Текст книги "Серебряный волк, или Дознаватель"

4. Карел, изгнанник

Гостевую комнату обогревает открытый очаг – низкий и широкий каменный бордюр, темная даже в отсветах близкого огня кованая решетка, а в огне пляшут саламандры. Две большие, с локоть, нестерпимо светящиеся алым и золотым ящерицы… Ну, не вполне ящерицы, слишком тонкие для ящериц, слишком вертлявые, словно вовсе без костей, – но никак иначе Лека не мог бы их назвать. Не такие прекрасно-изысканные, как представлялись по песням менестрелей, но намного более удивительные. То в кольца свернутся – тогда по ало-золотому пробегает прозрачно-синяя волна, – то обнимутся, завьются в двойную спираль, полыхнут пронзительно-белым так, что в глазах темные пятна плавают…

Карел пристроился так близко к очагу, как только можно, ноги на бордюр поставил, сгорбился. Ему не до пляски саламандр. Смотрит на Хозяина Подземелья.

А старый гном устроился с комфортом, на бордюре, как в мягком кресле, спиной на решетку откинулся, ноги вытянул. На коленях замерла крохотная саламандра, точеную головку под широкую ладонь подставляет. Раскаленный, пронизанный искрами воздух вьется вокруг, укутывает Хозяина Подземелья мерцающей пеленой.

– Скажи, почтенный, – не выдерживает Серый, – у вас такое в порядке вещей, греть косточки не возле огня, а прямо в нем?

– Ну что ты, – усмехается гном. – Это умение приходит с возрастом. Тогда, когда оно становится по-настоящему нужным.

– Что же мы будем делать? – вновь спрашивает Карел.

Лека переводит взгляд с укрытого пушистым одеялом побратима – Серега, вопреки обыкновению, не торопится вставать, – на так и не заснувшего этой ночью принца Таргалы. Бурчит:

– Сонного зелья тебе дадим. С недосыпу лучше думать не начнешь.

– А сам-то ты спал? – вяло огрызается Карел.

Если по чести, ответить Леке нечем. Не спал он. Смотрел в огонь, на саламандр, слушал, как ворочается Карел, и думал о деде. Нехорошие, тягостные, гиблые мысли.

– Тебе на какой вопрос отвечать?

– А на оба.

– Ладно. Ты прав, я тоже не спал. А «что делать»… Что бы мы ни сделали, пока короля Таргалы зовут Анри Грозный, мира нам не видать.

– Да ты, – Карел вскакивает, – ты, Боже мой, ты что думаешь, я соглашусь…

– Нет, – перебивает родича Лека. – Поверь, Карел, я не думаю, что ты согласишься. По крайней мере – до тех пор, пока мы не перепробуем всё, чем можно на него надавить. Просто помни, Карел, – пока будем пробовать, пройдет еще невесть сколько времени. И первым вполне может успеть твой несостоявшийся тесть. Голову наотруб, он сейчас думает примерно о том же, что и мы.

– Угу, – хмыкает Серый, – о Таргале. Карел, да ты сядь. Никто ж с тобой не спорит, как решишь, так и сделаем. Только реши уж хоть что…

– Он мой король! – Карел вслепую находит кресло. – Я не должен злоумышлять против своего сюзерена. Не имею права.

– Ты спасаешь его страну, – нарочито спокойным голосом напоминает Лека. – И его корону. Ты делаешь то, чем по совести и чести должен бы заниматься он.

– Я не стану покушаться на его жизнь, – чеканит Карел. – И никому не позволю.

– Эх, молодежь, – сипит Хозяин Подземелья. Широкая ладонь замирает на миг, и саламандра нетерпеливо дергает головенкой. – И что вы сразу о худшем? Попугаем его для начала. Может, этого и хватит.

– Его напугаешь, – отзывается Серега.

– Э-э-э, в наших руках его сын! Одно дело – выгнать наследника вон, и совсем другое – оказаться виновником его мучительной смерти.

– Король Таргалы перешагнул этот порог, – тихо произносит Лека. – Карел уже мог умереть по его вине… даже по его приказу.

– Но не от рук его врагов… – Карел смотрит в огонь и говорит, кажется, туда же. – Это может сработать. По чести, я не соглашусь на что-то другое, не испробовав этот путь.

Лека вздыхает:

– Ладно, ты вправе. Только, знаешь, Карел… хорошо бы уже сейчас начать думать, каким путем идти, когда этот не сработает.

5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Брат библиотекарь отшвыривает прочь сломавшееся перо и хватает другое. Серж молча качает головой. Я понимаю, что он хочет сказать: два сапога пара, оба как одержимые… Что ж, он прав. Мы двое, и третий – Пресветлый; вот кто радовался бы сейчас, ведь я наконец-то дошел до сути, до исполнения пересказанного мне гномами пророчества, до той части сказания, которую всяк менестрель по-своему додумывает – потому что правда неведома людям.

А мне вспоминается почему-то рассказ брата библиотекаря о хрониках Смутных Времен. О тех хрониках, что записаны были со слов Карела… Уж он ли не очевидец! Впервые задумываюсь я о том, что не без причины захотел король Карел скрыть от потомков правду. И не лучше ли было нам проявить уважение к воле святого?

Я гоню охватившее меня смятение: наверное, Пресветлому лучше знать. Уж если благословил он меня на это дознание…

А то ты не знаешь, зачем да почему он тебя благословил, возникает внутри непривычно ехидный голос. Непохожий на обычные мои мысли, но почему-то очень напоминающий Серегу. Да, друг Анже, погряз ты! Вот уж и голоса слышатся, скоро видения с явью путать начнешь.

Пусть. Неважно все это. На самом-то деле не трогают меня сейчас ни планы Капитула, ни мысли о воле святого; уж если терплю я молчаливую укоризну Сержа, так их и вовсе могу из головы выкинуть. Потому что я погряз, да. Никогда больше не смогу я спокойно слушать повествующих о святом Кареле менестрелей. Я хочу знать, прах меня забери… хочу знать, как все было на самом деле.

6. Анри, король Таргалы

Карел опирается о косяк и криво улыбается. Он бледен, камзол накинут на голые плечи, рубаха в руке.

– Все-таки с кротов начали? – спрашивает Серега. – Ты ложись, не стой. Вина выпей и укройся хорошо. Знобит после них долго.

– Ерунда! – Карел роняет рубашку на пол, падает в любимое кресло перед очагом и внимательно оглядывает руки. – Здесь отогреюсь. Серега, у тебя их укусы видны еще?

– Если знать, что искать, то да. – Серый снимает с кровати Карела одеяло. – Укутайся, серьезно тебе говорю.

– Да что ты его уговариваешь! – Лека одним рывком поднимает Карела с кресла, накидывает одеяло ему на плечи, толкает обратно и укутывает. – И всё. Карел, ты ведь посмотрел, что вышло? Как, впечатляет?

– А то! У самого волосы дыбом встали, как со стороны поглядел. Должно пронять…

– А не проймет, тогда что?

– Вот тогда и поговорим, – упрямо отвечает Карел.

– Лека, прекрати. Хватит на него давить. Какой ни есть, а отец! – Серега выглядывает в коридор. – Вон, обед несут, а вы всё цапаетесь.

– Ладно, не буду. Прости, Карел.

С едой у гномов и впрямь туго – но все же получше, чем у мадам Урсулы. Плата за безопасность, вспоминает Лека, аккуратно прихлебывая горячую, заправленную чесноком и травами мясную уху.

– Хорошо, – бормочет Карел. – Вот что греет. Не хуже жаркого из «Ваганта».

Хозяин Подземелья приходит, когда с едой покончили и лениво тянут эль. Пристраивается у огня, оглядывает троих друзей – и останавливает взгляд на Кареле. Сообщает:

– Одна хорошая новость есть: наш гонец вернулся живым.

– Уже?! Нечистый меня задери… Отсюда до Корварены не меньше двух недель верхом!

– Пару лет назад мы купили несколько наговоров переноса. И загодя их насторожили.

Лека и Серега дружно хохочут.

– Так значит, гонец прыгнул по наговору туда и так же обратно, – стонет сквозь смех Серега. – Хотел бы я поглядеть на короля!

– Что смешного? – спрашивает Карел. – Что за наговоры? Свет Господень, Лека, перестань ржать и объясни!

– Говорил я тебе, что ваша разведка никуда не годится? Ох, Карел! Нет, ты представь: гонец Подземелья возник из воздуха перед королем, передал ему, что велено, и исчез раньше, чем подбежала стража. Так это выглядело, понял? Вообрази, что будет с королем после такого представления!

– Так… можно?! Но постой… ведь это ж, значит, всю охрану…

– Не так просто делается, как выглядит, – смеется Лека. – Уж поверь, куда дешевле добраться до нужного места своим ходом. Но – риск есть всегда, верно.

– Очень дорого обходится, – кивает Хозяин Подземелья. – Однако впечатляет. Король Таргалы, не огражденный от врага даже в собственных покоях… – И старый гном скрипуче хихикает.

– Постой, – Карел дергается. – Так, выходит, вы давно могли просто убить его?

– Уж пару лет как могли, – кивает гном. – И до этого дня. Теперь – не можем. Наговор использован.

– Но тогда почему?…

– Э-э-э, принц… – Гном протягивает руку в огонь, и на его плечо взбегает маленькая саламандра. Обвивается вокруг шеи воротником, трется головенкой о морщинистую щеку. – Нам нужен был мир, и мы знали, что ждать его надо от тебя. Всегда знали, принц. И мы боялись, убив твоего отца и короля, получить мстителя. Озлобленного и неумолимого.

– Да, пожалуй, – бормочет Карел.

Какое-то время тишину нарушает лишь потрескивание огня. Но вдруг Хозяин Подземелья выпрямляется и произносит странно напрягшимся голосом:

– Он заглянул в камень. Теперь мы узнаем… Мальчик, налей воды вон в ту чашу. – Корявый палец гнома тычет в сторону полки, где выстроились в рядок разной формы и размера серебряные кубки, изукрашенные каменьями и чеканкой. Серега наливает в чашу воды, подает гному. Тот вынимает из кармана крупный, ограненный простым восьмигранником красновато-коричневый гиацинт. Камень падает в воду без всплеска, бросая напоследок кровавый блик на лицо Карела. Лека вздрагивает – ерунда, конечно, а вот отзывается в душе недобрым предчувствием. Над водой повисает, едва заметно мерцая, окошко, повторяющее непритязательную форму самоцвета. Гном бормочет несколько неразличимых слов, окошко подрастает; теперь в нем можно увидеть глядящего в камень короля Анри. В такой же точно ограненный восьмигранником гиацинт…

Карел замирает, сжимая побелевшими пальцами края одеяла. Лека подается вперед, силясь разглядеть выражение лица деда. Серега смотрит на короля Таргалы, рассеянно потирая шрам. Хозяин Подземелья продолжает шевелить губами, но теперь – беззвучно. И даже треск огня отодвигается далеко-далеко, в другой мир, в гномье Подземелье – а они четверо находятся сейчас в покоях короля Таргалы. Видят, как наливается кровью его лицо. Слышат тихий скрип отворяющейся двери.

Король отшвыривает камень и разражается непристойной бранью. Лека невольно взглядывает на Карела – и отводит взгляд. Эх, Карел… ну когда ты поймешь, что не тебе стыдиться надо – ему?!

– Что на этот раз, мой король? – суховатый, чуть надтреснутый голос аббата звучит усталой укоризной.

Новый поток ругательств завершается взмахом руки в сторону упавшего в кресло гиацинта.

– Помедленнее, мой король! – Аббат берет отливающий кровью самоцвет, вертит в худых пальцах. – Что стряслось – гномы? В таком камушке, мне кажется, должно быть послание? Вы смотрели, мой король?

– А, он знает, – бормочет Хозяин Подземелья.

– Эта сволочная нелюдь, – король трясет кулаком и тычет пальцем в пол, – вот здесь, прямо здесь! Из воздуха! Как к себе домой, – и Анри Грозный, король Золотого Полуострова, выдает тираду, коей позавидовал бы самый отъявленный головорез. Аббат вздыхает и заглядывает в ограненный восьмигранником гиацинт. И замирает.

Когда он опускает камень, рука его дрожит.

– Что вы ответите, мой король?

– Ничего не стану отвечать. К Нечистому в задницу гномов и их требования!

– Но ведь у них Карел, – прерывающимся голосом напоминает аббат. – Пусть изгнанный, но он – ваше дитя, в нем – ваша кровь, кровь королей Таргалы. Вы не можете допустить…

– Я?! – рычит король. – Я МОГУ ВСЁ! Я – король, Нечистый меня задери! Я, а не погань подземельная! И НИКТО не смеет мне указывать.

– Есть Господь в небесах и Свет Его под небесами… – Аббат хмурится, надтреснутый голос обретает звучные нотки. – Он смеет. Ты нуждаешься в покаянии, сын мой. Данной тебе именем Господа властью ты сотворил несправедливость.

– ЧТО-О-О-О?!

Лека понимает вдруг, что дрожит. Вот он, гнев Анри Грозного… Лютого. Нет, не страшно – жутко. Свет Господень… все-таки в Славышти он был другим! Хотя уже тогда эта война начала его корежить… да полно, война ли? Или неистовое желание упиваться властью, не встречая ни в ком отпора? Матушка рассказывала о свадьбе Серегиных родителей… Они ведь на том и сыграли, что законом в Таргале была королевская воля. Отец госпожи Юлии не отдал бы ее за простого гвардейца – и где он сейчас? Мигом из хозяина Готвяни угодил в монахи…

– Разве не видишь ты теперь, что изгнание Карела обернулось злом?

Король скалится в кривой ухмылке:

– Да уж вижу! Надо же, добрался-таки до гномов… щ-щенок. И эта мразь тут же вообразила, что теперь можно диктовать мне условия. НЕ ДОЖДУТСЯ! – Могучий королевский кулак едва не разносит в щепки хрупкий столик; подпрыгивает и падает, звеня, серебряный кубок.

– И ты обречешь на муки и смерть невинного? Юношу, в чьих жилах течет твоя кровь?

– Да, Нечистый меня задери! Да, да, да! Раз уж он оказался таким кретином, что попался в лапы нелюди, пусть сам и расхлебывает! А ты, святоша полоумный, можешь пойти и отслужить по нему заупокойную, вместо того, чтобы указывать своему королю, что он должен делать, а чего не должен.

– Сын мой, ты обрекаешь душу свою на проклятие и вечные муки! Покайся, пока не поздно, и…

– Ах ты, тварь упрямая! Вот тебе мое покаяние! – Король устремляется к аббату, привычным движением выхватывая шпагу… Один короткий выпад – и тело светлейшего отца падает, корчась, к его ногам.

Карел вскрикивает. А грозный король хрипло ругается, вбрасывает шпагу в ножны и выходит, не оглядываясь.

Окошко гаснет.

По щекам Карела текут слезы. Он отворачивается.

Лека с трудом разжимает кулаки. Ненавижу, бьется в голове, ненавижу… Серегин голос пробивается к сознанию, как сквозь толстый душный войлок.

– Что?

– Я говорю, прав был дед.

– В чем – прав?

– Здесь нужен мятеж, он сказал. А я тогда не понял. И даже когда Карела… и тогда не понял. Дубина. «Моя королевская воля», понимаешь? Никто ему не указ, и никакие разговоры-уговоры добром не кончатся. Серьезно тебе говорю. Уж если он Господа не стыдится, что ему люди?

– Я не должен, – кричит Карел. – Он мой король, пусть даже не отец больше, но все равно – король! И мы… мы ведь присягали!

Лека встает. Присяга предполагает встречное покровительство, хочет сказать он. Но произносит другое:

– Как хочешь, Карел. Я уже говорил как-то и повторю снова: Двенадцать Земель примут тебя. Но тогда… уж если ты отказываешься от Таргалы…

– Пожалуй, мы вернемся в армию, а, Лека? – тягуче усмехается Серега. – Я, прах меня забери, хочу наведаться в Готвянь. Родню навестить. А ты, Лека, хочешь навестить родню?

– Еще как! – Верхом, по древнему праву победителя… припомнить этой сволочи всё… и Карела с Серегой, и разоренную страну, и бледную, испуганную королеву… исходящего горькой ненавистью Серегиного деда… накрытую тенью безнадежной войны Корварену, давно забывшую о карнавалах. – Лучше мы, чем Империя. Прости, Карел, но глупо нам будет оставаться в стороне, если Таргале все равно конец.

– Нет!

– Нет? А почему, собственно? Моя мать остается принцессой Таргалы, Карел. Трон почти вакантен, и мы имеем не меньше прав на эту страну, чем Империя.

– Мой король пока что жив, – мертвым голосом напоминает Карел. – Чьи бы войска ни вошли в Таргалу, ваши или императора, законным это не будет.

– Поверь, Карел, – цедит Лека, – стоит людям узнать, что Подземелье согласно на мир, а войну длит только воля их короля… Любому терпению есть предел, и никакая королевская воля не удержит тех, кто терпеть больше не может.

– Это… это подло!

– Точно, – Лека отворачивается от Карела и обращается к Хозяину Подземелья: – А что, почтенный, послы Империи к вам пока не наведывались?

– Прекрати! – кричит Карел.

– И не подумаю! Будь я проклят, но этой сволочи на троне не место, и раз уж ты не хочешь его окоротить, это сделаю я.

– Лека… Лека, ты меня на что толкаешь, скажи? На мятеж, предательство и отцеубийство? Трон Таргалы не стоит погубленной души.

– Я? Тебя? Господь с тобою, Карел! Я сам все сделаю, не ввязывайся! Раз уж тебе плевать на эту страну…

– Лека, перестань! – Серега, вздыхая, становится между двумя принцами. – Хватит его подначивать. Ты перегибаешь… а ты, Карел, реши уж: борешься ты за Таргалу или уступаешь ее тому, кто сильнее. И не в троне дело. Зима на носу, тянуть нельзя.

– Почтенный, – Карел смотрит на Хозяина Подземелья, – вы поможете остановить вторжение? Таргала слишком слаба для войны с соседями.

– Тебе – поможем. – Гном серьезно кивает. – Однако мальчик прав, медлить нельзя. Даже если мы уже завтра перестанем портить жизнь крестьянам и откроем людям доступ в предгорья для охоты, зимой твою страну ждет голод.

– У нас найдется зерно, – хрипло обещает Лека. – Для короля Карела – и зерно, и все прочее. Я берусь уладить это с отцом… да он и не будет против.

– Ладно… будь по-вашему, – Карел криво усмехается. – Может, я и негодяй, но не настолько, чтобы жертвовать жизнями всех, кто там наверху… даже ради спасения собственной души. Пусть. Я готов. Что ты предлагаешь… племянничек?

– Открыто объявить о мире. Вам, – Лека обращается Хозяину Подземелья, – перестать вредить людям наверху. И даже не завтра, а уже сегодня. Тебе, Карел, сообщить об этом людям. И о том, что договор с Подземельем заключен. О его условиях, конечно. А главное – о том, что заключил его ты.

– Как ты себе это мыслишь? У меня герольдов нет! Самому по площадям кричать?

– Самому, и открыто. Хоть пару раз, такую весть разнесут быстро. Понимаешь, люди должны осознать выбор.

– И, наверное, вернуться в Корварену…

– А вот это – не сразу! В Корварене тебе нужна поддержка. Думаю, нам надо связаться с королевой.

– Ни за что! Лека, если ты втянешь в эту пакость матушку, я тебе не прощу!

– Помолчи и послушай. Ей не придется рисковать. Но нам понадобится сэр Оливер, а ему проще будет действовать, если таиться придется только от короля. И, Карел, разве твоя матушка не имеет права узнать, что с тобой все в порядке? Подумай, если король показал ей тот камень…

– Во дворец придется пойти кому-то из вас, – предупреждает Хозяин Подземелья. – Для любого из моего народа это верная смерть.

– Кому-то? – Серега чешет шрам и широко улыбается. – Ясно, кому. Карелу туда соваться рано, а Леке – и вовсе глупо. Только вот что… Ты, Лека, подумай, должен ли я знать подробности. Мало ли кому попадусь…

ПОСЛАНЕЦ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– Ради Таргалы… не ради трона, а для людей. Его сломали войной и голодом. Он мог уехать с Лекой в Двенадцать Земель, Марго приняла бы его, я уверен… но он бы помнил, что мог спасти всех тех, кто умирает в Таргале, пока он спокойно живет в тихой и сытой стране. Вот так… даже не жизнью пожертвовать – спасением души…

Я плачу. Там… тогда, в Подземелье, в самом конце Смутных Времен, Карел не посмел дать волю чувствам. Скрыл отчаяние за унаследованной от Лютого кривой ухмылкой. Мне кажется, это его слезы нашли наконец-то выход…

– А Лека? – тихо спрашивает Серж.

– Лека… принц Валерий! Задвинувший дружбу подальше ради государственных интересов. Он думал об одном: или королем Таргалы становится Карел, или придется воевать с Империей. Но, знаешь… он прекрасно понимал, что делает. И он, и Хозяин Подземелья… оба они считали, что ради мира можно пожертвовать честью… но жертвовать-то пришлось не им!

– Грязное дело, – хмыкает Серж.

Да, молча соглашаюсь я. Грязь – Карелу, риск – Сереге…

2. Как пройти в столицу

Сэр Оливер, капитан гвардии короля… ты советовал нам убраться от столицы подальше, и вряд ли ты выдашь меня королю. Даже если король всерьез озаботился нашей поимкой, сразу – вряд ли. Сначала спросишь, где Карел, и не ради награды: ты все-таки любишь своего принца. Но как подобраться к тебе? Об этом я думаю, потягивая дрянной эль в полупустом трактире, в полумиле от городской стены: усталый, измотанный, с обезображенным свежими ожогами лицом, солдат, бредущий невесть зачем в столицу.

У гномов, оказывается, есть чары не хуже нашего наговора переноса. Трехнедельный путь занял у меня день. Пешком. По узкому подземному ходу, по светящейся тусклой зеленью дорожке. Я выбрался на поверхность в поле, под прикрытием жалкого стожка камышового сена, так, чтобы случайному прохожему показалось – отдыхал. По счастью, прохожих не попалось. И теперь, старательно не замечая жалостливых взглядов хозяйки, я раздумываю, насколько хороша гномья маскировка для столичных стражников и королевских гвардейцев. Гномьи выходы в столице слишком рискованны для одиночки, задача которого – остаться до поры незамеченным. Мне придется пройти через ворота, мимо ребят, которые вполне могли получить приказ схватить нас с Карелом, если у принца хватит дурости вернуться. Конечно, ожоги – маскировка почти безупречная. Не просто уродуют лицо, а отбивают охоту вглядываться. А подземельные еще и волосы мне перекрасили для пущей надежности – из соломенных сделали русые с серым оттенком, будто пеплом присыпанные. Распространенный здесь окрас. Завершают преображение изрядно потрепанная солдатская куртка на голое тело, выцветшие штаны, истертые сапоги и тщательно начищенный, ухоженный, видавший виды короткий меч. Ветеран, не шантрапа какая-нибудь.

– Куда идешь, служивый? В столицу?

Оборачиваюсь лениво, не выпуская кружку из рук. Трое. Моего вроде возраста, но из тех, про каких говорят: «молодо-зелено». Крестьянская одежда с чужого плеча и затравленные глаза. Дезертиры: руки не крестьянские, у одного выглядывает из-под короткого рукава свежий шрам, да и что делать крестьянским парням в трактире, когда по деревням ловят последние погожие дни, запасая на зиму скудный корм уцелевшей скотине. «Служивый», ишь ты… сопляки! Цежу:

– Чего надо?

Парни отводят глаза, и я усмехаюсь мысленно: хорошо. Им здорово не по себе сделалось от моего лица, тем лучше. Но один из них, тот, что чуть постарше и держится вожаком, все же отвечает:

– Поговорить бы.

– Ну?

– Не здесь, – нервно шепчет парень.

Пожимаю плечами. Допиваю эль. Оглядываюсь на хозяйку:

– Сколько с меня, матушка?

– Господь с тобою, сынок! – Добрая женщина отворачивается, пытаясь незаметно промокнуть слезы. – Иди, милый, а я за тебя помолюсь. Мой-то мальчик тоже… воюет! – Она уже не в силах скрыть слезы, я подхожу к ней, осторожно обнимаю, прижимая к груди подернутую ранней сединой голову. – И где, не знаю, – всхлипывает уже в голос, – да и жив ли?…

– Господь милостив, – тихо говорю я. Достаю из кармана серебряный пенс и вкладываю в дрожащую руку. – Возьмите, матушка.

И быстро выхожу под промозглое осеннее небо.

Сопляки-дезертиры ждут у колодца. Вот уж нашли место! Одно слово – молодо-зелено.

– Так чего надо-то? – хмуро вопрошаю не то у них, не то у стылого предзимнего неба.

– Пропуск, – выпаливает старший, – в столицу.

Не понял! С каких это пор в Корварену входят по пропускам? Впрочем, удивления своего не показываю, а ехидно так вопрошаю:

– А сена свежего?

Будь парни посмелей… трое на одного, глядишь, что и выгорело бы. Но куда этим! Да у них и мысли не возникает о драке. Парни переглядываются и дружно падают на колени. Передо мной. Прямо в грязь. Вот ведь погань!

– Встаньте, – морщусь я.

– Господом нашим заклинаю, – всхлипывает старший. – Помоги, солдат! Надо нам! Ты ж в столицу идешь, проведи, смилуйся! А мы отплатим, клянусь, любую цену назови!

Свет Господень, ну и лопухи! Как их до сих пор не повязали, не понимаю.

– Мозги у тебя в башке или солома, прах тебя забери? Хоть бы думал, кого просить! Я ж вас сдать должен или сам за соучастие поплачусь. Да встаньте вы, давайте хоть от порога уйдем.

– А что? – наивно предлагает тот, что со шрамом, когда мы заходим за угол и мирной группой устраиваемся у поленницы под навесом. – Можешь ведь ты новобранцев по пути прихватить? Или, скажем, помощников себе в деревне взять? Мало ли… Разве так уж трудно хоть какое дело для нас придумать?

– Думатель, – усмехаюсь я. – Да ты на себя посмотри! Из вас деревенские ребята, как из меня монашка. У вас же на лбу вся ваша жизнь написана – неделя службы и побег под теплое матушкино крылышко после первого серьезного дела!

– Почему неделя? – обалдело спрашивает третий.

– А ты в зеркало за эту неделю смотрелся? Вон, пойди в лужу загляни! У тебя пятно чернильное возле уха до сих пор не отмылось, деревенский! Серьезно, что бы я ни наплел, заметут вас, как миленьких. И меня с вами заодно. А что, продукты из деревень тоже по пропускам возят?

– Хуже, – вздыхает старший. – Коронные сборщики ходят. Они, правда, берут деревенских в помощь, да мы побоялись.

– Правильно, – киваю. – А меня что ж не побоялись?

– Ты один, – поясняет старший.

– Лопухи, молодо-зелено! Как раз одиночек-то и надо бояться в первую очередь, а таких, кто непонятно с каким делом идет, – и вовсе! Ладно, парни, давайте так: с собой я вас пока что не возьму, но и выдавать не стану. Одежду смените. Чернила отмой, а ты шрам грязью замажь. И не суйтесь вы в столицу! Сами подумайте, где вас первым делом искать станут? Дома, у родичей да у друзей!

– Что же нам делать? – чуть не плачет третий, тот, что в чернилах.

– А это уже другой вопрос, – бормочу я. – Вот если обратно этой же дорогой пойду, тогда поговорим. А нет… Вас ведь отсюда не гонят?

– Ну, мы тут помогаем…

– Угу… ну так и помогайте пока. Сколько той войны осталось… а, вы ж не знаете? Принц Карел договорился с гномами о мире.

И невольно улыбаюсь, глядя на счастливо-обалделые лица. Прав Лека: за такую новость…