустя малютка-катер, закрученный внезапным воздушным вихрем, перевернулся вверх дном. Герхард и Тили с изрядной высоты рухнули в обжигающе холодную воду. Им еще крупно повезло, потому что крылатая посудина, пролетев неестественным образом немного вперед, врезалась в ледяную прибрежную скалу и от сильного удара взорвалась, оставив после себя клубы черно-оранжевого дыма.

Герхард и Матильда, отплевываясь от соленой воды, залившей им уши, нос и рот, кое-как догребли до берега, попытались выбраться на сушу. Они оказались довольно далеко от входа в тайный грот, впереди, в каком-нибудь десятке метров, догорал их катер – единственная, пусть и крохотная надежда на спасение. Марвитц оглянулся назад, туда, где еще сильно грохотало, и замер в остолбенении – никакой пещеры больше не было. Полуциркульные своды теперь оседали вниз, поднимая впереди себя гигантскую волну. А сверху полз ледник, его передняя часть, вот-вот готовый всей неимоверной массой рухнуть прямо в залив.

– Бе-ежим! – завопил что есть мочи Герхард, больно дернул Тили за руку, чтобы привести слегка опешившую девушку к нормальному восприятию мира. – Бежим, не то завалит!

Они бросились было спешно карабкаться по склону горы, уходящему вверх, как вдруг Марвитц внезапно наклонился и подхватил на руки массивный, сильно покореженный от взрыва предмет – цинковый ящик, наверное, выброшенный из катера ударной волной.

– Пригодится! – крикнул он на бегу, поспешая за Матильдой.

И вовремя. Потоки льда, хлынувшего на них, почти завалили собой узкую горловину залива. Все было кончено. Последняя воля Сэма исполнилась. Что бы ни было в «драконьей норе», но отныне ЭТО оказалось замурованным навсегда под толстым, многометровым слоем непроницаемой горной породы.

Мокрые, дрожащие от холода – нешуточного мороза, перевалившего в этот день отметку в сорок градусов, – Герхард и Тили поспешали в сторону покинутой базы. Превращаться теперь не имело смысла – одежда, оставшаяся на них, – единственное, чем они отныне располагали. И бросать ее или жечь вышло бы неосмотрительным. Ничего, на базе сохранилось еще много деревянных строений, как-нибудь разведут огонь, тогда и обсохнут. Герхард упорно тащил на себе загадочный искореженный ящик, а Тили все не решалась спросить, что же там такое?

Но база, притаившаяся в низине, ничем им не помогла, да и самой базы как таковой больше не существовало. Вторая половина ледника, отколовшаяся от береговой массы, устремилась в обратную сторону и накрыла лавиной почти всю долину. Если и уцелели под ней наиболее крепко сколоченные ангары, теперь над поселком выходило не меньше сотни метров ледяного покрова. И за год не разрыть тракторами, не то что двумя парами голых рук. У них не было теперь ни еды, ни оружия, ни хоть какого-то крова, у них не было отныне ничего. Только дурацкий ящик на руках Герхарда.

– Что там? – спросила Тили, все еще надеясь на чудо.

Вместо ответа Марвитц наклонился, опустил цинковый короб, сбил ударом замок.

– Что это за гадость? – Тили посмотрела ему прямо в лицо. Но тут же и сама догадалась о предметах, лежавших перед ней. – Золото в слитках? И ты спасал это барахло, рискуя жизнью?

– Я думал, в нем наше будущее, – удрученно сказал ей Марвитц.

– Мы станем его кушать вместо хлеба, – злобно ответила девушка.

– Ничего. Проживем как-нибудь. Будем охотиться. Сохраним одежду, а сами обернемся и так спасемся от холода. Надо только дождаться, когда сюда придут люди. Ведь когда-нибудь они придут? Не может быть, чтобы не пришли. Может, через полгода.

– Или через десять лет. А еще лучше через сто. Немецкая стоеросовая дубина, – выругалась Тили. – Вот что. Пока никакие люди не пришли, будем жить с тобой так, – Тили провела носком заледенелого мехового сапога черту, одной рукой указала на север, другой на юг. – По эту сторону я, а по эту сторону ты. И не вздумай переступать. Видеть тебя не хочу.

– Можно подумать, видеть тебя большое счастье, – обиженно откликнулся Марвитц.

– Тем более. По крайней мере, до той поры, пока не придут эти твои люди. И если они придут с оружием, мы не будем разбирать, кто они такие. Просто убьем их всех или хотя бы лишних и уплывем отсюда. Так велел нам Сэм.

– Не так он велел. Но пускай. Если станет совсем плохо, ты можешь прийти обратно, – на всякий случай примирительно сказал Марвитц.

– Не дождешься. И ты не смей ко мне лезть. Вы убили моего брата, – глядя в землю, неизвестно зачем сказала Матильда.

– А вы мою Гуди, – в тон ей ответил Марвитц.

– Грязный фашист! – выкрикнула Тили.

– Вонючая коммунистка, – пробурчал под нос Герхард.

Они разошлись в разные стороны.

Прошло два года. Или на несколько месяцев больше. Не важно. Волчица Тили по-прежнему жила у старой скалы-стоянки, где некогда погиб ее брат, Георгий Капитонов. Ни разу за все это время она не принимала человеческий облик, ни разу не переступала черту, означавшую границу ее владений. Охотилась на птиц и небольших детенышей тюленей. Как и чем жил Медведь, она не имела понятия. Только все чаще и чаще, наведываясь для проверки к заветной черте, она стала находить там небольшие и аккуратно сложенные холмики свежей рыбы, и было ей понятно, чей это дар и для чего он принесен. Она взяла в первый раз, не отказалась и в остальные.

Наступила третья весна их одинокого пребывания в Антарктике, когда Тили вдруг уловила посторонний шум и еще более посторонний запах. Волчица выбежала на скалу и тут же залегла, чтобы ее нельзя было увидеть с моря. К берегу, расталкивая корпусом небольшие льдины, подходила в надводном положении субмарина, явно собираясь пришвартоваться в подходящем месте. На корме ее красовался номер, а чуть повыше, на выступавшей из воды штурманской рубке – полустертый герб и немецкая свастика. Волчица продолжала наблюдать. Через час маневр был окончен, и на сушу перебралось несколько дюжин людей. Но внимание ее привлекли двое. Один в мундире капитана первого ранга кригсмарине, и второй, в тяжелой меховой дохе, с полным высокомерным лицом. Они переговаривались, стоя поодаль, но Тили, навострив слух, уловила каждое слово.

– Итак, дорогой Мартин, как я вам и обещал. Судя по секретной карте, это где-то неподалеку. Может, мы ошиблись на пару миль, но сейчас же начнем разведку.

– Но разумно ли верить карте? – глухо спросил его собеседник.

– Вы думаете, адмирал Дениц вас надул? Что вы, это не в его интересах. Тем более я сам поговорил с командиром «Швабии», и очень пристрастно, поверьте мне. База 211 точно здесь. Ракетные шахты, хорошо оборудованное укрытие, и люди, если они выжили. Чтобы отсидеться, идеальное место.

– Тут должно быть кое-что еще. Кое-что из партийных запасов, призванное обеспечить наше с вами будущее и будущее тех, кто еще верит в возрождение Третьего рейха. Вы меня понимаете? – шепотом, но достаточно громким для чутких ушей Тили спросил толстомордый.

– Оно надежно спрятано. А соответствующие указания на место мы найдем на самой базе, даже если ее население вымерло, все равно остались секретные шифры. Конечно, для вас, рейхсляйтер, это золото сущие пустяки, но на первое время хватит.

– Дай бог, мой друг. Дай бог! После нашей полной капитуляции только на него одного и можно уповать! – грустно заключил толстомордый.

А Тили сейчас же догадалась, кто перед ней. И корила себя, что не опознала толстомордого раньше. Ведь портреты высших чинов рейха брату и сестре пришлось запоминать в первую очередь еще в Москве. Но главным счастьем было узнать – высокий чин здесь в бегах. Если ее не подвел слух, из-за Полной Капитуляции! А это значит то, что значит.

Вот только что делать ей? Тили задумалась. Да самое простое. Спешить со всех лап к единственному существу, которому она действительно небезразлична. А вдруг, если он?.. Вряд ли. Слишком хорошо помнит Медведь, о чем просил его перед смертью Сэм. Хотя бы потому, что помнит она сама. А ведь погибший британский лейтенант был лучшим другом Марвитца, она даже изредка слышала медвежий рык, похожий на траурный стон, и не сомневалась: это плач по покойнику. Сэм завещал, и Марвитц пойдет на что угодно, лишь бы выполнить данную им клятву. Тили теперь совсем не против присоединиться. Что и говорить, невыносимо было существовать столь долгий срок одной, да еще в облике животного, она давно пришла бы назад, если бы не природное упрямство иничем неистребимая гордость. Однако глупо было все.

Она без труда отыскала его берлогу. Спит, увалень этакий, и хоть бы хны! Ничего, уж она, Тили, отучит его храпеть средь бела дня, когда все порядочные люди должны заниматься делом. Только дайте срок. Загребая всеми четырьмя лапами, она стала лихорадочно рыть снег. Не превращаться же, в самом деле, на холодном ветру, что с самого утра дул со стороны материка. А человеческого голоса у нее пока нет. Закончив работу, красивая волчица села на задние лапы, свила в колечко изящный хвост. И тихонько завыла.